…Что ж решил я, значит, так тому и быть: Всё во славу ордена! И я узнаю тайну Килиан. Хотя в душе у меня зародились серьёзные сомнения. Мне казалось, что Богиня Луны просто выжившая из ума старуха, считавшая, что её отец – Верховный бог Нгемапун, а брат – Бог звёзд Ванглен. Да мало ли безумцев, которые считают себя детьми королей?!
Воспитание и образ жизни, несомненно, наложили свой отпечаток: старуха считала, что её посещают видения. Хотя, может быть, и правда посещают. Я уже не раз сталкивался с этим явлением на земле Нового Света. Иногда мне казалось, что предвидение и прорицание здесь, словно заразная болезнь прилипает ко всем подряд. А индейцы, хоть и начали поклоняться Христу и Божьей матери, не перестают прорицать даже во сне. Ибо от самой земли, что исходил я ногами за двадцать шесть лет, нисходит невидимая магия, которая окутывает всякого, кто на неё ступает.
…Несколько дней провёл я в бездействии, наблюдая за жизнью мапуче. Мне довелось ещё раз переговорить с вождём и дать обещание, что я, пребывая в ожидании пока Килин не призовёт меня в храм, не стану докучать его людям своими проповедями. Я с тяжестью на сердце дал такое обещание Гуалемо. И стал просто наблюдателем. Тем не менее, я не забывал пополнять свой дневник свежими записями.
* * *
Мапуче любили устраивать пышные пиры. Обычно их приурочивали к празднествам, важным религиозным обрядам или Совету племён – айльяреуэ. Такие пиры могли продолжаться целыми днями и за их время съедались почти все запасы провизии. После чего индейцы были вынуждены питаться поджаренной мукой, разбавленной в воде, вплоть до следующего урожая. Правда, охотники исправно приносили дичь, добытую в окрестных горах и долине.
Я не раз наблюдал, как едят семьи мапуче. Сначала пищу вкушают мужчины, сидя на грубых пнях, застеленных шкурами (что-то вроде табуретов). После того, как они насытятся, к трапезе преступают женщины и многочисленные дети.
За столом, когда собирались мужчины всегда присутствовал нгенпин – человек, владеющий словом, иначе говоря, оратор. Он выступал с длинными яркими речами.
Часто мапуче собирались подле ритуальных столбов на площади и тогда вьюпифе, сказитель, развлекал индейцев легендами, историями из жизни воинов.
Более всего меня поразила чистоплотность мапуче, ибо они принимали ежедневную ванну. Считалось, что травяная ванна укрепляет здоровье и отгоняет злых духов-кальку.
Я и мой друг Мартин имели удовольствие принимать участие в сих водных процедурах. Нам выделили специальную бадью и прислужницу, которая помогла бы нам помыться. Однако мы постеснялись раздеваться при женщине, но она, казалось, не поняла нашего смущения, покуда я не сказал ей об этом. Индеанка же прыснула от смеха, заметив, что принятие ванны мужчинами и женщинами вместе у них в порядке вещей. Но всё-таки мы с Мартином решили искупаться чисто в мужской компании, мотивируя это тем, что наш монашеский сан не позволяет вольностей по отношению к женщинам.
Наше объяснение вполне устроило индеанку, и она оставила нас с Мартином, мы же в свою очередь поспешили насладиться купанием.
…Казалось, вождь и ульмены о нас забыли. Я и Мартин жили на окраине селения, приспосабливаясь к местным обычаям. Только дети проявляли к нам повышенный интерес. Мартин охотно рассказывал им на языке кечуа всякие истории. Ребятишки прониклись к моему другу безмерным уважением, ходили за ним по пятам, засыпая вопросами. Мартин терпеливо отвечал, вызывая у них неподдельный восторг. Я даже уверовал, что из Мартина получился бы прекрасный учитель.
Примерно через месяц нашего пребывания в селении мапуче, возобновился военный конфликт с моими соотечественниками. Вождь Гуалемо призвал меня в свой дом и громогласно заявил:
– Наше племя вступает на тропу войны. Перед тобой стоит выбор: остаться в селении или покинуть его.
Шаман-мачи, стоявший подле вождя, имевший огромный авторитет в селении, сказал:
– Если ты уйдёшь, то никогда не увидишь Килиан…
Я перевёл взор на шамана. Его облачение, длинный просторный балахон, увешенный амулетами, безошибочно выдавал род занятий. Седые всклокоченные волосы украшали цветные нити с прикреплёнными к ним небольшими речными ракушками, в руках он сжимал деревянный посох, также увешанный различной мишурой. Лицо шамана, прорезанное многочисленными морщинами, показалось мне отталкивающим, неестественно длинный нос, свисавший до верхней губы, вызывал отвращение…
– Я остаюсь, – коротко ответил я. Вождь, удовлетворённый моим ответом, позволил мне удалиться.
Затем я узнал, что в доме Гуалемо состоялся бутанмапу, военный совет племён. Представители почти сорока небольших племён мапуче прибыли в селение, избрали единого вождя-токи, которому предстояло повести объединённые силы в бой.
Почти сорок лет назад Испания начала колонизацию здешних земель. В те времена мапуче не были искусными воинами, если не считать межклановые распри и стычки с соседними племенами из-за женщин, потоптанных посевов или якобы наведённой порчи.
Приход конкистадоров вынудил мапуче объединиться. Вожди поняли: они могут выстоять только сообща. И вот, я – испанец, монах-иезуит, нахожусь фактически на независимой земле мапуче, несмотря на то, что на всей территории Перу, Боливии, Парагвая и Аргентины уже установилась власть испанской короны.
Я, разумеется, не присутствовал на военном совете мапуче, но краем уха слышал, что они придумали некую хитрость против испанцев. Сгорая от любопытства и мучаясь угрызениями совести, ведь мапуче предстоит сражение с моими соотечественниками (и не известно, как оно закончиться), я бесцельно слонялся по деревне в качестве стороннего наблюдателя.
Никто не обращал на меня внимания, все были заняты военными приготовлениями … даже дети. Они перестали докучать Мартину, и тот вздохнул с облегчением.
Каждый воин вооружался и кормился сам. Перед выступлением воины-мапуче долго постились и воздерживались от связей с женщинами. С собой воин брал мешочек с сушеным мясом. На похлебке из этого мяса с водой он мог без труда прожить до тех пор, пока не получал возможность кормиться грабежом. Неотягощенные поклажей, воины могли двигаться быстро, как в атаке, так и в отступлении.
До испанского вторжения мапуче не знали ни лошадей, ни металлов. Они мастерили оружие из дерева, камня или тростника. Каждый воин делал для себя оружие и учился владеть им с детства.
Традиционное оружие мапуче включало: луки, палицы, пики, дротики, пращи.
Луки (небольшие и слабые) с тетивой из жил животных. Стрелы изготавливались из бамбука-колтгуэ и снабжались каменными или костяными наконечниками. Иногда наконечники стрел смазывали ядом.
Палицы, лонко куилл, индейцы делали из тяжелого и прочного, как железо, дерева-лума. Ударом такого оружия можно было свалить человека в латах или боевую лошадь.
Пики мастерили из орешника-килья, с наконечником, подобным стрелам. Их применяли, дабы остановить кавалерию. Также индейцы имели на вооружение дротики, схожие с пиками, только несколько короче и применялись в ближнем бою. Пращи сплетались из древесных волокон. Применялись для защиты укреплений и, иногда, просто в рассыпном строю. Некоторые воины привязывали к концам своих пик веревочные петли, лассо, при помощи которых стаскивали всадников с лошадей.
Позже мапуче обзавелись новым оружием, захваченным у испанцев: алебардами, топорами, боевыми молотами, мечами и аркебузами-трабукос. Индейцы облачались в доспехи, подобные рыцарским, изготовленные из прочной двухслойной дублёной кожи. Стрела в таких доспехах просто "увязала", а острым меч мог разрубить с трудом.
Словом, сами того не желая, мы испанцы, принесли мапуче военный прогресс.
Из рассказов конкистадоров и братьев-монахов я кое-что знал о военной тактике мапуче, отточенной веками межклановых войн. Это было внезапное нападение-малон из засады несколькими небольшими отрядами. Однако часто по принципу малона собирали большие армии, которые атаковали из леса, из-за холмов или обрушивались на неприятельский лагерь ночью. Для малона индейцы-мапуче не вели тщательных приготовлений, иногда пренебрегая элементарной разведкой для выяснения численности и планов врага. Однако в руках полководца такого, как Гуалемо, даже такая нехитрая тактика могла дать блестящие результаты.
"Честные" сражения обычно происходили тогда, когда индейцы обнаруживали себя раньше времени или уверовали в свои силы, особенно когда мапуче научились создавать пехотные отряды, способные открыто противостоять испанской коннице.
В таком случае они выставляли заградительный отряд, вооружённый длинными копьями. Индейцы, плотно сдвигая ряды, втыкали копья в землю, тем самым не позволяя испанской коннице подвигаться вперёд.
Полководцы-токи старались оставлять засадные полки, чтобы бить во фланги и в тыл противнику или отрезать ему путь к отступлению. В последнем случае иногда сооружались завалы и засеки, чтобы перекрыть путь испанской кавалерии.
Часто мапуче высылали маленький летучий отряд с задачей заманить неприятеля в неудобное для обороны место, где его атаковали главные силы индейцев.
Иногда мапуче находили ценного союзника в лице кого-нибудь из замиренных индейцев, которых испанцы использовали как носильщиков или во вспомогательных частях, вооружая их луками и палицами. Они сообщали мапуче о планах испанцев, а то и прямо переходили на сторону "братьев по крови". Правда, бывали и обратные случаи, когда замиренные индейцы сохраняли верность испанцам до конца, и без колебаний отдавали жизни в сражении.
Я некогда читал, как конкистадор Педро Вальдивия описывал сражения арауканов-мапуче с испанским войском. Постараюсь воспроизвести его по памяти:
"…На поле битвы арауканы выходят стройными рядами, около ста человек в каждом. Свои полки они ставят вперемешку – полк лучников с флангов защищают два полка пикинеров. Пикинеры наступают тесным строем, плечом к плечу…"
Педро Вальдивия отмечал, что мапуче к югу от реки Мауле сражались иначе, чем их северные родичи, пикуэнче или промауке. В первых битвах с индейцами испанские уланы-лансеро без особого труда побеждали большие армии, однако испанской пехоте приходилось нелегко. Оружие арауканов практически не отличалось от оружия инков и других северных племен, которые сражались короткими копьями, дротиками и пращами. Правда, у здешних лучников были еще большие палицы.
Первую экспедицию Вальдивии, организованную в долину реки Мауле, ночью атаковала армия численностью в семь-восемь тысяч мапуче. Бой шёл около двух часов. Вальдивия описал индейцев так: "Они дрались яростно, держась друг друга, как германцы".
Германцы – это, по всей видимости, ландскнехты, с которыми Вальдивия познакомился, воюя в Италии. Однако через два часа индейцы дрогнули; они понесли большие потери, включая своего предводителя-токи. У испанцев были убиты две лошади, а шесть лошадей и шесть человек, закованных в броню, ранены. Поскольку в предыдущих боях с индейцами испанцы редко несли потери, это сражение запомнилось Вальдивии.
Через несколько лет Вальдивия вернулся, чтобы завоевать эту область. На сей раз его атаковали двадцать тысяч мапуче, которые, как и в прошлый раз, ночью обрушились на испанский лагерь. Индейцы атаковали в лоб, так как конкистадоры заняли позицию между двумя озерами. Бой растянулся на три часа. Сто лансеро, испанских конников, во главе с самим Вальдивией несколько раз пытались вклиниться в ряды индейцев, но испанские лошади всякий раз поворачивали прочь. Шестьдесят лошадей были ранены стрелами, палицами и копьями, несмотря на то, что их защищала броня. Наконец, Вальдивия приказал лансеро спешиться и идти в атаку вместе с пехотой. Только так испанцы смогли опрокинуть индейское войско.
Через месяц Вальдивия построил форт из толстых бревен с глубоким рвом там, где теперь расположен форт Консепсьон. Но вскоре мапуче атаковали форт силами в сорок тысяч воинов, с четырех сторон. Вальдивия описывал это так: "Они бросились на нас со всей отвагой, четырьмя дивизиями… в лучших одеждах из кожи ламы и тюленьих шкур, раскрашенных в яркие цвета. Некоторые были закутаны в шкуру целиком; голова зверя, украшенная перьями, служила шапкой и была похожа на тиару священника. Даже самый острый топор не мог пробить ее. У многих были луки со стрелами и копья, дубины и палки; пращей не видел ни у кого".
Индейцы научились противостоять кавалерии, упирая свои пики в землю, как это делали настоящие ландскнехты. И таким образом они могли остановить кавалерийскую атаку, выстроившись в подобие фаланги. Но такой строй оказывался уязвимым при атаке с фланга или тыла, а также при ударе пеших испанских мечников.
Действиям испанской кавалерии индейцы противопоставляли внезапные ночные атаки, засады и использование полевых укреплений. Легендарный Лаутаро, бесстрашный вождь арауканов, изматывал вражеских всадников, заставляя их совершать долгие переходы по жаре и заманивая их на благоприятную для себя местность. Он также разработал тактику атак волнами, когда воины на переднем крае уставали, их сменяла следующая волна. Под её прикрытием воины первой волны отступали в тыл, отдыхали, перегруппировывались и вступали в бой, когда подходила их очередь.
Мапуче-арауканы выстраивались в чёткие, стройные боевые порядки, намунто кона.
Кланы индейцев подражали испанской терции: выстраивалось каре из восьмисот или тысячи пикинеров и "рукава" на флангах из четырёхсот воинов с луками и палицами в каждом. Этот строй с фронта и флангов прикрывали застрельщики…
Испанская корона продолжала расширять свои владения на юге. Педро Вальдивия возглавил строительство города Валдавия. Под руководством предводителя Лаутаро мапуче оказывали ожесточённое сопротивление. Они разбили испанцев при форте Тукапель и пленили Педро де Вальдивия.
Индейцы заставили конкистадора выпить жидкое золото, металл, столь почитаемый колонизаторами. (Неслыханная жестокость… Хотя мои соотечественники поступают с местным населением более безжалостно).
Через несколько лет погиб и бесстрашный Лаутаро.
* * *
…Мужчины-мапуче покинули селение, отправившись сражаться с испанцами. Внезапно я ощутил острое желание последовать их примеру, но вняв увещеваниям Мартина, остался. Меня тяготили мысли, если индейцы вернуться с победой и пленниками, как мне следует вести себя? Что я должен делать? Сохранять видимое спокойствие? Радоваться ли вместе с индейцами? – что совершенно не возможно и претит моим взглядам. Или, поборов страх, божьим словом поддержать пленников?
Воины-мапуче отсутствовали примерно неделю. Всё это время я и Мартин истово молились, дабы Господь сохранил жизни испанским солдатам… Но, увы, Всевышний оказался глух к нашим увещеваниям. Мапуче вернулись с победой и пленниками, селение огласил звук ритуальных барабанов.
Я тотчас отправился к вождю Гуалемо, дабы вымолить у него снисхождения для своих соотечественников. Он рассмеялся и с вызовом сказал мне:
– Вы, испанцы, пришли на мою землю с огнём и мечом. Вы хотите сделать из нас рабов! Вы считаете нас за диких животных! И я должен помиловать захватчиков?! А кто вернет семьям мапуче их отцов и сыновей? Неужто твой Бог?
Я не знал, что ответить… Моё красноречие отчего-то иссякло.
– Тогда хотя бы позвольте семьям пленников выкупить их…
– Я так и сделаю. – Ответил вождь. – Некоторых пленников я верну их семьям за солидный выкуп, а некоторым из них суждено принять участие в ритуале…
В тот момент я ещё не знал: о каком ритуале идёт речь.
Мапуче не были людоедами, но знали обычай-прокулон, когда знатного пленника убивали ударом дубины, а его сердце воины вырезали и съедали, чтобы храбрость казненного перешла к ним.
По слухам, индейцы иногда отрезали у еще живой жертвы острыми раковинами конечности, жарили их и съедали её или делали из костей ног флейты. Мапуче также собирали головы убитых врагов, которые вывешивали на священном коричном дереве или посылали в дар другим кланам, чтобы привлечь их на свою сторону.
Всё это мне рассказал Лойхо, сын вождя. Я даже подумать не мог, что смогу стать свидетелем этого страшного ритуала.
Рассказ о том, как индейцы-мапуче готовились к ритуалу-прокулон
Шаман-мачи считался у мапуче посредником между миром людей и богами, живущими в Вену Мапу, Небесной стране. На самом верху Небесной страны обитал Нгемапун, Бог грома. Он же приходился отцом Килиан, Богине Луны и Ванглену, Богу звёзд. Все они, согласно древнему сказанию, в числе тринадцати небесных странников спустились на землю, дабы принести людям благодать. А ещё у мапуче существует целый пантеон злых Демонов, которые совращают людей, отбирают у них душу, дабы та не попала в Вену Мапу и не воссоединилась с душами своих предков. Их возглавляет Нагмапу, Бог загробного мира.
И вот настал день, назначенный шаманом для ритуала, именуемого прокулон.
… Ранним утром, едва забрезжил рассвет меня и Мартина разбудил ритмичный барабанный бой. Мы умылись, совершили утреннюю молитву и поспешили на площадь, дабы понять, в чём дело.
Женщины, помощницы шамана, уже вовсю хлопотавшие на площади, сказали нам, что сегодня состоится прокулон. Я слышал об этом обычае ранее, но не мог до сегодняшнего дня поверить, что вождь Гуалемо согласится на его проведение. Почему-то у меня сложилось мнение, что локо отпустит пленников за выкуп. Но видимо я жестоко ошибся…
Я воззрился на Мартина. Тот пребывал в смятении, понимая, что сегодня должна произойти жестокость, по сравнению с которой сражение на поле боя – истинное благородство.
Не раздумывая, я поспешил в дом вождя, но мне преградили путь двое индейцев и оттеснили прочь. Я понял, что разговор с Гуалемо не состоятся и вряд ли он изменит своё решение. Тогда я устремился к шаману.
– Прошу тебя, мачи, позволь мне навестить пленников и отпустить им грехи по нашим обычаям.
Шаман впился в меня немигающим взором. Мне стало не по себе…
– Я уважаю чужую религию, – наконец ответил он. – Но и ты должен уважать и нашу… Иначе окажешься вместе со своим другом на нгильятуэ.
Шаман кивнул на высокий помост, возводимый на площади и являющийся неотъемлемой частью ритуала.
В этот момент мне хотелось возопить: люди опомнитесь! Что вы делаете?! Бог создал нас равными… Но я сдержался, ибо понимал, как испанец я не имею права говорить о равенстве.
– Прикажи своим людям проводить меня к пленникам.
Шаман кивнул и отдал короткий приказ. Два индейца, вооружённые топорами, подошли ко мне и Мартину. Мы, молча, последовали за ними.
На окраине селения был вырыт специальный подвал для содержания пленников, который неусыпно охранялся. Индейцы, вооружённые топорами, приблизились к своим собратьям и передали им приказ шамана. Те, не выказывая ни малейшего удивления, распахнули перед нами тяжёлую дверь, ведущую в глубокое подземелье.