Все события далекого прошлого и настоящего являются отражением извечной битвы между силами Света и Тьмы. Средневековая бубонная чума, против которой не помогают ни крестное знамение, ни алхимические таинства, обретает черты охватившей Москву пандемии: так называемого Босфорского гриппа, от которого не спасают все достижения современной медицины. Стабильное общество потребления оказывается радужной пленкой на воде. 8-летняя дочь главного героя становится жертвой неизвестного вируса, и, не верящий ни в какую дьявольщину человек эпохи Интернета, ипотеки и фастфуда, начинает цепляться за все, что лежит за пределами здравого смысла - лишь бы спасти свою единственную девочку от страданий и смерти. Его задача - выявить носителей древнего сакрального знания: Инквизитора, Деву, Стрелка и Алхимика - и сколотить из них команду чумоборцев. Никому не известный электрик, знаменитый врач-вирусолог, разведчик ГРУ в отставке и живущая в сектантском "граде" староверка становятся заложниками вселившихся в них личностей, теряя при этом свое современное "я" и начиная разговаривать на языке Овидия, Данте и протопопа Аввакума. Где-то в огромном мегаполисе живет, может быть, пьет в "Макдональдсе" кофе, может быть, заседает в Государственной Думе, Иной - мужчина или женщина, в которых воплотилась Чума.
Алексей Филиппов
ПЛАЧ АГРИОПЫ
Мы жертвуем живыми, чтобы накормить мёртвых
Септимий Бассиан Каракалла
Павел Глухов, - забывший с утра побриться человек, заурядного вида, сложения и роста, - успел спуститься по подвальной лестнице до последней её ступени. А на ней - как замер, так и стоял в растерянности вот уже минуты три, покусывая нижнюю губу и забывая переносить вес со слабой, прихрамывавшей, ноги на здоровую. В это злополучное утро, в этом злополучном подвале, свежеизбранный председатель жилтоварищества Глухов тщетно пытался вспомнить, попадал ли когда-нибудь в ситуации более нелепые и щекотливые. Неужели нет? Ни разу, за все тридцать девять прожитых на свете лет, четырнадцать из которых отработал гидом - водил экскурсии по славному городу Москва, порой справляясь с хмельными и шальными экскурсантами?
Он ещё раз окинул взглядом открывшуюся ему неприглядную картину: перед ним, скорчившись в позе эмбриона и дрожа мелкой дрожью, лежал молодой мужчина, исцарапанный в кровь словно бы когтями гигантской кошки. О том, что кошка - гигантская - настоящий амурский тигр, - можно было догадаться по глубине и обширности ссадин. Кровоподтёками и порезами пестрело всё тело мужчины. Разглядывать их, при желании, любой зевака мог сколь угодно долго и без малейшей помехи, поскольку мужчина был совершенно нагим. Именно это обстоятельство нервировало Павла даже больше, чем все порезы и кровоподтёки, вместе взятые. Незнакомец казался оцепеневшим, замороженным, - и единственным признаком теплившейся в нём жизни оставалось хриплое, едва слышное, дыхание; дрожал он бесшумно, и дрожь сильно походила на предсмертные судороги, как их представлял себе Павел. Да уж, ничего такого в профессиональном прошлом экскурсовода не встречалось.
Бесспорно, не раз и не два ему приходилось урезонивать вздорных экскурсантов - он помнил, как однажды, в трескучий зимний мороз, одна, с виду добропорядочная, сибирячка, скинула с себя сапоги и отплясывала босиком на снегу на смотровой Воробьёвых гор; в другой раз, в день ВДВ, двое питерцев, раздевшись до трусов, полезли купаться вместе с десантниками в фонтан у "Макдоналдса" на Тверской. Иногда "проблемные" туристы выдыхались самостоятельно и быстро, иногда - после уговоров Павла, а иной раз не обходилось без общения с полицией. В общем, Павел кое-что знал о частично обнажённых натурах, мешавших выполнять долг службы. Но никого из смутьянов Павлу ни разу не доводилось спасать - в прямом смысле этого слова. "Значит, сейчас придётся отдуваться по полной, так всегда бывает", - неожиданно мелькнула безрадостная мысль, и сразу же - ещё одна, более конкретная: "Надо же, как некстати: обещал встретить сегодня Еленку с Татьянкой в аэропорту; если хочу успеть - надо выезжать через час максимум, а тут - вот это".
Мысли мыслями, но действовать, так или иначе, было нужно, и Павел спустился наконец на бетонный пол подвала. Как и в большинстве стандартных столичных многоэтажек, в этой подвалы жильцами почти не использовались; Павел ещё раньше отметил, что дверь наверху выбита, и, похоже, одним сильным ударом, но это его тогда не удивило: сюда и прежде забирались всяческие тёмные личности; повсюду валялись пустые шприцы, бутылки; они, можно сказать, главенствовали в помещении, поблёскивали в тусклом свете пары недобитых ламп, а занесённые, наверное, кем-то из жильцов детские санки и книги в толстой связке, наоборот, казались здесь совершенно не к месту. Установка прочных подвальных дверей - желательно железных, или хотя бы обитых железом, - числилась у Павла среди первоочередных задач, которые он ставил перед собой, сделавшись неделю назад председателем жилтоварищества. Управдомом - так точнее и проще. Павел подозревал, что сердобольная соседка предложила его кандидатуру на этот смешной пост из жалости - как не пожалеть хромого и "умученного жизнью". Но, обдумав всё на досуге, решил согласиться и даже впрячься в работу со всей серьёзностью: так легче было вытягивать себя из той "мёртвой петли", в которую он, после получения инвалидности и пенсии, сам себя направил, - да и собрание жильцов обещало приплачивать Павлу за труды, так сказать, в частном порядке.
Приблизившись вплотную к обнаженному незнакомцу, Павел вдруг проникся странной уверенностью: тот абсолютно чужд этому месту. Некоторое время управдом пытался понять, с чего он решил, что это именно так, - и вдруг ответ нашёлся: незнакомец - слишком чист. Даже не так - невинен: вот подходящее книжное словцо, - и это несмотря на раны, синяки и грязь. Открытие почему-то неприятно поразило Павла, заставило отдёрнуть руку, уже занесённую, чтобы потрясти чужака за плечо. Управдом корил себя за то, что не захватил на утренний обход коммунального хозяйства сильного "милицейского" фонаря: две лампочки-шестидесятиваттки едва освещали подвал, - да ещё многочисленные трубы водоснабжения и отопления, ветвясь, создавали настоящий театр теней. Тем не менее, даже в полумгле, и даже отчаянно скорчившись, лежащий человек выглядел высоким, отлично сложенным, совершенно не напоминающим худосочных бездомных. Волосы его слегка кудрявились, что казалось тем более эффектным, что обнажённый был идеальным блондином лет тридцати с небольшим. И волосы, и небольшая ухоженная бородка, и даже ногти, запачканные кровью, но словно бы полированные у лунок (те из них, которые не были вырваны с корнем), - всё говорило о том, что незнакомца, как выражалась мать Павла, "не на помойке нашли". Управдом мысленно окрестил "найдёныша" истинным арийцем.
Чуть наклонившись над телом, понюхал воздух - никаких алкогольных "выхлопов" не ощутил. Осмотрел руки и ноги "арийца", насколько это позволяло тусклое освещение, - не обнаружил ни намёка на исколотые вены.
Сперва Павлу казалось, "ариец", спасаясь от холода, который этой осенью стоял по ночам уже с конца сентября, закатился на груду тряпок, оставленных кем-то из подвальных завсегдатаев, - но теперь он видел: незнакомец лежит, вероятней всего, на остатках своей же одежды, разорванной в клочья. Вещи были добротными и дорогими, несколько раз на глаза попались названия известных торговых марок. Приняв во внимание состояние вещей и общую израненность "арийца", Павел пришёл к выводу, что тот отчаянно сопротивлялся, когда его раздевали. Джинсы плотной ткани, куртка, тоже джинсовая, - всё это, прямо скажем, не так просто превратить в лохмотья. Что-то вампирское, "не от мира сего", почудилось Павлу в незнакомце.
Даже накатил - откуда-то из глубин памяти - детский страх пред ночными тварями, даже припомнилась молитва, которую всегда перед сном бормотал дед-маловер. Что-то там было… "От вещи, в ночи приходящей". Защиты просил дед у бога, над которым порой, в подпитии, после баньки, и подтрунивал слегка.
Павел встряхнулся, нахмурился, заставил себя настроиться на деловой лад, отсёк, как скальпелем, всякую мистику в голове от здравого смысла, принял во внимание тысячи причин, - реальных, материалистических причин, - которые могли довести приличного человека до того, что тот свалился без чувств, голый, на пол подвала многоэтажки. Правда, ни одну из этих причин Павел не сумел продумать в деталях. Боевого настроя ему хватило лишь на то, чтобы, встряхнув незнакомца за плечо, спросить официальным тоном:
- Кто вы? Вам нужна помощь?
Произнеся это, Павел слегка покраснел: наедине с незнакомцем он испытывал лёгкий страх вперемешку с сочувствием, - и сам недоумевал, откуда все эти чувства берутся.
Мужчина сперва не повёл ни одним мускулом, и Павел уже решил было, что тот в полной отключке, но через минуту, когда управдом, распрямившись, раздумывал, вызывать ли ему сперва скорую помощь или всё-таки милицейский наряд, незнакомец вдруг зашевелился и поднял голову. Он устремил на Павла взгляд, исполненный такого страдания, что гид в отставке невольно отступил на шаг назад.
- Что с вами случилось? - Павел постарался, чтобы в голосе не слышалось дрожи.
Незнакомец странно поёжился, попытался ответить, но из его рта вместо слов полилась светло-зелёная пенная жижа. Павел отпрянул, опасаясь испачкаться. "Ариец" тем временем закашлялся, мучительно и хрипло, и вдруг выдавил из себя два слова; потом ещё три или четыре. Павлу послышалось что-то вроде "контра", "мортира", "медик". Незнакомец, отчаянным усилием сдерживая кашель, повторил всё по новой. На этот раз сомнений у Павла не осталось: "ариец" разговаривал на иностранном языке - на грубоватом, строгом и не знакомом управдому. Это было тем более странно, что Павел умел распознавать на слух большую часть европейских языков, хотя сам, в качестве гида, водил исключительно русскоговорящие группы. Впрочем, с языком "арийца" была какая-то странная закавыка: Павел был уверен, что язык ему не знаком, но не мог отделаться от странного ощущения, что знать его должен.
- Иностранец что ли… - Управдом думал вслух. - Ду ю спик инглиш? - Неуверенно обратился он к незнакомцу, чувствуя себя достаточно по-дурацки. Тот снова воспроизвёл непонятную тираду, потом, словно бы желая усилить эффект от слов, громко выкрикнул несколько раз: "мортира", - и снова зашёлся кашлем.
- Я вызову скорую, не двигайтесь, - Павел сунул руку в карман и понял, что оставил свой мобильный дома. - Чёрт!.. Пять минут…Как это… Айл би бэк, - Красный, как варёный рак, Павел выскочил из подвала и поковылял к своему подъезду. Во время такого продвижения он заметил, как дверь первого подъезда открылась, и оттуда показалась всегда бодрая Жбанка - прозванная так товарками "молодая пенсионерка" Тамара Валерьевна Жбанова из сорок шестой.
- Тамара Валерьевна! - Павел резко изменил направление движения, - У вас телефончик с собой - ну тот, переносной, что вам внук подарил на юбилей?
- Всегда ношу, - Пенсионерка гордо вытянула откуда-то из складок тёплой кофты мобильник.
- Я воспользуюсь, позвольте? - Павел выхватил аппарат, не дожидаясь, пока Жбанка хотя бы согласно кивнёт. - В подвале человек… раненый.
Павел набрал скорую, услышал в трубке сонный дежурный голос, объяснил ситуацию и согласился подождать приезда машины во дворе. Закончив разговор, он вдруг заметил, что Жбанка что-то бормочет.
- Простите, Тамара Валерьевна, не расслышал, - механически оповестил собеседницу Павел.
- Я говорю: ох, так он ещё там, зараза? - Жбанка всплеснула руками.
- Кто - "он"? Что значит - "ещё"? - Павел протянул телефон владелице. - Вы что-то знаете?
- Этот… раненый…Ну как - знаю? - Словоохотливая пенсионерка выразительно пожала плечами, - Я утром с Тошиком гуляла - Тошик совсем старый стал, прямо как я сама, на улицу просится иногда до свету, часов в пять, спозаранку. Вот и в этот раз… Завозился, заскулил, за одеяло меня тянуть стал… Ну… что делать… Встала, значит, пошла я с Тошиком. Выхожу - а тут этот… наркоман поди… На вид - зверь зверем… Идёт по двору, кричит, и себя рвёт…А потом в дверь, в подвал, стал биться.
- Как это - рвёт? - Усомнился Павел.
- Ну - куртку на себе рвёт, рубашку рвёт, наверно, и до трусов добрался, когда я ушла.
- Какой-то он у вас сумасшедший выходит, - Павел наигранно усмехнулся.
- Так я ж говорю: наркоман, или этот… - Пенсионерка раздумчиво повела носом, - который клей нюхает.
Павел задумался. Так значит, если верить словам Жбанки, на "арийца" не нападали. Все синяки он поставил себе сам. Неужели и одежду сам порвал? Управдом вспоминал: под ногтями у "арийца" он видел кровь, некоторые ногти вообще были сорваны, а кожистые "перепонки" между большим и указательным пальцами обеих рук разрезаны в нескольких местах так, как может их разрезать вырываемая "с мясом" пуговица или молния брюк. Павел сам не знал, почему сразу поверил этой нелепой версии Жбанки - о саморастерзании незнакомца. Он словно бы видел, как тот, подвывая и извиваясь ужом, в полном соответствии с голливудскими кинофильмами вампирской тематики, трансформируется в какое-то мерзкое существо. Павел прогнал видение и попытался выяснить у Жбанки подробности встречи с незнакомцем, но старушку, как говорится, "понесло", - она принялась рассуждать о плохих временах и наркоманах, о том, что молодёжь "бога не боится", и дошла, наконец, до уверенного утверждения, что весь Пенсионный фонд РФ существует с единственной целью - уворовывать ежемесячно по две сотни рублей из её, Жбанкиной, пенсии. Павел не перебивал собеседницу, надеясь, что поток её красноречия рано или поздно иссякнет, и старушка сообщит что-то дельное. Но Жбанка разошлась.
Павел уныло слушал её, пока ни взвыла сирена, и во двор мягко ни вкатилась карета скорой помощи. "Быстро же они", - Подумал Павел, ощущая некоторую досаду от того, что не успел доинтуичить что-то важное - то, что прямо просилось на язык.
Впрочем, навстречу медицинской машине он шёл довольно бодро, с намерением переложить, наконец, хлопоты на чужие плечи и отправиться в аэропорт, на встречу с бывшей женой и дочкой.
Из машины, тем временем, вышли двое - молодая женщина и высокий мужчина с вытянутым, "лошадиным", лицом. Оба - в видавших виды белых халатах. Мужчина нёс небольшой чемоданчик с красным крестом на крышке.
- Вы вызывали к раненому? - Заговорив, мужчина коротко приветственно кивнул Павлу, - Показывайте!
- Сюда, - управдом направился к подвалу, приоткрыл взломанную дверь и малодушно попытался пропустить вперёд медиков, но длиннолицый ещё раз, повелительно, буркнул:
- Показывайте, показывайте, - И Павел был вынужден вновь спуститься в подвал.
Он и сам не знал, что ожидал там увидеть: "арийца", превратившегося в дикого зверя? Мертвеца? Или ещё хуже - грязный бетонный пол и ни живой души: доказательства того, что незнакомец привиделся ему от недосыпа. Однако, всё оказалось не так страшно: незнакомец, похоже, слегка пришёл в себя - быть может, даже начал осознавать свою наготу и стыдиться её, поскольку теперь сидел, забившись в тёмный подвальный угол, прислонившись спиной к толстой ветхой трубе и обхватив колени руками. Глаза его были открыты, и в них уже не плескалось тех тоски и безумия, что поразили Павла прежде.
Некий мистический ореол, которым, как казалось Павлу, был окружён "ариец" ещё полчаса назад, теперь почти рассеялся. Врачи, похоже, и вовсе ничего этакого не ощутили и направились к пациенту без малейших сомнений. Женщина-медичка сразу принялась прощупывать пульс "арийца", а мужчина умудрялся в то же время приподнимать ему веки и рассматривать зрачки.
- Что с ним? - Поинтересовался Павел.
- Переохлаждение, надо думать, - буркнул мужчина.
- И сильнейший стресс, - добавила медичка.
- Мы его забираем, - безапелляционно бросил длиннолицый, - Кто он и откуда тут взялся вы, конечно, не знаете?
- Нет, - признал Павел, - Впервые вижу. Точно не из нашего дома. - А может, полицию к нему? Всё-таки, может, ограбили, избили?
В эту самую минуту обнажённый что-то вскрикнул - громко и словно бы с торжеством. Глаза его сверкнули двумя молниями. Но этот порыв неведомой фанатичности закончился так же быстро, как начался: снова несчастный сгорбился, умолк.
- Да он у вас, кажись, на латыни изъясняется, - С усмешкой и некоторым изумлением в голосе произнёс длиннолицый, - Может, какой-нибудь кардинал, проездом из Ватикана, в вашем подвале заночевал?
- На Латыни? - Встрепенулся Павел. Он чуть не огрел себя кулаком по лбу: ну конечно же - это была Латынь. Та самая Латынь, которую ему безуспешно пытались вдолбить на истфаке. Как же быстро растрачивается знание! При слове "Латынь" в голове у Павла возникал абсолютно чистый лист. Оставалось апеллировать к доктору.
- Вы можете понять, что он говорит?
- Ну нет, это не ко мне, - Обиженно фыркнул медик, - Я восемь лет назад в меде этой латынью на всю жизнь отстрелялся. На рецепты меня хватит, а больше - ни-ни.
Павел слегка успокоился; значит, он всё-таки не хуже и не глупее других. Но, может, медик скромничает?
- Хоть приблизительно - Решился настаивать управдом, - В общих словах, о чём он там бормочет? Может, имя своё говорит или адрес?
- Про смерть что-то и про лекарство, - длиннолицый поскрёб затылок, - Может, студент какой-нибудь: свихнулся на почве подготовки к экзамену. Заучивал, например, пятьдесят крылатых латинских выражений - и заклинило, - Медик, довольный своим остроумием, коротко хохотнул. - Но забрать мы его всё равно заберём, - посерьёзнев, продолжил он, - Прямо сейчас, без проволочек. У нас тут недавно два бомжа померли, прямо у супермаркета, скорая подбирать побрезговала, - ну и попала история, так сказать, в свободную прессу. Теперь мы всех, кто с улицы, до больницы довозим, чтоб комар носа не подточил.
- Ну и хорошо, - выдохнул с облегчением Павел, - Но если он не очухается, по-человечески не заговорит, - вы в полицию - уже сами? Его ж тогда по базе пропавших пробивать надо, все дела…
- Дело привычное, - односложно буркнул длиннолицый - Без полиции и вы не останетесь, не переживайте. Приёмный покой по любому "криминал" выставит - как положено. Так что ждите участкового, или опера - с расспросами.
- Он под кайфом? - решил уточнить управдом. - Я посмотрел: вроде, вены чистые?
- Не знаю, - медик равнодушно повёл плечами, - С виду в норме, а что там в крови кипит - так сразу не скажешь, это по анализам только. Зрачки не увеличены, мышечная реакция - дай бог каждому. Вообще, я б сказал, что он испуган до полусмерти, но, может, и наркоту какую хитрую глотал - сейчас чего только не продают.
- Забирайте, - Павел вспомнил: времени у него - в обрез. - Я, может, позвоню завтра, узнаю, как у него дела, - Неожиданно для себя самого добавил он. - Вы его в нашу, двадцать шестую, повезёте?
- Угу, - кивнул длиннолицый. И, повернувшись к медичке, скомандовал, - Будем его выводить, взяли…