От редакции. К сожалению, мы не можем согласиться с предлагаемыми мерами и пойти на них, так как публикация проводилась с обязательным условием - не имеем права выдавать властям автора записок, наводить на его след. Тем более, мы не располагаем данными, где в настоящее время скрывается воскресший. Насколько нам было известно, он постоянно менял места жительства, всячески маскировался, уходил от преследователей. Чисто по-человечески мы понимаем автора записок. Но ни чем не можем помочь ни ему самому, на следствию спецотделов.
Нам стало известно, как мы сообщали ранее, что уже давно существует Комитет по проблемам воскрешения, воскресших, зомби и т. п. Комитет этот действует подпольно, и прямой связи с ним у нас нет. И все же мы рекомендуем всем воскресшим, зомби обращаться в этот Комитет, возможно, это их последнее спасение от общеевропейской системы отлова и обезвреживания Одновременно мы обращаемся к властям с просьбой проявлять гуманность в отношении подлежащих отлову и исследованиям зомби. Сейчас не существует специального законодательства по воскресшим и потому они не считаются людьми, гражданами, их можно убить, заточить, расчленить… и все же необходимо проявлять определенную гуманность к этим существам, пытающимся реабилитироваться в нашем обществе.
..Лифт мигом вознес меня наверх. Я вывалился из него в широченный коридор. Сбил с ног трех охранников с "узи" - мне эта еврейская штуковина хорошо знакома, этими автоматами мы отбивались в соль-угорском ночном притоне в восемьдесят шестом, положили не меньше двух десятков легавых.
Какая-то бабка, небось, тоже ночная уборщица, бросилась в ноги, взмолила:
- Не губи, милай, не убивай, сердешный! - она была в слезах, губы дрожали: - Куды ж ты лезешь, их же здесь сплошь три этажа целых, беги сам-то!!
Три этажа! В эдаком огромном домище!
Ну и дела!
Только обмозговать все мне не дали - разом из четырех дверей выскочила шобла пятнистая, все как один, но все черные. С цепями, кастетами, дубинками этими гнусными электрическими, железяками какими-то. Выскочили. Сунулись. Да и полетели кто костями, кто мозгами по стеночкам. Взъярился я, озверел совсем. Будет бабке теперь работы, эту банду теперь от мрамора и кожи не отскребешь. А ведь и впрямь все там было в красном и белом мраморе, в резном дереве, в коже мягкой - как в сказочном дворце, даже в фильмах я такого не видывал.
А злая воля меня вперед гонит. Через восемь дверей - в девятую. Как влетел я в нее, так и напоролся на двух огромных буйволов.
И начали они меня дубасить.
Но не долго тешились, разодрал я им глотки, повалились в кровище все - и сам упал, встать не могу, раны зарастают, да кости перебиты, еще миг, минуту. А в зале огромном визг дикий: голые бабы, в золоте и каменьях с ног до головы, а так голышом, визжат, бегут куда-то… Баб не меньше двух десятков. А мужиков всего трое - тузы, жирные коты, черноглазые, потные, в белых рубахах коротких. И чего там только нет: ананасы, виноград, апельсины, в огромных хрустальных чанах икра красная, черная, золото, бриллианты, фазаны, поросята, осетры, сервизы - ну весь Эрмитаж, короче, втиснутый в один зал на сто квадратных метров, и голые тела, груди, ляжки, задницы, ноги - все отборное, все высшего класса. Бабы визжат. А мужики шпалеры тянут из-под рубах. Пугают выкаченными глазищами.
Только меня не запугаешь. Встал под пули, на выстрелы. Иду - живым решетом,
Половина голых баб валяется в обмороке, чувств-с они, видите ли, лишились. А мужики крутые, держатся.
Добрался я до них.
- Конец вам, гады!
Рвал на куски, расшвыривал. Тут и они хуже баб завизжали. А потом и успокоились. "Молодец, раб! Вперед!" Да куда ж еще вперед-то?! И увидал я лестницу витую - наверх она вела. Побежал к ней. В три прыжка половину преодолел, еще в три другую. Вышиб ногой дверь дубовую. Сбил двоих сразу, хребты сломал. Вышиб другую дверь. И снова по лесенке вверх - ступени резные, каждая мерседеса стоит, я толк в этом понимаю, но вверх, вверх.
Еще две двери. Еще три вертухая - рухнули с распоротыми животами.
Влетел я в какой-то зальчик полутемный, замер.
Посреди - в круглом бассейне сидит толстячок дряблый, носатый, губатый, лысыватый - армянин с рынка, ни дать ни взять.
А перед ним извиваются три девицы, одна краше другой. А четвертую, ближнюю, самую полную и грудастую, негр заделывает, да так шустро и смачно, что хоть в ладоши хлопай. Оторопел я. И они застыли. Только негр никак кончить не может. А кончить ему хочется, вот он и зырится, трясется, да не останавливается. У армянина этого вся похотливая гримаса с рожи слетела сразу. Поднимается. Девицы по углам, притихли, негр кончил, пополз куда-то на четвереньках. А армянин догадливый.
- Бери чего хочешь, - говорит, бери все! Бери их! - на девиц указывает.
А я сам не знаю, чего мне надо.
- Пойдем!
И пошел я за ним слепо. Дверца в стене открылась. Зашли мы в комнату какую-то. Полумрак, роскошь, ковры, пальмы в кадках, хрусталь, золото… И начал он доставать ларцы, открывать - сверкало из них небесным огнем, начал пачки зеленых под ноги швырять. Очень догадливый был.
- Все бери!
Только на хрена мне, мертвяку, все это. И прыгнул я к нему, хотел пасть порвать. Но злая сила остановила меня - нельзя старика убивать, нельзя, такая вот команда.
А губы сами проговорили:
- Мне нужна она!
Этот хрен старый повалился в ноги, запричитал, начал мои струпья и гнойные язвы целовать. Но поставил я ему когтистую лапу на хребет, стал давить. Тихо, не спеша. А сам ничего не понимаю, кто это "она"? Додавил я его, дожал - зеленый стал, совсем плохой.
- Пойдем, - говорит.
И провел через три комнаты.
А в четвертой сидела девица. Беленькая. Красивая. Вся в чем-то небесном, невиданном. Глазища в пол-лица, небось, сама колдунья, ворожея. Не видал я еще такой красоты неземной и страшной.
- Забирай! - промямлил старик. И ей бросил: - Пойдешь с ним! Я сказал! - И ушел.
- Стой! - заорал я ему в спину. - Ключи от мерса, старая падаль! Или я тебя пришибу щас!
- Ключи у нее, - сказал оп, не обернувшись даже. Только сгорбился, пошатнулся.
- Ну, гляди, ежели кто из твоих псов сунется, вернусь - посчитаюсь!
А в мозгу молнией: "Молчи, раб! Забирай ее и уходи! Если не доведешь ее, тебе ад раем покажется!! Живей!!!"
Схватил я ее и поволок вниз, не глядя, не разговаривая с ней. Вышибал двери, бил направо и налево, хотя все сторонились меня. На улицу бегом выбежал. К ближайшему мерсу. Ключи у нее и впрямь были, целая связка. Рванули мы. Куда ехать - не знаю, но чую - ведет меня злая воля, ведет.
Ехали долго, Москву оставили далеко позади, во мраке ехали. И знал я, куда свернуть, где прямо ехать. А у одного моста в мозг кольнуло: "Все! Хватит! Бросай машину!" И руки сами двери рванули, вытолкнули ее, выпрыгнул я, направил к барьерчику мерс… полетел он вниз, далеко вниз, а потом так рвануло, так полыхнуло, что адское пламя мне вспомнилось.
- Пошли! - я ухватил девицу за руку. Поволок в чащобу.
Я знал куда идти. Но еще не меньше двух часов мы продирались сквозь буреломы и кустарники. Бесконечная ночь! Истерзанный и измученный вытащил я ее на полянку темную. И она была измучена, устала, тяжело дышала.
Один старик-колдун не был измучен. Довольный он сидел на своем пне, теребил ручонками, сопел, блестел выпученными глазищами.
- Встань передо мной! - приказал он девице.
Та, словно завороженная, послушалась.
- Вот ты и пришла ко мне, хи-хи, - заулыбался он, - а ведь не сама пришла, верно?!
- Верно, - ответила девица глухо и обреченно.
- Скинь эти лохмотья, Лола!
Она встрепенулась, дернулась. Но колдун так обжег ее своими глазищами, что обмякла она, приподняла руки - и изодранные неземные одежды ее свалились в ноги. И открылась она взору моему столь прекрасной и чарующей, что глазам я не поверил.
Такой фигуры не могло быть у земной женщины: осиная талия, широченные бедра, налитые груди, как воздушные шарики, тянущиеся вверх, ноги, ноги… и струящиеся белокурые волосы, целая грива волос.
Старик плотоядно облизнулся, привстал на пне, вытянул руку и коснулся ее груди. Он смотрел прямо в глаза своей прекрасной пленнице и мял, мял ее упругую горячую грудь, слюна стекала с его губы на подбородок и ниже, падала на грудь, а она тянулась к нему, зачарованная и послушная.
- Нет, хватит! - вдруг проскрипел он злобно. - Ты слишком наивна, Лола, ты уже обрадовалась, ты подумала, что я тебя простил. Ты ошибаешься, лапушка, я никогда никому ничего не прощаю, запомни это. Ты отказалась от меня? Ладно. Теперь ты достанешься вот этому…
И тут он пристально посмотрел на меня.
От редакции. Редакция вынуждена заметить, что никакого отношения к делу разыскиваемого властями воскресшего не имеет. Вместе с тем, она считает необходимым предоставить раскаявшемуся воскресшему преступнику возможность реабилитации в нашем обществе. Вместо этого спецподразделения по выявлению и отлову воскресших устроили самую настоящую травлю на нашего автора: в течение трех недель в расположении редакции без согласования с ней дежурил спецотряд, четыре явочных квартиры воскресшего и его собратьев по несчастью были обысканы, перевернуты и разгромлены, в перестрелке на Кутузовском воскресшему были нанесены три огнестрельные ранения, и он чудом ушел от погони. Облавы и преследования продолжаются. На месте сбора бывших узников "потусторонних миров" в Измайловском лесу неизвестными в штатском были убиты автоматными очередями шестеро воскресших, проводивших внеочередную, экстренную сходку… прослушиваются абсолютно все телефонные линии, агентура всех ведомств переключена с общегосударственных заданий на операцию с кодовым названием "Петля". И все же связным нашего автора в редакцию была передана записка, которую мы считаем нужным огласить: "В случае продолжения травли и облав, угрожающих моему психическому и физическому здоровью, буду вынужден покинуть пределы страны проживания и передать соответствующую информацию другой стороне. Воскресший".
Мы не будем комментировать это послание. Напоминаем, что наше повествование закончилось на следующем: автор записок, вызволенный из ада недоброй волей колдуна-гиперэкстрасенса, был превращен им в зомби, в слугу, исполняющего беспрекословно все его приказания. По заданию колдуна воскресший пробрался в московский притон мафии, связанной с властными структурами, похитил оттуда женщину по имена (или кличке) Лола и доставил ее в темную лесную чащу в районе "поганого кладбища" где его и ожидал "хозяин".
…Старикашка ухмыльнулся как-то особо гнусно. И добавил с ехидцей:
- Да-да, Лола, ты достанешься именно ему. И прямо сейчас!
Белокурая красавица истерически захохотала, потом бросилась на старика… но отлетела, упала. Я понял, это барьер, он все еще действует. А пока он действует, с проклятущим колдуном ни хрена не сотворишь. От злобы на него меня аж перекорежило. А у самого слюнки потекли - такие бабцы не часто мне попадались, прямо скажу, такой раскрасавицы вообще не было: голенькая стоит, беззащитная, влекущая, лунный свет на грудях играет, на бедрах, губки пухленькие, кожа шелковистая. Сам чую, как меня трясти начинает, тянет к ней, влечет. Живая, горячая, прекраснейшая плоть! Безумное наслаждение! Я буду упиваться ей, рвать ее, терзать… и нежить.
- А ну-ка, Лолочка, встань-ка на четвереньки, как и подобает такой суке как ты! - очень тихо и очень ехидно проговорил старикашка.
- Нет! - пронзительно выкрикнула она.
- Встань, сука! Ты предала меня, и ты поплатишься за это.
- Нет, никогда!
- На четвереньки!
- Я не могу… я не хочу…
Но воля колдуна была сильнее. Прекрасную женщину будто изнутри скрючило, согнуло, вывернуло, выгнуло. И это еще больше распалило меня - жертва! Это сладострастная жертва! Сейчас я наброшусь на нее! И плевать мне, что она там будет чувствовать! Ее еще наверняка не любили мертвяки! Ха-ха! Ее еще никогда не грели трупы! Я сделал шаг к ней, разгораясь все больше, роняя черную слюну…
- Нет! - она визжала как истеричка.
Но это только придавало мне сил, разжигало меня. Я уже ощущал в своих разлагающихся скрюченных пальцах ее тугие, большие груди, ее пышные бедра. Она уже трепетала в моих тяжких объятиях, дрожала, не смея вырваться. И тогда прозвучал голос старикашки:
- Смелее, раб!
Это как-то сразу охладило меня. Раб! Я во всем раб! И сейчас я только исполняю его волю, забыв про все, забыв, что мне никогда не выбраться из адовых пропастей, ежели я… Нет! Я оттолкнул красавицу от себя, грубо, зло, по-звериному - она полетела в листву прямо личиком своим чудным. Тихая и покорная.
- Это еще что?! - взревел колдун.
И меня прожгло такой внутренней болью, что все прежнее можно было лишь за щекотку принять. Меня подбросило над землей, трахнуло об нее и снова прожгло.
- Иди к ней! - шипел старикашка. - Рви ее! Терзай! Насилуй! Это я тебе приказываю, твой хозяин и бог!
Неимоверная злоба вывернула меня наизнанку. Бог?! Эта гнусная тварь, этот каббалист-сатанист, жидяра поганый - называет себя богом! Я бросился на него. И вновь напоролся на ледяной колючий барьер, расшибся в кровь.
- Иди к ней, раб!
Злая сила потащила меня к несчастной… Ах, как призывно был изогнут ее стан, как белели во тьме манящие бедра, подрагивали сулящие блаженство груди, это было неодолимо. Надо только подчиниться. Надо!
- Уйди от меня! - прошипела красавица через силу, она снова приподнялась на четвереньки, выгнулась.
Старикашка злорадно потирал ручонки на своем трухлявом пне, слюна текла по его пористому подбородку, пейсы тряслись, выпученные глазища горели дьявольским огнем.
Нет! Ни-за-что! Пусть он убьет меня! Пускай! Я должен терпеть! Как тогда в камере! Ах, как пытал меня бритый ублюдок! Но ведь я вытерпел - и дьявольские твари отступились, я сделал тогда первый шаг к выходу, первый… А сейчас я сделаю второй! Я собрал все силы, развернулся, подполз ближе к пню… и снова бросился на колдуна.
- Жалкий и глупый раб! - расхохотался этот негодяй. - Я мог бы тебе подарить чудную жизнь! Ты бы имел все: лучших баб, золото, валюту, ты был бы всевластен надо всеми, даже над власть имущими выродками… большую часть времени ты проводил бы не в преисподней, а наверху! Каждая ночь была бы твоей! Ты глуп и подл, раб!
- Нет! - завопил я как резанный. - Ничего не надо! Отпусти ее!
- Что-о-о?!
- Отпусти!
Колдун заскрежетал зубищами.
- Лола, ползи, детка, сюда, - сказал он тихо и зловеще.
В его руке появилась плеть - она была свита из колючей проволоки. Красавица ползла на четвереньках, она была завороженной, полностью подвластной старикашке. Плеть взвилась над плешивой головой… и бархатистая кожа украсилась кровавой полосой. Визг прокатился по лесной чащобе. Он полосовал ее страшной колючей плетью - и эта неженка и красотка на глазах превращалась в кусок кровоточащего, дико визжащего мяса. Наконец он устал, взмок, и, тяжело сопя, уставился на меня.
- Возьми ее, раб! - приказал он люто и зло. - Ты все равно никогда не выйдешь из-под моей власти! Полезай на эту стерву! Или ты, ублюдок, со страху обессилел?!
Все помутилось у меня перед глазами.
- Заткнись, старый хрыч! - процедил я сквозь зубы. - Если тебе надо, скотина, сам полезай на нее!
Трижды меня прожгло и передернуло - будто миллион киловатт пропустили сквозь мое истерзанное, измученное тело. Но ни на вершок не сдвинулся я с места.
- Подчинись ему-у-у, - выла, валяясь в моих ногах красавица Лола, - полезай на меня, возьми меня, иначе он нас исполосует, измучает вконец, я знаю его, он не отступится-а!
Она целовала своими пухлыми губками мои гниющие ступни, прижималась к ногам грудями, обвивала меня. Но встать не могла.
- Уйди, сука! - я отпихнул ее ногой.
- Сдохни же, раб!!! - прорычал колдун.
И меня подбросило вверх - над соснами и березами, осинами и дубами. Я грохнулся оземь будто мешок с дерьмом, кости затрещали, захрустели, кожа полопалась и гниющее мясо поползло наружу. Меня трясло, било, прожигало и тут же льдом сковывало. Но я терпел, скрежетал зубами, обломками зубов, ломал их, стирал в крошку. Я вырвусь из этого ада! Вырвусь! Пускай они лютуют, пусть! Они захлебнутся своей дикой злобой, сволочи! А я вырвусь!
- Получай! Получай, гадина! Изменщица!!!
Колдун полосовал окровавленный кусок мяса, который еще совсем недавно был красавицей Лолой. Он мог убить ее, он мог измучить и истерзать меня… и все равно он был в бешенстве от собственного бессилия. Я видел, что он бьет труп, мертвое изодранное в клочья тело. Зачем?! Но он все бил, не мог остановиться. А меня корчило безудержно.
Я уже не видел ни леса, ни полянки, ни пня. Меня снова бросило в преисподнюю - в океан безумного пламени, в угли, в гарь, в смрад, где каких-то несчастных раздирали острыми и иззубренными крючьями. И хохотали надо мной два крылатых и хвостатых дьявола. И трясло их вместе со мною… Вот они - мои дьяволы-хранители! Это они везде ведут меня, суют меня везде, гадины! Свиные рыла!
- Отвяжитесь от меня! Сгиньте! - заорал я во всю глотку.
Но их затрясло пуще прежнего. И вдруг понял я, что не хохочут они, не насмехаются надо мною это их так трясет, так бьет вместе со мной, И вот тогда понял я - каждый мой шаг наверх, это пытка и боль для моих дьяволов-хранителей, для всех тех бесов, земляных червей ангелов и прочей нежити, что приставлена ко мне. Да, они входят в силу, когда я поддаюсь своим страстям, когда я мщу и терзаю беззащитных, когда я зверствую и предаю, подличаю и унижаю. Но их начинает трясти в адской лихорадке, если я живу не по их правилам… Да, именно так! Гадины хвостатые! Выродки проклятущие! Чтоб вам сдохнуть! И окатило меня огнем, волной пламени. И подступился один дьявол-хранитель, прошипел в самое ухо:
- Рано радуешься, ублюдок!
Рванулся я от него. Но железные когти впились в горло.
- Иди, откуда пришел!
Тьма.
Боль. Жуть.
И снова полянка под луной. Бесконечная ночь. Колдун на пне. И кусище кровавого мяса у его ног. Луна. Ночная свежесть. Уханье голодного филина. Да где-то вдалеке тоскливый вой то ли волка, то ли собаки. Россия…
- Ну что, раб, сбежал от меня?! - колдун хихикал. - Не перечь воле хозяина. Слышишь?! Никогда не перечь!