В этом наши поиски оказались удачны, и я была просто счастлива, оказавшись дома, потому что меня одолевала безмерная усталость. Но мое удовлетворение сменилось тревогой, когда я обнаружила, что Кармиллы дома нет. После сцены, случившейся в старой часовне, мне никто и ничего не объяснил, и мне стало ясно, что она таит в себе секрет, который отец пока решил мне не раскрывать.
Зловещее отсутствие Кармиллы сделало воспоминания об этой сцене еще более ужасными. Приготовления ко сну в ту ночь оказались не лучше. Двоим слугам и мадам было поручено сидеть в моей комнате, а отец со священником стали караулить в примыкающей к ней гардеробной.
В ту ночь священник провел некие мрачные обряды, смысл которых я поняла не более чем причину столь чрезвычайных мер, предпринятых для охраны моего сна.
Но несколько дней спустя мне все стало ясно.
После исчезновения Кармиллы прекратились и мои ночные кошмары.
Вы наверняка слышали об отвратительном суеверии, широко распространенном в Верхней и Нижней Стайрии, Моравии, Силезии, турецкой Сервии, Польше, и даже в России - назовем его суеверием о вампирах.
Если чего-то стоят показания свидетелей, выслушанных внимательно, серьезно и официально бесчисленными комиссиями, каждая из которых состоит из множества членов, отобранных на основании их ума и здравого смысла, и записи этих показаний превышают по объему свидетельства по множеству иных дел, то тогда трудно отрицать или даже сомневаться в существовании такого феномена, как вампиры.
Со своей стороны могу сказать, что мне не доводилось слышать никакой иной теории, способной объяснить то, чему я была свидетельницей и что сама пережила.
На следующий день в часовне Карнштейнов состоялся официальный суд. Могила графини Миркаллы была вскрыта, а генерал и отец, увидев ее лицо, узнали в ней (каждый свою) вероломную и прекрасную гостью. Хотя после похорон графини прошло сто пятьдесят лет, кожа на ее лице имела живой розоватый оттенок. Глаза ее были открыты, а из гроба не исходил запах трупного разложения. Два медика, один из которых был приглашен официально, а второй вызван стороной, потребовавшей расследования, засвидетельствовали тот поразительный факт, что имеется и слабое, но различимое дыхание и сердцебиение. Конечности полностью сохранили гибкость, а плоть - эластичность. Обитый изнутри свинцом гроб на семь дюймов заполняла кровь, в которой и лежало тело. Таким образом, имелись все общеизвестные признаки и доказательства вампиризма. Поэтому тело, в соответствии со старинными обычаями, было извлечено, а сердце пронзено острым колом. В этот момент вампир испустил пронзительный вопль, какой испустил бы в момент смертной муки живой человек. Когда же была отрублена голова, из шеи хлынул поток крови. Тело и голову положили на кучу дров и подожгли, а пепел был рассеян над рекой и унесен водой. С техдюр визиты вампиров в этих краях прекратились.
Отец получил копию отчета имперской комиссии с подписями всех лиц, присутствовавших во время следствия и подтверждающих истинность сего отчета. Именно на основе этого официального документа я и изложила события последней, самой шокирующей сцены сей драмы.
Глава 16. Заключение
Полагаю, вам кажется, что я описываю все это со спокойствием и хладнокровием. Отнюдь нет. Даже воспоминания приводят меня в крайнее возбуждение, и лишь ваше искреннее и неоднократно высказанное желание побудило меня усесться за работу, которая на несколько месяцев выведет меня из душевного равновесия и вновь вызовет тень неописуемого ужаса, который даже сейчас, много лет спустя, периодически продолжает делать мои дни и ночи ужасными, а одиночество - невыносимо жутким.
Позвольте теперь добавить несколько слов о бароне Ворденбурге, благодаря любопытным познаниям которого мы и обнаружили могилу графини Миркаллы.
Он проживал в Граце, где, существуя на жалкие доходы от того, что уцелело от некогда обширных поместий его семьи в Верхней Стайрии, посвящал свои дни кропотливым и тщательным исследованиям вампиризма. Ему удалось собрать все как знаменитые, так и малоизвестные труды на эту тему: "Magia Posthuma", "Phlegon de Mirabilibus", "Augustinus de cura pro Mortuis", "Philosophicae et Christianae Cogitationes de Vampiris" Джона Кристофера Херенберга - и тысячи других, из которых мне вспоминаются лишь немногие названия книг, которые он одалживал отцу. У него имелась поразительного объема коллекция выписок из судебных дел, на основе которой он создал систему принципов, позволяющих оценивать - как с уверенностью, так и косвенно - состояние вампира. Могу лишь вскользь упомянуть, что приписываемая вампирам смертельная бледность есть лишь мелодраматический вымысел. Как в могиле, так и показываясь в обществе людей, они выглядят здоровыми и вполне живыми. А извлеченные на свет из гроба, они демонстрируют все те симптомы, на основании которых и была доказана вампирская сущность давно умершей графини Карнштейн.
Как им удается ежеденевно в определенные часы покидать могилы и возвращаться в них, не потревожив землю и не оставляя следов на гробе, всегда признавалось совершенно необъяснимым. Двойственное существование вампира поддерживается ежедневным сном в могиле. Их жуткая жажда живой крови служит источником бодрости во время пробуждения. Известно, что вампиры склонны проявлять по отношению к некоторым людям всевозрастающую страстность, напоминающую влюбленность. Преследуя таких людей, вампир демонстрирует неисчерпаемое терпение и хитроумие, ибо получить доступ к объекту своей страсти он может сотнями способов. И он никогда не отступит, пока не удовлетворит свою страсть и буквально не выпьет саму жизнь из своей жертвы. Однако в подобных случаях он обычно лелеет и растягивает свое смертоносное наслаждение с утонченностью эпикурейца, и маскирует постепенное овладение жертвой искусными ухаживаниями. У жертвы при этом создается впечатление, будто вампир жаждет симпатии и сочувствия. Однако при обычных нападениях вампир сразу приближается к жертве, силой преодолевает ее сопротивление и нередко губит ее во время единственного кровавого пиршества.
Очевидно, в Некоторых ситуациях вампир ограничен рамками определенных условий. Например, в конкретном случае, о котором я вам поведала, у меня создалось впечатление, что Миркалла была ограничена в выборе имени: ее вымышленое имя должно было состоять только из букв ее истинного имени, без права удаления или добавления хотя бы одной - это называется анаграммой. Отсюда и появились имена Кармилла и Милларка.
Барон Ворденбург после экзекуции Кармиллы остался у нас на две или три недели, и отец поведал ему историю о моравском дворянине и вампирах на кладбище Карнштейнов, после чего спросил барона, как тому удалось обнаружить точное местонахождение давно скрываемой могилы графини Миркаллы. На гротескном лице барона появилась таинственная улыбка, и он, все еще улыбаясь, опустил взгляд на потертый футляр для очков, который вертел в пальцах, а затем, посмотрев на отца, ответил:
- У меня есть много дневников и иных бумаг, написанных сим замечательным человеком, но наиболее любопытны из них записи, касающиеся как раз упомянутого вами визита в Карнштейн. Рассказы местных жителей, разумеется, все немного искажают и приукрашивают. Его действительно можно было назвать моравским дворянином, ибо он переехал жить в Моравию и был дворянского происхождения. Однако родился он в Верхней Стайрии. Достаточно сказать, что в молодости он был страстно влюблен в прекрасную Миркаллу, графиню Карнштейн, и та отвечала ему взаимностью. Ее ранняя смерть наполнила его неутешимой скорбью. А в природе вампиров заложена способность увеличивать число себе подбных, однако тут действует некий закон.
Предположим, что у нас имеется территория, полностью свободная от сей нечисти. Как появляются там вампиры и как они увеличивают свою численность? Сейчас узнаете. Некая личность, более или менее безнравственная, кончает с собой. Самоубийца при определенных обстоятельствах становится вампиром. Тот начинает пробираться по ночам к людям, его жертвы умирают, а в могиле почти с неизбежностью превращаются в вампиров. Так произошло и с прекрасной Миркаллой, которую погубил один из этих демонов. Мой предок Ворденбург, чей титул я ношу, вскоре обнаружил это, а в ходе своих дальнейших исследований узнал намного больше.
Среди прочего он пришел к выводу, что рано или поздно на покойную графиню, которая при жизни была предметом его обожания, падет подозрение в вампиризме. И он с ужасом представил, как ее останки яростно оскверняют при посмертной казни. Кстати, он оставил после себя любопытный труд, доказывающий, что вампира, лишенного привычного двойственного существования между сном и бодрстованием, ждет намного более ужасная загробная жизнь, и он твердо решился избавить свою некогда возлюбленную Миркаллу от подобной судьбы.
Разработав стратегию, он приехал сюда и изобразил извлечение ее останков из могилы, которые он перепрятал вместе с могильной плитой. Однако, уже достигнув почтенного возраста, он взглянул на содеянное с высоты прожитых лет и рценил его совершенно иначе, после чего с ужасом представил, какое наследие оставит после себя. Он написал для меня записку, где указал приметы точного местонахождения могилы и признался в содеянном обмане. Если он и намеревался что-либо предпринять, то смерть помешала его планам, однако рука далекого потомка - вашего покорного слуги - пусть слишком поздно для многих, но все же направила охотников к логову зверя.
Мы поговорили еще немного, и среди прочего барон сказал вот что:
- Один из признаков вампира - необыкновенная сила. Хрупкая рука Кармийлы стальными клещами стиснула запястье генерала, когда он занес топор для удара. Но сила эта не только физическая, ибо стиснутая вампиром конечность немеет, и онемение это проходит очень медленно, а может и вовсе не пройти.
Следующей весной отец повез меня в Италию, где мы прожили более года. Поездка эта состоялась задолго до того, как стал забываться ужас описанных событий, но до сих пор образ Кармиллы всплывает в моей памяти в двух различных ее воплощениях - то в облике игривой, томной и прелестной девушки, то яростного демона, увиденного в старой часовне… и нередко, когда я сижу в гостиной, погруженная в задумчивость, мне слышатся у двери легкие шаги Кармиллы.
Дж. Шеридан Ле Фану
Описание ряда таинственных злоключений по улице Анжер
Она не вполне заслуживает пересказа, эта моя история, а уж тем более - письменного изложения. Рассказывать ее мне, впрочем, доводилось, когда просили настойчиво, и делал я это в интеллигентной компании, окруженный доброжелательно внимающими мне лицами, испещренными теплыми бликами послеобеденного огня в камельке, в один из тех зимних вечеров, когда за стенами дома завывает вьюга, внутри же - покой и уют, и выходило, по-моему, - а кому тут судить, как не мне, - вроде бы вполне сносно. Но сделать, как просите меня вы, - чистейшей воды авантюра. Перо, чернила и бумага - не лучшие возки для непостижимого, а так называемый читатель - существо куда как менее благодарное, нежели слушатель. Ежели вы, однако, сумеете вдохновить своих приятелей прочесть сие с наступлением ночи, когда обычная прикаминная трепотня коснется вдруг кошмарных историй, связанных с аморфной жутью, - короче говоря, если вы гарантируете мне mollia tempora fandi, я исполню сей труд и изложу все от чистого сердца. Ну вот, а теперь, когда все необходимые предуведомления сделаны, больше не стану тратить слов попусту и просто изложу, как оно все было.
Мой кузен Том Ладлоу и я, - мы вместе штудировали медицину. Полагаю, Том мог бы добиться изрядных успехов на этом поприще, но он, бедолага, ударился вдруг в религию и умер совсем молодым, пав жертвой инфекции, подхваченной при каком-то очередном отправлении своих духовных обязанностей. Для настоящих моих целей достаточно будет упомянуть, что по натуре он был человек толерантный, однако же искренний и вполне жизнелюбивый; причем совершенный педант в вопросах чести и честности, в отличие от людей темпераментом вроде моего - легко возбудимых и нервных.
Мой дядя Ладлоу, отец Тома, в то самое время, пока мы с кузеном просиживали себе штаны на лекциях, приобрел три-четыре старых особняка по улице Анжер, один из них незаселенный. Сам дядя безвыездно проживал за городом, и Том, недолго думая, предложил мне за компанию с ним перебраться в пустующий дом и жить там, покуда это никому не мешает. Таким переездом мы убивали бы сразу двух зайцев - во-первых, новое жилье находилось гораздо ближе к местам наших штудий и школярских увеселений, а во-вторых, не лишними были и деньги, сэкономленные на плате за квартиру.
Мы не слишком-то были обременены мебелью, жили почти по-спартански, точно солдаты на биваке, поэтому и сборы отняли у нас времени не намного больше, чем у солдат по тревоге. Короче говоря, план наш был претворен в жизнь почти так же скоро, как и задуман. В передней гостиной мы устроили себе комнату для совместных штудий. Я занял спальню над ней, ну а Том - самую дальнюю на втором этаже, что лично мне никак не пришло бы в голову.
Сам дом, кстати говоря, оказался весьма древним. Фасад его был, похоже, малость подновлен где-нибудь с полвека назад, но, кроме жалких останков штукатурки, ничего более современного в наружной отделке не наблюдалось. Маклер, который по просьбе моего дяди покупал дом и вникал в бумаги, поведал мне как-то, что дом этот наряду с множеством прочей конфискованной собственности был продан через торговый дом Чичестер, чтоб не солгать, году в 1702-м, а во времена правления Джеймса Второго принадлежал сэру Томасу Хакету, лорд-мэру Дублина. Как стар был дом в ту давнюю пору, это мне неведомо, но, как бы там ни было, наверняка он успел повидать на своем веку достаточно всякого, чтобы в его атмосфере витала теперь некая мистическое тайна, возбуждающая и вместе с тем гнетущая, - что, впрочем, вполне естественно для столь древнего обиталища.
Во внутренней отделке также встречалось крайне мало признаков современности, - и оно, вероятно, к лучшему, ибо все здесь веяло седой стариной и диковатой экстравагантностью: мощные стены и потолки, грубоватые очертания дверей и окон, необычное диагональное расположение каминных полок, массивные балки перекрытий и громоздкие карнизы - не говоря уж об исключительной монументальности всех деревянных деталей отделки и в первую очередь балюстрад и оконных рам, кои вызывающе декларировали свою едва ли не античность и сумели бы заявить себя сквозь любые мыслимые и немыслимые нагромождения модной нынче мишуры и глянца.
Стены гостиных, впрочем, некогда кто-то озаботился затянуть обоями, которые, давно оставленные без ухода, выглядели теперь едва ли не драными; а старуха, что держала в переулке по-соседству грошовую лавчонку и дочурка которой - эдакая недотрога пятидесяти с лишком лет от роду - служила нашей единственной горничной, появляясь у нас с рассветом и целомудренно ретируясь, едва лишь накроет к чаю в наших парадных апартаментах, - так вот старушка эта еще помнила, как обитавший здесь прежде старый судья Хоррокс - тот самый, что, заработав себе репутацию вешателя, повесился затем и сам ("в момент временного помрачения рассудка", как гласил вердикт коронерского жюри) на обычной детской скакалке, привязанной к прочным перилам, - так вот этот судья имел обыкновение собирать у себя самую изысканную публику на жаркое из оленины и редчайшие сорта старого портвейна. В те золотые деньки стены этих просторных гостиных горделиво красовались обоями золоченой кожи, что при подобных размерах комнат без сомнения смотрелось весьма впечатляюще.
Спальни наверху были обшиты суровыми деревянными панелями, но та, что находилась прямо над гостиной, отнюдь не угнетала вас, напротив - ощущение старинного уюта в ней совершенно подавляло всяческие смутные предчувствия. Вот дальняя спальня с ее эксцентрично расположенными меланхолическими оконцами, бессмысленно глазеющими на изножье монументального ложа, с большой темной нишей, какую можно встретить еще во многих старых домах Дублина - своего рода уборная, дарующая уединение тем, кому оно по душе, - эта опочивальня как раз представала некой мрачной обителью. В ночную пору "альков", как обыкновенно именовала туалетную нишу скромница-горничная, имел, на мой взгляд, особенно гнетущий вид. Вдали, тщетно сражаясь с темнотой, мерцала одинокая свеча Тома. А из самой гущи мрака, казалось, кто-то незримый уставился на вас и следит за каждым вашим шагом. И это еще только цветочки. Все помещение в целом, непонятно почему, вызывало у вас чувство неодолимого отвращения. Возможно, дело было в его странных пропорциях, в скрытом разладе неких непостижимых мистических связей, тех, что в иных помещениях создают ощущение уюта и безопасности, а здесь порождали лишь тревогу и недобрые предчувствия. Короче говоря, повторяю: никто и ничто не сумели бы убедить меня провести здесь ночь в одиночестве.
Я никогда не скрывал от бедолаги Тома свои иррациональные страхи; он же, в свою очередь, искренне над ними посмеивался. Судьбой было назначено, однако ж, преподать горе-скептику суровый урок.
Довольно скоро после переезда в наш респектабельный дортуар я начал вслух жаловаться на бессонницу. Видимо мне, дрыхнувшему обычно без задних ног и уж тем более без сновидений, особенно досаждала эдакая новизна, когда тебе, вместо обычного ночного покоя, почти каждая ночь преподносит пестрый букет кошмаров. А так оно и было на новом месте. После вводного курса сюрреалистических страшилок мои неприятности приняли окончательную отчетливую форму, облик того самого видения, которое практически без вариаций в заметных деталях посещало меня в среднем каждую вторую ночь на неделе.
А теперь пора поведать вам, как выглядел этот призрак в моем сне, моем кошмаре, моем дьявольском наваждении - называйте, как вам угодно, - этот злой гений, которому я служил чем-то вроде боксерской груши.