Как правило, земельный надел выдавался индейцу в момент женитьбы. Он не мог передавать участок по наследству. Если после смерти индейца оставались вдова и дети, участок отходил в общий фонд, а семья поступали на содержание миссии. Работы на личном участке предписывались и регулировались викарием. Также выделялись из общественных фондов семена для посадки и рабочий сельскохозяйственный инвентарь.
Работы на общинной земле считались обязательными для всех индейцев, включая коррехидора, альгвазила и ремесленников.
Зерновые культуры, являвшиеся основополагающими для экономики миссии, сеялись на общинной земле.
Мне сразу же бросилось в глаза существенное различие в обработке и личной земли: в то время, как общественные земли были тщательно возделаны, личные участки поражали своим запущенным видом. Францисканцы многократно жаловались на безразличие индейцев к работе на своем поле, ибо те предпочитали получить наказание за плохо возделанный участок и жить на общественные запасы. По несколько раз подряд индейцы могли поедать выданные им семена и приходить к коррехидору за новыми семенами и хорошей поркой. Причину этого францисканцы видели не в особенности установленного ими уклада, а в "детском" характере индейцев.
Миссия владела стадами лошадей и быков, которые паслись в пампасах. Общинные быки выделялись индейцам в пользование для обработки своих участков. Часто гуарани хитрили и, получив общественного быка, разделывали его на мясо, дабы насытиться самому и накормить в волю свою семью. Затем он приходил с виноватым видом к коррехидору и рассказывал историю о том, что бык потерялся и он в этом не виноват. За подобную провинность индейцу представителем власти назначалась порка у позорного столба, стоявшего на площади. Но даже такое наказание не могло отучить индейцев от подобной "хитрости". И это притом, что мясо общественных быков раздавалось жителям миссии два раза в неделю. В назначенный день они отправлялись на склад, где кладовщик вызывал всех поименно и выдавал по равному куску мяса на человека. Индейцы получали также рацион местного чая.
В миссии также развивались разнообразные ремесла, которые достигли высокого уровня.
Здесь я увидел каменщиков, обжигателей кирпича, оружейников, мельников, художников, ювелиров и горшечников. Были построены печи для обжигания извести, мельницы, приводившиеся в движение лошадьми и людьми. Здесь также отливались колокола, печатались книги на иностранных языках, которые вывозились в Старый Свет и там выгодно продавались.
Все произведенные продукты сдавались на склады, где работали индейцы, обученные письму и счету. Часть продуктов раздавалась населению. Ткани делились на равные куски и раздавались поочерёдно: девочкам и мальчикам, затем мужчинам и женщинам. Поэтому всё население миссии одевалось однообразно.
Помимо ткани, раз в год каждая семья получала нож и топор.
В миссии я увидел дубильные и башмачные мастерские, благо, что францисканцы располагали огромными стадами. Шерсть раздавалась женщинам на дом, а на следующий день у них собирали пряжу.
По контрасту с жильем индейцев местная церковь (впрочем, также как и в Япейю) поражала своей роскошью. Построенная из камня и богато украшенная, она вмещала пятьсот человек, стены её отделаны блестящими пластинками слюды, алтари – золотом. Правда, я не заметил столь необычных настенных росписей, как в Япейю.
Миссию окружала высокая стена и ров. Ворота тщательно охранялись – без пропуска въезд и выезд запрещались. Общение между индейцами различных миссий не допускалось. И в этом мы уже смогли убедиться воочию.
Никто из индейцев, кроме военных и пастухов, не имел права ездить верхом. Все средства передвижения: лодки, каноэ, повозки принадлежали общине.
Браки заключались два раза в год на торжественной церемонии. Выбор жены или мужа контролировался патером. Если юноше или девушке кто-то приглянулся, это доводилось до сведения Педро де Агуадо, а потом от его имени сообщалось заинтересованной стороне. Однако, как я выяснил, патер не всегда считался с мнением влюблённых. Ибо я слышал о случае, когда несколько молодых пар совершили дерзкий побег из миссии. Только после долгих переговоров они вернулись обратно, и патер был вынужден признать заключенные между ними браки.
Детей в миссии много. Как только ребенок достигал такого возраста, когда он мог уже работать, его приводили в мастерские и определяли к ремеслу.
Францисканцы были очень обеспокоены тем, что население миссии не увеличивалось. Хоть и рождаемость была высока, но смертность всё-таки превышала её. И это несмотря на то, что в миссии был устроен госпиталь.
…В миссии я впервые попробовал напиток из йорбы. Йерба мате, на латыни звучит как – Ilex paraguariensis, вечнозеленое дерево или кустарник высотой до десяти-пятнадцати вар. Из листьев и стеблей этого растения изготавливают порошок, употребляемый для получения напитка.
Существует версия того, как мои соотечественники узнали о существовании йербы. Почти семьдесят лет назад конкистадоров познакомили с этим растением индейцы-гуарани. Крайне сомнительно предполагать, что первопроходцы смогли самостоятельно открыть целебные свойства этого растения. Особенно если учесть, что первые поселения и миссии были основаны вблизи реки Парагвай, а это сто льё от тех мест, где произрастало растение.
Гуарани научили конкистадоров приготавливать йербу, протаскивая листья сквозь пламя и, таким образом, слегка подвяливая их. Затем листья измельчали и заливали кипятком. Трудно представить, что европейцу вдруг могло прийти в голову обращаться с незнакомым растением подобным образом, да ещё употреблять в пищу.
Гуарани используют йорбу не только как напиток, дающий силу, но и применяют её в лечебных и магических целях.
В тех местностях, откуда происходит йерба, она известна под целым рядом различных имен. Гуарани дали йорбе название: трава бога Тупи. Они приготовляют напиток и наливают его в специальные сосуды, изготовленные из тыквы. Так напиток долго сохраняет свои целебные свойства.
Согласно представлениям гуарани, у йербы есть душа. Ведь когда-то Ка'а была единственной дочерью некоего человека Караи. Существует множество вариантов этого мифа. Но все их роднит рассказ о том, как девушка превратилась в растение. Один из мифов рассказал мне альгвазил-гуарани. Он гласит:
"Однажды некий почтенный старик постучался в дверь дома Караи, который в те времена был мужчиной, и попросил разрешения переночевать. Дочь Караи с радостью принялась ухаживать за гостем. Наутро, прощаясь, незнакомец признался Караи, кто он на самом деле. Старец признался, что он – посланник бога Тупи, и сказал:
– Тупи хочет отблагодарить за гостеприимство, что оказала твоя прекрасная и заботливая дочь. Он превратит её в кустарник, чтобы в будущем она не знала горя и не умерла, как обычные люди. Твоя дочь станет бессмертной…
Так и случилось. С тех пор девушку стали называть Ка'а – йерба мате. Много плохого и хорошего случилось за это время, но дочь Караи до сих пор жива. Ведь её срезают, а она вырастает заново, молодая и красивая как прежде. Йерба мате – это бессмертная душа гуарани. А гуарани – сущность земли, на которой растёт йорба".
(Однако мне, как просвещенному человеку трудно понять сию благодарность Тупи. Превратить человека в растение! И это награда за совершённое добро?! Отчего он не подарил девушке вечность другим способом? Трудно понять индейцев…)
Я записал и другую, более древнюю версию мифа, которую мне также рассказал альгвазил.
"Давным-давно по землям Парагвая прошел святой человек и пророк. В разных областях люди знают его под многими именами. В Парагвае он Паи Суме или Паи Чуме. Этого светловолосого человека, который пришел издалека, знают все гуарани. Для них он Паи Суме, Тхоме Марангату, Аваре Чуме Марангату. Он тот, кто научил индейские племена выращивать растения, охотиться, рыбачить, собирать плоды дикорастущих деревьев, ухаживать за животными и подарил индейцам кукурузу и маниок. Он-то и научил гуарани готовить йорбу…"
Я сразу же вспомнил лекции профессора Хосе де Акосты, которыми буквально заслушивался в колледже. Он рассказывал схоластикам свою версию о боге Паи Суме и его сыновьях Тупи и Тамандуаре.
Так вот, профессор считал, что Тамандуаре некоторое правил племенами чачапойя в Перу, затем те были повержены инками. Вождь Тамандуаре увёл свой народ из города, дабы сохранить независимость. Куда именно ушли чачапойцы доподлинно неизвестно, возможно, в дебри Амазонки, и создали там подобие Пайтити (провинции инков). Правда, профессор считал, что Тамандуаре повёл своих людей в Парагвай. Впрочем, я уже успел убедиться, что здешняя земля полна тайн, и затеряться среди сельвы древнему городу достаточно просто. Не удивлюсь, если обиталище Тамандуаре где-то рядом…
К тому же профессор считал, что чачапойцы владели секретом, если не вечной жизни, то уж точно долголетия. Акоста приводил пример идеограмм, срисованных им с неких золотых табличек, которые в бытность своей молодости привёз из Куско духовный коадъютор Диего де Торрес и передал их на изучение в университет Сан-Маркос. После снятия с копий с табличек, они, увы, были переплавлены в слитки и отправлены в Мадрид, где впоследствии стали украшениями королевской семьи, дублонами или реалами.
На табличках изображались сцены из повседневной жизни, в том числе рождение нового бога Тамандуаре. Старый бог производил на свет своего приемника прямо из себя (тот вылезал изо рта). Все идеограммы сопровождались интереснейшими комментариями профессора. В ту пору я мечтал отправиться в Парагвай (и вот по воле судьбы я здесь) и найти божественный город. Интересно, какие тайны он хранит? Неужели его жителям несколько сотен лет? А, сели чачапойцы и, правда, владели древними знаниями? Их можно применить на практике, используя достижения современной медицины. Тогда люди будут жить хотя бы до семидесяти-восьмидесяти лет и не умирать в молодости.
…Если подвести черту посещения миссии Сан-Хавьер, то с уверенностью можно сказать, что её организация и порядок произвели впечатление как на нашего духовного коадъютора, так и на всех братьев в целом. Во многом они напомнили мне Япейю, увы, но наше пребывание в этой редукции было кратковременным. Мне трудно это объяснить, возможно, Диего де Торресу, не всё понравилось из начинаний провинциала де Ривертеса.
Надо признаться меня тоже смутили некоторые факты, например, излишне фривольное оформление внутреннего убранства церкви, а также теснота и грязь, царившие в хижинах тамошних гуарани.
Думаю, нам следует учесть все эти недостатки и постараться избежать их впоследствии. Впрочем, подвергать критике чужые действия всегда проще, нежели делать что-то самому.
* * *
Через несколько дней иезуиты погрузились на корабль и отправились в Энкарнасьон. Они проделали тот же путь, что и ранее, вплоть до слияния рек Парагвай и Параны, где располагалась редукция Япейю.
Де Торрес не пожелал ещё раз увидеться с Альфонсо де Ривертесом и потому корабль безостановочно проследовал мимо земель, принадлежавших редукции. Через пять дней, как и предрекал эмиссар, они достигли Энкарнасьона.
Глава 7
Капитан Мендоса охотился на гуарани в пятнадцати льё от Энкарнасьона. С тех пор, как недалеко от крепости обосновались августинцы, основав две миссии, где находили убежище местные индейцы, отлавливать их становилось всё труднее.
Мендосе и его matones приходилось уходить всё дальше от крепости, кстати, вверенной капитану на попечение самим эмиссаром, углубляясь в непроходимую сельву.
Охота выдалась удачной. Matones захватили сотню крепких молодых гуарани, которых Мендоса намеревался продать бандейрантам, что приходили на территорию Парагвая со стороны Аргентины или Бразилии.
Территории вокруг Энкарнасьона принадлежали испанской короне, и, следовательно, гуарани, особенно те, что приняли христианство, считались подданными Его величества Филиппа III.
На официальных бумагах это так и выглядело. Однако, в реальности…
Минуло почти пять лет, как Риккардо Мендоса стал комендантом Энкарнасьона. Места были глухие, влажная сельва подступала прямо к стенам крепости.
Молодой, алчный до денег и власти бывший наёмник, решил во чтобы то ни стало закрепиться на новой должности, ибо в Испанию вернуться он не мог – над ним тяготело обвинение в убийстве альгвазила Аликанте.
Когда двадцати пятилетний Риккардо предстал перед Сапатегой в sala de audiencia, эмиссар сразу же понял: бывший наёмник именно тот человек, который ему нужен. Он не побоится ни трудностей, ни диких зверей, ни индейцев… ни дона Алонзо дель Гарсия, имевшего асьенду недалеко от Энкарнасьона.
Однако эмиссар счёл нужным предупредить новоявленного коменданта:
– В пяти лигах от города расположена асьенда El Paraiso, хозяином коей является дон Алонзо дель Гарсия. Хочу предостеречь вас, Мендоса…
Тот напрягся.
– Говорите, дон Карлос, прошу вас!
Эмиссар цепким взором впился в капитана и, выдержав надлежащую паузу, продолжил:
– С доном Гарсия меня связывает давняя дружба. Мы прибыли в этот дикий край много лет назад… С тех пор много чего случилось… Например, погиб прежний комендант Энкарнасьона. До меня дошли слухи, что он был не слишком вежлив с тамошним энкомендеро.
Мендоса понимающе кивнул.
– По прибытии в Энкарнасьон и вступлении в должность, я тотчас найду время, дабы нанести визит вежливости дону Гарсия. – Заверил он.
– К тому же, – продолжил эмиссар, – не стоит вмешиваться в дела El Paraiso…
Мендоса тотчас же смекнул: дон Гарсия считает себя хозяином не только асьенды, но всей прилегающей округи.
"М-да… Придётся нелегко… – подумал кабальеро. – Значит, приложу все усилия, дабы расположить к себе энкомендеро…"
После разговора с эмиссаром, Риккардо Мендоса отправился в Энкарнасьон.
Крепость оказалась небольшой, но вполне пригодной для жизни. Новый комендант быстро освоился. В его обязанности входило: поддержание порядка в крепости и в сторожевых фортах, обеспечение провиантом солдат и своевременная выплата им жалованья. Иначе они разбегутся, и южные рубежи Парагвая останутся без охраны, чем не преминут воспользоваться бандейранты и давние недруги португальцы.
Мендоса, как и обещал эмиссару, отправился с визитом вежливости к здешнему энкомендеро дону Гарсия. Перед взором капитана предстала асьенда, окружённая высокой каменной стеной, за которой виднелись сторожевые вышки.
Ворота El Paraiso отворились, визитёр проследовал во внутренний двор. К нему тотчас подошёл конюший и взял лошадь под уздцы. Затем коменданта окружили трое guardaespaldas – здоровенные креолы, облачённые на испанский манер в колеты просторного покроя и облегающие кожаные штаны, судя по их потёртому виду, они много времени поводили в седле. Каждый из телохранителей был вооружён эспадой и дагой с длинным клинком.
– Я – новый комендант крепости, – отрекомендовался Мендоса.
Креолы многозначительно переглянулись, вероятно, воспоминания о смерти прежнего коменданта были ещё свежи в их памяти.
Риккардо невольно подумал: "А уж не эти ли мордовороты прикончили моего предшественника?.."
Те же, словно прочитав мысли гостя, осклабились, обнажив белоснежные зубы.
– Покойный комендант не проявлял должного уважения к нашему господину, – пояснил один из креолов.
– Я намереваюсь наладить с доном Гарсия тесные дружеские отношения, – заверил гость.
Креолы удовлетворённо кивнули.
…Мендоса миновал внутренний двор с хозяйственными постройками, затем небольшой палисадник из местных экзотических растений. Перед ним открылся прекрасный вид на патио. Площадь патио была вымощена терракотовой плиткой, в центре располагался небольшой бассейн, окружённый благоухающими клумбами, между которыми виднелись декоративные вазы, наполненные фруктами. Чуть подать под балдахином стояли лежаки. На одном из них расположился хозяин, облачённый в белоснежную рубашку и свободного кроя штаны. Рядом с ним сидели два чёрных мастиффа, стоившие целого состояния.
Напротив балдахина возвышались арки, увитые виноградными лозами для создания дополнительной тени. Под одной из них стояла нарядная девочка лет десяти, прелестное nino numado, наслаждаясь пением птиц, сидевших в многочисленных клетках. Вокруг неё важно прохаживались ручные фазаны и цесарки.
Позади патио возвышался двухэтажный каменный дом, увитый плющом; к нему прилегала просторная крытая галерея.
У Мендосы невольно возникло ощущение покоя, уюта, романтизма и защищённости от угроз внешнего мира… На миг ему показалось, что он не покидал милой сердцу Испании и по воле судьбы не был заброшен в богом забытые земли, кишевшие дикарями.
Телохранители доложили о прибытии гостя. Дон Гарсия проявил к нему нескрываемый интерес. Вероятно, он был заинтересован в поддержании взаимовыгодных отношений с представителем власти.
Из-за арки появилась креолка-кормилица и увела девочку в дом, видя, что к хозяину прибыл гость. Когда милое дитя проходило мимо коменданта, тот невольно подумал, что лет через пять из неё вырастет красавица и все здешние энкомендеро (а их было не так много) будут сватать за неё своих сыновей. Но вряд ли дон Гарсия снизойдёт до их предложений…