Призраки делали вид, что помогают ему подняться, на самом же деле лишь нарочно мешали, толкались, делали подсечки - и притворно сокрушались оттого, что у них ничего не выходит.
Зимин снова с трудом встал на колени под их дружные аплодисменты, на голову ему водрузили упавшую корону; ведьмы использовали метлы как опахала, вместо того чтобы мести снег.
- Кыш, нечисть… - прошамкал он одеревеневшими челюстями, - мешаете.
Они послушались, притихли, расступились, но в его сторону решительно ступил старик.
- Послушай, а зачем тебе жить? Ты думал над этим?
- Жить хорошо, - ответил Зимин, с трудом ворочая языком.
- Чем хорошо?
- Всем.
- Лаконично.
Зимин кивнул и на карачках пополз к канистре, убранной подальше от костра. Руки не чувствовали холода.
- Сколько упорства… - покачал головой старик.
Это была не усталость - нечто другое. Словно из груди вынули что-то, вложив в нее ледяную глыбу. Словно кровь загустела и еле-еле ползла по жилам. И сердце билось тихо и медленно, никуда не торопясь. Зимин выбросил из головы липкие мысли и оставил там только одну: огонь. Он не испытывал ни страха, ни отчаянья, у него не было желаний - у него вообще ничего не осталось, только отупение.
- Тебе это не поможет, - вздохнул старик.
Зимин не стал тратить силы на ответ.
Стоя на карачках было не так-то просто взять в руки лопату, и Зимин, еле-еле подвинув канистру к бывшему костру, начал расчищать снег голыми руками. Под ним быстро нашлись грязные угли, мокрый пепел и потухший стволик сосенки. Нужно много огня. Сразу много.
- Это тебя не спасет! - повторил старик настойчивей. - От огня будет только хуже!
Набросав валежника поверх мокрого кострища, Зимин встал на колени и взял в руки канистру. Надо быть осторожным - не облиться самому. Притихшие ведьмы раскрыв рты стояли за спиной, сундуки со снегом растворились в воздухе, а маленькие белые бесенята опускались на валежник, надеясь засыпать его до того, как он загорится.
Огонь метнулся в стороны и вверх с тяжелым хлопком, обдал лицо жаром, опалил брови и ресницы. Валежник занялся не сразу, и Зимин кинул сверху несколько еловых веток, чтобы задержать рвущееся прочь пламя. Повалил белый дым, смешанный с паром, пламя затаилось под хвоей, но через минуту хвоя скукожилась, шипя и вспыхивая, и сучки под ней затрещали, выплевывая смолу.
Зимин придвинул руки вплотную к огню - они не чувствовали жара.
- Эй, не делай этого… - как-то необычно тихо и жалостно сказал старик.
И Зимин ему почему-то поверил, отодвинулся от огня немного, выдернул из-под снега свой мушкетерский плащ - летучий корабль… И вовремя на нем устроился: руки начали согреваться.
- Лучше бы ты не просыпался… - устало выдохнул старик. - Умер бы легко и безболезненно.
- Заткнись, - бросил ему Зимин, сжимая зубы. Ему было плохо: от жара огня что-то зашевелилось внутри - наверное, таяла ледяная глыба, - но дышать становилось все трудней, голову то застила чернота, то наполнял ослепительный свет. Пальцы багровели на глазах, между суставов вспухли полупрозрачные волдыри. Лицо загорелось, словно Зимин сунул его в костер, ломило нос и уши. Ноги выше колена кололи тысячи иголок. Разливавшейся боли в груди он не почувствовал, согнулся, уткнулся лицом в колени, но задохнулся и выпрямился.
- Так не делают, - обиженно проворчал старик. - Нельзя согреваться быстро.
Зимин и без него это понял. Тошнота соперничала с болью, перед глазами кружилось сразу несколько костров и несколько стариков.
- Ой, мама… - выговорил он перед тем, как из глаз побежали крупные слезы, окончательно перехватывая дыхание.
Нет, он не терял сознания. Он думал, что умирает, - на этот раз на самом деле. И, наверное, так оно и было. В ушах стоял визг невидимых ведьм и свист призраков - постепенно переходящий в ультразвук, неслышный, но от этого еще более невыносимый.
Огонь опал, хворост прогорел, и бревнышко занялось ровным спокойным пламенем. Зимин чувствовал под щекой колючую ткань и не сразу сообразил, что это волосатый мешок из-под сахара: он лежал на боку, лицом у старика на коленях - как на подушке. Все еще тошнило, но дышать стало немного легче. Его бил озноб.
- Ну как? - спросил старик.
- Руки очень болят, - ответил Зимин. Зуб на зуб не попадал, но язык заворочался по-человечески.
- Тебе еще надо отогреть ноги, - старик похлопал его по плечу. - Но, признаться, я не вижу в этом смысла. Ты все равно не сможешь идти. Я думаю, ты не сможешь даже встать.
- И что мне теперь, сдохнуть здесь, что ли? - от боли Зимин всегда злился.
Старик рассмеялся. По-хорошему, не зло и даже не зловеще.
- Холодно, - сказал Зимин. Не старику - самому себе. - Надо хвороста подбросить.
От первого же движения в горле снова всколыхнулась тошнота, кровь стукнула в голову. До кучи с хворостом - верней, до того, что от нее осталось, - было не больше трех шагов, Зимин прополз их на четвереньках. Старик смотрел на него с удивлением.
Когда пламя поднялось повыше, потекло из носа, но теплей не стало - наоборот, от озноба сводило живот. Зимин с опаской подвинул ноги к огню - но не близко, только чтобы ощущать тепло.
- Сними носки, - посоветовал старик, и Зимин его послушал.
Минут через десять он лил слезы, матерился, кусал волосатый мешок из-под сахара и свой мушкетерский плащ, молотил кулаками по снегу и по коленкам старика - и ничего не помогало.
- Было бы хуже, если бы ты ничего не чувствовал, - "успокоил" его старик. - Значит, еще живые ноги…
Пальцы на ногах покрылись темными пузырями, а на правой средний палец совсем почернел. О том, чтобы встать на ноги, было страшно даже подумать. А уж впихнуть их - распухшие и сине-багровые - в ботинки…
- А пройдет всего несколько часов, и начнется гангрена, - добавил старик с улыбкой. - Сейчас это лечат, но в стационаре, а не в лесу у костра.
- Заткнись, - Зимин шарахнул его кулаком по коленке.
- Да я-то могу и помолчать, только кому от этого будет лучше?
- Вот и помолчи немного!
Боль отпустила не совсем, и Зимину даже казалось, что он просто немного привык к ней, а слабей она не стала. Он повернулся на спину, продолжая пользоваться коленями старика как подушкой, достал сигареты и сначала протянул пачку старику. Тот молча взял одну штуку.
На руках полопались пузыри, и дрожь от холода не проходила.
- Как думаешь, ботинки надевать? - спросил Зимин, затянувшись.
Старик промолчал.
- Да ладно, я это просто так сказал, - Зимин запрокинул голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
- Босиком пойдешь? - старик скосил на него глаза.
- Я думаю портянки из одеяла сделать.
- Может, ты умеешь их на ноги наматывать?
- Что там уметь, дело нехитрое…
Дело оказалось хитрым, особенно в отсутствии веревок - Зимин провозился долго, сидя на стволе сосенки, край которого лежал в костре. И хотя у носков из верблюжьей шерсти уже не было подошв, их он тоже высушил и приспособил внутрь своих "опорок". Ногам было тепло, но больно, даже сидя; рукам - холодно даже возле костра. К ознобу добавилась икота, но дышать вроде стало легче.
Зимин попытался встать, что само по себе было непросто: в глазах потемнело, голову сдавило ледяным обручем, и среди деревьев примерещились лохматые тушки неуклюжих леших. Если бы старик не стоял рядом и не подставил плечо, Зимин бы упал. Нет, не острые ножи - в пятки ударили тупые гвозди, да еще и пробили ступни насквозь.
- А что я говорил? - старик смерил его взглядом: Зимин боялся вздохнуть и открыть глаза. Впору было расплакаться снова…
- Мне нужен посох, - пробормотал он сквозь зубы. - У тебя нету посоха?
- Нет, мне посох не нужен. А тебе нужен не посох и даже не клюка, а костыли.
- Костыли мне дадут в стационаре, когда будут лечить гангрену, - взгляд Зимина упал на торчавшую из снега лопату - до нее было шагов пять или шесть. Старик не отстранился, наоборот - помог до нее добраться.
- Ты не дойдешь и до просеки…
- Посмотрим.
- Здесь у тебя хотя бы есть костер. Метель рано или поздно кончится, дым увидят с вертолетов…
- А если она кончится поздно, а не рано? И кто будет искать меня с вертолетами, мне интересно? В милиции у жены заявление возьмут только через три дня.
Зимин сел обратно, намотал на голову шарф и вытянул из-под куртки рукава свитера - хоть немного прикрыть руки. Холодно… В канистре оставалось немного бензина, Зимин выплеснул его в костер, чтобы хорошенько полыхнуло напоследок.
Полыхнуло… Но ненадолго и без толку. Через минуту огонек уже прилежно лизал ствол сосенки - жалко было от него уходить. Может, старик снова прав? Ведь иногда он бывает прав.
Зимин не вставая зачерпнул снегу лопатой и кинул на веселый теплый огонек: костер обиженно зашипел и дохнул в лицо дымом. Сразу стало темно, и мороз показался чересчур сильным. В темноте вспыхнули глаза осмелевших тут же леших. Или это были бешеные лисицы?
- Нету у меня здесь костра, - сказал Зимин старику, кинул в костер еще немного снега, а потом шарахнул лопатой о ближайшую елку: фанерный совок разлетелся в щепки, зато осталась крестовина на конце черенка.
Опираясь на клюку, подниматься было легче, и плечо старика не понадобилось. Гвозди - ржавые гвозди! - вбитые в ступни, зашевелились, Зимин поморщился и шагнул вперед. Напрасно он переживал: как только глаза привыкли к темноте, сразу стало видно, в какой стороне просека, - оттуда в лес летели маленькие белые бесенята. Невидимые ведьмы, подхватив метлы, гуськом потянулись за ним, а призраки со свистом накинулись на неуклюжих леших, разгоняя их по лесу.
Зимин сделал десять шагов и остановился: все тело тряслось от напряжения, на лбу выступил пот - не от жары вовсе.
- У тебя здесь больше нет костра, - напомнил старик.
Зимин кивнул и пошел дальше. Когда в лицо дохнула метель, по щекам уже катились слезы. Он снова остановился и вытер их рукавом свитера.
Потом он долго стоял перед канавой, не решаясь через нее перебраться. Брюки высохли у костра, а теперь предстояло снова извалять их в снегу. Вылезать наверх пришлось цепляясь за кусты и подтягиваясь на руках. Когда Зимин оказался на другой стороне, в голову закралась соблазнительная мысль и дальше ползти на четвереньках, но он подумал, что за час окончательно отморозит руки и колени. Старик смотрел на него сверху то ли вопросительно, то ли чему-то удивляясь.
Ветер пригибал кусты к земле, и Зимин уже не слышал в его вое шарманок чокнутых мельников: метель шипела сотнями разъяренных змей, гонимых по аэродинамической трубе просеки. Подобрав клюку, Зимин долго поднимался на ноги и отряхивался, дрожа то ли от холода, то ли от усталости. Ветер обжигал лицо - в лесу было теплей.
Старик молча брел рядом.
Зимин прошел несколько шагов, выбирая дорогу поровней, и остановился, разглядывая просеку. Маленькие белые бесенята летели мимо него вперед, и он с сожалением подумал о летучем корабле с парусом, который за несколько минут донес бы его до дома. Черт его дернул немного отдохнуть! Ржавые гвозди в ступнях раскалились докрасна, а рука, которой он опирался на клюку, уже устала. Призраки выбрались из леса и в нерешительности стояли за спиной, оглядываясь по сторонам. Ведьмы уныло волочили за собой метлы, и только лешие злорадно посмеивались, выглядывая из-за деревьев.
- А до просеки я все же дошел, - сказал Зимин старику улыбаясь.
- Я посмотрю, как ты пойдешь дальше.
Зимин поднял голову, надеясь за пеленой метели разглядеть чокнутых мельников, и махнул им рукой:
- Маэстро, урежьте марш…
На дороге его тут же подобрала милицейская машина - было семь утра. Пустую "девятку" нашли еще днем, она стояла на заброшенном проселке, в пятистах метрах от деревни за поворотом. Вообще-то по проселку никто не ездил с тех пор, как построили новую дорогу, но снегоуборочный трактор на всякий случай прочищал и его.
В милицейских "жигулях" Зимин сидел на переднем сиденье, поближе к печке, и пил из термоса горячий сладкий чай с коньяком.
И жена рыдала у него на шее, повторяя: "Сашенька, Сашенька". И мама плакала тоже, и отец качал головой. И его ребенок шевелил ножками в животе у жены.
А Зимин вспоминал, как прощался со стариком на краю поля - и на краю метели.
- А знаешь… Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы оттуда не выбрался.
- Не за что, - хитро усмехнулся старик. - Ты первый, кто предложил мне покурить.
- Мне было не жалко.
Уставшие за двое суток чокнутые мельники еле-еле крутили свои жернова-шарманки. Сонные невидимые ведьмы обнимали Зимина на прощанье, а призраки пожимали руку. Маленькие белые бесенята уже спали вповалку на белом поле, и только изредка просыпались, потревоженные ветром, и недовольно взлетали вверх, чтобы снова улечься спать.
- Напрасно ты не захотел остаться, - сказал старик. - Ходили бы вместе по лесам…
- Вот радость-то - ходить по лесам! Мне двух ночей хватило.
- Я еще приду за тобой. Когда-нибудь.
- Приходи, - пожал плечами Зимин.
- Не боишься?
- Семи смертям не бывать…
В стационаре ему не выдали костылей - ампутировали один палец на ноге и перед Новым годом выписали домой, дальше болеть воспалением легких. Но, видно, ледяная глыба растаяла не совсем - осталась в груди крошечной ледышкой. И когда чокнутые мельники опять крутили в небе свои жернова-шарманки, а невидимые ведьмы заглядывали в окна под свист и хохот призраков в саванах, Зимин жалел не об их развеселых плясках, а о том, что так и не узнал чего-то важного.
И не узнает до тех пор, пока не согласится надеть на себя волосатый мешок из-под сахара и не отправится бродить по лесам, изображая силу, которая укорачивает день и ведает безвременной смертью. Или удлиняет день и ведает преходящей жизнью - что, собственно, одно и то же.
Редактор Елена Липлавская
Примечания
1
Карачун - зимний солнцеворот; сила, укорачивающая день и ведающая безвременной смертью.
2
Изотропия - одинаковость физических свойств среды по всем направлениям