- О, Мона тысячи слез, - сказал я. Я и сам сражался со слезами. Я победил. - Как он может до такой степени во мне ошибаться?
- Но это не так, - сказал Квинн.
- Да нет, же, это так, - настоял я. - Иногда я думаю, что богословам следует пересмотреть свои сентенции. Великая проблема не в том, как объяснить существование зла. Проблема в том, что невозможно объяснить существование добра.
- Ты в это не веришь, - сказал Квинн.
- Нет, в это я верю, - сказал я.
Я вдруг впал в транс и представил Папу в базилике Пресвятой девы Гваделупской в городе Мехико и как вокруг него танцуют туземцы с венками из перьев на головах.
Я задумался, убили бы испанцы этих индейцев в их перьях за то, что они посмели бы так танцевать на освященной земле два века назад, или три, или четыре. Хорошо, хорошо, не важно. Теперь всех защитит Святой Хуан Диего. Я встрепенулся, чтобы прочистить сознание. Присел на диван. Мне было необходимо переварить то, что я узнал.
- Итак, отец твоего ребенка - Михаэль? - спросил я у Моны так ласково, как только мог.
- Да, - сказала она. Она присела рядом. Накрыла своей ладонью мою ладонь.
- Есть много вещей, которые я не могу рассказать. Но в то время Ровен не было. Ровен… Ровен сделала нечто ужасное. Я не должна говорить, что она сделала. Ровен оставила Михаэля. Ровен была тринадцатой ведьмой. Я не могу рассказать. Но Ровен покинула Михаэля в Рождество.
- Продолжай. Ты говорила о Михаэле, - сказал я.
- Прошло несколько недель. В доме было темно. Я влезла в окно. Предполагалось, что Михаэлю нездоровится. Он горевал о Ровен. Я прокралась в его комнату. Едва я прикоснулась к нему, я поняла, что он не болен.
Квинн присел рядом с нами. Я понял, что он слышал наш разговор с Михаэлем. Его не волновало, что говорила мне Мона. Для него оказалось убийственным шоком узнать о том, что Михаэль стал отцом ее ребенка, о котором он так мало знал. Но он держал себя в руках.
- А потом дядюшка Джулиан заколдовал нас обоих, - сказала Мона. - Он соединил нас вместе. Он хотел помочь Михаэлю перестать горевать о Ровен. Он хотел доказать Михаэлю, что тот вовсе не болен. Но я сама хотела. Действительно хотела. В те дни мне нравились такие вещи. Я заносила в свой компьютер список кузенов, которых соблазнила. Я соблазнила кузина Рэндела, которому, думаю, было лет восемьдесят. Из-за случившегося тот едва не застрелился. Ну, мне же было тринадцать и все такое. Это было совершенно омерзительно. Я призналась тете Би, что соблазнила Рэндела и просила, чтобы она помогла мне с лекарствами. О! Не важно. Сейчас с ним все замечательно. Только представь. Я люблю думать, что благодаря мне он доживет до девяноста лет.
- Да, конечно, - сухо сказал Квинн. - Но от Михаэля ты родила ребенка.
- Да, - сказала Мона. - Ребенка, которого они у меня забрали.
- Таким образом, была рождена женщина-дитя, - сказал я. - Это привело к изнурительной болезни. Болезни, которую оказалось невозможным вылечить.
- Да, - согласилась Мона. - Сначала мы не поняли, что произошло. Правда открывалась постепенно. У меня было мало времени. Какой толк обсуждать теперь все это? Ровен пыталась выкопать под деревом останки, потому что она хотела найти то, что могло бы мне помочь. В принципе, шанс был. Но теперь это неважно. Что мы будем делать?
- Но кто такие закопанные под деревом существа? - спросил я. - Михаэль назвал их Эмалеф и Лешер.
- Это уже их секреты, - заупрямилась Мона. - Смотри, я вырвалась из всего этого благодаря тебе. Вам обоими. Но для Ровен нет выхода, так? Кроме Медицинского Центра Мэйфейров. Кроме проекта за проектом. Нет выхода. Но я должна добиться от нее правды. Пыталась она найти моего ребенка или нет? Не врет ли она?
- Но зачем ей врать? - спросил Квинн. - Какой у нее может быть резон? Мона, разве ты не видишь, что мы с Лестатом ничего не можем понять, пока ты не расскажешь обо всем подробно.
Лицо Моны потемнело. Но как бы ни были мрачны ее мысли, все равно она оставалась прехорошенькой.
- Я не знаю, - сказала она, откидывая за спину волосы. - Иногда мне кажется, что если бы Ровен удалось заполучить одного из них, то мутация… другие существа… Она могла бы запереть их в Центре пока не провела бы все возможные тесты, чтобы понять, какую пользу для людей можно извлечь из их органов, молока или крови.
- Другие существа? - переспросил я.
Она вздохнула.
- Их грудное молоко имеет целебные свойства. Когда я лежала там, в темноте, я обычно представляла, что моя дочь заперта где-то в здании. Я так фантазировала. Ровен заставляла меня пить какие-то лекарства. Я думала, что, возможно, молоко моей дочери подмешено в них. Все это имеет отношение к мутации. Но сейчас это не важно. Сейчас важно только помочь Ровен, и я по-прежнему рассчитываю добиться от нее правды. Чтобы самой найти дочь.
- Ты все еще хочешь ее найти? - уточнил Квинн, как будто он никак не мог этого понять. - Даже теперь, после того, что с тобой случилось?
- Да, - сказала Мона. - Особенно теперь. Я больше не человек. Ведь так? Теперь мы равны, я и Морриган. Разве не ясно? Морриган будет жить веками и я тоже! Так и будет, если Ровен все эти годы говорила правду, если она не знает, где моя дочь, если моя дочь до сих пор жива.
- Другие существа, - произнес я. - Не совсем мутация. Дети, которые становятся взрослыми, едва родившись.
- Проклятие семьи… Я не могу это объяснить, - запротестовала Мона. - Разве ты не понимаешь? Только малая часть Мэйфейров об этом знает, остальные пребывают в блаженном неведении. Просто ирония. У нас такая большая, такая хорошая семья. Очень хорошая. Они действительно не имеют представления, о том, что происходит, никогда не видели, никогда не пробовали, ничего не знают.
- Я понимаю твою преданность, - сказал я - Но разве ты не видишь, что теперь Квинн и я - твоя семья?
Она кивнула.
- Я Мэйфейр, - сказала она. - Как я могу это изменить? Никак. Даже темная Кровь ничего не изменила. Я Мэйфейр и поэтому должна идти туда. У меня нет выбора.
- Когда дядюшка Джулиан появился перед Квинном, - сказал я, - чтобы сказать Квинну, что у него гены Мэйфейров, он знал о существах? Он боялся, что у Квинна гены этих существ?
- Пожалуйста, - сказала Мона, - не задавай мне больше вопросов. Произошло так много страшных вещей! Но тогда дядюшка Джулиан знал, потому что мы знали. Он хотел разъединить нас с Квинном. Но после рождения Морриган мое тело получило такие повреждения, что было уже неважно. У меня не могло больше быть детей.
- Морриган, - сказал я. - Ты любила это существо? У нее был интеллект? Могла она говорить?
- Ты не можешь себе представить, что значит дать жизнь одному из этих существ, - сказала Мона. - Они начинают разговаривать с тобой едва ли не из утробы. Они знают, кто ты, а ты знаешь, кто они. И они наделены знаниями своего племени.
Она так яростно дернулась, будто только что нарушила клятву.
Я обнял ее рукой, поцеловал, убрал разъединявшие нас волосы и снова поцеловал ее в щеку. Она затихла. Мне нравилось, как ощущается ее кожа. Мне нравилось прикосновение ее губ, когда я проводил по ним подушечками пальцев. Квинн смотрел на нас, но не протестовал, как и Михаэль, когда я проделывал подобное с Ровен. Я отстранился.
- Ты хочешь, чтобы я отправлялся один?
- Нет, конечно, нет! - вскричала Мона. - Я хочу увидеть Ровен. Я хочу, чтобы она рассказала мне. Неужели и правда моя дочь никогда-никогда не пыталась меня найти?
Я должна знать.
- Я хочу, чтобы вы оба решили, как нам лучше поступить, - благоразумно сказал я. - Мы обменяемся с ними секретами. Это станет основой для дальнейшего диалога. Мы расскажем Ровен и Михаэлю, кто мы на самом деле. А они расскажут нам о женщине - дитя и дадут направление Моне в ее поисках. Они откроют нам то, что не может открыть Мона.
Мона подняла голову. Ее взгляд прояснился. Я смотрел на нее.
- Ты готова к этому, моя хорошая? - спросил я.
- Да, - сказала Мона. - Это действительно их история. Не моя.
- Моня, ты едва не умерла в этой истории, - заметил я. - Как так может быть, чтобы она была не твоя?
- О! Я влезла в нее сама. Я хотела Михаэля. А она его покинула. Все эти ночи в больнице… Я все думала, простила ли она меня? А мой ребенок жил и…
Она тряхнула головой и взмахнула рукой, будто отгоняя призрак. Я убрал волосы с ее лица. Она прильнула ко мне, и я поцеловал ее в лоб.
- Нам надо идти, Возлюбленный босс, - прошептала она. - Мы обещали Михаэлю. Ей придется сказать мне правду.
- Все это не правильно, - сказал Квинн. Он мотнул головой. Ему совершенно не нравилась наша затея. Никто на ферме Блэквуд не знал секрета Квинна. Даже умница тетушка Куин так и умерла, убежденная, что ее Квинн - невинный мальчик.
- Это единственный способ сохранить рассудок Ровен Мэйфейр, - сказал я. - Она знает, но не знает наверняка. Это будет съедать ее изнутри, преследовать, а, учитывая ее связь с Моной, они с Михаэлем так это не оставят. Вред уже причинен. Тут сможет помочь только небольшая порция правды.
- Ты прав, - сказала Мона. - Но если они расскажут вам с Квинном о Талтосах, если доверятся вам, объяснят то, о чем не имеют представления большинство Мэйфейров, то возникнет связь, которая, возможно, спасет нас всех.
Талтосы. Так вот как называются существа. Существа со странным запахом, могилами в дальних закоулках сада, разрывающие матки женщин.
- Михаэль и Ровен безусловно скрывают много ужасных секретов, - сказал я. - Им придется поделиться некоторыми из них. Они найдут, что оставить при себе. И тогда очистившиеся Мэйфейры смогут получить Мону. И ее жизнь больше не будет от них скрыта. Она будет приходить и уходить, как и ты, Квинн. Вот, чего мы в итоге добьемся.
Квинн изучал меня тихо, с уважением. Потом заговорил.
- Ты влюблен в Ровен?
- Не имеет значения, какой выбрать повод.
Мона резко взглянула на меня, ее щеки ярко вспыхнули, а глаза сузились.
Напряженный, болезненный момент. Почему моя душа не покрылась коростой за все те жизни, которые я отнял?
Я решил подойти с позиции смертного.
- Мы же должны помочь Ровен, так? - спросил я. - Квинн, ты не закажешь машину?
Я покинул их, открыл дверь и вышел на дальний балкон. Поднялся бриз. Банановые деревья пританцовывали у кирпичных стен. Из темноты выпархивали лепестки белых роз. Во мне разгорался запретный огонь.
"Роза Шарона, лилия долин, - прошептал я. - Ты всем хороша, подруга моя, и нет в тебе изъяна".
Как благоговейно ветер принимал эти странные слова.
Я был бы не против прогуляться по улочкам, узким и широким, слушать оглушительный визг трамваев или их тяжелый металлический скрежет, разносящийся по Чронделет стрит. Я бы любовался древними дубами, празднующими победу над веками на авеню святого Чарльза, цветами, запрудившими Садовый квартал, и блестящей рябью лишайника на старых камнях.
Но было не время предаваться ностальгии. Мое сердце глухо стучало. А в душе Квинна оно подвергалось суду.
- Знаешь, - говорила Мона, когда мы ожидали лимузин, стоя на бордюре тротуара, - я два года не видела первого по Честнат дома. Когда приехала скорая, я думала, что вернусь через неделю или две, как обычно. Хммм… Вот интересно, дядюшка Джулиан все так же бродит по старым комнатам?
Нет, дорогая, подумал я, не озвучивая мысли. Он как раз на противоположной стороне улицы, в тени магазинов, заколоченных на ночь, позорный дух, насмехающийся надо мной. Будь ты проклят! Хотя, как знать, быть может, он пришел по собственному почину.
Глава 15
Любовь. Кто знает о чужой любви? Чем больше любишь, тем больше понимаешь, как любовь испепеляет душу, тем отчаяние вспоминаешь о блаженном неведении, когда еще не угодил в расставленные страстью силки.
Вот перед нами дом, который описывал Квинн, когда вспоминал те летние дни, когда много лет назад он приглашал на прогулки возлюбленную Мону, дом, спрятавшийся за черной оградой, с прильнувшим к ней миртом и двумя величественными дубами - часовыми, вспоровшими корнями выложенную камнями площадку. Спускающиеся каскадом белые колонны, боковые двери, длинные окна, кресла-качалки на веранде, чугунное кружево решеток за вуалью цветущих виноградных лоз. Сбоку, в уютной темноте притаился просторный сад. Сюда одним прекрасным солнечным днем проникнул дядюшка Джулиан, чтобы запутать Квинна, убедив его никогда не жениться на Моне. Некоторые призраки никогда не сдаются!
Вдалеке я заприметил бассейн, по которому пробегала сверкающая рябь. За ним, быть может, находилось кладбище мистических Талтосов. Когда полный доверия Михаэль с успокоенной улыбкой на лице вел нас по комнатам, я ощутил запах, который он пытался описать. Инородных существ. Явный, хотя и слабый. Мона тоже его уловила и вздернула носик - пренебрежительная гримаса вампира. Высокие зеркала над одинаковыми каминами из белого мрамора располагались друг напротив друга, отражая глубокую полутьму комнат и ловя свет мерцавших в бесконечности свечей. Полы застилали ковры, похоже, от Абуссон, заурядная мебель располагалась в тревожном беспорядке, диван и скопище стульев разделяли комнаты под центральной аркой, в отдалении виднелось черное фортепьяно "Босендорфер", укрытое благородным слоем пыли. Со стен смотрели портреты предков - кого же еще? Там была изображена крепкая черноволосая женщина в красивом облачении для верховой езды. А с этой стороны - догадайтесь, кто? Блестел глазами и улыбался так, как никогда не улыбался мне, монсеньер Джулиан Мэйфейр, конечно же. Тикали огромные немецкие часы в длинном корпусе, размеренно покачивая маятником. Всюду слышались неясные шорохи, словно дом наполнялся призраками. Краем глаза я уловил исполненный ненависти взгляд настоящего Джулиана. Но тут Михаэль обернулся. А за ним на звук, похожий на шуршание по полу старинного платья из тафты, среагировал и Джулиан. Михаэль снова закрутил головой, пробормотал:
- Где же они?
- Мы им не нравимся, - сказал я.
- Не им нас судить! - сердито сказал Михаэль.
Это было впервые, когда я заметил в нем подобную эмоцию.
Но она угасла так же внезапно, как вспыхнула. Для таких вещей есть подходящее слово: "мимолетный".
- Кто? - спросила Мона. - Ты о чем? - она пробормотала свое собственное заклинание.
Ее взгляд выдавал эмоции.
Жила здесь, любила этот дом, была вырвана из него, заброшена, ощутила дыхание смерти, сбежала, снова здесь, соприкосновение.
Следовало ли мне читать ее мысли, чтобы это понять? Нет. Я все видел в глазах Квинна. Он же, дитя огромного дома, чувствовал себя в этих стенах восхитительно комфортно и, казалось, беспокоился только о том, чтобы не захлебнуться в потоках любви ко всему клану Мэйфейров, будто бы все они спустились к нам с окрестных гор, держа в руках свечи, позаимствованные из малобюджетных фильмов.
Голубые глаза Михаэля устремились на меня. Несмотря на усталость, в нем ощущалась безмерная сила, гордость за дом и легкое удовольствие, когда он заметил, как я осматриваюсь.
- Я оштукатурил его, покрасил, провел электрику, отполировал полы, навел лоск, - бормотал он певуче. - Я научился всему этому на западе, и за все время, пока отсутствовал, я никогда не забывал этот дом, привыкнув слоняться здесь, как маленький мальчик, никогда не забывал, и никогда, конечно же, не мог и мечтать о том, что стану здесь хозяином (смешок). Вот так вот. Если, разумеется, у этого дома может быть хозяин, когда у него есть хозяйка, или даже две, и было время, очень продолжительное время… - он потерял нить. - Пойдемте. Давайте я покажу вам библиотеку.
Мне осталось только неспешно последовать за ним.
Ночь снаружи тяжело напирала на окна, слышалось пение крылатых существ, пульсирующее кваканье лягушек, авторитетно живописующих большой сад. Тесный коридор, пропадающие в вышине стены. Зловещие ступени. Слишком узкие, слишком длинные. И снова запах существ. Но еще сильнее - запах человеческой смерти. Почему я так решил? Рука, коснувшись стержня винтовой лестницы, выбила искру воспоминаний. Смертные падали и падали вниз. Эту лестница соорудили специально, чтобы свернуть на ней шею. Эти двери, как двери в храм, противились нашему непочтительному проникновению.
- …завершилось в 1868 году, - говорил Михаэль. - …Все, и едва затронуло эту комнату. Но лучшая отделка во всем доме.
Стена книг, корешки из старой кожи.
- Великолепный потолок. Я вижу маленькие лица, выписанные на штукатурке медальона.
Мона обошла комнату по кругу, - красный ковер приглушал цоканье ее каблучков, - приблизилась к длинному окну, выходившему на маленькую веранду, и уставилась в ночь с таким видом, будто бы ей было суждено, притаившись за кружевными шторами, вынести миру приговор. На кружеве красовались павлины. Затем она развернулась и уставилась на Михаэля.
Он кивнул. При взгляде на него нечто угрожающее всколыхнулось в ее памяти. Нечто ужасное, смертоносное приблизилось к веранде. Гимны мертвых и умирающих. Семейные призраки леденили кровь. Отрицание. Спешка. Ровен ждет. Ровен страдает. Ровен где-то очень близко.
- Пойдем, дорогая, - сказал он Моне.
Мой голос звучит так же интимно, когда я так обращаюсь к ней? На какой то момент мне захотелось обвить ее рукой, только для того, чтобы предъявить свои права.
Теперь она мой птенец, мое дитя. Как постыдно.
Столовая представляла собой идеальный квадрат с идеально круглым столом. Стулья - чиппендель. Стены расписаны картинами со сценками из золотой поры быта плантаторов. Очень странный канделябр. Я не знаю, как он называется. Он размещался очень низко, как и великое множество свечей.
Ровен одиноко восседала за столом, четко отражаясь от его поверхности. Она была облачена в темно-пурпурный стянутый кушаком халат с атласными лацканами - в мужском стиле. Но узкие плечи и пикантно гладкое лицо делали ее очень женственной. Из-под края одежды виднелась тонкая белая полоска ночной сорочки. Бесцветные волосы только подчеркивали выразительность больших серых глаз и безупречность девственного рта. Она воззрилась на меня так, будто не знала, кто я.
Узнавание, отразившееся в ее глазах, было таким интенсивным, что казалось, она ослепнет. Потом она посмотрела на Мону. Поднялась со стула, простерла вперед правую руку и указала на нее пальцем.
- Схватите ее! - воскликнула она приглушенно, будто ее голос внезапно сел. Она обежала вокруг стола. - Мы закопаем ее под деревом! Слышишь меня, Михаэль! - Она попыталась глотнуть воздуха. - Хватай ее, она мертва, разве ты не видишь? Хватай ее! - Она бросилась к Моне и Михаэлю. Он успел поймать ее, хотя его сердце разрывалось. - Я закопаю ее сама, - сказала она. - Неси лопату, Михаэль.
Охрипший голос приглушал истеричные нотки.
Мона прикусила губы и скорчилась в углу, ее глаза метали молнии. Квинн пытался удержать ее в своих объятиях.
- Мы будем копать глубоко-глубоко, - сказала Ровен, ее бледные брови сомкнулись. - Мы закопаем ее так, что она не вернется обратно! Разве ты не видишь, что она мертва! Не слушай ее! Она мертва. Она знает, что мертва.