- А в Вюрцбурге? - не отставала Марта.
- В Вюрцбурге - может быть.
- Пусть милостивая госпожа справится в Вюрцбурге, - посоветовала хозяйка и, одарив Марту ехидной улыбкой, подхватила поднос и исчезла.
- Благодарю вас. - Марта повернулась, чтобы уйти наверх, но жаждущий определенности Цукхейзер остановил ее:
- Вы что, в самом деле еврейка?
- В самом деле, - ласково отозвалась она и по глазам увидела: сама ее ласковость кажется ему подозрительной до того, что в мутных глубинах сознания складывается опасение, что его дурачат.
Уж у себя в комнате она насмеялась всласть, да так, что Цукхейзеры наверняка это слышали.
"Ну и пусть", - подумала Марта. Но веселье испарилось, как только она задумалась, что же предпринять дальше. Видимо, придется вернуться в Вюрцбург и поискать там данные по истории покинутого еврейского поселения. Но какой в этом смысл, непонятно… Надеяться особенно не на что, но как минимум, надо зайти в местный университет. Как ни крути, выбора нет: либо она продвигается вперед, либо опускает руки и возвращается в Англию. Таким образом, от поездки в Вюрцбург было не отвертеться.
Глава 13
В полдень следующего дня она отъехала от Вюрцбургского университета совершенно подавленная. В библиотеке ее расспросы авторитетно пресек главный специалист, согбенный высохший карлик с толстенными стеклами очков и выпяченной верхней губой.
- Всю историческую секцию нашей библиотеки разбомбили, - сообщил он. Превратили в золу одно из богатейших собраний в Европе… Какое варварство, - и покачал головой.
- Я надеялась узнать что-нибудь о местечке Юденферштек, расположенном неподалеку от Рейнольдс-Тюрма. Нет ли здесь кого-нибудь, кто бы мне помог? спросила Марта. Последовала крошечная, почти неощутимая заминка.
Главный библиотекарь приподнял брови, и нечто неопределенно-неприятное промелькнуло в его лице, прежде чем он ответил:
- Юденферштек? Разве его руины еще сохранились? Жившие там евреи изгнаны из герцогства в… Не припомню точно, но где-то в начале восемнадцатого века.
- В тысяча семьсот двадцатом? - Около этого.
- Из-за чего их изгнали?
- Из-за того же, из-за чего все общества того времени старались очиститься от евреев, фройляйн. Их гнали за лихоимство. - Так было в том случае, о котором мы говорим, или это всего лишь личное обобщение? - холодно осведомилась Марта. - Ибо если последнее, то я предпочту проконсультироваться с компетентным историком. Имеется ли такой в Вюрцбургском университете?
- У нас работают очень известные историки, лучшие в мире, - ответил библиотекарь. - Но ваш вопрос настолько… мм… специфичен… очень. Нет, я не знаю никого, кто мог бы помочь вам.
"Хочешь сказать, что не дашь рекомендации еврейке", - расшифровала Марта и обменялась с ним откровенно враждебными взглядами. Легкость, с какой они читали мысли друг друга, была удивительна для людей, знакомых не более десяти минут.
Марта со вздохом облегчения покинула кабинет карлика и поехала в город, отказавшись от мысли переговорить еще с кем-нибудь в университете. Сил не было на еще одно столкновение с тевтонской ученостью. Портье в отеле встретил ее с энтузиазмом.
- Я так и знал, что в Рейнольдс-Тюрме вы долго не протяните, торжествующе сказал он и протянул ей авиаконверт. - Для вас, милостивая госпожа, прибыло этим утром.
Письмо было от Билла. Хмурясь, она сунула письмо в карман юбки. Если уж события последних дней заставили ее почти позабыть Тревора Дермотта, то уж Билла и подавно, и вот он тут как тут, и требует ее внимания. Марта отмахнулась от его тени обратилась к портье:
- Мне нужны сведения о местечке под названием Юденферштек, оно неподалеку от Рейнольдс-Тюрма. Не подскажете ли, к кому я могла бы обратиться?
И на этот раз собеседник задержался с ответом. Марта уже привыкла к такой реакции - так же, как и к тому, что после вопроса о Юденферштеке ее отношения с местными жителями приобретают иную окраску. Теперь вот портье, вертлявый крысеныш, явно изготовился третировать ее, подобно Цукхейзеру и библиотекарю.
- Юденферштек? - переспросил он. Сердечности в голосе как ни бывало. Это всего лишь куча старых камней.
- Я знаю, что это такое, потому что я там была, - резко произнесла Марта. - Я спрашиваю, есть ли здесь в Вюрцбурге кто-нибудь, кто мог бы рассказать мне об этом месте.
- Может, в университете? - На грани непочтительности пожал он плечами.
- Там я уже была. Думаю, хорошо бы обратиться к кому-нибудь из местных евреев…
- Не так уж много евреев осталось теперь в Вюрцбурге. - Не глядя на нее, он снова дернул плечом. Профессиональная угодливость испарилась вся до капли. - Сам я с такими людьми не знаюсь. Но тут неподалеку есть лавочка, где можно купить газеты, журналы и прочее, на Байерштрассе, сразу за отелем. Если вам угодно говорить с евреем, старик, который держит лавочку, как раз еврей.
- Благодарю вас, - сказала Марта, на что портье едва кивнул и тут же, забыв о ее существовании, занялся сортировкой почты.
Лавчонка, как выразился портье, занимала нишу в стене. Освещения внутри не было. Марта неуверенно заглянула в узкий дверной проем и не сразу - так бесцветны были его лицо, руки и волосы - выделила во мгле человека, сидящего в самом дальнем, самом темном углу магазина.
На пороге она заколебалась, охваченная смутным недоумением. Тот, кто находился в нескольких шагах от нее, не мог не видеть, что она застыла в дверях, но продолжал сидеть молча и неподвижно. И Марта подумала, что в этом безмолвии, в этой абсолютной недвижности есть что-то противоестественное и тревожное.
Глава 14
Потом он шевельнулся, нарушив ее оцепенение, и она решилась переступить через порог. Но маленький человечек с редкими седыми волосами так и не взглянул на Марту. Она же, несмотря на полумрак, видела его отчетливо, и что-то странное было в его лице, какая-то ущербность… Сомкнутые руки тихо бежали на коленях. Если он слепой, с неудовольствием подумала она, то мог бы хотя бы повернуться на звук шагов. Может быть, он не слышит?
И вдруг, все так же не глядя на нее, он заговорил, и от неожиданности она вздрогнула.
- Пожалуйста, возьмите то, что вам угодно, и положите деньги в коробку на прилавке.
Речь его поразила Марту: чистейшая, рафинированная немецкая речь, прозвучавшая так равнодушно, так безжизненно, из такой бездонной глубины, что повеяло холодом. Тело было здесь, но души - нет, души не было, она витала где-то в межзвездных пространствах, среди белых полей… Марта одернула себя, умеряя воображение: в конце концов, это всего лишь старый продавец газет! Можно не утруждать себя разговорами, купить какой-нибудь журнал и благополучно уйти. И все-таки… Она заметила, что он прикрыл глаза, и лицо его сделалось еще отчужденней… Она всмотрелась. Да, не человек, а бледная тень человека - с гордым, однако, профилем, с высоким лбом. Неожиданное лицо в таких убогих декорациях… Все это время он равнодушно сидел, не проявляя желания помочь ей в выборе или поторопить. Лишь склонил подбородок к груди как-то неловко и неестественно.
Внезапно смутившись, она схватила первую попавшуюся газету и, бросив монету, заторопилась уйти.
- Благодарю вас, - вымолвил он, не открывая глаз, и Марта подумала, что голос его звучит моложе, чем он сам выглядит, и что даже немногие произнесенные им слова таинственным образом - как, впрочем, каждое наше слово - характеризуют его личность, и что личность эта - незаурядна. Не раздумывая больше, она сказала:
- Простите, не могу ли я задать вам несколько вопросов?
Он помолчал, словно удивившись тому, что к нему обращаются, и, по-прежнему не открывая глаз, не поднимая головы, пробормотал: - Каких именно?
- Меня интересует история местечка Юденферштек, расположенного неподалеку от Рейнольдс-Тюрма. Он открыл глаза, и впервые она отметила отблеск эмоции и удивления в его голосе.
- Юденферштек? - медленно, слабо повторил он, то ли неохотно, то ли не желая напрягать память. - Это довольно длинная история.
- Я буду признательна за любую информацию, - быстро произнесла она, рискуя спугнуть его напором, но, к счастью, мольба в голосе Марты подействовала на него благоприятно.
- У меня нет другого кресла, а встать я, к сожалению, не могу, - сказал он с сомнением. - Смею ли предложить вам вот тот ящик?
- Спасибо, - отозвалась она с готовностью и села на указанный им ящик, благодаря чему получила возможность смотреть прямо на собеседника. Тут его глаза, воспаленные, словно выжженные, встретили ее выжидательный взгляд, и случилась поразительная вещь: он весь содрогнулся, как от резкой боли, а ведь она всего лишь взглянула на него!
Смутившись, она опустила глаза, а когда снова вопросительно подняла их, то увидела, как отчаянно мечется его безумный не взор, стараясь не встретиться с ней взглядом. Она испугалась. Может быть, он сумасшедший и портье нарочно послал ее к больному? Но голос его звучал разумно, и выглядел он вполне нормальным - пока, напомнила она себе, похолодев от страха, пока глаза его были закрыты. Захотелось вскочить с места и убежать, но еще один взгляд, исподтишка, образумил Марту: это высохшее, скрюченное тельце не в состоянии было даже шевелиться. Раз так, придется перебороть естественное желание разговаривать с человеком, глядя ему в лицо. Марта отвела глаза и заставила себя проговорить самым обычным тоном:
- Я расспрашивала здесь о Юденферштеке, но почти ничего не выяснила.
Пропустив это мимо ушей, он спросил:
- Вы англичанка, не так ли? Или американка?
- Американка.
- Тогда, с вашего позволения, мы будем говорить по-английски. Я нечасто пользуюсь этим языком и прошу простить мне возможные ошибки.
- Конечно, - удивившись в очередной раз, улыбнулась она куда-то в пространство, стараясь ненароком не взглянуть на него.
- Вас интересует Юденферштек, - начал он. - Эта еврейская община была основана в 1680 году, когда правящий герцог пригласил некоего еврейского ростовщика поселиться здесь вместе с семьей. Герцогство Восточная Франкония было очень бедным, жители занимались земледелием, но торговля почти не развивалась, а герцог всегда нуждался в деньгах. Поэтому сначала он пригласил одного ростовщика, потом разрешил въехать Г и другим семьям. Поскольку слух о том, что герцог покровительствует евреям, распространился, население общины росло. Она просуществовала до 1720 года и насчитывала тогда, я пола гаю, свыше ста человек. В сугубо меркантильном смысле это было процветающее поселение, которое, как и рассчитывал герцог, успешно способствовало развитию торговли.
Похоже, подумала Марта, в 1720 году, с кончиной принцессы, многое и многие прекратили свое существование. Однако какая фантастическая удача набрести на столь знающего человека, и при этом всего лишь продавца газет! Впрочем, в манере, в которой он излагал свою мысль, чувствовалось нечто, чего Марта никак не могла определить. Что-то очень знакомое, но ускользающее от названия… Между тем она внимательно слушала, боясь пропустить хотя бы слово. - Неприятности начались, - продолжал он, по-прежнему неловко прижимая подбородок к груди, - когда сын герцога, Виктор, женился на девушке много моложе себя, принцессе Шарлотте. Пожалуй, Марта могла бы удивить его тем, сколько известно ей об этой принцессе… - И почти сразу после замужества принцесса стала настаивать на удалении евреев из Восточной Франконии. Ее свекор, герцог, очень любил ее, и она всеми силами старалась на него повлиять. - Это на нее похоже, - не удержалась Марта, прервав своего на удивление осведомленного собеседника, - судя по тому, что я о ней слышала. Но вы должны помнить, - бесстрастно отвечал он, - что она выросла при дворе Людовика XIV, который протестантов не терпел в своем государстве, не говоря уж об иудеях. Нет, принцессу нельзя винить: она всего лишь следовала законам своего времени.
- Значит, герцог изгнал евреев в угоду своей невестке?
- Нет-нет, все гораздо сложнее. Я ведь предупредил вас, что это долгое дело, - произнес он, словно извиняясь, - но если я вам наскучил… Помилуйте! - испугалась Марта и в волнении перевела было взгляд на него, но вовремя спохватилась. - Мне интересно до чрезвычайности!
- Нет, герцог не хотел изгонять евреев, - продолжил продавец газет почти с воодушевлением. - В обнищавшем герцогстве они укрепили торговлю и тем самым увеличили налоговые поступления в казну. А денег герцогу требовалось немало - на любовниц, на карты, на балет и оркестр, двор его, пусть небольшой, был веселым и блестящим. Обладая легким нравом, старик любил роскошь и забавы.
- Сын пошел не в него, - не смогла не заметить Марта. - Да, Виктор отличался от отца, как ночь ото дня, - согласился он. - Итак, в течение нескольких лет герцог ухитрялся - не обсуждать с принцессой еврейский вопрос. - Помолчал и, тяжело вздохнув, сказал: - Но в начале 1720 года начались совсем другие неприятности.
Она промолчала, прекрасно зная, что это были за неприятности.
- Принцесса влюбилась в молодого француза, некоего Маньи, конюшего старого герцога. Интрижка оставалась незамеченной, пока принцесса не передала де Маньи невероятной ценности драгоценный камень, чтобы он смог уплатить свои карточные долги. Де Маньи заложил камень местному ростовщику Якову, потом подстерег его в лесу, чтобы отобрать драгоценность, и был на месте преступления арестован. Но, вероятно, эту часть истории вы знаете?
- Отчасти, - кивнула Марта.
- Ну, тогда вернемся в Юденферштек. После смерти Шарлотты Виктор настоял на изгнании еврейской общины. Герцог боялся сына, у которого был более сильный характер, и на этот раз не смог воспротивиться. Все евреи из герцогства были удалены.
- Поскольку Яков участвовал в этом деле?
- Да. Тот совершил государственное преступление. Видите ли, камень был собственностью государства.
Оба они помолчали немного, прежде чем Марта произнесла:
- Мне кажется, выбора у Якова не было…
- Я тоже так думаю, - согласился старик. - Вероятно, де Маньи закладывал камень от имени принцессы, так что Яков не мог ей отказать, и в то же время, из страха перед ней, не смел сообщить об этом ни принцу, ни герцогу. Да, бедняга Яков оказался между двух огней, положение не из удачных.
- Что сталось с камнем? - спросила она наугад.
- Рубин? Он исчез.
- И вы не знаете, куда?
- Никогда не думал об этом, - равнодушно сказал он. - Рубины меня не интересуют.
Она помолчала, представив себе Юденферштек: широкое серое небо, полуразвалившиеся дома, синагога, заросшее травой кладбище…
- Якова похоронили на кладбище Юденферштека?
- Нет. Якова нигде не похоронили. Его принародно казни ли и оставили на виселице для устрашения.
- А-а… - выдохнула она с неожиданным для себя самой со страданием.
- Октябрь, - сказал продавец газет, подсчитывая в уме. - Это случилось в октябре. Птицы, наверное, какое-то время летали над ним, делали свое дело. Потом, зимой, то, что осталось от тела, замерзло, а весной рассыпалось в прах. Нет, Яков нигде не похоронен.
- А какая у него была фамилия? - спросила она внезапно.
- У него не было фамилии. Евреи тех дней носили только родовое имя, как арабы.
- А-а, - снова повторила Марта. Больше сказать было нечего. Бесфамильный Яков, ослепительная Шарлотта, прекрасный де Маньи, так странно и тесно объединенные смертью… Ее мысль обратилась к незнакомцу напротив, и она украдкой бросила на него взгляд. Открыв глаза, он сосредоточенно рассматривал свои ладони. Как заплатить ему за неоценимую помощь? Чутье подсказывало, что о деньгах нечего и заикаться. - Как мне отблагодарить вас? - начала она и нечаянно посмотрела ему прямо в лицо. И снова он вздрогнул и сжался, а зрачки его заметались. Устыдившись своего промаха, она отвела взор и продолжила: - Вы очень мне помогли. Скажите, пожалуйста, что я могу для вас сделать? Могу ли я прислать что-либо из Англии или Америки? Я буду там через несколько недель. - Вы возвращаетесь в Америку? Счастливица. Нет, спасибо, мне ничего не нужно. Этого, - он обвел свою каморку рукой, мне достаточно, чтобы прожить, а больше я ничего не хочу. Совсем ничего, добавил он мягко, но окончательно. - Тогда, - испытывая неловкость, сказала Марта, - тогда позвольте мне еще раз поблагодарить вас за вашу необыкновенную доброту. - И почувствовав вдруг, что этого мало, она вздумала сделать ему комплимент: - Вы большой знаток местной истории. Это что, ваше хобби?
- Хобби? - повторил он тихо и вроде бы даже с иронией. - Не совсем так. Видите ли, до 1939 года я был профессором истории XVIII века в Вюрцбургском университете. - Он выпрямился и с достоинством вскинул голову.
Тут-то она и увидела на его шее то, что скрывалось неудобным, неестественным наклоном подбородка. Этот человек весь, целиком, был сгустком обнаженных нервных окончаний и шрамов - таких же, как тот, жуткий, на шее, которую он прятал от чужих глаз. Он просто не выносил, когда на него смотрят, вот и все… Марта покачала головой. Ужасно, когда столь изувеченное существо, не говоря уж о человеке его достоинств, сидит в этой убогой лавчонке в кощунственном окружении газет и пестрых журнальчиков. Все вместе взятое - личные неудачи, невыносимая жалость к несчастному продавцу-профессору - вконец доконало ее, и, выйдя на улицу, она вдруг заплакала в голос, привлекая внимание прохожих, пока не догадалась зайти в подъезд.
Там Марта успокоилась, вытерла слезы и, открыв сумку, чтобы достать пудреницу, наткнулась на два ключа. Холодное прикосновение металла неожиданно воодушевило ее, оживив интерес к делу. Теперь можно заняться чем-то действительно стоящим - подробным осмотром архивохранилища, например. Зря она, конечно, утащила ключ от церкви, он-то ей теперь не понадобится.
Мысль о Цукхейзерах вызвала мгновенное отвращение. Следовало бы переехать в другой город, в Эгерт, к примеру. Нет, подумала она упрямо, нет. С какой стати из-за этих тупых деревенщин делать тридцать миль в день, туда и обратно? Она будет жить в их доме тем охотней, чем больше они хотят, чтобы она уехала: выставить ее они не посмеют. Подгоняемая вновь обретенной уверенностью, она поднялась со скамьи и быстро пошла туда, где припарковала машину. Дело близилось к вечеру. Завтра она примется за архив.
Через пять минут Марта уже гнала свой "фольксваген" в сторону Рейнольдс-Тюрма.
Глава 15
Как и следовало ожидать, в гостинице ей не очень обрадовались. Впрочем, тяжелый день в Вюрцбурге имел одно несомненно благотворное следствие: она перестала принимать мелочи близко к сердцу. Раздеваясь, Марта подумала, какой прекрасной закалкой будет день за днем жить под одной крышей с ненавистью Цукхейзеров. Плевать, осталось всего десять дней. Решено, остаток отпуска она использует на изучение архивохранилища.
Но внезапная мысль отогнала подступающую дремоту: это Я неотступное впечатление, что тебя преследуют, особенно весь этот кошмар в синагоге… Но если бы кто-то хотел ее известив или хотя бы причинить вред, у него была масса таких возможностей! А ведь ни одна из них не использована! Так стоит ли обращать внимание? Неужто она позволит себе испугаться звука, паутины, тени над головой? "Сама все напридумывала, - сказала она себе, не вполне, впрочем, убежденно. - Сама себе, дурочка, все навоображала!"
И уснула.