Все случилось, когда она вернулась к нему, замерзшая, но с ясной головой. Он сидел под деревом, подогнув колени и уронив голову на руки: усталый, несчастный, с печально опущенными плечами. При виде По у нее перехватило дыхание от нежности. А когда он поднял глаза и посмотрел на нее, она увидела то, чего раньше никогда не видела, и ахнула.
Его глаза были прекрасны. Прекрасно было его лицо, плечи, ладони. Руки, лежащие на коленях, грудь, которая замерла, не поднимаясь и не опускаясь, - он смотрел на нее, не дыша. Друг. Как же она раньше не замечала? Почему раньше не видела? Она была слепа. И тогда глаза ей застлали слезы, потому что она всего этого не хотела. Она не просила о том, чтобы в ее жизни появился этот невероятно прекрасный человек, и в глазах его светилась надежда, которой она тоже не хотела.
По встал, и ее колени задрожали, Катса оперлась рукой на лошадь, чтобы не упасть.
- Мне это не нужно, - сказала она.
- Катса. Я тоже не знал, что так выйдет.
Она схватилась за край седла, чтобы не сесть на землю прямо между ног лошади.
- Ты… ты уже не в первый раз полностью меняешь мои планы, - сказал По, и она, вскрикнув, опустилась на колени, но яростно вскочила, прежде чем он успел подойти к ней, чтобы помочь, дотронуться.
- Садись на коня, - приказала она, - сейчас же. Выезжаем.
Она вскочила в седло и поскакала, даже не посмотрев, скачет ли он следом. Пока они ехали, Катса позволяла себе думать только об одном, снова и снова "Мне не нужен муж. Мне не нужен муж", - ритмично вторило стуку копыт. И если он это чувствовал, что ж, так даже лучше.
Когда они остановились на ночь, она не обмолвилась с ним ни словом, но нельзя было притворяться, что его не существует. Не глядя, она чувствовала каждое движение По, чувствовала, как эти глаза наблюдают за ней сквозь разожженное им пламя. Так было каждый вечер, и так будет дальше. Он будет сидеть поодаль, мерцая в свете костра, а она не сможет смотреть на него, потому что не сумеет выдержать сияния его красоты.
- Пожалуйста, Катса, - сказал он наконец. - Хотя бы поговори со мной.
Она резко обернулась.
- О чем тут говорить? Ты знаешь, что я чувствую и что об этом думаю.
- А что чувствую я? Это для тебя совсем неважно?
Он говорил так тихо, так неожиданно тихо, что при всей своей злости Катса устыдилась и села напротив.
- По. Прости. Конечно, это важно. Расскажи, что ты чувствуешь.
Внезапно он растерялся, словно не зная, что сказать. Опустив взгляд на колени, потеребил кольца, потом вздохнул и потер лоб. А когда снова поднял голову, казалось, что его глаза словно обнажены, что сквозь них прорывается сияние его души, и Катса поняла, что он собирается сказать.
- Я знаю, что ты этого не хочешь, Катса. Но ничего не могу поделать. В то самое мгновение, как ты ворвалась в мою жизнь, я пропал. Я боюсь говорить о своих желаниях, в страхе, что ты… ох, не знаю, бросишь меня в костер. Или, что более вероятно, откажешь. Или, что хуже всего, отвернешься от меня, - сказал По прерывающимся голосом, то и дело отводя глаза и пряча лицо в ладонях. - Я люблю тебя, - продолжал он. - Я даже не подозревал, что кто-то может стать мне так дорог. Ну вот, теперь я заставил тебя плакать. Больше не скажу ни слова.
Из ее глаз лились слезы, но причиной были не слова По, а факт, который Катса отказывалась признать, сидя перед ним. Она встала.
- Мне нужно уйти.
Он вскочил на ноги.
- Нет, Катса, пожалуйста.
- Я буду недалеко, По. Мне просто нужно привести в порядок мысли так, чтобы ты их не слышал.
- Мне страшно, что ты уйдешь и не вернешься.
- По. - Это, по крайней мере, она могла сказать наверняка. - Я вернусь.
Мгновение он молча смотрел на нее.
- Знаю, сейчас ты в этом уверена. Но вдруг ты уйдешь подумать и решишь, что единственный выход - оставить меня.
- Не решу.
- Я не уверен.
- И не можешь быть уверен, - кивнула Катса. - Но мне нужно побыть наедине с собой, и, поскольку я отказываюсь тебя бить, тебе придется отпустить меня. А когда уйду, придется просто мне довериться, как сделал бы любой другой человек, не наделенный твоим Даром. Как я всегда доверяюсь тебе.
По снова посмотрел на нее этими беззащитными печальными глазами, вздохнул и опустился на землю.
- Чтобы остаться наедине со своими мыслями, - проговорил он, - тебе придется идти не меньше десяти минут.
Десять минут - она даже не подозревала, что его Дар видит так далеко. Но об этом придется подумать как-нибудь в другой раз. Скрываясь за деревьями, Катса чувствовала его взгляд у себя на спине. Она ощупью продвигалась вперед в поисках темноты, отдаленности и уединения.
Оказавшись в одиночестве, Катса села на пень посреди лесной чащи и разрыдалась. Она плакала так, словно ей разбили сердце, и удивлялась, откуда, когда двое любят друг друга, может взяться вдребезги разбитое сердце.
Нельзя было любить По, и это было ясно. Ведь она никогда не станет его женой. Нельзя было вырываться из когтей Ранды, только чтобы снова отдать себя… принадлежать кому-то, подчиняться ему, делать его центром своей вселенной. Не важно, как сильно она его любит.
Во тьме сандерского леса Катса осознала три истины. Она любит По. Она хочет По. И она никогда не согласится принадлежать никому, кроме себя самой.
Через некоторое время она двинулась обратно к лагерю. Она так ничего и не решила, и спать ей не хотелось. Но она знала, что По не уснет, пока ее нет, а ему нужно было набраться сил.
Он не спал, а, лежа на спине, глядел на полумесяц. Катса подошла, села рядом, и По, ничего не говоря, ласково посмотрел на нее. Глядя ему в глаза, она открыла свои мысли, чтобы показать, что чувствует, чего желает и чего не может сделать. Он сел и долго смотрел ей в лицо.
- Ты ведь понимаешь, я бы не ждал, что ты изменишься, если бы мы поженились, - сказал он наконец.
- Наш брак изменил бы меня, - ответила она.
Он посмотрел ей в глаза.
- Да. Я понимаю.
В огонь упала ветка. Никто долго не говорил ни слова.
- Мне кажется, то, что мы не можем пожениться, не значит, что мы не должны быть вместе, - нерешительно начал По.
- В каком смысле?
На мгновение он опустил голову, а потом снова поднял на нее глаза.
- Мне все равно, кем я буду для тебя, я - твой, - сказал он так просто, что Катса даже не почувствовала смущения. Она посмотрела ему в лицо.
- И что из этого выйдет?
- Не знаю. Но я тебе доверяю.
Катса заглянула в его глаза.
Он отдавал ей себя. Доверял ей. И она так же доверяла ему.
Она не раздумывала о таком варианте, пока рыдала в одиночестве в лесной чаще. Ей даже в голову это не пришло. А теперь его предложение висело в воздухе перед ней и ждало, что она протянет руку и примет его. И то, что уже стало простым, ясным и успело разбить ей сердце, вдруг снова оказалось запутанным и сложным. Но и окрашенным надеждой.
Возможно ли стать его любовницей и по-прежнему принадлежать самой себе?
Вот в чем был вопрос, и ответа Катса не знала.
- Мне нужно подумать, - сказала она.
- Думай здесь, - попросил он, - пожалуйста. Я так устал, Катса. Я сразу усну.
- Хорошо, - кивнула она. - Я останусь.
Потянувшись, он смахнул слезу у нее со щеки.
Прикосновение кончиков его пальцев отозвалось где-то у основания позвоночника, и Катса попыталась побороть это ощущение, скрыть его от По. Он лег, а она встала и направилась к дереву, до которого не доставал свет костра. Катса опустилась на землю, прислонившись к стволу, и, не отрывая взгляда от очертаний тела По, стала ждать, когда он уснет.
Глава двадцатая
Думая о возможности таких отношений, Катса чувствовала себя так, словно только что нашла на теле незамеченную до того конечность - еще одну руку или ногу. Ощущения были незнакомые, и она исследовала их, как делала бы это с обнаруженным случайно лишним пальцем.
Ее замешательство несколько облегчало то, что любовником будет По. Представляя себе По и не останавливаясь на слове "любовник", Катса настолько освоилась с этой идеей, что даже решилась задуматься о том, каково будет лежать в его постели, но не быть его женой. На размышлении потребовалось больше одной ночи. Они, как прежде, ехали по сандерским лесам и, как прежде, болтали, отдыхали и разбивали лагерь. Вот только молчание стало чуть более напряженным, чем до того, да еще Катса порой срывалась с места, чтобы остаться наедине с собой и поразмыслить в одиночестве. Они прекратили тренировки, потому что Катсу смущали его прикосновения. А По не давил на нее, не навязывал ничего, даже разговора, даже своего взгляда.
Путники двигались так быстро, как только позволяла дорога, но чем дальше, тем все больше она походила в лучшем случае на тропинку, вьющуюся по заросшим оврагам и меж таких огромных деревьев, каких Катса не видела никогда в жизни. Стволы этих деревьев были шириной с корпус лошади, а ветви стонали высоко над головой. Иногда приходилось низко пригибаться, чтобы не запутаться в густых зарослях виноградных лоз, свисающих с ветвей. Чем дальше они продвигались на восток, тем круче дорога шла в гору и тем гуще лес оплетала сеть ручьев и потоков.
По крайней мере, местность давала По возможность немного отвлечься и развеяться. Он постоянно вертел головой во все стороны, широко раскрыв глаза.
- Какой глухой, какой нетронутый этот лес. Ты когда-нибудь видела такое? Он прекрасен.
Прекрасен и полон зверей, которые как раз отъедаются на зиму. Здесь легко было охотиться и найти убежище. Все бы хорошо, но Катса почти физически ощущала, что лошади продвигаются так же медленно, как ее раздумья.
- Мне кажется, пешком мы бы шли быстрее, - заметила она однажды.
- Когда придется оставить лошадей, тебе еще будет их очень недоставать.
- И когда это произойдет?
- Судя по карте, примерно через десять дней пути.
- Лучше бы я шла пешком.
- Ты никогда не устаешь, - сказал По. - Признайся.
- Устаю, если долго не сплю. Или если несу что-нибудь очень тяжелое. Я устала, пока поднимала твоего дедушку по лестнице.
Он уставился на нее, вскинув брови.
- Ты поднимала моего дедушку по лестнице?
- Да, в замок Ранды.
- Проведя перед этим сутки в седле?
- Да.
Он рассмеялся, хотя она не видела в этом ничего смешного.
- Мне пришлось, По. Иначе бы все пошло прахом.
- Он весит вполовину больше, чем ты.
- Вот я и устала, пока несла его наверх. Тебе было бы легче.
- Я крупнее дедушки, Катса, и сильнее. И даже я бы устал, если бы перед этим провел ночь в седле.
- Мне пришлось. Выбора не было.
- Твой Дар куда больше, чем просто Дар убивать, - уверенно сказал По.
Она не ответила и после минутного раздумья забыла об этом. Ей снова вспомнился насущный вопрос - как иначе, ведь По все время ехал рядом.
В чем разница между мужем и любовником?
Назвать По своим мужем означало бы дать обещания о пока еще неизвестном будущем. Став его женой однажды, она останется ею навсегда. И не важно, сколько свободы По ей подарит - она всегда будет помнить, что это подарок. Ее свобода перестанет ей принадлежать, право даровать или ограничить ее перейдет к По. Не важно, что он никогда не станет ее ограничивать: когда свобода исходит от кого-то другого, она ей не принадлежит.
А если По станет ее любовником, будет ли она чувствовать себя пойманной, загнанной в рамки "навсегда"? Или ей останется ее собственная свобода?
Они лежали по обе стороны от догорающего костра, и внезапно Катсу посетило новое опасение. Что, если По даст ей больше, чем она сможет дать ему?
- По?
Судя по шороху, он повернулся на бок.
- Что?
- Что ты почувствуешь, если я оставлю тебя навсегда? Если сегодня стану твоей, а завтра уйду, не обещая вернуться?
- Катса, только глупец может пытаться держать тебя в клетке.
- Но скажи, каково это будет - всегда зависеть от моего каприза?
- Это не каприз. Это веление твоего сердца. Ты забыла, что мой Дар помогает понять тебя лучше, чем понимают другие. Если ты оставишь меня, я буду знать, что это не от равнодушия. Но если разлюбишь, я и это буду знать, и пойму, что ты поступаешь правильно.
- Но ты не ответил на вопрос. Что ты почувствуешь?
Он помолчал.
- Не знаю. Наверное, много всего. Но боль будет только одним из чувств, к тому же я готов рискнуть.
Катса посмотрела на верхушки деревьев.
- Ты уверен?
По вздохнул.
- Уверен.
Он готов рискнуть. Но вот в чем загвоздка: неизвестно, что из этого получится, куда приведет - может, и вправду, к такой боли, какую и представить себе нельзя.
Костер догорел, и Катсе стало страшно, потому что в тот самый момент, когда лагерь погрузился во тьму, она поняла, что тоже выбирает риск.
На следующий день приходилось только мечтать о ровной, прямой дороге, о быстрой езде и грохоте копыт, который заглушал бы все чувства. Вместо этого тропа вилась туда-сюда, вверх по холмам и вниз по оврагам, и Катса сама не понимала, почему еще не начала выть волком. Ночь застала их в лощине, где в тихий пруд впадал ручеек. Мох покрывал здесь стволы и землю, свисал с виноградных лоз, которые спускались с деревьев. Влага с него капала в пруд, сияющий зеленью, как мраморный пол во дворе замка Ранды.
- Ты как будто вся на нервах, - сказал По. - Может, поймаешь кого-нибудь? Я пока разожгу огонь.
Первым нескольким зверям, попавшимся на пути, Катса позволила сбежать. Ей казалось, что если она не будет торопиться и зайдет подальше в лес, то перестанет трястись от раздражения. Но когда много позже Катса вернулась в лагерь с лисицей в руке, ничего не изменилось. По спокойно сидел у огня, и она, почувствовала, что вот-вот взорвется, бросила добычу на землю у костра, села на камень и уронила голову на руки.
Внутри бушевал страх - неприкрытый леденящий страх.
Она повернулась к По.
- Я понимаю, почему мы не должны драться, когда один из нас разгневан. А можно драться, когда один из нас напуган?
Он посмотрел в огонь, спокойно обдумывая вопрос, а потом поднял глаза на нее.
- Думаю, это зависит от того, чего ты хочешь добиться схваткой.
- Я надеюсь, она меня успокоит. Примирит с тем… что ты рядом, - вздохнув, Катса потерла лоб. - Сделает меня самой собой.
Он посмотрел ей в лицо.
- И вправду, обычно так и происходит.
- По, давай поборемся?
Несколько мгновений он смотрел на нее, а потом отошел от костра и поманил за собой. Оглушенная, Катса шла следом, в голове стоял, такой гул, что мысли пугались, и когда они оказались лицом к лицу, она вдруг поняла, что просто молча пялится на По. Она тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться, но не помогло.
- Ударь меня.
Долю секунды он медлил, а потом замахнулся ей в лицо кулаком, и Катса молниеносно вскинула руку, ставя блок. Удар руки по руке вывел ее из оцепенения. Она будет с ним драться, и она одолеет его. Он еще ни разу на побеждал, и сегодня тоже не выйдет, несмотря на темноту и водоворот у Катсы в мыслях, потому что с первым ударом водоворот исчез без следа. Мысли прояснились.
Она била сильно и быстро - руками, локтями, коленями, ногами. Его удары тоже были сильны, но каждый удар, казалось, только придавал ей сил. Каждое дерево, в которое они врезались, каждый корень, о который спотыкались, помогали сосредоточиться. Она освоилась в этой схватке, и начался по-настоящему неистовый бой.
Когда Катса прижала По к земле, он уперся ей ладонью в подбородок и начал давить.
- Стой! - вдруг крикнула она. - Кровь. Я чувствую кровь.
Он прекратил вырываться.
- Где? Во рту?
- Кажется, это твоя рука, - сказала она.
Он сел на землю, а она присела рядом, взяла его ладонь и попыталась что-нибудь разглядеть.
- Кровь течет? Ты чувствуешь?
- Чепуха. Ты меня сапогом поцарапала.
- Не надо было нам драться в обуви.
- Нельзя драться в лесу босиком, Катса. Ну, правда, это мелочь.
- И все-таки…
- У тебя кровь на губах, - сказал он странным, рассеянным тоном, который выдавал, как мало По думал о своей ране. Поднеся палец к ее лицу, он почти коснулся губ, но тут же отдернул руку, осознав, что делает что-то, чего делать нельзя. Кашлянув, По торопливо отвел взгляд.
Внезапно Катса почувствовала, насколько он близко, почувствовала тепло его руки и запястья под ее пальцами. Он был рядом, совсем рядом, она слышала, его дыхание и касалась его. Ощутив, как тот самый риск ледяной водой обжигает кожу, Катса поняла, что вес решится в это мгновение. И уже знала, что выберет.
По снова поднял глаза: в них светилось понимание. Она бросилась в его объятия. Они отчаянно льнули друг к другу, и Катса плакала равно от счастья обнимать его и ужаса перед тем, что делает. Он баюкал ее, усадив на колени, обнимал и шептал ее имя снова и снова, пока наконец слезы не высохли.
Она вытерла лицо о его рубашку, обняла за шею. В его руках было так тепло, так спокойно, так безопасно. Она почувствовала себя ужасно храброй и рассмеялась, рассмеялась оттого, как хорошо, как приятно было чувствовать его тело рядом. По улыбнулся своей плутовской, мерцающей улыбкой, и волна тепла прошла по ее телу. Его губы нашли ее шею, уткнулись в нее, и Катса ахнула. А когда их губы слились в поцелуе, жар захлестнул ее с головой.
Позже, лежа в обнимку на мху, прильнув к телу По, загипнотизированная чем-то, что его губы делали с ее шеей, она вспомнила о ране на руке.
- Потом, - рыкнул он. Ей вспомнился вкус крови на губах, но это только заставило его губы снова, ища, пробуя на вкус, коснуться ее рта. Она яростно набросилась на его одежду, он - на ее. Пока они изучали друг друга, Катса наслаждалась теплом его кожи. В конце концов, они уже знали тела друг друга не хуже, чем любовники, но теперь прикосновения были совсем другими - они не разъединяли, а сливали вместе.
- По, - позвала она, когда ее пронзила очень ясная мысль.
- В лекарствах, - прошептал По. - Там есть водяной паслен.
И его руки, его губы, его тело вернули ее в забытье. Они опьянили ее - он опьянил, - и каждый раз, как его глаза, сверкая, заглядывали в ее, Катса забывала, как дышать.
Она была готова к боли, когда та пришла, но ахнула от ее остроты - ощущение было совсем не похоже на ту боль, с которой она была знакома. Поцеловав ее, По замедлил темп, почти остановился, но Катса засмеялась и сказала, что на этот, единственный, раз согласна примириться с болью и кровью. Он улыбнулся ей в шею и снова поцеловал, и сквозь боль она двигалась вместе с ним. Постепенно боль превратилась во все возрастающее тепло, от которого перехватило дыхание. И вдруг нечто невыразимое заставило ее забыть о дыхании, боли и рассудке, унесло их далеко-далеко, так что не осталось ничего, кроме ее тела и его тела, и костра, и пламени, которое рождалось меж ними.
А потом они лежали, согретые друг другом и теплом огня. Катса гладила его нос и губы, играла с кольцами в ушах, а он обнимал и целовал ее, и глаза его мерцали.