- Слышала, - сказала девчонка и приблизилась на пару шагов.
Ее походка показалась Ребекке странной. Такое ощущение, будто ночная посетительница заставляла себя двигаться медленнее обычного.
- Мне хотелось сюда прийти.
- Одной? В половине четвертого утра? Должно быть, у вас в Клейсвилле поменялись порядки, если твои родители позволяют тебе разгуливать по ночам, - сказала Ребекка, чувствуя, что сама улыбается. - Я думала, что детям и подросткам по-прежнему запрещено появляться на улицах после наступления темноты. Раньше исключение делалось только для групповых праздников и с разрешения родителей.
Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел Байрон. Его лица Ребекка не видела, но чувствовала его настороженность.
- Может, позвонить, чтобы за тобой пришли? - спросил он девчонку.
Ребекка не ошиблась в своих предчувствиях: Байрон держался настороженно.
- Не надо, - буркнула девчонка, отходя от крыльца.
Байрон подошел к краю крыльца, встав перед Ребеккой.
- Слушай, девочка. Я не знаю, чего тебе здесь понадобилось, но…
Девчонку как ветром сдуло. Если бы Ребекка не поговорила с ней до этого, то посчитала бы ее галлюцинацией.
- Сбежала, - сказала Ребекка, передергивая плечами. - Как, по-твоему, у нее не будет проблем?
- А почему у нее они должны быть?
Байрон продолжал вглядываться в темные кусты, за которыми скрылась девчонка.
Ребекка поплотнее закуталась в покрывало.
- Байрон, может, нам ее догнать? Ты ее знаешь. У меня такое чувство… сама не знаю. В общем, странное чувство. Может, сообщить Крису? Или узнать, где она живет?
- Не надо, - возразил Байрон, оборачиваясь через плечо. - Мы в ее возрасте что, свято соблюдали комендантский час?
- Мы и в одиночку-то не ходили.
- Это точно, - натянуто засмеялся Байрон. - А еще точнее - это вы в одиночку не ходили. Знала бы ты, сколько раз я потом задами пробирался домой, боясь, как бы отец не обнаружил мое отсутствие!
Ребекке сразу вспомнилось другое. Байрон провожал их до дому, а она всегда торопилась забежать внутрь, чтобы не видеть, как они с Эллой целуются на прощание.
- Наверное, десять лет назад я была смелее, - вздохнула Ребекка, стараясь выдержать взгляд Байрона. - Надо же, не успела приехать, как вспомнила про этот дурацкий комендантский час. Я нигде этого не встречала - ни в больших городах, ни в маленьких.
- А Клейсвилл - он единственный в своем роде, - сказал Байрон, присаживаясь на другой край качелей.
Ребекка оттолкнулась, и цепи качелей снова заскрипели.
- Хочу тебя спросить. Мы с тобой оба подолгу жили вне Клейсвилла. Мне это кажется, или у тебя тоже что-то щелкает внутри, когда ты пересекаешь границу города?
- Щелкает, - сразу ответил Байрон, даже не пытаясь играть в непонимание.
- Я ненавижу это чувство. Из-за него мне иногда хотелось вообще больше не появляться в Клейсвилле. Но Мэйлин, она… была для меня всем. Стоило мне ее увидеть, и я забывала, что Элла…
- Ушла.
- Верно. Ушла, - прошептала Ребекка. - Потом ушел Джимми, а теперь и Мэйлин. Моей семьи больше нет. Спрашивается, какой смысл мне сюда возвращаться? Но смысл почему-то остался. Вот и сегодня: пересекла границу Клейсвилла, и у меня сразу же исчезло противное покалывание в груди. Я уже сжилась с ним. А как проехала тот дурацкий щит - никакого покалывания.
- Знаю.
Байрон оттолкнулся, и старые, заржавленные цепи вновь отозвались привычным скрипом.
- Бекс, у меня нет ответов… во всяком случае, тех, которых ты хотела бы услышать.
- А другие есть?
Байрон ответил не сразу.
- Один точно есть, но он тебе никогда не нравился.
9
Николас Уиттакер придерживался мнения, что каждый должен заниматься своим делом. Как-то в выпуске новостей он увидел сюжет: мэр одного города вместе с полицейскими участвовал в патрулировании улиц. Сюжет искренне удивил Уиттакера. В его городе патрулированием занимались немногочисленные полицейские и шериф, а он сидел в своем комфортабельном кабинете и занимался тем, чем и положено заниматься мэру. Таков естественный порядок вещей. Эту фразу следовало бы написать золотыми буквами на стене его кабинета, поскольку Уиттакер любил ее повторять. Если б его спросили, в чем именно заключается этот естественный порядок вещей, он не задумываясь ответил бы: в том, что в его городе каждый человек может спокойно жить, наслаждаясь здоровьем и дружелюбной атмосферой. В такой атмосфере вырос он сам, и так же будут расти его дети, когда он решится ими обзавестись. В других городах им могли бы угрожать столкновения с уличными грабителями, маньяками и хулиганьем. В других городах они еще в раннем детстве могли бы подцепить какую-нибудь болезнь, которую не лечит даже современная медицина. А в Клейсвилле все это они увидят разве что на экране телевизора. Здесь они будут защищены. Основатели города позаботились об этом. Правда, одна угроза для жителей Клейсвилла (включая и будущую семью мэра) все-таки существовала, но только в том случае, если городская Хранительница Могил вдруг не справится со своими обязанностями.
Мэр Уиттакер встал из-за стола, подошел к шкафу, отделанному красным деревом, и открыл створки. Внутри находился небольшой бар. Бар появился при его отце, когда еще тот был мэром. Уиттакер насыпал в бокал льда, удивляясь, как гулко раздается этот звук в тишине кабинета. Кроме стен и самого мэра, его никто не слышал и слышать не мог. Рабочий день давно кончился, и секретарша ушла домой. Уиттакер налил себе еще одну порцию бурбона, радуясь, что в числе бед, от которых был избавлен Клейсвилл, значился и алкоголизм.
В дверь постучали. Затем она открылась, и кабинет вошли двое членов городского совета - Бонни-Джин и Дэниел. В свои двадцать шесть лет Бонни-Джин была самым молодым членом этого совета. Возможно, поэтому она проявляла неожиданную смелость там, где другие проявляли вполне оправданную осторожность. Опять-таки, Бонни-Джин было пока не с чем сравнивать. Когда городской совет в последний раз сталкивался с серьезной проблемой, для Бонни-Джин не было проблем серьезнее, чем свалить с уроков в кино.
Сейчас щеки Бонни-Джин пылали, словно она постояла возле раскаленной печки, а глаза были широко раскрыты.
- Мы прошлись по улицам, и знаете, ничего странного не обнаружили, - выпалила Бонни-Джин.
Стоявший у нее за спиной Дэниел покачал головой.
- Мы разбросали листовки, предупреждающие о возможном появлении в городе кугуара, - добавила Бонни-Джин.
- Хорошо, - улыбнулся ей Уиттакер.
Ему нравилась Бонни-Джин. Славная, симпатичная девушка, но… никак не будущая жена и мать его детей.
- Друзья, не желаете ли согреться? - спросил мэр, кивнув в сторону раскрытого бара.
Бонни-Джин застенчиво улыбнулась, а Дэниел, наоборот, нахмурился:
- Время уже позднее.
- Ну что ж, мистер Грили. Вопрос, который я хотел с вами обсудить, может и обождать.
- Сэр, я бы не рискнул позволить Бонни-Джин самостоятельно возвращаться домой, когда за каждым кустом может скрываться опасное животное, - сказал Дэниел, вставая рядом с девушкой. - Юной даме понадобится…
- Вы хотели сказать, мне понадобится вот это! - перебила его Бонни-Джин.
Она полезла в сумочку и своими наманикюренными пальчиками вытащила револьвер тридцать восьмого калибра.
- Дэниел, может, в таком случае, мы попросим нашу юную сотрудницу проводить нас домой? - предложил мэр.
Бонни-Джин лукаво улыбнулась.
- Дэн на машине. Надеюсь, он самостоятельно доберется до своего дома. А как насчет вас, мэр?
С тем же артистизмом, с каким он выступал на собраниях, Николас похлопал себя по карманам брюк и распахнул пиджак.
- Опять не захватил оружие. Возможно, мне стоит принять предложение Бонни-Джин. - Он улыбнулся потенциальной защитнице. - К сожалению, я пока еще не могу покинуть кабинет. Есть кое-какие дела. Я не очень вас обременю, если попрошу немного меня подождать?
- Не очень, - охотно отозвалась Бонни-Джин и улыбнулась Дэниелу. - Я сумею обеспечить безопасность нашего мэра как за пределами его кабинета, так и внутри.
Дэниел сверкнул глазами на Бонни-Джин. Она сделала вид, что не заметила этого. Мистер Грили направился к двери. Бонни-Джин проводила его и дружески чмокнула в щеку, после чего плотно закрыла за ним дверь. Тем временем Николас налил своей помощнице порцию шотландского виски и терпеливо ждал, пока та возьмет запотевший бокал.
10
Байрон думал о том, что хотел и должен был рассказать Ребекке. Но все это подпадало под категорию "не сейчас". Не ранним утром, не после тягостного известия, обрушившегося на нее, и не после утомительной дороги. Они оба по-прежнему сидели на качелях, слушали стрекотание насекомых, лягушачьи трели и старались молчать, чтобы разговор не превратился в перепалку. Такое бывало и прежде. Сидя почти рядом с Ребеккой, Байрон понимал: напрасно он пытался убедить себя, что изменился. Это было обыкновенным враньем самому себе.
Почти три года назад Ребекка настоятельно попросила его больше ей не звонить и не разыскивать. Байрон попробовал построить отношения с несколькими женщинами, все они окончились неудачей, и тогда он сказал себе, что вовсе не собирался ни в кого влюбляться. В том числе и в Ребекку. Все это были словесные и психологические увертки. Он пытался уверить себя, что может обойтись без Клейсвилла и без Ребекки. Но оказалось, что не может. Однако между Клейсвиллом и Ребеккой существовало одно существенное различие. Вернувшись сюда, Байрон знал: если он заснет в Клейсвилле, наутро город никуда от него не сбежит. А вот почти каждая ночь с Ребеккой кончалась одиноким утром. Возможно, горе на время приглушило эту черту ее характера. Но так ли это? Тоже вопрос.
Правда, сегодня Ребекка сняла все свои защитные барьеры. Ее голова лежала на плече Байрона. Взбудораженность, вызванная известием о смерти Мэйлин и дорогой, погасла. Ребекка ссутулилась. Руки напоминали плети. Она вся была похожа на марионетку, у которой вдруг обрезали все нити. Тусклый свет на крыльце скрывал бледность ее кожи и неуклюжий узел, в какой она торопливо завязала свои длинные волосы. Во всем остальном Ребекка за эти три года ничуть не изменилась. Судя по стройности ее фигуры, она по-прежнему регулярно занималась бегом или плавала. Возможно, и тем и другим. Ребекка всегда подминала стресс физическими упражнениями, а от нежелательных эмоций просто сбегала.
- Байрон, - сонным голосом позвала она.
- Я здесь.
Он не добавил, что всегда был бы рядом, если б она не отталкивала его. Он мог добавить и то, что сам ни разу ее не оттолкнул, когда она нуждалась в его сочувствии. Это было как раз по ее части: притянуть его к себе, а затем оттолкнуть, стоило ей вдруг обнаружить, что хочется быть с ним рядом. Байрону было совестно думать об этом сейчас, видя перед собой беззащитную, убитую горем Ребекку. Но не зря он вырос в семье владельца похоронного заведения. Байрон лучше, чем другие, знал: горе по-настоящему убивает лишь немногих. Все остальные преодолевают горе, и к ним возвращаются все особенности их характера. Ребекка - не Джимми. Она оправится, расправив плечи, и, скорее всего, снова убежит от него.
- Бекс, ты никак уснула?
- Би, я хотела бы уснуть и видеть это все в дурном сне, - прошептала она. - Ну, почему они все они умерли и бросили меня?
- Я не знаю.
Такие вопросы Байрон слышал очень часто, хотя они были адресованы не ему. Он действительно не знал ответов. Бывало, когда кто-то умирал, все вздыхали с облегчением. Бывало, но очень редко. Обычно смерть оборачивалась горем для родных и друзей умершего. От отца Байрон знал: утешать людей бесполезно. Перед лицом утраты самые искренние слова кажутся пустыми и фальшивыми. Людям надо просто дать выплакаться. Поэтому Байрон молча смотрел, как по щекам Ребекки опять покатились слезы. Потом он обнял ее за плечи.
Ребекка не отстранилась. Она не пыталась вытирать слезы, а лишь немного повернула голову, чтобы видеть светлеющее утреннее небо.
Так они просидели еще несколько минут. Ребекка подсунула под себя ноги, а рукой держалась за цепь качелей. Совсем как маленькая девочка, которая боится упасть. Покрывало, в которое она закуталась, лишь подчеркивало всю ее незащищенность.
Байрон мог бы многое ей сказать сейчас, но надо быть просто мерзавцем, чтобы воспользоваться таким моментом. Вся сложность отношений с Ребеккой заключалась в том, что для разговора с ней никогда не находилось удачного момента. Обычно она пряталась за многослойной защитой. И убирала ее лишь когда ей становилось по-настоящему больно. А когда ей не было больно, она избегала разговоров: либо в буквальном смысле, либо заслоняясь сексом, когда можно вообще обходиться без слов. Байрону хотелось думать, что секс не является единственным связующим звеном между ними. Втайне он надеялся, что когда-нибудь Ребекка оставит все свои уловки и они спокойно разберутся в своих отношениях. Тогда, три года назад, он никак не думал, что Ребекка оборвет даже это связующее звено.
Ну почему подобные воспоминания захлестывают в самое неподходящее время? И почему так горько от той застарелой боли? Байрон пересилил себя и сказал:
- Бекс, спать в кровати все-таки удобнее, чем на качелях. Пойдем в дом.
Он думал, что Ребекка откажется, но она слабо кивнула. Потом она встала, набросила на плечи покрывало и шепотом спросила:
- Ты останешься?
Видя, как Байрон нахмурился, она торопливо добавила:
- Не так… не со мной. Просто в доме. Уже почти рассвело. Мне очень не хочется оставаться здесь одной. Кроватей хватает.
Внутри Байрона вновь поднялась старая обида. То, что он сейчас слышал, было плохо замаскированной ложью. При живой Мэйлин он бы молча повернулся и ушел. Но сейчас он открыл дверь в дом.
- Хорошо, я останусь. Так будет удобнее. Я собирался заехать за тобой и привезти на церемонию.
- Спасибо, Би, - сказала Ребекка, поцеловав его в щеку.
На пороге остановилась. Одной ногой она стояла в доме, другой оставалась на крыльце.
- В чем дело, Бекс?
- Сегодняшняя ночь не в счет. Договорились?
Байрон не стал делать вид, будто он ничего не понял.
- Не знаю, - только и сказал он.
Ребекка лихорадочно притянула его к себе и что-то прошептала. А может, просто всхлипнула. Он обнял Ребекку, потом прижал к себе крепче. Одна его часть уговаривала не плевать на свои чувства. Другая призывала внять голосу разума. Эта часть напоминала ему, что горе горем, а утро вполне может пойти по знакомому сценарию, который назывался "Это была ошибка". "Мало тебе прошлого? - ехидно допытывалась разумная часть. - Хочешь снова чесать затылок, сознавая себя круглым идиотом?"
Они вошли в дом. Дверь с шумом захлопнулась. Ребекка вздрогнула, вырвалась из его объятий.
- Прости. Я не должна была…
Она тряхнула головой и почти побежала наверх. Байрон побежал следом. Будь они оба другими людьми, события развивались бы по иному сценарию. Но Байрон хорошо знал и себя, и Ребекку. Она склоняла его к знакомой игре: лишить себя свободы выбора, а потом его в этом же и обвинить.
Но сегодня он не собирался играть в эту игру.
Даже если ты знаешь другого человека вдоль и поперек, трудно предугадать, как он поведет себя на этот раз. Правда, и Байрон, и Ребекка были уверены, что им такое по плечу. Жизнь все время тыкала их носом в реальность. А в реальности все обещания Байрона самому себе не повторять прошлых ошибок и попытки Ребекки убедить себя, что они всего лишь друзья… проваливались. Постель была для обоих удобным местом, где можно ни о чем не говорить; местом, где все их споры стихали. Но все кончалось одинаково: Ребекка под утро сбегала, а Байрон последними словами ругал свою идиотскую доверчивость и не менее идиотскую надежду на то, что в этот раз все пойдет по-другому.
"Неужели я неисправим?" - мысленно спросил себя Байрон.
Нет, что-то все-таки изменилось. На этот раз он стоял не внутри ее комнаты, а в коридоре.
- Ты ляжешь в своей старой комнате? - спросил Байрон, когда они оказались перед дверью.
- Я могу лечь и в комнате Мэйлин. Тогда ты ляжешь там. Могу и в комнате Эллы… Вариантов много.
Байрон тронул ее за плечо.
- Не надо никаких вариантов. Ложись в своей старой комнате. Я посплю и на диване.
- Ну, зачем так? - попыталась возразить Ребекка. - Я же в порядке… то есть не совсем в порядке, но все равно…
- Это не обсуждается, Бекс, - сказал Байрон, осторожно беря ее лицо в свои ладони. - Тебе нужно хотя бы немного поспать.
Ребекка хотела было возразить, но потом кивнула и вошла в свою старую комнату. Дверь она оставила наполовину открытой, чтобы Байрон при желании смог войти. В прошлом он так бы и сделал. Ребекка нуждалась в нем. Раньше он убеждал себя: если женщине ты нужен, этого уже достаточно. С другой этого было бы достаточно. Например, с Эмити. Но Бекс - не Эмити.
Байрон решительно закрыл дверь с внешней стороны и спустился вниз. В гостиной он сел на диван, обхватив голову руками. Снова нахлынули мысли. Замелькали вопросы, которые нельзя больше замалчивать, если они оба хотят хоть какой-то ясности. Затем Байрон еще раз напомнил себе причину, почему он не пошел и не станет подниматься наверх.
Спать в бывшей комнате Эллы он вообще не мог. Пусть она давным-давно покинула мир живых, Байрон сомневался, что Ребекка по-настоящему отпустила свою сестру. Мертвая Элла стояла между ними так, как никогда не вставала при жизни. Эта тема была одной из многих "запретных". Правда, хватало и других, говорить на которые Байрон не хотел ни сегодня, ни в другой день. Он до сих пор не представлял, как сообщит ей, что Мэйлин на самом деле не умерла, а была убита и что Крис, судя по всему, не желает заниматься расследованием убийства.