Минут через пятнадцать, выворотив целую кучу мусора и изрядно утомившись, друзья добились-таки своего – дверь поддалась их усилиям и со скрежетом открылась. Представшая их глазам картина на всю жизнь осталась в памяти каждого из добровольных "освободителей", ибо вызвала не только отвращение, но и ужас:
В небольшой, три на три, комнате, наполненной неописуемым смрадом разложившейся плоти, не было ничего, кроме старой железной кровати в углу да нескольких оловянных мисок, разбросанных по полу. О, лучше бы не существовало этого крошечного окошка под потолком, проникающий сквозь которое свет позволил вошедшим разглядеть и все остальное, а именно застывшее в сидячем положении на кровати полуистлевшее тело женщины, взиравшей своими выгнившими глазами на неожиданных визитеров насмешливо и, как показалось впечатлительному Миро, злобно. Разорванная ночная сорочка, едва прикрывавшая плечи и часть груди мертвой, была свидетельством того, что перед смертью Тереза – так звали когда-то мать Липки – не очень-то заботилась о своем гардеробе, пребывая в состоянии, мало напоминающем человеческое. Губы трупа почти сгнили, представляя собой теперь две тонкие черные полоски, не прикрывающие пожелтевшие и кажущиеся огромными зубы. Франтишек невольно вспомнил спокойную, полную доброты и тихой радости улыбку жениной сестры в те времена, когда счастье и покой правили этим домом, и сердце его болезненно сжалось.
Существо на кровати было мертво уже по меньшей мере полгода и Франтишек удивился, как это до сих пор никому в голову не пришло проверить слова спившегося отставного военного о нахождении его жены в психиатрической лечебнице? Почему Стефка, его собственная супруга, ни разу не сподобилась навестить родственницу во время своих поездок в Пльзен? Почему мы вообще так быстро теряем интерес к людям, стоит им попасть в трудное положение? Проводить вечера в доме Терезы и Бертольда, попивая молодое вино и слушая исполняемые хозяйкой фортепианные сонаты было хорошо и приятно, хотя и несколько диковато для грубой крестьянской души, протянуть же этим людям руку помощи в черное для них время оказалось почему-то недосуг… Эх, Франтишек, до конца своих дней обречен ты теперь корить себя за твердолобость и бессердечие!
Теперь стало понятно, почему Бертольд был так уверен в том, что мать его сыну просто померещилась, а побои нанес кто-то другой. А как же иначе, если он сам – что не подлежало сомнению – лишил жизни родительницу Липки и позаботился об изоляции трупа, замазав щели строительным раствором!
Однако сейчас нужно было не рассуждать, а действовать, так как немыслимо было просто развернуться и уйти, убедившись в том, что россказни мальчишки о том, что его якобы избила прошлой ночью мать, оказались горячечным бредом, а то и вовсе проявлением унаследованной от нее болезни. Разумеется, власти должны быть оповещены о случившемся, и прежде всего потому, что имело место убийство несчастной ее мужем, но следовало все же завернуть во что-нибудь тело и перенести его отсюда в более подходящее место – слишком уж ужасен был вид сидящей на кровати полумумии. До прибытия уполномоченных могли пройти дни, так не оставлять же открытым этот источник зловония!
– Так, идем за носилками!- скомандовал Франтишек. – Миро, ты останешься.
– Ну уж нет, Франта, уж лучше называй меня трусом или как тебе вздумается, но я не останусь и минуты наедине с ней!- не терпящим возражения тоном отреагировал парень и покосился на мертвую. В ответ на это Франтишек устало махнул рукой – дескать, черт с тобой! – и начал подниматься по лестнице. Слишком много нервных потрясений получил он сегодня, чтобы у него еще остались силы спорить с суеверным крестьянским сыном, да и особой надобности охранять труп действительно не было. Кто может теперь причинить Терезе зло?
Хозяина дома они в гостиной не обнаружили. Должно быть, он все же нарушил данное себе совсем недавно обещание и отправился куда-нибудь пить, зная, что разборок и, возможно, тюрьмы ему теперь не миновать. Ну, что ж, он сам скроил свою судьбу, и ему можно было только посочувствовать.
Наскоро соорудив носилки из двух найденных в порослях молодой крапивы за домом жердей и дерюги непонятного происхождения, мужчины очистили от барахла место в углу сарая и завалили его тряпками, в которые предполагалось завернуть тело до прибытия властей. Как ни тянули они время при выполнении этих нехитрых действий, какие поводы для отсрочки ни выдумывали, а спускаться в подвал все же пришлось. К тошнотворному запаху разложения нельзя было привыкнуть, и все трое старались вдыхать неглубоко, борясь с приступами тошноты. Но ничего, еще несколько минут, и они будут свободны…
Однако внизу их ждала новая загадка: подойдя к двери в камеру заточения бывшей хозяйки и заглянув вовнутрь, Франтишек остолбенел – тела в комнате не было. На полосатом, покрытом пятнами вонючей жижи матрасе осталась вмятина, однако труп исчез, словно мимолетная галлюцинация. Франта отступил назад, давая возможность поудивляться и своим спутникам. Те, так же как и он, замерли на пороге, не зная, как реагировать на случившееся.
– Ушла…- выдохнул битком набитый старушечьими россказнями Миро, и сделал это настолько искренне и непосредственно, что его отец и Франтишек не могли не рассмеяться, хотя у них у самих, что называется, сосало под ложечкой. Глядя на потешно-испуганное лицо этого рослого ребенка, можно было понять, какие бурные эмоции переполняют его сейчас, и лишь желание выглядеть мужественным в глазах отца и соседа удерживает его от бегства.
– Да куда ж ей податься, сынок?- попытавшись предать голосу серьезности, сказал Павел. – Покойники не ходят.
– Так то покойники…- прошептал все еще находящийся под впечатлением Миро. – А как же милой Терезе упокоиться, ежели ни священника, ни землицы..? Вот и мается ее душенька, не находя пристанища, а мы как раз открыли двери ее склепа…
– Не думаешь ли ты, парень, что эта тощая замазка могла бы удержать мертвую, вздумай она выбраться?- вторя суеверному Миро, съехидничал Франтишек. – Если верить маленькому Липке, то никаких проблем с этим у нее не возникало. Кстати, о том, насколько она "милая", мальчишка тебе расскажет лучше, чем я. Пойди обозрей следы от ее когтей!
Тут Франтишек поймал себя на мысли, что и сам говорит о мертвой так, словно верит, что она и в самом деле бродит по дому и творит непотребности. А в действительности…
– Знаете-ка что?- сменил он тему. – Я думаю, что мистики в ее исчезновении не больше, чем трезвости в ее муже. Просто Бертольд в наше отсутствие перенес тело в другое место и, возможно, спрятал.
– Зачем это ему было нужно?
– Ну, если он виновен в ее смерти – в чем я лично не сомневаюсь – то такое поведение выглядит совершенно логично: он понял, что мы нашли тело, и пытается замести следы. Несколько судорожно и запоздало, полагаю, так как далеко он уйти с такой ношей не мог, а поблизости от дома мы ее наверняка быстро обнаружим.
– Так чего ж мы стоим?!- вскричал Миро, все поступки которого сегодня были обусловлены страхом, а потому импульсивны. – Идем же и схватим его!
Взбодренные этим возгласом Франтишек и Павел очнулись от оцепенения, и мгновение спустя вся троица затопала по лестнице вон из подвала, причем Миро еще тащил за собой корявые носилки, а старших его товарищей сдерживала лишь собственная одышливая неповоротливость.
Решено было сначала обследовать богатую надворными постройками и укромными уголками усадьбу, а затем уж, если поиски во дворе не увенчаются успехом, приняться за подступающий к дому лес. Никто не верил, что убийца перенес свою полусгнившую жертву в дом, а потому обыск неуютного жилища не входил в планы сыщиков-добровольцев. Однако, направившийся было к ближайшему покосившемуся сараю Миро вдруг замер неподалеку от крыльца и прислушался, призвав своих спутников к молчанию.
– Что такое, парень? Ты что-то слышал?- с любопытством поинтересовался Франтишек, готовя новую шутку по адресу юного, не в меру впечатлительного коллеги.
– Погоди, Франта, погоди…
Но тут и до слуха скептически настроенного предводителя компании донесся не то дробный стук, не то скрежет, идущий из приоткрытой двери дома. Затем звук прекратился, но через несколько секунд послышался снова, чуть более приглушенно.
– Ты закрывал дверь, когда мы выходили?- спросил утративший вдруг шутливое настроение Франтишек, адресуя вопрос непонятно кому.
– Вроде закрывал… Не помню точно,- промямлил чувствующий себя ответственным за "техническое обеспечение" мероприятия Миро. – Ты не помнишь, отец?
– Да я-то, вроде, вообще первым выходил,- тоже не слишком уверенно подал голос Павел. – Чего гадать, надо пойти и посмотреть.
Никто не стал с этим спорить, все трое двинулись к дому.
В просторной прихожей они не увидели ничего необычного – там и тут кучи вонючего барахла неясного предназначения, разбитая китайская ваза в углу да поднятая в воздух тяжелая пыль, вдохнув порцию которой Миро чихнул и зачем-то перекрестился. Никаких признаков спрятанного трупа, за исключением назойливого запаха гнили, которым, впрочем, пропиталась уже вся округа.
В гостиной они также ничего не обнаружили – комната выглядела именно такой, какой они ее и оставили полчаса назад. Ожидая друг от друга дальнейших предложений, Павел и Франтишек переглянулись, но тут вновь раздался стук, заставивший их вздрогнуть – всего два негромких удара, но этого хватило, чтобы понять, что звук доносится со второго этажа, где, помимо прочего, находилась спальня супругов.
Надо сказать, при подъеме на второй этаж особой давки не было, все трое проявляли неслыханную галантность, уступая друг другу дорогу и всем своим видом давая понять, что не рвутся за лаврами первопроходцев. Будь каждый из них один, то на этом расследование и окончилось бы, но все понимали, что тот, кто первым решится на отступление, будет отмечен клеймом труса, и это не давало им поступить разумно.
Так или иначе, короткая лестница быстро кончилась и проклинающие свою дурость визитеры очутились перед тремя дверьми, две из которых были плотно закрыты, а третья стояла распахнутой. Судьба смилостивилась над храбрыми сыщиками и не заставила их гадать – уже из коридора были видны широкая двуспальная кровать, висевшие над ней две пересеченные шпаги, бюро у противоположной стены и покачивающийся в петле хозяин дома, чьи ноги, видимо, только что прекратили судорожно дергаться и выбивать о край бюро дробь, которую и услышал со двора везунчик Миро. Тело висело лицом к двери, и посетителям были видны вывалившийся язык и начавшие покрываться мутной пленкой глаза новоиспеченного мертвеца, обретшего в веревочной петле не то вечный покой, не то нескончаемые мучения. А как же! Ведь никто точно не знает, как относится провидение к убийствам родных жен, пусть даже и тронувшихся умом, и в определенных кругах принято даже думать, что скорее отрицательно… Быть может, сейчас почивший Бертольд как раз дает показания в Высшем Суде, выкрикивая с забранной корявой решеткой скамьи подсудимых свои невнятные оправдания?
Однако, как ни прискорбен был вид еще теплого преставившегося, не он был тем объектом, что приковал к себе полные ужаса взгляды вошедших: в кресле подле бюро, развалившись и уронив набок отвратительную голову с клочьями похожих на паклю волос, полулежал источающий зловоние труп матери Липки. Франтишеку почему-то бросились в глаза ступни ее ног с изогнутыми желтыми ногтями и проглядывающими сквозь лохмотья истлевшей кожи пяточными костями, замершие на полу в неестественной позиции. Корявые, частично мумифицировавшиеся кисти трупа лежали на подлокотниках кресла, грозя вот-вот соскользнуть с них, и было неясно, зачем причудливо рехнувшийся самоубийца потратил столько сил, прилаживая их туда. По всей видимости, ему хотелось создать иллюзию реальности происходящего и, быть может, в полугнилом теле убиенной им жены он уже видел Высшего Судью, пред суровым оком которого он должен был свершить саморасправу?
Так или иначе, живописная обстановка комнаты стала последней каплей, переполнившей чашу толерантности Миро; незамысловато скроенный крестьянский сын, героически претерпевший все приключения сегодняшнего дня, не вынес последнего жуткого аккорда исполненной хозяевами дома пьесы и с ужасными звуками опорожнил желудок прямо на грязный пол захламленного коридора. Два мертвеца было уже слишком для привыкшего к спокойной, размеренной деревенской жизни парня, и никто не думал его винить за эту итоговую декомпенсацию.
Со смертью Бертольда дело приняло иной оборот, и Франтишеку с Павлом пришлось вносить коррективы в план своих дальнейших действий. Поскольку здесь они уже помочь никому не могли, да и сами, по сути, едва держали себя в руках от длительного перенапряжения, решено было оставить все как есть и возвращаться в деревню, а уж оттуда отправить кого-нибудь в город сообщить властям о случившемся.
III
– Дикость какая-то!- подвела Стефка итог услышанному после того, как заставила мужа во всех подробностях пересказать ей события этого суматошного дня. – Представляю, как досталось бедному мальчику,- говоря это, сердобольная крестьянка имела в виду сына Павла Миро, которому, судя по рассказу ее Франты, пришлось сегодня несладко, – он, должно быть, теперь сам не свой…
– Не о том мальчике беспокоишься, жена. Что может статься с этим лбом? Ты лучше подумай, что делать с Липкой, каково ему придется?
– Ну… Хуже, чем было последние два года, уже не будет. Хотя малец порядком натерпелся и не грех было бы как-то облегчить его судьбу…- Стефка исподтишка, с тревогой глянула на мужа. Поймет ли он ее намек? Не оттолкнет ли сироту?
Франтишек поднял со стола кружку сидра и смачно сделал несколько глотков, так что по покрытому седой щетиной подбородку, а затем и под рубаху побежали струйки вина.
– Не знаю, жена, как ты к этому отнесешься,- изрек он затем почему-то полувиновато, но я думаю так – мы должны оставить парнишку у себя. Во-первых, потому, что он тебе, как-никак, родственником доводится, во-вторых, у него никого больше нет, а в-третьих… В-третьих, потому что тут нечего обсуждать, вот так.
Радостная улыбка осветила лицо Стефки: Франтишек догадался, чего она хочет, и принял мужское решение, оспаривать которое бесполезно. Так уж вышло, что окончательные решения в их семье принимал всегда муж, но, то ли по счастливой случайности, то ли в силу великой душевной близости супругов, ни разу еще его высокая воля не шла вразрез с желаниями и представлениями скромной, но цепкой Стефки. Вот и на этот раз мысли их совпали, – да и как могло быть иначе, когда речь шла о беззащитном ребенке – жертве насмешливой судьбы? Вон он, беспокойно спит в соседней комнате, измученный скорбью о родителях и неясностью собственного будущего; ручонки его скомкали грубую самотканную простыню, а губы шевелятся во сне, словно он в чем-то оправдывается перед властителем его сновидений. Взъерошенные соломенные волосы мальчишки давно пора бы остричь, да и вообще Липку следовало бы привести в "человеческий вид", как заключила, с нежностью глядя на него, Стефка.
Разговор супругов происходил на следующий день после приключений трех крестьян в доме Бертольда и Терезы. Вернувшись оттуда, Франтишек оповестил о случившемся ленивые местные власти, которые, проявив невиданную доселе расторопность, тут же послали кого-то с депешей в Пльзен, рассудив, что столь громкое, по здешним меркам, дело должно перейти в ведение вышестоящих структур. В ожидании прибытия больших чинов было решено поместить трупы во все тот же подвал означенного дома, за неимением в общине более подходящего для них помещения. В одной из коморок подвала располагался ледник, что оказалось очень кстати. В особенности это касалось, разумеется, разложившегося тела женщины, которое командированные начальством стражи с великим трудом, борясь с рвотным рефлексом, сумели завернуть в какую-то дерюгу и снести вниз. Поскольку Франтишек и Павел наотрез отказались участвовать в этом мероприятии, представителям закона помогал один лишь Миро, чьего согласия в силу его молодости никто не спрашивал. Когда дело было сделано, парень смог-таки вернуться домой и вот уже второй день, ужасно важничая и выдумывая все новые подробности, подчеркивающие его удаль и смышленость, развлекал рассказами о своих приключениях окрестных ребят. Некоторые подробности своего поведения в "доме смрада" он, натурально, опустил, ну да простим ему эту маленькую избирательность, ни в коей мере не ставящую под сомнение его отвагу!
Итак, было решено, что мальчонка останется в семье Стефки и Франтишека, пополнив собой и без того многочисленную армию их детишек. Добрая крестьянка надеялась, что сможет заботой и любовью вернуть Липке способность смеяться и вообще расти полноценным человеком, страх для которого не является главным чувством. Но перед тем, как зажить нормальной жизнью, мальчонке предстояло еще отвечать на неизбежные вопросы следствия, водить экскурсии по дому, одно воспоминание о котором повергало его в ужас и, что самое тяжкое, участвовать в похоронах отца и матери, на которых он будет единственным близким родственником.
Однако погребение тел супругов пришлось отложить: у городских властей, без чьего высочайшего разрешения захоронение останков столь неоднозначно ушедших из жизни людей не могло состояться, нашлись дела поважнее, местным же наместникам "двойной монархии" было велено к трупам не прикасаться и до дальнейшего распоряжения похорон не устраивать, – за день-два в леднике с ними, мол, ничего не случится. Толстый наместник пожал плечами и отправился пить пиво в ближайший кабак – он свою работу выполнил, трупы же некогда счастливых родителей Липки так и остались лежать в леднике собственного дома, имея достаточно времени для взаимных упреков и жалоб, если таковые, разумеется, последовали.
Едва стрелка висевших на стене горницы старых ходиков стала приближаться к часу ночи, Стефка проснулась. Она не могла бы сказать точно, что ее разбудило, просто вдруг обнаружила, что лежит с открытыми глазами, глядя в потолок, словно и не спала совсем. Подивившись этому необычному обстоятельству и посетовав мысленно на приближающуюся старость, Стефка спустила ноги с кровати и пошарила рукой по поверхности стоящего рядом комода, отыскивая одежду – раз уж не спится, чего ж на двор не сходить? Стараясь не шуметь, она оделась и крадучись стала пробираться к выходу, когда вдруг заметила, что постель Франтишека пуста. Должно быть, он тоже отправился по нужде, так что Стефке придется дождаться его возвращения, прежде чем протолкнуться в маленькую деревянную будку за сараем… Она снова опустилась на кровать.
Через десять минут Стефка начала волноваться – что ж так долго? – а через пятнадцать, охваченная тревогой, решительно направилась к входной двери, не заботясь уж более о соблюдении тишины. Но не успела она сунуть ноги в галоши, как дверь открылась и на пороге появился Франтишек – в исподнем, но почему-то с лопатой в руках. Вид его был странный.
– Что случилось?- задала вопрос удивленная Стефка, почувствовав облегчение.
– Ничего особенного, не волнуйся,- буркнул в ответ ее муж, чувствуя неловкость за свой взъерошенный внешний вид.
– И все-таки?
Отделаться от расспросов деревенской жены еще никому не удавалось, и Франтишек, вздохнув, доложил:
– Да так, поблазнилось… Вроде как кто-то бродил вокруг дома.