- И притом вы не можете даже сказать, отравился я или нет, - бушевал О'Флаэрти.
В то же мгновение он заметил на улице доктора Стерка и отчаянно забарабанил по стеклу. Доктор не мог не внять этому призыву: фейерверкер производил странное впечатление, но все же явно нуждался в помощи.
- Позвольте взглянуть на рецепт, - сухо сказал Стерк, - вы ведь считаете, что отравились, не отпирайтесь. - Бедный О'Флаэрти не решался назвать вещи своими именами. - Если это так, то ставлю полсотни, что мне вас не спасти, да и никому из дублинских докторов тоже, а потому давайте рецепт.
Паддок положил перед ним свои записи. Стерк лениво-пренебрежительно взглянул на обложку альбома, не нашел заглавия и вернулся к рецепту. Паддок и О'Флаэрти следили за ним, затаив дыхание. Дойдя до середины, Стерк присвистнул, а дочитав запись, нахмурился и закусил губы, так что они совсем спрятались, затем вновь осмотрел обложку, раскрыл альбом на той же странице и мрачно перечитал последнюю строку рецепта.
- И вы действительно проглотили эту… эту дьявольскую смесь, сэр? - вопросил Стерк.
- Мне… мне кажется, сколько-то проглотил, но я предупреждал его, клянусь вам. Скажите ему, дражайший лейтенант, я ведь говорил: не глотать, - вмешался маленький Паддок, от волнения не находивший себе места.
Но Стерк, будучи любителем сгущать краски и всячески свирепствовать, дабы усладить себя испугом пациентов, остановил его словами:
- Мне жаль вас, сэр. - Это "жаль" прозвучало как выстрел. - С какой стати вам вздумалось совать нос в вопросы медицины? Неужели вы думаете, что можно стать лекарем, изучая вечерами старую кулинарную книгу?
- "Кулинарную книгу"! - возмутился Паддок. - Простите меня, сэр, но мне дали понять, что этот рецепт взят из Култрава.
- Култрава? Скажите уж - Кулотрава, так будет точнее. Сэр, - обернулся он к О'Флаэрти, - много ли порошка попало вам в желудок?
- Скажите ему, Паддок, - беспомощно произнес О'Флаэрти.
- Самая малость, уверяю вас, - залепетал Паддок (не стану воспроизводить его выговор), - в муслиновом мешочке с кончик дамского мизинца.
- Окаянского мизинца! - взвился О'Флаэрти. - Мешочек был с мой большой палец, хорошо еще, что я не задохся.
- Погодите радоваться, сэр, - брезгливо усмехнулся доктор. - Осмелюсь предположить, в этом месте печет изрядно? - И доктор ткнул себя в живот.
- И что… что… что это, по-вашему, значит? Это не очень… или очень опасно? - запинаясь, взмолился бедняга О'Флаэрти.
- Опасно? - Стерк злобно хихикнул. Он не выносил, когда посторонние посягали на таинства его ремесла. - Ну как же, есть немножко, самую малость. Всего лишь отрава, сэр, смертельная отрава. И больше ничего.
Сардоническая усмешка сменилась свирепой миной, и Стерк стукнул кулаком по столу, как аукционист, объявляющий: "Продано!"
- В порошке содержится смертельный яд, и не один, а два, три… даже пять, - сурово объявил доктор. - Вы с мистером Паддоком согласитесь: случай тяжелый.
О'Флаэрти рухнул на стул и некоторое время не спускал глаз со Стерка, потом вытер взмокшее лицо и подбородок и встал, явно сам не зная зачем. Паддок застыл, заложив руки в карманы, с видом пристыженным и - надобно признать - самым дурацким; несколько секунд молча сверлил доктора своими круглыми глазками, а потом положил на его руку свою непритворно трясущуюся ладонь и заплетающимся языком произнес:
- Да, сэр, вы правы: вина на мне, я его отравил. Это я - о благие Небеса! - я, я…
Слова Паддока тронули О'Флаэрти; бледный, на негнущихся ногах, подобный сомнамбуле, он приблизился к Паддоку и зажал его пальцы в своей ледяной пятерне.
- Скажу как на духу, Паддок, у вас золотое сердце; настоящий джентльмен, сэр, он таков! Вина моя, доктор, он меня предупредил: глотать нельзя ни капли. Не забудьте мои слова, доктор: я сам виноват. Дурак я, Паддок, и вечно у меня все наперекосяк, и… и… прощайте, джентльмены.
- Неужели… неужели ничего… доктор, ради бога… Заклинаю вас, доктор, придумайте, ну придумайте хоть что-нибудь… Должно же быть какое-нибудь средство, - взмолился Паддок.
- Вот так и бывает, сэр: напичкают себя или других шарлатанским зельем, а потом (как же иначе!) подожмут хвост и к нам: совершите чудо, доктор! Ну что ж, доза далеко не лошадиная, яд не из самых опасных - пусть примет лекарство, которое я пришлю, и - не исключаю - с божьей помощью выкарабкается.
А Паддок уже стоял у края кровати, тряс как одержимый руку фейерверкера и лихорадочно твердил:
- Вы спасены, дорогой друг, - dum thpiro thpero, - он… доктор Стерк… он говорит, что может вас спасти, дорогой лейтенант… дражайший мой О'Флаэрти… он может вас спасти… вы будете живы и здоровы, дорогой сэр.
О'Флаэрти в полном отчаянии отвернулся уже было к стене; он, как это бывает с иными, безумно боялся умереть на своем покойном ложе; другое дело, если смерть застигнет врасплох, славная и бурная, - тогда ее встречают криком "ура!" и салютуют рапирой. Фейерверкер рывком привстал и несколько секунд растерянно созерцал Паддока, затем с долгим вздохом облегчения возвел глаза к небесам и невнятно забормотал. "Слава тебе, Господи" (произнесенное с трудом), "больше никогда" и "бес попутал" - вот все, что удалось расслышать Паддоку. Из-под одеяла высунулась сперва длинная голень фейерверкера, затем он потребовал, чтобы ему дали одеться, побриться и заняться прочими приготовлениями, дабы, как подобает джентльмену и офицеру, с ликованием в душе отправиться на Пятнадцать Акров, где должна была решиться его участь.
В должный час прибыло противоядие. Лекарство, помещенное в аптечную банку, представляло собой электуарий (так это, кажется, называется). Не знаю, быть может, ныне эта пакость вышла из употребления, но она была похожа на патоку с кирпичной пылью, а о составе даже Паддок не имел ни малейшего понятия. О'Флаэрти, этот истинный ирландский богатырь, при виде склянки невольно вздрогнул и затрясся всем телом, как испуганный ребенок. Паддок помешал снадобье кончиком ложки, брезгливо заглянул в банку и осторожно втянул носом воздух; с минуту он молча размышлял, а затем с легким поклоном церемонно переставил банку поближе к своему собрату по оружию.
- Мне стало лучше - ничего уже не болит, - робко произнес О'Флаэрти, искоса поглядывая на лекарство, а затем поднял глаза на Паддока.
Усмотрев в этом взгляде намерение уклониться от долга, Паддок покачал своей напудренной головой и не допускающим возражений гоном яростно зашепелявил:
- Лейтенант О'Флаэрти, сэр! Я настаиваю, чтобы вы незамедлительно приняли лекарство. Ваше самочувствие, сэр, тут ни при чем. Если вы будете медлить, я откажусь сопровождать вас на поле брани. Вашей постыдной нерешительности, сэр, нет и не может быть оправданий… лекарство предназначено не для того, чтобы услаждать нёбо, а чтобы спасти вашу жизнь, сэр… вспомните, сэр, вы нуждаетесь… вы проглотили - я не побоюсь это сказать, сэр! - то, что глотать ни в коем случае не полагается, и теперь - ради нас обоих… ради бога, наконец, - я умоляю… я требую: ведите себя как серьезный человек, сэр.
О'Флаэрти ощутил, как его вновь коснулась леденящая тень смерти, - так подействовало красноречие Паддока на его впечатлительную натуру - и внял настояниям своего секунданта. "Жизнь сладка" - и ложка за ложкой тошнотворная смесь начала исчезать во рту фейерверкера; при этом не обошлось без многочисленных пауз, призывов к милосердию и приступов ужаса, но Паддок тревожился зря: в конце концов в склянке благополучно завиднелось донышко и Паддок счел за лучшее поставить на этом точку.
Услышав стук копыт, Паддок выглянул в окно. Стерк, который направлялся на своем мощном скакуне в город, крикнул:
- Ну как, принял?
Младший лейтенант с любезной улыбкой кивнул.
- Выведите его прогуляться эдак на часок, и все будет в порядке.
- Спасибо, сэр, - радостно отозвался Паддок.
- Да вы не меня благодарите, сэр, а лучше запомните оба этот урок, - резко бросил доктор, пришпорил коня и исчез в облаке пыли.
Паддок проводил этого малоприятного человека признательным, почти что благоговейным взглядом. Тревога миновала, пора было подумать о том, чтобы снова обеспечить медицинское сословие работой - на сей раз настоящей.
Глава XVI
СУД БОЖИЙ НА ПОЛЕ БИТВЫ
Хроники шпаги и пистолета изобилуют примерами, которые, будучи иной раз страшными, а иной раз - смешными и нелепыми, иллюстрируют некие великие нравственные истины. Но мы о них умолчим. Дуэль, как нам всем известно, - это действо, задуманное в духе "Панча и Джуди" - фарс об убийстве. Доблестный воин, отец Стерна, испустил (или едва не испустил) дух с торчащим из спины двухфутовым концом шпаги - и все из-за пирога с гусятиной. Я часто задумывался над тем, каковы были на самом деле подробности той роковой ссоры. Однако такого рода трагедии - все до одной - неизменно отдают гусиным пирогом. О храбрый капитан Стерн, ну почему же, почему, когда ты нацелил на этот фатальный объект сверкающие нож и вилку, рядом с тобой не оказалось авгура; он тряхнул бы снежно-белой бородой, и ты бы сразу понял, что под радующей глаз оболочкой-корочкой ждут случая вырваться на волю вещие птицы судьбы - твоей судьбы! Остерегись, перед тобой пирог Пандоры! Останови свою руку, безумец! Не в пирог целит твой нож, а в твое собственное горло! Но не иначе как по наущению Мефистофеля пирующие пускают в ход столовые приборы, пирог разрезан, птицы запели! Итак, поспешим к Пятнадцати Акрам и посмотрим, чем там все закончится.
Полубастион на углу склада боеприпасов с амбразурами для стрельбы прекрасно подходит для тайного наблюдения (при помощи полевого бинокля) за полем боя, где вот-вот должны скрестить оружие грозный О'Флаэрти и беспощадный Наттер. Приблизительно в тот же час у генерала Чэттесуорта была назначена в городе встреча (об этом он сказал сестре за завтраком). Однако стоило генералу достигнуть склада, как он забыл о предполагаемой цели поездки, бросил повод конюху и вступил в крепость, - там, в своей маленькой гостиной, его ожидал комендант, и, подкрепившись галетами и стаканчиком хереса, закадычные друзья вдвоем предприняли загадочную вылазку. Комендант, полковник Блай, очень высокий, сухопарый, с суровым темно-красным лицом, и генерал, малорослый улыбчивый крепыш с двойным подбородком, страдающий одышкой, бок о бок отправились в то самое укрытие, которое я только что описал.
Полагаю, нет надобности подробно объяснять моим читателям, рожденным и воспитанным в Англии, что представляет собой парк "Феникс" под Дублином. Ирландия в наши дни так же легко доступна, как Уэльс. Ее следует изучать не по "Синим книгам", снятым с полки, а по зеленым и коричневым книгам наших полей, гор и вересковых пустошей. От прекрасных ирландских ландшафтов, которые видны в голубой дымке с оконечностей английских мысов, вас отделяют неполных четыре часа морского путешествия плюс десять шиллингов за проезд. Даже если бы Ирландия, помимо больших неиспользованных возможностей и природных красот, не привлекала более ничем, то и в этом случае позор падет на ваши - а не наши - головы, коль скоро нация дерзких мыслителей и неутомимых путешественников оставит эти земли неисследованными.
Так вот, на запад от упомянутого наблюдательного пункта простиралась широкая зеленая равнина, вдали вился над чейплизодскими трубами дымок, а на переднем плане, в уютной лощине у реки, ясно виднелись знаменитые Пятнадцать Акров, где часто скрещивали шпаги доблестные воины и демонстрировали свою удаль забияки. Всем известно, что представляет собой артиллерийское стрельбище. Мишень располагалась в центре огороженного круга, площадь его равнялась пятнадцати акрам, на востоке и западе в изгороди имелись широкие проходы.
Оба старых приятеля отлично знали, куда им смотреть.
Отец Роуч оказался - по чистой случайности - на месте событий; когда на поле прибыли враждующие стороны, он читал требник - почему бы и нет: в промежутках между войсковыми учениями, а также случаями, подобными тому, о котором идет речь, место это было вполне уединеннылм. Святой отец, как обычно, незамедлительно присоединился к пришедшим, дабы прекратить роковой раздор.
Доводы его, однако, оказались не вполне в ладу со здравым смыслом (так мне почему-то кажется).
- Не хочу знать подробностей вашей размолвки - мне противно само слово "ссора", но, лейтенант О'Флаэрти, дорогуша, даже если допустить на минуту самое худшее: что он вас отхлестал…
- А кто осмелится такое допустить? - свирепо осведомился О'Флаэрти.
- Ну тогда предположим, мой любезный, что он плюнул вам в лицо. - Его преподобие предпочел пропустить мимо ушей вырвавшееся у лейтенанта возмущенное восклицание и продолжал: - Пусть так, но неужели это настолько важно, дорогой вы мой? Вспомните, какое бесчестие и унижение претерпел блаженный святой Мартин - и что же? Он кротко улыбался, а с уст его не сорвалось ни единого поносного слова, лишь "Ave, Maria".
- Распорядитесь, сэр, чтобы священник оставил место поединка, - сердито сказал О'Флаэрти Паддоку, но тот, поглощенный переговорами с мистером Мэхони, его не услышал.
Роуч же переместился поближе к Наттеру, чтобы обратить свои благочестивые усилия на него. Наттер тут же вспыхнул и, судя по всему, разгневался не меньше О'Флаэрти.
- Лейтенант О'Флаэрти, обращаюсь к вам, - вновь занудил елейным голосом отец Роуч, - вы человек молодой, и лейтенант Паддок, выступающий на вашей стороне, молод тоже. Мне, любезные друзья, столько лет, сколько вам обоим вместе, и вот мой совет: не проливайте крови, даже шпаг из ножен не извлекайте; не слушайте военных: они всегда стоят за драку, потому что дамам нравится, когда мужчины дерутся. Пусть обвиняют вас в малодушии, называют трусами, дезертирами - не обращайте внимания.
- Нет, это уж слишком, Паддок. - Обидные слова, перечисленные его преподобием в качестве гипотетических характеристик, не на шутку задели О'Флаэрти. - Отец Роуч, если вам хочется посмотреть поединок…
- Apage, Sathanas! - обиженно забормотал его преподобие, затряс круглым, отливающим синевой подбородком и кротко отмахнулся от говорящего толстенькой розовой ручкой.
- Тогда оставайтесь и смотрите сколько влезет, мне не жалко, но только без шума; ведите себя как примерный христианин и держите язык за зубами, если же поединки вам и вправду противны…
О'Флаэрти высказал еще далеко не все, что намеревался, но внезапно его речь прервалась, лицо покраснело и перекосилось. Согнувшись в три погибели, он минуты две не сводил с Роуча взгляда, горевшего неземным огнем, затем своей костлявой ручищей сжал предплечье Паддока так немилосердно, что маленький джентльмен от внезапной боли даже взвизгнул:
- О… О… О'Флаэрти, шэр, отпуштите, шэр, мою руку.
О'Флаэрти глубоко втянул в себя воздух, издал короткий стон, отер взмокший красный лоб и выпрямился; судя по всему, он пытался поймать упущенную нить беседы.
- Сэр, определенно, с вами что-то неладно? - обеспокоенно спросил Паддок sotto voce, растирая пострадавшую руку.
- Так оно и есть, - ответил фейерверкер уныло, даже с горечью.
- И… и… и что… как же… вы ведь… а? - выдавил из себя Паддок.
- Вот что, Паддок… притворяться ни к чему… это яд, Паддок, все дело в нем, - отозвался О'Флаэрти свистящим шепотом (любимое выражение романистов).
- Господи… Боже милосердный, сэр! - в панике воскликнул смертельно побледневший Паддок и, вздернув подбородок, как прикованный уставился на своего могучего визави - вид этих двоих ни в малой мере не отвечал общепринятым представлениям о том, как полагается выглядеть героям перед битвой.
- Но… этого не может быть, а как же доктор Стерк и… бог мой… противоядие. Не может этого быть, сэр, - торопливо проговорил Паддок.
- Ложки две-три я выплюнул, да и на дне банки немного осталось, только что теперь об этом говорить, - робко и печально отозвался великан.
Из уст Паддока вырвалось проклятие - едва ли не впервые на памяти окружающих; он резко отвернулся от своего собрата по оружию и сделал несколько шагов прочь, словно махнул на все рукой. Такой поступок был бы, однако, совершенно немыслим.
- О'Флаэрти, лейтенант… не буду вас упрекать, - начал Паддок.
- Упрекать меня? А кто же, по-вашему, меня отравил, дружочек? - огрызнулся фейерверкер.
Паддок лишь вскинул на него глаза, а затем с кротостью и смирением ответил:
- Ладно, дорогой сэр, и как же нам поступить теперь?
- А что мы можем поделать? Пусть будет что будет.
Мне следует пояснить, дабы успокоить сердобольных читателей, сочувствующих доблестному фейерверкеру: причиной его недомогания был не столько яд, сколько противоядие. Циничный и злобный Стерк изобрел адскую смесь. Впоследствии фейерверкер взволнованно недоумевал вслух, как Паддок умудрился состряпать такую отраву (взять под подозрение эликсир Стерка он не догадался): "От боли я позабыл, мадам, на каком я свете".
Наттер успел уже сбросить сюртук и жилет и остался в аккуратной рубашке из черного люстрина - подобные наряды старшие по возрасту офицеры Королевской ирландской артиллерии видывали в свое время на фехтовальных поединках.
- Положение плачевное, - заявил Паддок тоскливо.
- Бог с ним, - простонал О'Флаэрти и, не дрогнув, снял сюртук, - будут у вас, вместо одного, два покойника. Не выдавайте себя, и вам не придется за меня краснеть, если я вдруг уцелею.