Когда он переступает порог, то слышит песнопение, которое не мог расслышать с той стороны двери, потому что стук его сердца в ушах усилился до ритмичного грохота.
Огромная стальная плита открыта, и отблески множества свечек танцуют за дверным проёмом, ведущим в противостоящий затенённый проход. Он ощущает сильный запах ладана, пересыщенный аромат отличается, но чем-то напоминает запах отвратительной вещи, которую Меррипен влил в открытый рот Криспина из термоса.
Его ведёт вперёд любовь к брату, но в то же время он колеблется, боясь не только за свою жизнь, но также потерять ещё что-то, у чего в данный момент нет имени, но с чем приходится считаться. Он никогда прежде не сталкивался с таким противоречием: решивший освободить Харли независимо от того, сколько врагов необходимо оставить поверженными на своём пути… и в то же самое время борющийся с сильным желанием бросить нож, упасть на колени и делать всё, что они от него захотят, сейчас, прямо сейчас, не через пять дней, в праздник святого Франциска.
Когда он подходит к дверному проёму, то обнаруживает комнату, освещённую в основном свечами, стоящими на многоуровневых столах, расположенных у трёх стен комнаты, тысяча свечей как одна. Жёлто-оранжевые язычки пламени, кажется, дрожат в такт песнопению на иностранном языке, возможно, латинском.
Держа нож перед собой, Криспин пересекает порог, за которым цементный пол ведёт к чему-то, похожему на многочисленные матрацы, лежащие вплотную друг к другу и покрытые чёрными простынями. Он останавливается, когда осознаёт, что они все здесь и даже больше - весь персонал и, возможно, с дюжину незнакомцев, Кларетта и Джайлз, нянюшка Сэйо - и что все они голые.
Криспин никогда никого не видел голым, кроме себя самого и своего брата. Вид этих обнажённых тел смущает его, ему неприятно, что ему пришлось так вот разглядывать их, но это также вызывает не такой уж неприятный трепет по позвоночнику.
Примерно половина собравшихся стоят и поют песнопения, а другие стоят на руках и коленях или лежат в странных позах, двигаясь вместе в резких движениях, извиваясь. Ему требуется всего секунда, чтобы понять, что они занимаются тем, что могут делать мужчина и женщина, о чем он имеет лишь весьма смутное представление, действия, обычно производимые мужчиной и женщиной, но пары состоят не всегда только из мужчины и женщины, и среди них не всегда только пары.
Никто из них пока не показал, что заметил его. Пока ещё нет. Он - маленький мальчик, находящийся пока за пределами основного полумесяца, освещенного свечами, почти полностью в тени, в отличие от лезвия ножа, которое мерцает, как будто золотое.
Он видит, как нянюшка Сэйо делает что-то омерзительное. Она внушает отвращение, но также манит его, и он делает два шага к ней перед тем, как понимает, что делает, и останавливается. Новый страх, отличный от тех, с которыми он был знаком, пронизывает его, потому что осознаёт, что если она увидит его и повернёт к нему глаза, милые чёрные глаза, то самое безобидное, что с ним могут сделать - они убьют его. Змеящийся полумрак, изобилующий ладан, который в один момент - изысканный аромат, а в другой - удушающий смог, песнопения, эластичные движения извивающихся тел, а теперь откуда-то музыка, состоящая из высоких и тонких звуков: ничто из того, что проходит через Криспина, не невинно, море нового опыта, но при этом это окутывает его со всех сторон, кажется, забирает его, как нянюшка берёт его в свои руки, окружает и поднимает его, желает его. Если нянюшка Сэйо бросит сейчас на него взгляд, если встретится с ним глазами, в глубине души он знает, что может очнуться через многие годы от сегодняшнего дня, не зная, как и где он был всё это время, не зная, кто он, уверенный только в одном - что принадлежал кому-то, что он её раб.
Их возбуждённые прикосновения настолько завладевают его вниманием, что только сейчас он поднимает глаза от толпы людей к тому, что лежит на возвышении за ними. На длинном белом мраморном столе лежит Харли, одетый в белое платье, как певчий, на голове венок. Он закован в стальные кольца в светлом камне. Его челюсти растянуты до боли, чтобы вместить во рту зелёное яблоко, и яблоко удерживается на месте ремнём, который проходит вокруг его головы. Криспин смотрит ещё выше и видит Джардену и мистера Мордреда, оба в чёрных халатах. Маски откинуты с их лиц, лежат на головах, но сейчас они стягивают их снова на место, маски настолько реалистичные, что внезапно начинает казаться, что у мистера Мордреда голова хитрого козла, а у Джардены - рычащей свиньи.
В другое время он воспринял бы эти маски как забавные наряды на Хэллоуин, глупые игры для развлечений, но сейчас не тот случай, потому что лица под масками - их маски, а искусно сделанные маски козла и свиньи - их истинные лица. Если люди могут настолько отличаться от тех, кем кажутся, то, возможно, ничто в этом мире не является тем, - или только тем - чем кажется.
За Джарденой и мистером Мордредом, выше них, на дальней стене висит предмет, который Криспин не может сразу распознать. Через мгновение он понимает, что это перевёрнутое распятие.
За песнопениями и музыкой Криспин слышит более глубинный шум, жужжание. В нескольких футах над его головой поток жирных слепней в виде серпантина пролетает над участниками обряда. Должно быть, это их метки, родимые пятна, татуировки, что-то ещё, некогда просто очертания на их коже, но теперь ставшие реальными на время церемонии, роящимися. Он подозревает, что если одна из этих мух решит с ним расквитаться, с ним будет покончено.
Когда песнопения стоящих участников собрания становятся более напряжёнными, Криспин снова смотрит на закованного в цепи Харли. Поднятый кинжал в руке Джардены имеет змеевидное лезвие, через который свет свечек течёт, как жидкость.
Криспин всего лишь мальчик, маленький мальчик с недостатками в характере, которые поощрялись с того времени, как они переехали жить в "Терон Холл". Он мальчик, формирование которого ещё не завершено, чьё сердце всё ещё находится в стадии развития. Он мальчик, в котором нет ничего от воина, и он сильно опоздал. Кинжал погружается, и Криспин убегает, бежит от слепней и гипнотических глаз нянюшки Сэйо до того, как она сможет повернуть их к нему, бежит от всей ответственности за своего брата, но также - что он понял только спустя годы - он бежит от того, что заманчиво зазывает его, от того, кем он мог бы стать, если бы его недостатки проникли глубже и стали ещё хуже.
Дыша тяжело и неровно, он обнаруживает себя в фойе, без ножа, но с книгой, "Год святых", на обложке которой ещё один портрет святого Михаила, на этот раз он не в компании Гавриила и Рафаэля, как на внутренней иллюстрации, а одинокий и жестокий.
Криспин открывает дверь и оказывается перед полицейским, который может быть в каждом месте одновременно.
- Бесполезно, жалкий трус, - заявляет массивный коп и машет своей дубинкой, которая разбивается, когда он ударяет ей по изображению святого Михаила на обложке книги.
Когда полицейский тянется к нему, он уклоняется и бежит прочь от дома. Он перебегает тротуар, перепрыгивает бордюр и врывается в дорожное движение.
На дальней стороне Улицы Теней стоит "Пендлтон", даже больший, чем "Терон Холл", когда-то особняк для единственной семьи, теперь многоквартирный дом. Он никого не знает из "Пендлтона". Это место не выглядит приветливым, похоже на ещё одно воплощение ужаса, поджидающее, чтобы поглотить его.
Визжат тормоза, и машина сигналит звуком трубы, как доисторические твари, автомобили объезжают его всего лишь с дюймовым запасом, но Криспина больше не беспокоит, что с ним случится. Он бежит по центру дороги, вниз с Холма Теней, задние фонари с одной стороны и передние фары с другой, и море огней, которые город, кажется, зажигает набегающей волной, встречая его.
Одну улицу сменяет другая, потом ещё одна и ещё. Переулки заманивают, и в одном из них мужчина, от которого несёт застарелым потом и виски, хватает его - "Погоди, Хак Финн, ты принёс что-нибудь для меня?" - но Криспин вырывается.
Он бежит, бежит, пока не начинает болеть в груди, пока его горло не сдирается от дыхания через рот. Когда он, наконец, останавливается, то стоит на тротуаре перед входом на кладбище святой Марии Саломеи.
Несмотря на то, что он не помнит, что бросал её, книга со святым Михаилом на обложке исчезла. Он даже не помнит о том, что вытащил смятые банкноты из кармана, но держат в правой руке две пятёрки и доллар, которые взял из конверта на мелкие расходы на столе дворецких.
Столько всего опустошительного случилось за последний час, что Криспин не в состоянии распутать сложный клубок мыслей в его умственном и эмоциональном гнезде кошмаров. Но когда он обращает внимание на деньги в руке, то осознаёт, что в момент, когда взял их, он знал, что не умрёт ради спасения брата, что, в конце концов, сбежит от той ситуации. Это были его деньги на побег, ужасно маленький запас, чтобы продержаться в первый день или два на улицах. Он мог взять все шестьдесят один доллар, но он знал уже тогда, что не собирался геройствовать. Он гордился, что взял только одиннадцать долларов, не став вором, чтобы отвлечь себя от правды о собственной трусости. Он пошёл в подвал не для того, чтобы найти и спасти своего маленького брата, совсем нет, а потому что секрет комнаты за стальной дверью манил, как манит роскошь "Терон Холла", как соблазняет жизнь, свободная от работы, такая же притягательная, как нянюшка Сэйо.
Он начинает плакать, а затем неконтролируемо рыдать по Мирабель и по Харли, но также и по себе самому, по тому, что потеряно, так же сильно, как и по тем, кого потерял. Он пытается выкинуть деньги, но его рука действует сама по себе, заталкивая банкноты в карман ещё раз. Он не может убежать от денег, потому что сейчас они часть его, а он не может убежать от себя, никто не может, но он пытается.
Он бежит внутрь кладбища, оббегая надгробия, которые в лунном свете кажутся покрытыми льдом. Он желает, чтобы всё это было настолько же просто, как страшная книжка с комиксами, желает, чтобы кто-то из давно погребённых восстал из земли, чтобы вынести ему приговор несколькими жёсткими словами, схватить его, бросить оземь и отправить к праотцам. Но мёртвые ничего не хотят с ним делать, они не восстанут при нём, как и не заговорят.
Наконец, в центре кладбища, пройдя через ансамбль стен мавзолея, где находится прах вместо тел, преданных земле, в центре круглого газона, он взбирается на круглую массу гранита, которая служит скамейкой, и ложится на спину.
Ни малейшего шёпота города сюда не проникает. Слышны только его тяжёлое дыхание и всхлипывания. Он плачет тишине среди этих памятников потерянным душам.
Он думает, что никогда не заснёт снова, что он слишком грешен для того, чтобы заслужить сон. Он лежит на спине, уставившись на луну, и кратерное лицо старика на луне, кажется, тоже смотрит на него. Ночное небо становится глубже. Ранние звёзды зовут следующие. Он спит.
17
Тяжёлые годы перемен, Криспину теперь тринадцать лет, он уже не совсем мальчик, но ещё и не мужчина…
Добрый пёс Харли сидит на скамейке в кабинке рядом с Эмити Онава, как будто бы часть истории, которая нравится девушке больше всего, также самая любимая и для него. Его глаза дрожат в свете свечек.
- Харли убирает лапу с пустой коробки, - продолжает Криспин, - и я убираю карты. Я ложусь немного поспать, и мне не снятся плохие сны. Утром я думаю подняться по лестнице в магазин магии и игр до начала рабочего дня. Я должен суметь открыть переднюю дверь изнутри, и если не получится, то мы с Харли подождём, пока старик и женщина откроют точку, а затем мы убежим от них во весь опор, без объяснений.
- Звучит просто, - говорит Эмити и снова улыбается.
- Абсолютно просто. За исключением того, что когда мы поднимаемся из кладовой в подвале, то там нет никакого магазина магии, который был прошлым вечером. Магазин пуст, голый, здесь не ведётся никакого бизнеса.
- Нет старика с зелёными глазами и шестью изумрудными кольцами.
- Никого, ничего, - подтверждает Криспин. - Здесь долго ничего не происходило, судя по пыли и паутине.
- Но кладовая…
- Я снова спускаюсь по лестнице. Харли не потрудился пойти со мной, как будто уже знал, что я обнаружу. А именно, - ничего. Все полки и все запасы на них исчезли. Кладовая так же пуста, как и магазин над ней.
- Это было через два дня после того, как ты сбежал из "Терон Холла".
- Два дня, но третья ночь. После всего, что случилось в "Терон Холле", возможно, я должен был быть напуган почти до смерти исчезновением магазина магии, но этого нет.
Она смотрит на него, не моргая. Он не отводит от неё глаз, потому что это самая сложная для него часть рассказа, и будет лучше, если он сможет рассказать её, глядя в глаза.
- У меня получилось открыть дверь изнутри, и мы закрыли её за собой, когда уходили. Для начала октября день оказался тёплым, небо таким голубым, а птицы пели на деревьях вдоль улицы. Я обернулся на магазин и увидел табличку "ПРОДАЁТСЯ", вывешенную на внутренней стороне дверного стекла. Внизу был телефонный номер и имя риэлтора. Имя - мисс Регина Ангелорум. Я был слишком мал для того, чтобы знать, что это было больше, чем просто имя. Пройдут годы, прежде чем я пойму, что это значило, но тогда, в начале третьего дня свободы от "Терон Холла", я был уверен, что, несмотря на все мои недостатки, несмотря на мою трусость и неудачу со спасением Мирабель и Харли, я был способен жить, расти и меняться, а также достигать в этом мире того, что имеет значение.
Они молчат вместе в полумраке.
Глаза Эмити - загадочные вселенные, равно как и его глаза для неё в воображении Криспина.
Четыре свечки в чашках из красного стекла светят на столе. Но для того, что последует дальше, Эмити нужно больше света. Ранее она собрала ещё четыре свечки для этого момента. Она поджигает фитили с помощью бутановой зажигалки.
Криспин открыл коробку с картами раньше. Теперь он их перемешивает три раза, медлит, затем перемешивает трижды снова.
Эмити хочет, чтобы он сдал, и при этом не хочет. Она тянется к нему одной рукой, как будто хочет остановить, затем снова скрещивает руки на груди и крепко держит себя.
Без фальшивого драматизма, сдавая их быстро, Криспин вытаскивает четыре шестёрки. Это чистые карты, когда покидают его руку, но когда он их переворачивает, они грязные, мятые и заплесневелые.
Пришло время ему вернуться в "Терон Холл".
18
Сдав четыре шестёрки воскресным вечером, он должен дождаться, пока не придут первые работники в понедельник, чтобы избежать срабатывания охранной сигнализации. Следуя дорогой, описанной Эмити, мальчик и пёс выскальзывают из универмага, и их не замечает никто из рано пришедших охранников и обслуживающего персонала.
У них нет причин дожидаться темноты перед приближением к "Терон Холлу". Во тьме нет спасения, а риска, возможно, больше.
Первый снег в этом сезоне шёл с вечера субботы до утра воскресенья. Теперь уже надвигалась следующая буря. Когда Криспин и Харли направляются к Холму Теней, Улице Теней и доме на вершине, новый снег начинает сыпаться поверх старого.
Зима видоизменяет город, белые лепестки плывут сквозь почти безветренный день, и повсюду мантии и вспаханные холмики снега, выпавшего в уик-энд, остаются, в основном, нетронутыми, рабочий день их ещё не сравнял с землёй. Так легко можно подумать, что с выпадением этой кристаллической манны огромная столица была очищена от греха, что она невинна, как хотят показать эти свадебные вуали. Легко для других, возможно, но не для Криспина.
Они подошли к грандиозному зданию из переулка, который слишком широк и - когда становится виден тротуар - слишком витиевато вымощен для того, чтобы называться всего лишь переулком.
Роскошный каретный дом, который используется как гараж, стоит с задней стороны основного здания. Тропинка, ведущая от гаража к дому, не расчищена, и ни единый след не повредил снежное покрывало.
Судя по тому, что Эмити подслушала, когда подавала Кларетте и её подругам чай "У Элеоноры" пару недель назад, семья - если такое слово применимо - и большинство персонала сейчас в Бразилии.
Те несколько человек, что остались, очевидно, заняты чем-то внутри, не отваживаясь выйти на холод.
Пересекая открытое пространство между гаражом и домом, Криспин осматривает три этажа окон. Ни в одном стекле не появляется ни одного бледного лица.
Часть его верит в то, что сила, которая часто спасала его в последние несколько лет, сила, которая хочет, чтобы он вернулся в "Терон Холл", чтобы завершить неоконченное дело, защищала его от зла, и проведёт на третий этаж и также безопасно назад без нежелательных случайных встреч. Но другая его часть, менее мечтательный Криспин и тот, который знает, что путешествия по полям зла - это цена, которую мы платим за свободу воли, ожидает худшего.
Если они знают, что он стащил один из дубликатов ключей от дома сентябрьской ночью, то, должно быть, сменили замок. Или они оставили прежний, предчувствуя его возвращение.
Из трёх задних дверей он выбирает ту, которая ведёт в прихожую перед кухней. Ключ подходит. Он без проблем открывает дверь.
Внутри темно, не считая света от снега, который хладнокровно проступает через два маленьких окна.
Он стоит, слушая дом, такой тихий, что кажется, будто все уехали в Рио, оставив только призраков.
Криспин не хочет снимать рюкзак, чтобы воспользоваться стулом, он опирается о стену и небольшим веником счищает снег, налипший на обувь и джинсы.
Пёс трясёт длинной шерстью, сбрасывая растаявший снег и частицы ледяного налёта. Этот шумный момент встряхивания не поднимает тревогу, что должно означать, что скелетов поблизости нет.
Беспокоясь о том, что они некоторое время будут оставлять влажные следы, Криспин всё-таки решает двигаться немедленно вместо того, чтобы высушить свою обувь и лапы пса с лохмами.
Кухня такая же затенённая и безлюдная, как и прихожая. Слышно только жужжание холодильников.
Если для содержания дома в чистоте и готовности остались трое или даже четверо работников, то они рассредоточены по тем многочисленным комнатам, так что он навряд ли встретится с кем-то из них лицом к лицу. Он также должен помнить: несмотря на то, кем ещё могут быть, они не демоны. Они всё же люди, такие же уязвимые, как и он, так же склонные к страху.
Мальчик решает позволить псу вести, и Харли ведёт его к южной лестнице. Внутри открытого прохода из камня, бронзовые перила и расположенные спиралью ступени ведут вверх, похожие на искривлённый позвоночник какого-то странного животного юрского периода.