Что касается моего возлюбленного Квинна, то он испытывал жесточайший дискомфорт и неуверенность во всем. С чувством неловкости он изучал Ровен и Михаэля. Ему еще никогда не доводилось находиться в обществе такого количества смертных, которые знали, кто он. На самом деле он был с таким смертным лишь однажды, и этим смертным был Стирлинг. Он тоже чувствовал присутствие пожилой души в комнате прислуги. Это ему не нравилось.
Стирлинг же, правильно догадавшись, что разоблачение свершилось, что Ровен смягчилась и погрузилась в мысли, похоже, испытывал стреноженный гордостью страх.
Он находился слева от меня, на значительном расстоянии, и смотрел на Ровен.
- Во что ты веришь теперь? - нетвердо, но настойчиво спросила меня Мона. - Я хотела сказать, что если старая версия с садом зла оказалась неверной, что ее заменило?
- Верю в Создателя, - ответил я. - В того, кто соединил это все вместе, с любовью и смыслом. Как иначе?
- Аминь, - со вздохом сказал Михаэль. - Кто-то, кто лучше нас, должен быть, кто-то, кто лучше любого существа на Земле, кто-то проявляющий сострадание…
- Ты проявишь сострадание к нам? - спросил Квинн. Это было резко.
Он смотрел прямо на Михаэля.
- Я хочу, чтобы вы сберегли мой секрет так же, как и секрет Моны.
- Твоя проблема в том, что ты думаешь, что все еще человек, - ответил Михаэль. - Твой секрет в полнейшей безопасности. И именно так, как ты хочешь. Переждите ради на всякий случай некоторое время. Потом Мона может вернуться в семью. Абсолютно нет никаких препятствий.
- Тебе это кажется удивительно простым, - подозрительно сказал Квинн. - Почему так?
Михаэль коротко и горько рассмеялся.
- Вам необходимо понять, кто такие Талтосы и что они с нами сделали, - негромко сказала Ровен. - И что я сделала с одним из них, слишком быстро, слишком неосмотрительно.
Ее глаза затмились воспоминаниями.
- Я не знаю и не понимаю, - сказал Квинн. - Я думаю, Лестат подразумевал, что мы обменяемся секретами. Есть вещи, которые Мона просто не в состоянии объяснить. Они для нее слишком мучительны. В них замешаны вы. Получилось, что она будто связана клятвами и не может освободиться. Ясно лишь одно. Она хочет найти свою дочь, Морриган.
- Я не знаю, сможем ли мы помочь, - сказал Михаэль.
- Я теперь сама смогу разыскать Морриган, - запротестовала Мона. - Я теперь снова полна сил.
Ее рука сжала мою ладонь.
- Но вы должны рассказать мне то, что я должна знать. Два года я пролежала в постели, растерянная и безумная. Я до сих пор не пришла в себя. Я не понимаю, почему вы так и не нашли мою дочь.
- Мы пройдем через это снова, - сказал Михаэль успокоительно.
Ровен что-то бормотала себе под нос. Потом вернулась к реальности; ее взгляд, неуверенный и рассредоточенный, как по пустому пространству заскользил по столу.
- Я знаю о вас, - сказала она. Ее слова вырвались с шипящим звуком и прозвучали вкрадчиво. - Я имею в виду о том, кто вы - Кровавые дети. Охотники за кровью. Вампиры. Я знала. Это было не просто. И Михаэль знал. Знание приходило постепенно.
Она посмотрела прямо на меня, впервые с тех пор, как заговорила.
- Я видела одного из вашего племени. Он шел по кварталу. Это был мужчина. С черными волосами, очень красивый. Казалось, он ничего не замечает вокруг. Он будто бы кого-то искал. Меня охватило парализующее двойственное чувство: я чувствовала влечение к нему и в то же время я его боялась. Вы знаете мои силы. Они не развиты так, как могли бы. Я ведьма, которая не хочет быть ведьмой, безумный ученый, который не хочет быть безумным. Я хотела разузнать о нем. Я хотела последовать за ним. Это было очень давно. Никогда не забуду. Знать, что он не человек, но и не призрак. Не знаю, рассказывала ли я о нем кому-нибудь.
- А потом из Таламаски пропала та женщина. Ее звали Меррик Мэйфейр. Происходящая из той ветви цветных Мэйфейров, которые поселились в деловой части. Не могу вспомнить. Думаю, это была Лили Мэйфейр. Или Лорен? Я не выношу Лорен. У нее порочный склад ума. Лорен, которая рассказывала мне, что среди Мэйфейров есть немало цветных, но эта Мэррик не была близка ни с одним из них. У этой Мэррик были выдающиеся экстрасенсорные способности. Она знала о нас, о компании с Первой улицы, но действительно не хотела пересекаться. Большую часть своей жизни она провела в Таламаске и мы практически ничего о ней не знали. Мэйфейры ненавидят, когда они не знают о Мэйфейрах. Лорен рассказывала, что как-то, когда в доме проходил праздничный прием, пришла Мэррик, ты знаешь, тот бенефис в честь защитников, после того, как Михаэль все отреставрировал, после того, как прошли плохие времена и до того, как Мона действительно серьезно заболела. Эта женщина, Меррик, она проходила по Первой улице вместе с туристами. Только представьте, лишь для того, чтобы увидеть центр. Но нас там не было. Мы не знали.
При этих словах меня словно пронзил клинок. Я взглянул на Стирлинга. Он тоже страдал. Я вспомнил Меррик, как она восходила на алтарь, забирая с собой в Свет призрак, который преследовал Квинна всю его жизнь. И не вернулась обратно. Не ожила. Ничего нельзя исправить.
Но Ровен рассказывала о времени задолго до той ночи, когда Меррик исчезла навсегда.
Ровен рассказывала о том, как Меррик стала одной из нас.
- Потом она исчезла, - сказала Ровен. - И Таламаска пребывала в растерянности. Меррик пропала. Начались перешептывания о зле. Тогда Стирлинг направился на юг.
Она посмотрела на Стирлинга. Он смотрел на нее со страхом, но сохранял внешнее спокойствие.
Она снова опустила глаза, голос зазвучал негромко и мягко, как раз в тревожной близости к истерике.
- О да, - сказала она мне. - Я знаю. Временами мне казалось, что я схожу с ума. Я построила центр Мэйфейров не для того, чтобы превратиться в сумасшедшего ученого. Сумасшедший ученый способен справиться с тем, о чем не принято говорить. Доктор Ровен Мэйфейр была обязана быть хорошей. Я создала этот центр, чтобы призвать доктора Ровен Мэйфейр действовать во благо добра. Как только план стал воплощаться, у меня не осталось времени предаваться безумию, - мечтать о Талтосах, думать, куда они ушли, представлять странных существ, которых я видела, но потеряла их след. О дочери Моны. Мы сделали все, что было в наших силах, чтобы разыскать ее. Но я не могла прятаться в тени мира. Я должна была быть здесь, среди обычных людей, подписывающих контракты, намечающих планы, обращающихся по всему миру к докторам, отправляющихся в Швейцарию и Вену, чтобы взять интервью у медиумов, желающих работать в идеальном медицинском центре. В медицинском центре, с которым не сравнится никакой другой благодаря нашему оборудованию, лабораториям, персоналу, комфорту, правилам и проектам.
- Таким образом я пыталась удержаться в нормальном мире, достичь максимальных высот в своем служении медицине…
- Ровен, то, что ты сделала - действительно грандиозно, - сказал Квинн. - Ты говоришь так, будто сама не веришь в Центр, когда тебя там нет. Но другие - верят.
Но ее слова продолжали течь беспокойным потоком, будто она его не слышала.
- К нам приходят очень разные люди, - сказала она. Слова вырывались, будто она не могла их сдержать. - Люди, которые никогда не давали Талтосам жизнь; люди, которые никогда не видели призраков; люди, которые никогда не закапывали трупы в Саду Зла; люди, которые никогда не видели Детей Крови; люди, которым нет надежды хоть как-то соприкоснуться со сверхъестественным. Центр помогает всем, всех заключает в свои объятья, потому что он настоящий. Для них он настоящий, вот что имеет значение. Я не могу предоставить Центр себе, даже не могу спрятаться в своих кошмарах, предаться отчаянию, запершись в своей комнате; не могу подвести стажеров, и тех, кто работает там с основания. Не могу бросить свои исследовательские команды, и, вы знаете мою подноготную, своих нейрохирургов. Я ученый, по сути своей, и я каждой клеточке этого гигантского организма отдала частицу собственных изысканий. Мне не убежать, я не могу подвести, я не могу подвести сейчас, не могу отсутствовать, я не могу…
Она замолчала, закрыла глаза. Ее правая рука на столе сжалась в кулак.
Михаэль смотрел на нее с тихой грустью.
- Продолжай, Ровен, - сказал я. - Я тебя слушаю.
- Ты раздражаешь меня, - сказала Мона низким резким голосом. - Думаю, я тебя ненавижу.
Я был потрясен.
- Да, так и есть, всегда было, - сказала Ровен, поднимая голос, но не свои блуждающие глаза. - Потому что я не могла тебе помочь. И не смогла найти Морриган.
- Я не верю тебе! - сказала Мона.
- Она тебя не обманывает, - жестко сказал Квинн. - Вспомни, что ты сама только что говорила. Годами ты плохо себя чувствовала, была растеряна.
- Мона, дорогая, мы не знаем, где Морриган, - сказал Михаэль.
Мона прислонилась к Квинну, и тот обвил рукой ее плечи.
- Расскажи нам Ровен, расскажи нам все, что ты хотела, - сказал я. - Я хочу послушать.
- Да, да, - сказала Мона. - Продолжай эту сагу о Ровен.
- Мона, - прошептал я, наклоняясь, чтобы притянуть к себе ее голову, мои губы оказались у ее уха. - Это смертные. А со смертными мы должны проявлять спокойствие и бесконечное терпение. Ничего, из того, что ты устраиваешь. Возьми себя в руки. Оставь свои старые смертные обиды. Они здесь неуместны. Разве ты не видишь, сколько у тебя теперь сил, чтобы найти Морриган? Что действительно сейчас имеет значение, так это покой в твоей семье.
Она неохотно кивнула. Она не поняла. Смертные страдания отдалили ее от этих людей. Только тогда я стал осознавать, как огромна разделившая их пропасть. Не имело значения, что практически каждый день они приходили в ее больничную палату. Ее рассудок был затуманен лекарствами, она едва ли что понимала, страдая от боли, и чувствовала себя одинокой.
Мое сосредоточенное внимание прервал мягкий шуршащий звук. Существо, дремавшее в комнате прислуги, проснулось и суетливо спускалось по деревянным ступеням. Хлопнула дверца, и зашуршала листва под чьими-то стремительными шажками.
Существо, появившееся среди папоротника и листьев, размером со слоновьи уши, вполне могло сойти за гнома. Но это была всего лишь очень старая женщина. Малюсенькое создание, с личиком, совершенно измятым морщинами. Черноглазая, с белыми волосами, заплетенными в две длинные опрятные косички, кончики которых стягивали розовые ленточки. На ней был плотный цветастый халат и нелепейшие пушистые розовые тапочки. Мона вскочила, чтобы поприветствовать ее, и выкрикивала: "Долли Джин!", затем заключила существо в свои объятья и закружилась с ней.
- Господи Боже! - кричала Долли Джин. - Так это правда, это Мона Мэйфейр! Благовоспитанное дитя, ты сейчас же поставишь меня на место и расскажешь, что на тебя нашло. Посмотри на эти туфли. Ровен Мэйфер, почему ты не сказала мне, что детка здесь? И ты, Михаэль Карри, дай-ка мне этот ром, думаешь, твоя мать не видит с небес, того, что ты натворил? Думал, меня можно не принимать в расчет. Я знаю, не надейся, что не знаю. И посмотри на Мону Мэйфейр, что ты впихнул в нее?
Мона не понимала, что со всей своей вампирской мощью раскачивает женщину в воздухе, и не отдавала себе отчета, насколько ненормально это смотрится. Зрители лишились дара речи.
- Ах, Долли Джин, это так долго продолжалось! Так ужасно долго, - всхлипнула Мона. - Я даже не могу вспомнить, когда последний раз тебя видела. Я была заперта и связана, и погружена в сон. И когда мне сказали, что Мэри Джейн Мэйфейр снова убежала, я будто впала в ступор.
- Я знаю, моя детка, - сказала Долли Джин. - Но они бы не пустили меня в комнату, у них свои правила. Но не проходило и дня, чтобы я не молилась за тебя. И в один из этих ясных дней Мэри осталась без денег и вернулась домой, или закончила в морге, с биркой на пальце. Мы найдем ее.
К тому времени мы все уже были на ногах, кроме Ровен, погруженной в свои мысли, как будто ничего не происходило. Михаэль быстро забрал у Моны, по-видимому, абсолютно невесомую Долли Джин и поместил ее между собой и Ровен.
- Долли Джин, Долли Джин, - всхлипывала Мона, пока Квинн пытался усадить ее обратно на ее место за столом.
Ровен ни разу даже не бросила взгляда ни на Мону, ни на Долли Джин. Она продолжала бормотать, в ее голове, не давая ей покоя, непрерывно рождались слова, а ее глаза безнадежно пытались пробить темноту.
- Прекрасно, присаживайся, Долли Джин, и ты, Мона, и дайте Ровен выговориться.
- А ты еще кто такой?! - воскликнула, обращаясь ко мне, Долли Джин. - Откуда, Пресвятая Дева, ты явился?
Ровен неожиданно повернула голову и уставилась на Долли Джин с видимым удивлением.
Потом снова ускользнула в себя и погрузилась в воспоминания. Пожилая женщина притихла и не двигалась.
Потом пробормотала:
- О, бедняжка Ровен, она снова не в себе.
И опять уставилась на меня, широко раскрыла рот, закричала:
- Я знаю, кто ты!
Я ей улыбнулся. Не мог удержаться.
- Пожалуйста, Долли Джин, есть дела, которые нам надо уладить, - сказал Михаэль.
- Господи Иисусе, Мария и Иосиф! - кричала Долли Джин, уставившись теперь на Мону, которая торопливо вытирала свои недавние слезы. - Моя детка, Мона Мэйфейр, - Кровавое дитя!
Потом ее глаза занялись изучением Квинна. И раздался новый вскрик, перешедший в вопль:
- Так ведь это тот, черноволосый!
- Нет, это не он, - заявила Ровен сердитым сдавленным шепотом, вновь поворачивая голову в сторону женщины. - Это Квинн Блэквуд. Ты знаешь, он всегда любил Мону.
Она заявила это таким тоном, словно сообщала ответ на все вопросы во вселенной.
Долли Джин мелко дернулась в своем стуле и, после пары наклонов и покачиваний головой, принялась вдумчиво разглядывать Ровен, которая смотрела на нее, сверкая глазами, будто впервые видела.
- Ах моя девочка, моя бедная девочка, - сказала Долли Джин Ровен. Она протянула свои маленькие ладошки к Ровен и погладила ее по голове.
- Моя дорогая девочка, не переживай ты так. Все время за всех переживаешь. Такая уж ты у меня, моя девочка.
Ровен долго смотрела на нее, будто ни слова, из того, что говорила Долли Джин не понимала. Потом отвернулась, глядя в никуда, частью думая, частью грезя.
- Как раз сегодня в четыре часа, - говорила Долли Джин, продолжая гладить Ровен по голове, - эта бедная душа копала себе могилу в этом вот саду. Я вижу, как хорошо ты ее запрятал, Михаэль Карри, ты думаешь, что можешь запрятать все. Когда же я подошла к ней, чтобы спросить, что она делает здесь, посреди грязной земли, она попросила принести лопату и закопать ее, пока она дышит.
- Сиди спокойно и помалкивай, - прошептала Ровен, уставившись куда-то в даль, будто пыталась увидеть ночные звуки.
- Пришло время взглянуть на вещи шире. У нас появились новички, и это касается только самых близких. Будь достойна этой чести, Долли Джин. Храни молчание.
- Хорошо, моя девочка, - сказала Долли Джин. - Тогда продолжай говорить, как говорила до этого. И ты, моя ослепительная Мона, дни и ночи, я молюсь за тебя, и ты, Квинн Блэквуд. И ты, светловолосое, прекрасное создание. Ты думаешь, я не знаю, кто ты, но я знаю!
- Спасибо, мадам, - сказал я невозмутимо.
Заговорил Квинн.
- Итак, все вы будете хранить наш секрет? С этого момента мы подвергаемся большой опасности. Что из этого выйдет?
- Секрет может быть сохранен, - сказал Стирлинг. - Мы можем это обсудить. В любом случае уже ничего не изменишь.
- С чего ты взял, что мы собираемся убеждать всех Мэйфейров в том, что Кровавые дети существуют?
Долли Джин рассмеялась и стукнула обеими ладошками по столу.
- Это даже забавно! Мы не можем заставить их поверить в Талтосов. Этот блестящий доктор, вот она, не может даже заставить их поверить в гигантских моллюсков. Она не может убедить их избегать связей, чтобы не обзавестись еще одним ходячим младенцем! И ты думаешь, нас будут слушать, если мы попытаемся скормить им историю о Кровавых детях? Милый, да они и к телефону-то не подходят, когда мы звоним.
На мгновение мне показалось, что Ровен вот-вот примется бредить. Она уставилась на Долли Джин. Ее ужасно трясло. Лицо побледнело, губы зашевелились, бесполезно силясь произнести хоть слово. Потом Ровен очень странно рассмеялась. Мягкий свободный смех. Ее лицо сделалось девичьим и даже довольным.
Долли Джин пришла в экстаз.
- Ведь ты же знаешь, - прокричала она Ровен. - Ты не можешь убедить их в существовании пневмонии, в том, что есть грипп!
Ровен кивнула, а смех медленно, но мирно затих, преобразившись в улыбку. По правде, никогда еще я не наблюдал у Ровен подобных эмоций и любовался ею в новых проявлениях.
Мона плакала, одновременно пытаясь говорить.
- Долли Джин, пожалуйста, успокойся, - сказала она. - Нам надо кое-что уладить.
- Тогда налейте мне рома, - сказала Долли Джин. - Ради бога, сходи за ним сама, ты знаешь, где его искать. Нет… Лучше принеси мне Аморетто, немного - на донышке. Вот что сделает меня по-настоящему счастливой.
Монна тут же покинула нас, чтобы пересечь лужайку, направившись в сторону бассейна и жалобно цокая каблучками, когда под тяжестью поручения они касались камней.
Михаэль покачал головой.
- Вот еще рому в довершение ко всему выпьешь, и почувствуешь себя нездоровой, - пробормотал он.
- Я родилась нездоровой, - сказала старая женщина.
Стирлинг разглядывал Долли Джин как нечто безусловно ужасное. Я едва не рассмеялся. Ровен продолжала улыбаться Долли Джин. Это было мило, честно и немного загадочно.
- Пожалуй, я волью тебе этот Аморетто в глотку, - нежно сказала Ровен своим хриплым интимным голосом. - Я утоплю тебя в нем.
Долли Джин принялась подпрыгивать на своем стуле, прыская от смеха. Она взяла лицо Ровен в ладони и крепко сжала.
- Ну вот, я таки рассмешила тебя, с тобой все в порядке, моя гениальная девочка, мой доктор, моя госпожа, хозяйка дома. Я люблю тебя, и я единственная во всем семействе Мэйфейров, кто тебя не боится.
Она поцеловала Ровен в губы, а потом отпустила ее.
- Ты просто продолжаешь заботиться обо всех, такую уж миссию возложил на тебя Господь, понимаешь. Заботиться обо всех.
- А я разочаровываю его снова и снова, - сказала Ровен.
- Нет, нет, дорогая, - сказала Долли Джин. - Открой новое крыло в госпитале и не волнуйся ни о чем, моя хорошая девочка.
Ровен вновь сжалась на стуле. Она выглядела растерянной. Ее глаза закрылись.
Через лужайку к нам легко, будто порхая, шла Мона, держа в руках серебряный поднос, уставленный ликерами и сияющими бокалами. Она водрузила все это на железный стол.
- Так, посмотрим, - сказала она. - Среди нас три человека, - она поставила бокалы напротив Стирлинга, Михаэля, Долли Джин и Ровен. - О! Нет, у нас тут четыре человека. И теперь у каждого из вас по бокалу.
Я подумал, что Квинн сейчас умрет от досады. Меня передернуло.