Миссис Бэрли сразу и решительно наложила вето на страшные истории. Огромный и пустой дом, стоявший обособленно, наводил на нее грустные мысли. Даже присутствие мужа и еще одного влюбленного в нее мужчины не могло развеять гнетущей атмосферы. Когда дом обитаем, трудно поверить, что в нем могут водиться привидения. Здесь же страх проникал повсюду, витал в огромных холлах, стонал в коридорах. Он не коснулся пока только железных нервов Джона Бэрли. Невозможно было понять, занесло ли этот злой дух сюда легким летним сквознячком или он всегда присутствовал на мрачном месте… Миссис Бэрли поглядывала искоса на мужа. Свет причудливо играл на его благородном, мужественном лице, и она чувствовала, что хотя он кажется спокойным и невозмутимым, ему стоит это чудовищного усилия, что на самом деле он места себе не находит от беспокойства. И, удивляясь сама себе, она поразилась его терпению и достоинству, поняв, как он все-таки ей дорог, чтобы там ни было. Почему же сейчас выражение его лица виделось ей таким непостижимым? Мысли ее блуждали под согревающим действием вина, но где-то среди них прятался страх.
Когда Мортимер ненадолго замолчал, Бэрли потребовал еще одной истории и напомнил, что в ней должно быть море и ветер, но никаких ужасов. И Мортимер поведал им об одном курортном городке в Уэльсе, где в сезон всегда такой наплыв отдыхающих, что номера в гостиницах стоят безумных денег, и все местные жители сдают комнаты. И только один человек никогда не пускает к себе курортников - отставной капитан торгового флота, очень бедный и явно немного не в себе. В его доме можно было сдать, по меньшей мере, две меблированные комнаты за двадцать гиней в неделю. Он же разводил в них цветы и слышать не хотел о сдаче в наем. Объяснения этому странному факту Мортимер смог добиться, только завоевав его полное доверие после того, как они несколько раз сходили вместе на рыбалку.
"Я жду "Южный ветер", - сказал моряк. - Комнаты всегда должны быть свободны для нее". "Для нее?" - переспросил Мортимер. "Да. Моя любовь приплыла ко мне на "Южном ветре" и на "Южном ветре" меня покинула…".
Что и говорить, странную историю рассказал Мортимер в такой компании, но она произвела впечатление,
"Романтично", - подумала миссис Бэрли, а вслух сказала:
- Спасибо. Если я правильно поняла, он имел в виду, что она умерла или сбежала от него?
Джон Бэрли реагировал иначе:
- Мы просили рассказать историю, а вы прочитали нам поэму. По-моему, вы влюблены, Мортимер, и уж не в мою ли женушку? Ну-ка, отвечайте!
- Разумеется, сэр, - с галантным полупоклоном сказал молодой человек. - Сердце моряка, знаете ли…
Между тем Нэнси бросало то в жар, то в холод. Она лучше, чем Мортимер, знала своего мужа, и что-то в его глазах, в его тоне, в его словах ей очень не понравилось. Гарри свалял большого дурака, рассказав эту сказку. Раздражение поднялось в ней так сильно, что граничило уже со злостью.
- Что ж, по крайней мере, это не какие-нибудь ужасы, - поспешила сказать она.
- И звучит вполне правдоподобно, - Джон беззвучно рассмеялся. - Один сумасшедший стоит другого. Трудно было понять, что он имеет в виду.
- Если этот моряк действительно любил ее, а она его обманула, я могу даже понять…
- О, Джон, пожалуйста, не начинай своих проповедей. Это так скучно, - она перебила мужа, но этим только подчеркнула значение его последней фразы, которая в противном случае прошла бы незамеченной.
Он-таки ей дорог, что бы там ни было. Почему же сейчас выражение его лица виделось ей таким непостижимым? Мысли ее блуждали под согревающим действием вина, но где-то среди них тоже прятался страх.
- Могу понять, - настаивал Джон, - почему жизнь потеряла для него смысл, почему… - он запнулся. - Впрочем, я обещал не говорить об этом, - он добродушно рассмеялся, но тут же снова помрачнел и как будто даже против воли сказал:
- Вообще говоря, при таких обстоятельствах он мог бы продемонстрировать свое презрение к слабостям человеческой натуры и к бренности существования путем…
На этот раз его заставил остановиться сдавленный крик.
- Джон! Я просто ненавижу, когда ты так говоришь! Ты опять нарушаешь обещание, - теперь в ее голосе прозвучал неподдельный гнев. Ее потрясли не сами по себе его слова. Он произнес их ни на кого не глядя, вперив взгляд в темноту за окном. Именно от этого у нее дрожь пробежала по всему телу. Она вдруг поняла, что такое - бояться мужчины.
Бэрли ничего не сказал, а только посмотрел на часы, склонившись в сторону, ближе к лампе, от чего лицо его попало в полную тень.
- Два часа. Пойду-ка пройдусь по дому. Вдруг в одной из комнат валяется пьяный строитель или кто-нибудь еще. К тому же рассвет уже близится, - он казался оживленным, говорил беспечно, и Нэнси это показалось добрым знаком. Он сразу же вышел, и можно было слышать его тяжелые шаги по дощатому полу коридора, где еще не успели постелить ковер.
Не успел Джон скрыться за дверью, как Мортимер возмущенно спросил Нэнси:
- Он чем это он говорил? Видно сразу, что он тебя совершенно не любит. И никогда не любил. Зато я люблю безмерно. Тебе нечего с ним делать. Ты - моя, - и он покрыл ее лицом поцелуями. - С ним у тебя кончено.
Потом он понял весь зловещий смысл своих слов и прошептал:
- Нет, ты не поняла меня. Я вовсе не это имел виду. Потом отстранил ее от себя.
- Ты думаешь, он нас видел на лужайке? - она не ответила,
потому что шаги все еще не затихли.
- Теперь понял! - разволновался он внезапно. - Для него этот дом - благословенное место! Именно так. Хотя он его не любит.
По комнате простонал ветер, зашелестев бумагой, раздался какой-то стук, и миссис Бэрли невольно вздрогнула. Потом ей бросилась в глаза веревка, свисающая со стремянки обойщиков, и холодок пробежал по спине.
- Он сегодня какой-то странный, - сказала она, снова прижимаясь к Мортимеру. - Беспокойный и удрученный. И потом, эти его слова… что при известных обстоятельствах ему понятно, почему люди совершают это. Раньше он не сказал бы ничего подобного, - она пристально посмотрела ему в глаза. - Он это не спроста.
- Чепуха! Он томится от скуки, вот и все. Да и этот домина не может не действовать на нервы, - он нежно поцеловал ее. Потом, заметив, что она ответила на поцелуй, еще крепче прижал ее к себе и стал нашептывать на ухо что-то любовно-неразборчивое. Она расслышала только: "Нам нечего бояться". Шаги, между тем, стали приближаться. Она оттолкнула Мортимера.
- Веди себя прилично, Гарри! Слышишь? Я настаиваю! - Правда, она тут же снова кинулась в его объятия, но лишь затем, чтобы уже через секунду вырваться и отойти от него подальше.
- Я тебя ненавижу, Гарри! - лицо ее действительно было искажено ненавистью. - И себя тоже. Почему ты со мной обращаешься, как…
Она замолчала, потому что звук шагов доносился уже почти из-за двери, быстро поправила прическу и встала у открытого окна.
- Кажется, теперь до меня доходит. Ты со мною всего-навсего играешь, - сказал Мортимер обиженно. - На самом деле ты любишь только его, - ревность в его голосе была скорее обидой капризного мальчишки.
Она даже не повернулась.
- Он всегда был честен, благороден и щедр со мной. Ни в чем не упрекал. Дай мне сигарету и не разыгрывай из себя киногероя. Разве ты не видишь, у меня нервы на пределе? - голос ее вибрировал, а когда он дал ей прикурить, заметно было, что и руки у нее дрожат. У него, правда, тоже.
Он все еще держал зажженную спичку, когда дверь распахнулась, и вошел Джон Бэрли. Он сразу подошел к лампе и прикрутил фитиль.
- Она коптит, разве вы не видели? - спросил он.
- Извините, сэр, - Мортимер бросился ему на помощь. - Это все от сквозняка, когда вы открыли дверь.
- Бросьте! - Джон Бэрли поставил под себя стул и опустился на него. Лучше скажите, это сам дом располагает. Я обошел все комнаты этого этажа. Здесь получится прекрасный санаторий, и даже не придется почти ничего переделывать, - он скрипнул стулом, повернувшись к жене, которая тем временем уселась па подоконник. - В этих древних стенах будут возвращать людям жизнь. Хотя смерти здесь тоже избежать не удастся… - он разговаривал более сам с собой, нежели со своими спутниками.
- Постой! - перебила его миссис Бэрли. - Что это за шум? - она говорила о стуке, доносившемся из коридора или из соседней комнаты. Все быстро огляделись и вслушались, ожидая повторения, но его не последовало. И все же ветерок опять приподнял над столом салфетки, закоптили лампы.
- Ветер, - невозмутимо отметил Бэрли. - Наш друг южный ветер. Это опять он, только и всего.
Он говорил спокойно, но какая-то сила подняла всех на ноги.
- Пойду еще раз посмотрю, - сказал он. - Окна и двери в доме раскрыты, чтобы высыхала краска.
Сказав это, он не двинулся с места, наблюдая, как мечется вокруг лампы мотылек, иногда с разлету ударяясь о доски стола.
- Давайте лучше пойду я, сэр, - вызвался Мортимер. Ему захотелось воспользоваться возможностью удалиться, потому что впервые за все время он тоже почувствовал себя неуютно.
- Нет, пойду я, - вдруг сказала миссис Бэрли. - Мне нужно. Я не покидала этой комнаты с тех пор, как мы сюда приехали. И мне ни капельки не страшно.
Странно, но с минуту она не хотела двигаться с места, словно чего-то ждала. Мужчины промолчали. Ей нетрудно было заметить, как напрягся ее молодой любовник, уловив едва заметное изменение в настроении мужа. Он боялся, и за это его можно было презирать, но вместе с тем Нэнси ощутила, как ее тянет к Джону. Над нею словно что-то довлело, раздражая чувства. Они стояли и слушали шум ветра, ожидая, что стук повторится. Их было трое, и все же могло показаться, что в комнате присутствовали пятеро, потому что две мятежные, поряженные чувством вины души существовали как бы отдельно, независимо от их обладателей. В этот раз молчание снова нарушил Джон Бэрли:
- Да, пожалуй, иди, Нэнси. Бояться нечего… По крайней мере, там. Это всего лишь ветер, - он как будто хотел убедить ее.
Мортимер закусил губу.
- Я пойду с тобой… С вами, - он окончательно запутался в ситуации. - Пойдемте втроем. По-моему, нам лучше держаться вместе.
Миссис Бэрли уже взялась за ручку двери.
- Я пойду одна, - настаивала она. - Если испугаюсь, позову на помощь.
Муж ее молча наблюдал за нею, сидя за столом.
- Возьмите вот это, - Мортимер подошел к ней и сунул в руку фонарик. Включив его, он увидел, как фигура Нэнси четко высветилась на фоне погруженного во тьму коридора. Вне всякого сомнения, она действительно хотела пойти. Хотя ее и одолевал страх, подавляли его куда более сильные эмоции. Ей очень хотелось избавиться ненадолго от общества мужчин. Мортимер надеялся выйти с ней в коридор, чтобы услышать объяснение, но осекся, видя ее решительную сдержанность. Было еще кое-что, заставившее его остановиться.
- Первая дверь слева, - окликнул он Нэнси, и его голос эхом отозвался под потолком коридора. - Оттуда доносился шум. Крикните, если мы вам будем нужны.
Он посмотрел ей вслед. Она молча уходила, свет фонаря падал перед нею. Мортимер повернулся и увидел, как Джон Бэрли прикуривает очередную сигару, просунув кончик внутрь стекла керосиновой лампы. Он втянул щеки внутрь, и от этого лицо его приобрело еще более суровое выражение. Мортимер хотел задержаться у двери и послушать, что будет происходить в комнате рядом, но теперь все его внимание оказалось поглощено склоненным над лампой лицом. В этот момент он понял, что Бэрли хотел, чтобы жена ушла, едва ли не намеренно услал ее. Джон Бэрли распрямился, глубоко затягиваясь, чтобы сигара не погасла, и пристально посмотрел на Мортимера. Тот сделал несколько шагов внутрь комнаты, ощущая всем существом смущение и неприятный холодок под ложечкой.
- Понятное дело, то был всего лишь ветер, - это было сказано, чтобы заполнить какой-то банальностью затянувшуюся паузу, возникшую сразу же, как только они остались с глазу на глаз.
- Не исключено, что этот ветер может служить приметой наступающего утра.
Мортимер посмотрел на часы.
- Половина третьего, а солнце взойдет без четверти четыре. Весьма возможно, что уже светает. Эти летние ночи не бывают по-настоящему темными.
Он говорил торопливо и неубедительно, чувствуя себя неловко под тяжелым взглядом другого. Чуть слышный звук, произведенный миссис Бэрли в соседней комнате, заставил его ненадолго замолчать. Он повернул голову к двери, ища предлог, чтобы выйти.
- Не суетись, - заговорил, наконец, Джон тоном совершенно бесстрастным. - Это всего-навсего моя жена, которой хочется побыть одной… Моя молодая красавица-жена. С ней все в порядке, уж я-то знаю куда лучше, чем ты. Закрой дверь и иди сюда.
Мортимер подчинился. Закрыв дверь, он подошел к столу и оказался прямо против своего собеседника, который не заставил ждать своей следующей реплики.
- Если бы только у меня были основания думать, что это у вас серьезно… - Джон произнес эту фразу медленно и сурово, словно старался сделать ее максимально доходчивой. - Знаешь, что бы я сделал? Я скажу тебе, Мортимер. Я бы предпочел, чтобы один из нас остался в этом доме навсегда… Мертвым.
Зубами он с силой прикусил кончик сигары. Кисти рук были сжаты в кулаки, глаза горели. Говорил он почти не разжимая губ.
- Я верил ей настолько беспредельно… Понимаешь, о чем я говорю? Настолько беспредельно, насколько я уже никогда не смог бы поверить другой женщине, утратил бы веру в человечество вообще. А зачем тогда жить? Скажи, зачем, зачем?
Каждое слово для молодого беспечного оболтуса было пощечиной, но мягкой, нанесенной благородной рукой великодушного человека. Мортимер хотел сначала все отрицать, потом объяснить, признаться, взять всю вину на себя, но он лишь стоял неподвижно и молчал. Слова не шли у него с языка. Да и времени продолжать этот разговор не осталось. Так, стоящими друг против друга, и застала их вернувшаяся в комнату миссис Бэрли. Она могла видеть только лицо мужа, Мортимер стоял к ней спиной. Вошла она с коротким нервным смешком.
- Вообразите, это всего-навсего шнур от звонка. Его болтает сквозняком, и он стучит об отставший кусок металла в каминной решетке, - сказала она, и все трое рассмеялись, хотя каждый своему.
- И все равно, я ненавижу этот дом. Не надо было нам сюда приезжать, - добавила она с чувством.
- Как только мелькнет первый проблеск зари, мы сможем отсюда уехать, - спокойно сказал Джон. - Считайте, что это контракт, и нам необходимо аккуратно выполнить его условия. Осталось полчаса, не больше. Сядь, Нэнси, и съешь еще что-нибудь, - он пододвинул ей кресло. - А я, пожалуй, пойду еще прогуляюсь. Быть может, выйду на лужайку и гляну, что там в небе.
Эта реплика была произнесена всего за несколько секунд, но Мортимеру показалась бесконечным монологом. В мыслях его дарила сумятица. Он был противен сам себе и уже готов был возненавидеть эту женщину, из-за которой влип в столь чудовищно неловкую ситуацию.
И, главное, положение запуталось совершенно неожиданно. Он и представить себе не мог пять минут назад, что человек, которого он считал слепцом, на самом деле все видел, обо всем знал и выжидал, наблюдая за ними. А женщина - теперь он был в этом уверен - любила мужа, а его водила за нос и лишь развлекалась.
- Можно я пойду с вами, сэр, - сказал он вдруг. - Пожалуйста!
Миссис Бэрли стояла между ними, бледная и испуганная. Что произошло? - был написан на ее лице немой вопрос.
- Нет, нет, Гарри, - впервые за все время он назвал его по имени. - Я вернусь через пять минут максимум. И погод нельзя оставлять мою жену в одиночестве.
Так он сказал и вышел.
Молодой человек дождался, чтобы шаги удалились в конец коридора, и повернулся, но не сдвинулся при этом с места, в первый раз в жизни он упускал то, что сам называл "удобным моментом". Страсть его испарилась, от любви не осталось я бледной тени, он сам это прекрасно чувствовал. Он еще раз окинул взором стоявшую перед ним хорошенькую женщину, и не мог понять, что такого он в ней нашел, чтобы воспылать столь безумным желанием. Он молил небо, чтобы скорее все кончилось. Хотелось небытия, смерти, и это развязало ему, наконец, язык.
- В чем дело? - спросил он хрипло, проглотив ее имя, которое собирался было произнести. - Ты что-нибудь видела? - Он мотнул головой в сторону соседней комнаты.
Именно эта холодность, с которой он к ней обратился, каменный тон собственного голоса позволили ему взглянуть на себя в истинном свете. А по ее ответу, честному, негромко произнесенному, он понял, что и она видит себя со столь же жесткой ясностью. Боже, подумал он, сколько можно сказать всего одним словом, интонацией!
- Я не видела ничего. Только… Мне страшно, милый, - это "милый" было откровенным призывом помочь.
- Послушай! - выкрикнул он так громко, что она невольно подняла палец в предостерегающем жесте. - Я был полным кретином, ублюдком законченным! Мне стыдно, как никогда не было в жизни. Я сделаю все, понимаешь все, чтобы исправить положение!
Он чувствовал себя раздетым донага, ничтожным и знал, что она ощущает то же самое. Взаимное отчуждение наступило внезапно, хотя он не мог до конца понять, когда и как это пришло к ней. Он понимал, что какое-то огромное непостижимое чувство давит на них обоих и в сравнении с ним физическое вожделение кажется пустым и вульгарным. Осознав свою неспособность понять это чувство, он ощутил еще больший холод.
- Страшно? - переспросил он, сам не зная зачем. - Не волнуйся, он сможет о себе позаботиться…
- Естественно! - перебила она. - Потому что он здесь единственный настоящий мужчина.
Шаги возвращались по коридору, мерные и тяжелые. Мортимеру начало казаться, что он слышит их всю ночь и будет слышать по гроб жизни. Он подошел к лампе и осторожно прикурил сигарету, снова прикрутив затем фитиль. Миссис Бэрли отошла к двери, прочь от него. Несколько мгновений они вслушивались в грузную походку Джона Бэрли, настоящего мужчины… И в сравнении с этим человеком он.
Мортимер, был всего лишь презренным волокитой, пустым донжуаном. Шаги вдруг стали быстро затихать, а потом их почти не стало слышно.
- Вот, слышал? - воскликнула она взволнованно. - Он вошел в ту комнату.
- Ерунда, он ее миновал. Он собирается выйти на лужайку.
Затаив дыхание, они с минуту вслушивались. Звук шагов отчетливо донесся до них из соседней комнаты. Поскрипывали доски, шаги приближались, вероятно, к окну.
- Что я тебе говорила?! Он все-таки вошел туда.
На некоторое время воцарилось молчание. Тишину нарушало только их порывистое дыхание.
- Нельзя, чтобы… Чтобы он был один… Там, - слабым срывающимся голосом сказала она и дернулась к двери. Она уже взялась за ручку. Мортимер настиг ее и силой удержал.
- Не надо! Ради Бога, не надо! - он не дал ей повернуть ручку, и в этот момент из-за стены до них отчетливо донесся стук. На этот раз звук был глухой и тяжелый, и не было ни ветерка, чтобы стать его причиной.