Все произошло настолько не так, как я предполагал, и при этом столь постепенно и вместе с тем столь внезапно, что я не мог узнать себя самого. Утопая в умственном параличе, я не мог думать ни о чем другом, как о том, что всего в двадцати футах от меня находится дверь, закрывающая от меня нормальный и обыкновенный мир; а мне приходится здесь иметь дело с неведомой опасностью, не имея ни малейшего представления о том, как можно избежать ее.
Друзья мои, вы поймете лучше весь ужас нашего положения, если я скажу вам, что в синем свете внешних кругов я видел теперь сотни и сотни маленьких облачков, подобных клочьям черного дыма, бесконечной и упрямой вереницей круживших вокруг и снаружи барьера.
И все это время я держал одеревеневшее тело Бейнса на своих руках, пытаясь не поддаваться брезгливости, неизбежно возникавшей при каждом испущенном им свином звуке. Он хрюкал каждые двадцать или тридцать секунд, как бы отвечая на свиногласие, доносившееся снизу и едва слышное для моего уха. Честно скажу вам, что мне было бы проще держать труп, чем стоять там на грани между физической смертью, с одной стороны, и гибелью души, с другой.
Тут из бездны, находившейся столь близко от меня, что локоть мой и плечо нависали над ней, снова донесся слабый, едва различимый свиной ропот, такой далекий, что его можно было счесть отголосками эха.
Бейнс отозвался на него настолько свиноподобным визгом, что каждая фибра моего существа воспылала истинно человеческим и оправданным отвращением, и холодный пот покрыл мое тело буквально с ног до головы. Собрав волю в кулак, я попытался заглянуть в жерло великой бездны, и тут второй раз по всей комнате прокатился тихий гром, сотрясший и ожегший каждый сустав в моем теле.
Наклонившись, чтобы заглянуть в бездну, я ненароком на миг выставил одну из пяток Бейнса за пределы синего круга, и доля напряжения, скапливавшегося снаружи барьера, явным образом разрядилась через нас с ним. Если бы я стоял внутри защитного кольца, а не был изолирован от него фиолетовым кругом, тогда последствия оказались бы для нас куда более серьезными. А так мне удалось обойтись психическим ощущением той жуткой грязи, которое здоровый и нормальный человек всегда испытывает, оказавшись в непосредственной близости от чудовищ внешнего мира. Помните, как я описывал вам то же самое чувство, которое испытал, оказавшись возле руки, фигурировавшей в деле Врат?
Интересно упомянуть и про чисто физические эффекты воздействия: левый ботинок Бейнса вспороло, брючина обгорела до колен, а на ноге остались какие-то спиральные, синего цвета отметины.
Я замер на месте, удерживая Бейнса и сотрясаясь всем телом. Голова болела, и в каждом суставе ощущалось странное онемение; однако любая физическая боль не шла ни в какое сравнение с одолевавшим меня умственным унынием. Я чувствовал, что нам с Бейнсом пришел конец! У меня не было места, чтобы повернуться или пошевелиться в пространстве между самым внутренним фиолетовым кругом и голубым снаружи, поскольку расстояние между ними составляло всего тридцать один дюйм, включая дюйм ширины синего круга. Итак, я был вынужден оставаться там в полной пассивности, в любой момент ожидая нового потрясения и не имея уже способности думать.
В таком положении я простоял минут пять. После того как его поразило напряжением, Бейнс более не хрюкал, и за это я был искренне ему благодарен; хотя и могу признаться, что на один миг заподозрил, что он умер.
Из черных уст слева от меня не доносилось ни звука, и я сумел постепенно вернуть себе душевное равновесие, оглядеться и чуточку подумать. Я снова чуть наклонился, чтобы заглянуть непосредственно внутрь адского жерла. Край округлого отверстия теперь вырисовывался вполне четко и казался образованным твердым материалом, подобным черному стеклу.
Твердость эта прослеживалась на вполне внушительное расстояние, хотя и не слишком явно. Середину этого удивительного феномена занимала простая и ничем не смягченная чернота… бархат ее, казалось, втягивал в себя свет из комнаты. Я не видел ничего другого, и если из дыры этой исходило нечто другое, кроме полного молчания, это следовало назвать страшным зовом, который с каждой минутой пугал меня все больше и больше.
Я повернулся медленно и осторожно, стараясь, чтобы ни я сам, ни Бейнс какой-то частью своего тела не выставился за пределы синего круга. И тут я заметил, что состояние комнаты за его окружностью изменилось самым решительным образом: странные клочья черного дыма умножились в числе и превратились в мрачную и неровную стену, неустанно обращавшуюся вокруг, и полностью скрывавшую от меня стены комнаты.
Быть может, минуту я потратил на изучение этого явления, и тут комната слегка содрогнулась. Сотрясение продлилось три или четыре секунды, а потом все как будто беспокоилось; однако повторилось снова через половину минуты, а потом повторилось еще, и еще, и еще раз. Странный ритм этих колебаний напомнил мне вдруг о деле с наваждением "Джарви". Помните его?
Комната еще раз содрогнулась, и волна смертоносного света заиграла снаружи барьера; и тут внезапно помещение наполнил странный ропот… оглушительный визг и хрюканье, целая буря свиных голосов.
Она сменилась полным молчанием, и лежавший на моих руках оцепенелый Бейнс получил возможность дважды хрюкнуть в ответ. Тогда оглушительный поток свиногласия разразился снова, заливая комнату потопом визга, сопения, пыхтения и воя. А когда поток постепенно ослабел, над головой моей прокатился гаргантюанский хрюк, который была способна породить только глотка колосса, после чего на комнату вновь обрушился сокрушительный хор многомиллионного свиного стада.
В этом звуке слышался не хаос - в нем угадывался некий дьявольский ритм. И внезапно он стих, превратившись в многогортанный свиной шепот, нарушавшийся лишь отдельными и не слишком громкими хрюканьями немыслимых свиных легионов; а потом над нами снова прокатился оглушительный свиной голос. И когда он смолк, миллионный глас свиного несчетного множества снова запульсировал в комнате; и каждую седьмую секунду, - чтобы знать это, мне не были нужны остававшиеся на запястье часы, - глотка неведомого чудовища исторгала немыслимой силы хрюк, а Бейнс оцепеневший на моих руках, вторил человеческим горлом свиной мелодии.
Истинно говорю вам: я содрогался всем телом, и так покрытым холодным потом. Кажется, я молился; и если молитва сходила с моих уст, я не помню, о чем просил в ней. Мне никогда еще не приходилось испытывать и ощущать того, что ощущал я там, в этом пространстве шириной в тридцать один дюйм, держа на руках хрюкающую тварь и прислушиваясь к адской мелодии, доносившейся из самой великой бездны, когда по правую руку от меня кружили силы, способные превратить мою плоть в кучку опаленных лохмотьев, если бы мне пришло в голову перескочить через барьеры.
А потом, с такой же внезапностью, с которой приходит неожиданный гром, буря свиногласия стихла, настала тишина, и комнату наполнил немыслимый ужас.
Молчание тянулось и тянулось. Вы можете счесть мои слова глупыми; однако тишина как будто капала в комнату. Не знаю, почему мне так казалось, однако эти слова передадут вам то, что я ощущал, стоя и держа на руках тело негромко похрюкивавшего Бейнса.
Круглое, мрачное, угольной черноты облако, охватило мою защиту извне и кружило вокруг, кружило, кружило медленным и знающим вечность движением. А за этой черной стеной вращающегося облака незримым для меня образом в комнату втекало безмолвие смерти. Понятно ли я говорю?
Можете представить себе, какому безумному умственному и психическому напряжению я подвергался… Однако меня весьма серьезно интересует причина, согласно которой мозг мой настаивал на том, что по всей комнате гуляет капель тишины: я либо приближался тогда к сумасшествию, либо психически настроился своим чувствами на некую аномальную реальность, в которой тишина перестала являться абстракцией и сделалась для меня конкретной и определенной, так как, если воспользоваться глупой и неточной аналогией, невидимая атмосферная влажность становится конкретной и зримой, осаждаясь в качестве воды. Интересно, занимает ли вас эта мысль в той же степени, как и меня самого?
И тут, нечто во мне подсказало, что неспешно приближается новая жуть. Это предчувствие… знание, зовите его как угодно, оказалось настолько сильным, что я вдруг ощутил, что горло мое словно сдавила внешняя сила… Я ощущал, что не могу более терпеть; что если произойдет что-то еще, просто достану свой револьвер и выстрелю в голову Бейнсу, а потом и себе, закончив, таким образом, эту страшную историю.
Впрочем, это чувство скоро прошло; я ощутил некий прилив сил и готовность встретить свою судьбу лицом к лицу. К тому же меня вдруг осенила первая, еще не слишком определенная идея в отношении того, как можно обеспечить свою безопасность; однако я был слишком ошеломлен, чтобы в точности сообразить, каким образом можно помочь себе.
Тут в комнату проник низкий, доносящийся откуда-то издали визг, и я понял, что беда совсем рядом. Я неторопливо нагнулся влево, стараясь, чтобы ноги Бейнса не выставились из синего круга, и заглянул вниз, в черноту жерла, отвесно уходившего в неведомые глубины прямо под моим левым локтем.
Визг умолк; однако в недрах черноты появилось нечто - какое-то далекое светящееся пятно. Погрузившись в угрюмое молчание, я в течение десяти долгих минут разглядывал это пятно. Оно постоянно увеличивалось в размере и стало как бы заметнее, и все же терялось в далекой и страшной бездне.
И пока я стоял и глядел, вновь раздалось негромкое хрюканье, и Бейнс, все это время казавшийся поленом в моих руках, ответил на него тихим животным визгом, заново пробудившим во мне отвращение.
А потом произошла любопытная вещь: вокруг края жерла, только что казавшегося черным стеклом, вдруг появилось мертвенное свечение. Оно запульсировало, вращаясь вдоль края в обратную сторону вращению черного пухлого облака, стеной кружившего вовне барьера.
Странный свет этот скоро погас, и неизмеримые глубины донесли до меня жуткое дыхание чудовищной твари, поднимавшейся наверх из преисподней. Если бы я сказал, что на меня пахнуло вонью, эти слова достаточно хорошо описали бы суть происходящего, однако я не в силах описать то духовное омерзение, которое мне пришлось испытать. Мне казалось, что эта тварь замарает меня до самых недр моего существа, если я не сумею отразить ее приближение последним напряжением воли.
Я резко отодвинулся от жерла в сторону внешнего из кругов. Не следовало допускать, чтобы какая-нибудь часть моего тела оказалась над бездной, открытой воздействию отвратительной силы, поднимающейся из неведомых глубин.
Таким образом, отвернувшись от центра созданной мной защитной ограды, я увидел нечто новое, ибо по ту сторону мрачной стены, вершившей свое движение снаружи, совершалось нечто… нечто многоликое.
Первым делом я заметил странное возмущение во вращающейся облачной стене. Возмущение это располагалось дюймах в восемнадцати от пола, прямо напротив меня. Здесь вращающуюся черную стену что-то мутило, как если бы кто-то орудовал в ней. Странное это возмущение имело в поперечнике не более фута, и оно не осталось напротив меня, движение стены сносило его в сторону.
Когда оно снова оказалось напротив меня, я заметил, что стена чуть прогибается внутрь в мою сторону; когда его отнесло прочь, я заметил в стене еще одно похожее возмущение, а за ним третье, за ним четвертое; находясь в разных частях неторопливо вращающейся черной стены, все они отстояли не более чем на восемнадцать дюймов от пола.
Когда первый из выступов вновь оказался напротив меня, я заметил, что легкая выпуклость явно превращается в тянущееся ко мне щупальце.
Выступы эти покрывали теперь всю движущуюся стену. Они тянулись внутрь и удлинялись и все время находились в постоянном движении.
Внезапно один из них лопнул или раскрылся у самой вершины, и изнутри на мгновение выглянул кончик бледного, но, несомненно, свиного рыла. Мерзкий пятачок исчез почти мгновенно, однако я успел рассмотреть его во всех подробностях; и через какую-то минуту справа от меня выглянул второй, исчезнувший столь же быстро… скоро я не мог взглянуть на основание странного движущегося вокруг барьера кольца, чтобы не увидеть в том или ином его месте выставившегося на мгновение кончика свиной морды.
Ум мой пребывал при этом в весьма странном состоянии. Меня со всех сторон, спереди, сзади и по бокам, окружало столько сверхъестественного, что в известном отношении это служило даже средством против страха. Понимаете? Я был настолько ошеломлен, что творящиеся вокруг меня ужасы делались от этого менее реальными. Я взирал на них как дитя, глядящее из окна скорого поезда на пролетающий мимо ночной ландшафт, странным образом освещаемый огнями неизвестных заводов. Попробуйте понять это.
Тело Бейнса недвижно каменело в моих руках; и спина моя уже перетрудилась настолько, что все тело мое превратилось в одну тупую боль; однако я лишь отчасти осознавал это, на мгновения выпадая из психической реальности в физическую, чтобы переложить его поудобнее, отыскав другое положение, более терпимое для моих утомленных рук и спины.
Тут вдруг объявилось и нечто новенькое - густое и весомое, одиночное хрюканье властным и звериным образом вкатилось в комнату. Неподвижное тело Бейнса дрогнуло на моих руках, и он трижды хрюкнул в ответ голосом молодого поросенка.
В верхней части движущейся стены черные облака расступились, и в прорехе мелькнуло на мгновение свиное копыто и нога до лодыжки. Оно находилось примерно в девяти или десяти футах над полом. Едва копыто исчезло, по ту сторону облачной вуали послышалось низкое хрюканье, вдруг превратившееся в целый хорал визга, сопения и воя, сливающегося в единый мотив. Мелодии чудовища… хрюк за хрюком, визг за визгом, вой за воем сливались в жуткое крещендо, воплощавшее в себе звериную алчность, подвиги и деяния из некоего адского подземелья… Однако не стоит стараться, я не способен передать его. Моя власть над словом попросту недостаточна для того, чтобы выразить человеческой речью все, что открывало мне это завывающее свиноголосие. В нем чувствовалось нечто настолько необъяснимо низменное в своей чудовищности и жути, настолько находящееся за пределами понимания человеческой души, что обыкновенный страх смерти, при всех сопровождающих его муках, ужасах и скорбях, казался чем-то мирным и тихим, бесконечно святым рядом со страхом перед неведомыми исполнителями этой жуткой и грубой мелодии. И звук этот обитал рядом со мной, в этой комнате, находился совсем неподалеку. И все же я как будто не замечал ее стен, словно бы находился в гулком и огромном, воистину гаргантюанском коридоре. Забавно! Эти два слова - гаргантюанский коридор - застряли в моей памяти.
И пока хаотическое биение свиноустой мелодии пульсировало вокруг меня со всех сторон, его пронзал одинокий хрюк, одинокий и повторяющийся голос Свиньи, ибо теперь у меня не было никаких сомнений в том, что я имею дело именно с этим чудовищем, со Свиньей.
В манускрипте Зигзанда тварь эта описывается следующим образом:
"Сие есть Свиния, над которой властен лишь один Всемогущий. Тот, кто во сне или в час беды услышит глас рекомой Свинии, да удалится. Ибо сия Свиния принадлежит к роду внешних Чудовищ; да не приблизится к ней никто из людей, и да удалится он, услышав ее голос, ибо властвовала Свинья в первом мире, и будет править вторым в конце его. И поелику властвовала Свинья на земле, хощет она вернуться на землю. Жутким будет ущерб душе твоей, если не устрашишься и подпустишь к себе эту тварь. И так скажу всем: если нагрянет на вас злая сия беда, помните о кресте, ибо единственно он вселяет в Свинию ужас".
Там сказано много больше, однако я не помню всего, и то, что я воспроизвел, представляет самую суть.
Итак, я держал Бейнса, разражавшегося свиным визгом всякий раз в ответ на голос Свиньи. Удивляюсь тому, что я не сошел с ума прямо на месте. Должно быть, вызванное ситуацией оцепенение мыслей и чувств помогло мне пережить это мгновение.
Спустя минуту, а быть может, и через пять минут я вдруг ощутил предупреждение, пробившееся сквозь мои оцепенелые чувства. Я повернул голову; однако за спиной моей ничего не было, тогда наклонившись влево, я заглянул в ту черную бездну, которая открывалась прямо под моим локтем. В этот миг всяческое рыкающее свиногласие смолкло, и я заглянул в недра черного эфира, из которых неторопливо всплывала бледная и далекая, огромная свиная морда.
Она росла и росла с каждым мигом. Неподвижная с виду, бледная свиная харя поднималась из неведомых глубин. Только тогда, в тот самый миг я окончательно понял, с каким чудовищем имею дело.
Быть может, целую минуту я взирал во тьму на эту тварь, парившую в великой дали подобием некой далекой планеты, повисшей в ошеломляющей пустоте. И тут ко мне разом, в единый миг, вернулась вся власть над собой и над своими способностями. Если чрезмерное напряжение наделило меня благодатной анестезией ошеломления, то внезапное явление этого высшего ужаса, напротив, вырвало меня из бездействия. Один-единственный момент вырвал меня из апатии и направил к спасению.
Я понял, что благодаря какой-то случайности далеко переступил все прежде знакомые мне пределы и оказался теперь на той почве, где не имеет права пребывать человеческая душа, и что через горстку ничтожных земных минут могу расстаться с жизнью.
О том, перешел ли Бейнс тот предел, за которым для него уже не было возврата, я не знал, да и не мог знать. Я осторожно положил его на бок между внутренними кругами - то есть между фиолетовым и синим - и он остался лежать, неторопливо похрюкивая. Опасаясь того, что страшный момент все же настал, я извлек пистолет. Следовало покончить с нашими жизнями еще до того, как эта тварь поднимется из глубин: ибо как только Бейнс в своем тогдашнем состоянии подпадет, если можно так выразиться, под индуктивные силы чудовища, он перестанет быть человеком.
И тогда случится, как это было с Астером, оставшимся вне Пентакля в деле Черной вуали, то, что можно назвать только патологической духовной переменой - иначе говоря, произойдет гибель души.
Тем не менее, нечто посоветовало мне не стрелять. Быть может, это покажется вам чем-то невероятным, но я уже намеревался убить Бейнса и остановила меня лишь полученная извне четкая весть.
Признаюсь, она вселила в меня огромную надежду, ибо я понял, что в происходящее с нами вмешались силы, управляющие вращением внешних сфер. Однако сам факт такого вмешательства еще раз показал мне, в какую духовную опасность попали мы, ибо эта непостижимая защитная сила вмешивается в нашу жизнь лишь для того, чтобы стать между душой человека и чудовищами внешнего мира.
Получив это известие, я распрямился как хлыст и повернулся к бездне, ступив над фиолетовым кругом прямо в жерло тьмы. Я пошел на этот риск, чтобы добраться до своего пульта, оставшегося на стеклянной полке под крышкой стола. Я не мог избавиться от ужаса, овладевавшего мной при мысли о том, что я могу упасть прямо в эту жуткую черноту. Ноги мои ступали по твердому полу, однако я как будто ступал над черной пустотой, подобной открывшейся под моими ногами беззвездной ночи, и харя приближавшейся Свиньи маячила где-то далеко под моими ногами… безмолвная и немыслимая тварь из бездны - бледная, всплывающая наверх свиная морда, обрамленная немыслимой чернотой.