- Вы находитесь в Грановитой палате, - заговорил кротко Борис, намеренно игнорируя грубость пылкого шляхтича, - где все весьма рады приветствовать вас. Как персонально, так и в качестве представителя польского короля. - Он помолчал, как бы давая возможность вошедшему сгладить неловкость и поздороваться по всем правилам, но, ничего не дождавшись, продолжил: - Сейчас у Руси и у Польши появилась возможность отринуть старые распри. Чтобы наладить новые связи, необходимо держаться не заносчиво, а с учтивостью, особенно в присутствии нашего государя. Я полагаю, для успешного прохождения церемонии мне надлежит кое в чем вас наставить.
Заметив, что оцепеневший от изумления Зари вот-вот взорвется, Ракоци поспешил разрядить ситуацию.
- Борис Федорович - боярин, облеченный особым доверием русского государя, - сказал он увещевающим тоном, - а также тонкий знаток местного придворного этикета, о котором мы с вами, граф, имеем весьма туманное представление. Впрочем, быть может, вы уже подготовлены к встречам такого размаха, но я - нет, и хотел бы вникнуть в детали.
- Боже правый, - процедил Зари сквозь зубы.
Борис, по-прежнему игнорируя выходки шляхтича, продолжил прерванный монолог:
- В зал вы должны войти справа от графа Ракоци, но не плечом к плечу, а отставая шага на три. Вы опуститесь, как и он, на колено и будете так стоять, пока батюшка вас не отпустит.
- Ладно, - проворчал Зари пренебрежительно. - Я это сделаю, раз уж так тут заведено. - Он дернул плечом, демонстрируя свое отношение к подобным обрядам.
- Тако деется издревле, - властно сказал Борис, и глаза его грозно блеснули. - Вы, я вижу, любитель поговорить. Так вот, в зале молчите. Отвечайте только тогда, когда у вас что-нибудь спросят или когда граф даст вам знак.
Молодой офицер вскинул голову.
- Так надлежит вести себя слугам. Но я дворянин, а не слуга.
- Вы слуга, - возразил Годунов. - Все мы здесь слуги своих государей. - Он обернулся к Ракоци. - Ждать уж недолго. Слышите, шум на лестнице почти стих?
Ракоци кивком показал, что слышит, и, проводив взглядом шляхтича, отошедшего к окнам, сказал:
- Извините его, Борис Федорович. Ему, как и мне, несколько не по себе. Честь, что нам здесь хотят оказать, чересчур велика, и сознавать это без волнения трудно.
Борис улыбнулся.
- Что-то вы не походите на истомленного волнением человека. Впрочем, тревога вам на руку ей свойственно разжигать аппетит. - Он засмеялся и щелкнул пальцами. - Надеюсь, вы не упустите случая показать себя за обедом? Царь благосклонен к тем, кто любит поесть. Не забудьте только попробовать каждое блюдо, иначе он решит, будто вы опасаетесь, что вас хотят отравить.
Воцарилось молчание, затем Ракоци кашлянул.
- Прошу прощения, Борис Федорович, - начал он с легкой долей укора. - Мне кажется, я уже говорил вам, что в нашем роду не принято делить с кем-либо стол. Кроме того, во время изготовления драгоценных камней я пощусь, чтобы процессы шли гладко.
- Да, но камни уже изготовлены, - отозвался Борис, и в глазах его ворохнулась обеспокоенность. - А трапеза с государем стоит того, чтобы на время отказаться от семейных предубеждений.
Слова его не произвели должного впечатления. Ракоци лишь поморщился и сузил глаза.
- Видимо, я выразился недостаточно ясно, - возразил с твердостью он. - Существуют некие предписания, каким должен неукоснительно следовать каждый алхимик, желающий дать долгую жизнь плодам своих изысканий. Так и с камнями. Если я слишком рано прерву свой пост, они могут затуманиться, потускнеть или подвергнуться другим изменениям. - Говоря это, Ракоци почти не кривил душой, ибо знал многих алхимиков, верящих, что успех в их занятиях недостижим без духовного и телесного очищения. - Этот берилл, например, вполне может утратить пронизывающий его луч или попросту расслоится. - Он поглядел на царедворца. - Вы же не хотите, чтобы с ним произошло нечто подобное, а? Или мы все же рискнем?
Борис покачал головой.
- Нет, не стоит. С нашей стороны это было бы безрассудством. - Он прошелся вдоль увешанных иконами стен, задумчиво оглаживая бородку, потом остановился и решительно произнес: - Я сделаю что смогу. Обещаю. Думаю, все уладится, но посмотрим, как поведет себя царь.
- Понимаю, - сказал Ракоци, лишь неделю назад видевший, как Иван бьется в падучей.
Годунов коротко поклонился.
- Сделаю, что смогу, - повторил он и повернулся к ведущей на лестницу двери.
- Я не доверяю ему, - заявил граф Зари, как только Борис удалился.
- Думайте что говорите, - остерег его Ракоци, хмурясь. - Он сегодня, возможно, единственный наш союзник.
За дверью что-то повелительно прокричали, и Ракоци оглянулся.
- Нас вызывают, - едко прокомментировал Зари. - Пришла пора строиться по ранжиру. Значит, сзади и справа?
Ракоци мрачно кивнул, вышел на лестницу и слегка поклонился ожидавшему стражу.
- Сохрани тебя Господи, - сказал он и двинулся вверх по ступеням, кажется, ничуть не заботясь, подчинился ли бравый граф повелениям Годунова. Спиной он чувствовал, что за ним наблюдают, но без суровости, предназначенной для бояр, а с завистливым и почтительным любопытством.
На сей раз тронный зал Грановитой палаты был забит чуть ли не до отказа. Бояре побогаче и познатнее сидели на лавках, остальные стояли; боярыни вместе с царицей занимали отдельный угол, их окружала охрана. В кольце охраны находились и приглашенные на церемонию иноземцы, англичане, поляки, немцы и греки; им расчистили место у входа - на максимальном удалении от царя.
Сам государь восседал на троне слоновой кости под двуглавым орлом, заимствованным его оборотистым тезкой у византийцев. В руке он держал усыпанный самоцветами жезл, а его голову венчала знаменитая Казанская корона, филигранно сработанная из золота с бирюзой. Парчовый кафтан Ивана, покрытый гранатами и отделанный кружевами, слепил глаза, а его воротник являл собой подлинную алмазную россыпь.
Ракоци, не смущаясь всем этим великолепием, прошел прямо к трону и встал на колени в шести шагах от царя. Наряд его на фоне переполнявшей зал пышности казался буднично скромным.
- Господь да взыщет тебя своей милостью, государь, - сказал он, и его звучный голос заставил бояр притихнуть.
Иван, встрепенувшись, воззрился на визитера, его зелено-голубые глаза возбужденно сверкнули.
- Мы рады приветствовать тебя, Ракоци Сен-Жермен. Ты своими деяниями сумел заслужить нашу приязнь, и о том будет сообщено нашему польскому брату. Он поступил разумно, направив тебя к нам. - Иван наморщился и озабоченно помотал головой, потом вновь встрепенулся. - Я напишу Стефану сам, - объявил с живостью он и ткнул жезлом в сторону Зари. - Ты отвезешь это послание. И не мешкая. Отправишься завтра, с рассветом.
Зари, стоявший позади Ракоци на коленях, вытаращил глаза.
- Великий государь, но ведь скоро зима! - выпалил он потрясенно.
- Ты отвезешь депешу, - повторил Иван тоном, не допускающим возражений.
- Кланяйся, благодари, идиот, - прошептал, не разжимая губ, Ракоци. - И поскорее.
Зари опомнился лишь после паузы и с огромным усилием произнес:
- Это великая честь, государь. Не по моим заслугам.
Иван кивнул.
- Да. Да. Но Стефан поймет, что я не чураюсь и малостей, чтобы снестись с ним. - Он повернулся к Ракоци. - У тебя есть что предложить мне, алхимик?
- Да, - ответствовал Ракоци, простирая руки перед собой, чтобы царь мог осмотреть подношение. - В сей шкатулке лежит драгоценный камень, не знающий себе равных. Это дар тебе, государь. От Батория, польского короля, считающего веру в Христа единственным прибежищем душ человеческих. Прими его как дань глубокого уважения к себе и к престолу, на котором ты восседаешь, а также в залог возможного добрососедства между странами, долгое время не знавшими мира. - По тишине, воцарившейся в зале, он понял, что речь его, заранее составленная и отрепетированная, произвела впечатление на бояр.
В уголках губ Ивана блеснула слюна, он повелительно дернул бровями.
- Разрешаю тебе передать дар Стефана мне. И не ползи. Можешь приблизиться на коленях.
Ракоци повиновался приказу, проклиная полы своего доломана, затруднявшие его и без того неуклюжее продвижение к трону. Оказавшись в достаточной близости от Ивана, он замер.
- Прими сей дар, государь.
Иван наклонился и взял в руки шкатулку, потом, рассматривая, поднял ее к глазам.
- Это тоже твоя работа?
- Да, государь.
- Ты, я гляжу, большой мастер, алхимик, - сказал Иван, но вдруг насупился, засопел, лицо его омрачилось. Он резким жестом вернул шкатулку дарителю. - Ты ее делал. Ты и открой.
По залу прошел легкий гул, бояре зашевелились. Подобное повеление могло означать лишь одно: царь заподозрил неладное и страшится. Дернувшись на своем месте, князь Анастасий Шуйский повернулся к сидевшему рядом слепцу и скорым шепотом сообщил тому, что случилось.
- Плохо дело, - пробормотал Петр Смольников, ветеран многих войн. - Стефан Польский будет в обиде.
- Цыц, - шикнул на старика Анастасий, думая про себя то же самое, что и он.
Если Ракоци и осознавал глубину нанесенного его поручителю оскорбления, то ничем этого не показал и совершенно естественным жестом огладил крышку укладки.
- Тут вырезана апостольская звезда, - пояснил безмятежно он. - Если поднести к ней свечу, она засияет.
Иван чуть поежился, сжимая в руке сверкающий жезл.
- Делай что сказано, - потребовал он. - Я хочу видеть, что там.
Ракоци поднял крышку шкатулки и указал на лежащий в ней камень.
- Это темный берилл, государь. Имя ему - "Меч архангела Михаила". - Камень был наречен так всего два дня назад, но, похоже, удачно, ибо глаза царя вновь загорелись. Протягивая свой дар Ивану, Ракоци счел возможным добавить: - В нем живет свет, рассекающий мрак.
Иван схватил камень, и лицо его отразило крайнюю степень довольства, смешанного с благоговейным испугом.
- О, я чувствую его силу, - выдохнул он. - Этот камень могуч, его крепость несокрушима. Ни одной женщине не дано прикоснуться к нему, ни одному недостойному мужу. - Он разогнул пальцы, чтобы внимательно вглядеться в необычайно крупный берилл, мягко мерцающий у него на ладони. - В нем больше тьмы, чем свечения, но тем ярче сияние. - Царь говорил монотонно, словно завороженный, весь погруженный в умиленное созерцание. - Он, как душа, в коей по воле Божией очень многое скрыто за сумрачной пеленой. - Внезапно рука его вскинулась, за ней метнулись глаза и застыли, прикованные к лучу, воссиявшему в толще берилла. - Да, его сердцевина и вправду походит на огненный, пронзающий все нечистое меч. Этот камень может увлечь своего обладателя в бездну или вознести к благодатным вершинам. - Царь раскрыл глаза шире, словно втягивая в себя бледно-золотое свечение. - В нем сила страсти соседствует с торжеством непорочности. С его помощью человек может познать свою сокровенную суть. Так, будто был от рождения безгреховным. - Испустив тяжкий стон, Иван судорожно сжал пальцы и принялся заталкивать камень под меховую опушку короны. Плечи его затряслись от рыданий.
Ракоци, продолжая стоять на коленях, вдруг ощутил в области живота сосущую пустоту.
- Великий государь… - заговорил было он и осекся.
Царский жезл, едва не срубив ему ухо, с грохотом покатился к дверям, царапая инкрустацию пола.
- Не сметь! - прогремел Иван. - Замолчи, иноземец!
Граф Зари дернулся, собираясь броситься на защиту посланника своего господина.
- Сидеть, - грозным шепотом приказал ему Ракоци, не сводя глаз с царя.
Стражники, стоящие за колонной с двуглавым орлом, подняли пики.
Иван привалился к резной спинке трона, дрожь его перешла в конвульсивные спазмы. Глаза властителя всея Руси закатились, в уголках губ вскипела слюна.
Из толпы бояр выбежал царевич Федор, лунообразное лицо его исказилось от беспокойства. Сронив с головы высокую шапку, он ухватил Ивана за бороду и принялся ее дергать, как веревку на колокольне.
Царица в голос рыдала, размазывая белила с румянами по щекам. Ближайшие к ней боярыни бестолково хлопотали вокруг, остальные застыли в оцепенении, прикрывая рукавами глаза. Все знали, что сильные потрясения чреваты бесплодием для женской утробы, и караульные сбились в шеренгу, чтобы отгородить от ужасного зрелища жен и родственниц наизнатнейших российских бояр.
Борис Годунов с Никитой Романовым вскочили со своих мест. Никита кинулся к Федору, Борис - к государю. Василий Шуйский остался сидеть, бесстрастно наблюдая за происходящим. Зал гудел, бояре привстали с лавок, многие озирались, не зная, что предпринять.
Стражники приблизились к трону, но сохраняли нейтралитет. Их командир, похоже, тоже не очень-то понимал, как надо действовать в такой обстановке. Он опустил заостренный конец своей пики и жестом велел сделать то же самое остальным.
Дюжий Никита Романов с немалой натугой оторвал царевича от отца. Тот извернулся, сдернул с головы Ракоци диадему и, блаженно заворковав, позволил себя увести. Борис Годунов с покрасневшим лицом пытался удержать государя на троне. Тот стучал пятками по полу и нечленораздельно мычал.
- Смею ли я предложить свою помощь? - улучив момент, спросил Ракоци. - У меня есть некоторая практика обращения с… нарушениями рассудка.
- Боже праведный и все архангелы, если можете, помогите хоть как-то, - взмолился Борис.
Ракоци, встав с колен, вынул из поясного кошелька пузырек.
- Это успокоительное, - сказал он Борису. - Облегчает страдания подобного рода.
Борис подозрительно покосился на склянку.
- Если там что-то иное, живым отсюда вам не уйти.
- Уйду, - сказал Ракоци с легкой улыбкой. - Как вы и как государь. - Он вынул из горлышка склянки притертую пробку. - Нам надо влить это снадобье ему в рот.
- Он захлебнется, - буркнул Борис, задыхаясь. Со лба его крупными каплями стекал пот.
- Не захлебнется, - заверил Ракоци. - Я проделывал подобное раньше, Борис Федорович. Все получится и сейчас. - Он замер, ожидая ответа, ничуть не смущаясь тем, что Иван принялся выть и плеваться.
Борис мрачно кивнул.
- Что ж, будь по-вашему. Но если батюшке вдруг станет хуже…
- Придержите ему подбородок, - невозмутимо посоветовал Ракоци, не желая тратить время на болтовню. Он ловко вставил в рот государя горлышко пузырька, тот захрипел, сглатывая тягучую жидкость.
Когда склянка опорожнилась, Ракоци отступил в сторону.
- Все, - сказал он.
Стражники, возбужденно сопя и косясь на Бориса, придвинулись к иноземцу, но тот их словно не замечал.
- Он не унимается, - пожаловался, не ослабляя хватки, Борис.
- Это пройдет, - уронил Ракоци, не сводя глаз с горла царя и следя за биением его пульса. Когда толчки сделались редкими, он кивнул и, отстранив жестом стражников, вновь встал на колени.
Царь Иван содрогнулся в последний раз, затем кашлянул и поднял руку, чтобы отереть себе рот. Его движения были неловкими, как у младенца.
- Господи милосердный, - пробормотал он.
По залу вновь прошел шепот, бояре усаживались на лавки. Тревога постепенно сходила с их лиц. Федор, отвлекшийся от игры с диадемой, громко расхохотался и ткнул пальцем в сторону трона.
- Дядя, отец очнулся, - сообщил он Никите. - Он очнулся, смотри!
Борис медленно выпрямился и в замешательстве оглянулся на Ракоци, затем вновь повернулся к Ивану.
- Батюшка, как ты?
Тот широко зевнул, потянулся.
- Господи! Все болит. Голова, жилы. Что это было, а? - Иван сел, оправил кафтан и уставился на свой кулак, все еще удерживающий берилл, потом медленно разжал пальцы. - Ах, какой камень! - вырвалось у него. - Прогоняющий мрак, чудодейственный, ни с чем не сравнимый! Луч, сияющий в нем, и впрямь походит на меч архангела Михаила. - Полюбовавшись камнем с минуту, он сел поудобнее и поднял глаза. - Ты угодил мне, венгр.
- Я рад, государь, - просто сказал Ракоци и добавил: - Эти слова для меня - великая честь.
Борис, внимательно за ним наблюдавший, дал знак стражникам отойти за колонну.
- И воздано будет по чести. - Иван, возвысив голос, обратился к собравшимся: - Сей человек весьма успевает в том, в чем нимало не успеваете вы. А посему с этих пор вам, как и всем моим подданным, надлежит относиться к нему как к самому именитому из бояр. - Он снова глянул на Ракоци. - Королю Стефану будет ведомо о твоих славных делах.
- Государь слишком милостив. - Ракоци поклонился.
Иван медленно встал на ноги, властно вздымая услужливо поданный ему жезл. Невозможно было представить, что лишь минуту назад он корчился в сильном припадке. Бояре смолкли, забыв закрыть рты, и в тронном зале установилась не нарушаемая ничем тишина.
- Ты сумел услужить мне, венгр, - громко сказал царь. - Горе тому, кто об этом забудет. Знай, твое усердие не останется без награды, и ты получишь ее, как только я решу, чем тебя одарить.
На этот раз Ракоци промолчал и только склонил голову, лихорадочно размышляя, как уклониться от обещанных милостей, ибо знал цену монаршей любви. Поднимая глаза, он перехватил взгляд Бориса, в котором светилось сочувственное понимание.
- Твой дар станет сердцем моей сокровищницы, - объявил Иван, снова садясь, и поманил к себе Годунова. - Забери у него укладку, Борис. Я сам положу в нее камень.
Тот, пока исполнял приказание, успел послать Ракоци еще один предостерегающий взгляд.
Иван заботливо огладил шкатулку.
- Тебя ждет воистину щедрое вознаграждение, - повторил почти шепотом он.
Ракоци, так и не придумавший, как уклониться от царских щедрот, вновь склонил голову.
- Мне ничего не надобно, государь. Служить двум таким великим правителям, как ты и король Стефан, уже само по себе и награда, и честь.
Упоминание о польском соседе вызвало на губах Ивана усмешку.
- Похвальное рвение, - кивнул иронически он и поерзал на троне, оглядывая перешептывающихся бояр. - Любому правителю лестно иметь таких слуг. - Царь усмехнулся еще раз. Тут на глаза ему попался царевич, все еще забавлявшийся с диадемой. - Тебе возвратят твою вещь.
- В этом нет необходимости, государь, - поспешно сказал Ракоци. - Царевич может оставить ее себе, как подарок.
Он хотел рассыпаться в завершающих встречу любезностях, но царь уже не глядел на него и говорил с Годуновым.