Вдруг у меня в голове всплыла какая-то другая местность, нечто размытое, лежащее где-то в киберпространстве - там, где бьется пульс электронов и баз данных, - в пространстве, существующем между всеми компьютерами, которые формируют Всемирную сеть. Я почти увидела этот дремучий лес фраз и слов, представила себе некое огромное набухшее целое, этакого левиафана невероятных размеров, физически не существующего, но обладающего обширной и непостижимой душой.
И еще мне подумалось, что я часть этой общности. Что, родившись там, в дремучем лесу, я просто откололась от монолита, была выслана наружу. Что я, будучи отдельным существом, одновременно являюсь и частью того, другого, единого целого. Что оно, это другое, создало меня при помощи какого-то странного техноязыческого обряда, наделило меня плотью и выпустило в самостоятельную жизнь, в мир, лежащий за пределами киберпространства.
Я понимаю: все это похоже на научную фантастику. Может, ею и является. Но это было еще и волшебство. Иначе как вы объясните, что компьютерная программа обладает самосознанием? Прямо какой-то дух вуду, состоящий лишь из нолей и единиц, но способный создать живое существо из нейронов, электричества и воздуха и отправить его во внешний мир - пусть выживает.
Но тут островок спокойствия, который я с самого начала ощутила в своем сознании, зашептал мне сквозь гул беспокойных мыслей.
"У нормальных людей, - сказал он, - то, что ты сейчас испытываешь, считалось бы сумасшествием".
Но я уже знала, что не могу считаться нормальным человеком. Я даже не была уверена, что я вообще человек.
Наконец я легла на кровать и закрыла глаза.
Может быть, все это только сон. Может быть, проснувшись утром, я вспомню свою жизнь, и буду собой, и только тряхну головой, отделываясь от странного сновидения.
Но утром ничего не изменилось. Кроме интенсивности ощущений.
Открыв глаза, я сразу начала видеть все четко и ясно. Дезориентацию и некоторое замешательство я по-прежнему испытывала, как и ночью, но с гораздо меньшей силой.
На этот раз я сумела встать и дойти до двери ванной. Я обозревала эту знакомую-незнакомую местность. Мне, то есть моему телу, хотелось писать, но я поняла это только по давлению в области мочевого пузыря. Я знала всю механику процесса, то есть как это делается. Я знала, куда надо пойти, знала, что нужно поднять крышку унитаза, а потом сесть. Но вспомнить, как я хоть один раз в жизни это делала, не получалось. Единственные воспоминания, которыми я обладала, - опыт ночного пробуждения.
Меня охватила паника, сердце учащенно забилось, я взмокла и вообще перестала что-либо понимать.
"Пусть все идет, как идет, - сказал тогда уголок спокойствия в моем сознании, не думай об этом. Доверься своему телу, оно знает, что надо делать".
Что мне было терять?
Я глубоко вдохнула, собираясь с духом. Еще один глубокий вдох. Сама не знаю как, но мне удалось-таки избавиться от паники и смятения и последовать совету внутреннего голоса.
Двигаясь как заведенная, я сходила в туалет и приняла душ. Вернувшись в спальню, я заглянула в шкаф и была потрясена богатством выбора. Не то чтобы одежды было чересчур много - совсем нет. И все-таки выбор казался слишком широким для меня. К тому же меня несколько смущало, что я знаю, из какого что материала, но совершенно не помню, чтобы когда-нибудь трогала или носила одежду из этих тканей, не представляю себе, какая она на ощупь, легкая или тяжелая, как она сидит.
Сделав еще один глубокий вдох, я решила выбрать хлопчатобумажную футболку и джинсы. Я с удовольствием ощутила, как ткань облегает мое тело. Потом натянула мокасины и пошевелила в них пальцами.
Только когда я поджарила себе тост и сварила кофе и села за кухонный стол позавтракать, мне стало несколько легче. Ощущение чуждости окружающему миру в течение дня то накатывало, подобно приливу, то отступало, подобно отливу, но впадины и вершины постепенно сглаживались.
Самое странное, что, как только у меня возникал какой-нибудь вопрос, со мной мгновенно заговаривал тот самый спокойный голос из глубины моего сознания. Вот, например, я достаю из холодильника кофе, с некоторым сомнением зачерпываю ложкой зерна и засыпаю их в кофемолку.
"Кофе, - произносит голос у меня в голове, - это такой напиток из отвара поджаренных, молотых или дробленых семян (кофейных зерен) или плодов с двумя семенами (кофейные ягоды, растущие на кофейных деревьях). Это могут быть также семена или сами плоды тропических деревьев семейства мареновых. Из них тоже делают кофе, например арабика или канефора".
Как будто у меня в голове помещалась целая энциклопедия, в которой имелся ответ на любой вопрос.
В тот день я не выходила из дому. Не осмелилась. Я обследовала все четыре помещения своей квартиры - спальню, кухню, ванную и, наконец, комнату на все случаи жизни, одновременно являющуюся кабинетом, библиотекой, офисом и гостиной. Я открыла дверь на балкон, которая имелась в этой последней комнате, но не вышла, а просто постояла у порога, глядя на улицу и дома на другой стороне улицы.
В основном я занималась тем, что перелистывала книги и журналы, на которые натыкалась. Исследовала содержимое своего кошелька и бумажника. Потом включила компьютер и просмотрела файлы.
Оказалось, я пишу стихи. Их было навалом. Три опубликованных сборника, а в компьютере набралось бы еще на парочку, хотя некоторые из стихов явно были еще в работе.
Еще я писала иногда для кое-каких сетевых журналов, а также статейки для "Стрит таймс" - газетенки, выпускаемой бомжами для бомжей, чтобы дать им возможность что-то продавать, а не просто клянчить мелочь.
Я нашла в компьютере папку с финансовыми документами и поняла, что хотя богатой меня не назовешь, но у меня достаточно денег в банке, чтобы продержаться несколько месяцев. Стоило мне подумать о том, откуда эти деньги взялись, как открылась "папка" в моей собственной голове: даты, места работы, обязанности, зарплата, поощрения. Но настоящих, живых воспоминаний об этих самых учреждениях у меня не было.
Я закрыла все файлы и выключила компьютер.
Поужинав спаржей, помидорами и брынзой с мелко нарезанным базиликом, я наконец-то заставила себя выйти и посидеть в кресле-качалке, которое нашла на балконе. Мое нёбо еще хранило вкус съеденной пищи, а сама она приятно согревала желудок. Стемнело, город засверкал огнями, но я была в полной безопасности и недосягаемости, невидимая в своем оазисе тени, ведь я погасила свет в комнате у себя за спиной.
Я рассматривала людей, проходивших внизу. У каждого из них своя история, и она - часть еще чьей-нибудь истории. Насколько я поняла, люди не были отдельными, не походили на острова. Как можно быть островом, если история твоей жизни настолько тесно примыкает к другим жизням?
Но все равно именно тогда я поняла, что такое одиночество. Нет, не теоретически, не идею одиночества - я ощутила боль пустоты у себя внутри. Как это возможно - жить в большом городе и сознавать, что нет ни одного человека, которому было бы не все равно, жива ты или умерла. Я обыскала свое сознание, но среди аккуратных, расположенных в идеальном порядке фактов и рабочих версий не обнаружила воспоминания ни о ком, кого могла бы назвать возлюбленным, другом или хотя бы просто знакомым.
"Это все изменится", - заверил меня тот спокойный голос у меня внутри.
Но я не знала, как моя жизнь пришла к той точке, в которой я сейчас нахожусь, и не была уверена, что ей суждено когда-нибудь измениться. Либо я настолько неприятна и неинтересна, что не подружилась ни с кем за… я подсчитала количество лет, в которые уместились содержавшиеся в моей голове фактические данные… за четыре года, с тех пор как переехала сюда из Нью-Мексико, либо я какая-то ненормальная. Ни в том ни в другом случае друзей я действительно не заслуживала.
Ночью мне снилось, что я лечу, парю, но не над улицами города, а над электронными схемами, реками электричества…
На следующее утро, второе утро, которое я могла бы уже вспомнить, мне полегчало. Все еще не хватало воспоминаний, и спокойный голос охотно брал на себя обязанности энциклопедии, но опыт, накопленный за день полноценного существования, очень укрепил меня. Пусть даже я всего лишь слонялась целый день по квартире, а вечером сидела на балконе, одинокая и подавленная, этот день, подобно якорю, удерживал меня в реальном мире.
При утреннем свете окружающее не казалось таким блеклым, таким отчаянно черно-белым - спектр расширился. Я смогла себе представить, что можно быть какой-то другой, непохожей на остальных, не являясь при этом уродом и калекой. Вчерашнее вечернее отчаяние утром уже не имело надо мной такой власти. Я еще не поняла куда, но куда-то я должна была вписаться, на что-то сгодиться.
Сегодня я решила выйти.
Я допила кофе, помыла посуду после завтрака, надела кроссовки. Взяла кошелек. Проверила, на месте ли ключи от квартиры. Вышла.
В это время мой сосед по площадке тоже открыл свою дверь и улыбнулся мне.
- Значит, в квартире все-таки кто-то живет, - сказал он. - Меня зовут Брэд. - Он энергично указал большим пальцем назад через плечо. - Я живу в квартире три эф, как видите.
- А я - Саския, - ответила я, и мы подали друг другу руки.
Он был симпатичный парень, темноволосый, подтянутый, одетый в стиле casual. Еще я поняла, что, взглянув на меня, он остался доволен увиденным, и мне это было приятно. Но, поговорив с ним немного, я уловила в его взгляде какую-то перемену. Ну, как будто у меня между зубами застрял кусочек яйца вкрутую или что-то в этом роде. Что-то мешало ему разговаривать. Как-то ему было неуютно со мной. К тому времени, как мы спустились на два лестничных марша, я поняла, что он уже только и думает, как бы поскорее избавиться от меня.
Едва мы вышли на улицу, он поспешно бросил: "Пока" - и рванул в ту же сторону, куда я и сама собиралась идти. Мне пришлось некоторое время стоять у выхода, выжидая, пока он не отойдет достаточно далеко, чтобы тоже наконец тронуться с места. Я мысленно отматывала назад наш с ним разговор, стараясь уловить, что же могла сказать или сделать такого, что его изначальная приязнь ко мне так быстро улетучилась. Ничего не приходило мне в голову. Видимо, все произошло у него чисто инстинктивно - некий химический дисбаланс. И чем дольше он оставался в моем обществе, тем мучительнее ощущал его.
Не скажу, что меня это не встревожило. Еще как встревожило. Но на данном этапе я ничего не могла с этим поделать. Он наконец дошел до угла, и я наконец смогла двинуться с места - к китайской бакалейной лавке на противоположной стороне улицы. Она была как раз напротив того места, где он в данный момент находился. Но к тому времени, как я добралась до лавки, его уже и след простыл.
У двери лавки была привязана лохматая собачонка - одна из бесчисленных помесей, в которой, однако, явно преобладали черты терьера. Песик, вывалив язык и дружелюбно глядя мне в глаза, наблюдал, как я подходила.
- Привет, псина, - сказала я, нагнувшись, чтобы потрепать его по загривку.
Он окрысился на меня, и я едва успела отдернуть руку. Он все еще злобно урчал, когда подлетела выскочившая из магазина хозяйка.
- Руфи! - закричала она. - Фу! - Она виновато посмотрела на меня. - Прямо не знаю, что это на него нашло. Руфус обычно такой добродушный.
И у нее во взгляде появился тот же инстинктивный дискомфорт, какой я заметила в глазах собаки и, чуть раньше, во взгляде своего соседа. Не дожидаясь, когда этот дискомфорт станет слишком ощутимым, я нырнула в магазин, схватила пакет молока, упаковку риса и немного овощей, чтобы приготовить себе рагу. Я как можно быстрее расплатилась, стараясь не смотреть на пожилого китайца за кассой. Когда я вышла из магазина, женщины с собакой уже не было.
Довольно долго я стояла на месте, наблюдая за движением на перекрестке, и просто не знала, что делать дальше.
Я была готова ретироваться в свою квартиру, и оставаться там, и упрямо ждать, пока они объявятся - люди, которые поработали над моими мозгами и стерли всю мою память, или те, которые создали меня такой и бросили тут одну, предоставив выкручиваться самой. Я не знала, какой вариант выбрать.
На секунду у меня в голове мелькнул смутный призрак вуду, выловленный из киберпространства, но тут я поставила своему мозгу жесткий заслон. Нет, чем бы ни объяснялось мое теперешнее состояние, все не могло быть настолько невероятно.
Возможно, со мной произошел несчастный случай. Может, меня ударили по голове или что-то в этом роде.
Я ощупала голову под волосами, пытаясь обнаружить шишку, шрам, засохшую болячку, но ничего подобного не нашла. Это еще, впрочем, ничего не доказывало. Все могло произойти довольно давно. А может быть, я представляю собой сложный медицинский случай и кто-нибудь наблюдает за моим состоянием и еще придет меня навестить - я только не помню, кто и когда должен явиться.
Или, может быть, я сумасшедшая.
Я пошла домой длинной дорогой, обходя квартал, в котором был китайский магазин. Увидев бездомного, сидящего на ступенях неработающего магазина, я полезла в карман за долларом. Я бросила доллар ему в шляпу и улыбнулась, ожидая той же реакции, какую наблюдала у других людей сегодня.
Но он только улыбнулся в ответ.
- Спасибо, леди, - сказал он. - Хорошего вам дня.
Я не смогла бы определить его возраст - что-то от тридцати до шестидесяти, но глаза у него были добрые. Они были густо-синие, чистые и внимательные, что как-то не вязалось с потрепанной одеждой и обветренным лицом. Это были глаза человека, живущего в мире с действительностью, а не жалкого бродяги, у которого сил хватает только на то, чтобы кое-как перебиться.
- Постараюсь, - сказала я ему. - Пока, честно говоря, сплошная непруха.
Он кивнул, взглянув на меня так, что это почему-то вызвало у меня раздражение.
- Знаете, может, вам стоит немножко притушить это ваше сияние, убавить накал на ватт-другой, - сказал он. - По-моему, именно от этого людям вокруг вас не слишком уютно.
Я уставилась на него, прикидывая, не ослышалась ли.
- Что вы сказали?
- Да ладно, - ответил он. - Только не говорите, что вы не знали. Вы чем-то отмечены - называйте это как хотите: тайна, дух - в общем, что-то иное. И от этого вы светитесь, люди в большинстве своем этого света не видят, но инстинктивно чувствуют раздражение и усталость в вашем присутствии. Как будто у них уходит почва из-под ног, а это ведь никому не понравится.
- А вам это не мешает?
Он пожал плечами:
- Я просто знаю, что это такое. И еще я знаю, что мне это не повредит. Так что чего мне бояться?
- И откуда вы все это знаете? - спросила я.
- Ха, - ответил он, - я же не всегда бродяжничал, знаете ли. Я управлял головным магазином "Новый век", и мы много чего стоящего продавали, и клиенты у нас были тоже стоящие, так что я кое-чему у них научился. Распознавать ауру - это же азы.
- А что с вами случилось потом?
- Просто я не делал выводов. Это один из главных уроков, который дает тебе жизнь: ты должен делать выводы. Твой брак рухнул? А ты не сделал выводов. Твой партнер по бизнесу обчищает твой банковский счет и продает твою долю акций, оставив тебя банкротом?..
Он выжидательно посмотрел на меня.
- А ты опять не сделал выводов, - подсказала я.
Он одобрительно кивнул:
- Вот именно. Я потерял все, когда явились кредиторы.
Я присела рядом с ним на корточки, так что наши головы теперь были на одном уровне.
- Мне очень жаль.
- Ага, мне тоже. Но все это утекло как вода. Жизнь продолжается, а мы все - так, погулять вышли.
Мимо проехал автобус, на миг сделав разговор невозможным.
- И как же мне поубавить этого самого… сияния? - спросила я, когда грохот стих.
- Тут я пас. Но, по крайней мере, хорошо, что чем больше вы удаляетесь от источника, который вам его сообщил, тем оно слабее.
- А если оно так и не пройдет?
- Тогда вы будете чувствовать себя хорошо только с такими, как я, - с теми, кто уже верит. Кто уже понял, что существует что-то еще и это что-то - такая же часть жизни, как вы и я. Дело в том, что оно сокрыто там, куда большинству людей не добраться, поэтому они не могут это увидеть. Черт, да просто не хотят они этого видеть!
- Потому им и неуютно со мной?
Он кивнул.
- А что с вами произошло?
- Понятия не имею, - ответила я.
Мне вовсе не хотелось распространяться о том, какими утомительными были для меня последние два дня - не первому же встречному, каким бы приветливым он ни показался.
- Могу я чем-нибудь помочь вам? - спросила я.
- Послушайте, - сказал он, - вы дали мне доллар и обошлись со мной как с человеком - это больше, чем то, на что способны девяносто девять процентов людей, которые мне попадаются. Так что больше ничего не надо. Я в порядке.
- Но…
- Просто поздоровайтесь в следующий раз, как увидите меня, - перебил он. - И дайте мне знать, как у вас дела.
- Обязательно. Как вас зовут?
- Марк.
- А меня - Саския, - сказала я, протягивая ему руку.
Он наклонил голову набок:
- Саския Мэддинг?
Я кивнула:
- А откуда вы могли это узнать?
- Я читал ваши статьи в "Стрит таймс". Неудивительно, что вы потратили время, чтобы поговорить со мной.
- Почему… - начала я, но тут же осеклась.
Да, он рассказал мне, как оказался на улице. Не мое дело, почему он предпочел на улице остаться.
- Почему я так живу? - закончил он за меня.
Я пожала плечами:
- Я понимаю, что иногда выбирать не приходится.
- Пожалуй. Но, по правде говоря, я и сам не знаю почему. Наверное, я просто сдался. Устал от поисков работы. Мне сорок восемь лет, и у меня позвоночник не в порядке, так что тяжелую работу я делать не могу. А кому охота нанимать старика, когда можно нанять энергичного молодого парня, у которого вдвое больше энергии и который чувствует себя в этом офисном бульоне как рыба в воде.
- Сорок восемь - это не так уж много.
- Для работодателей это уже ходячее ископаемое. И пристрастие к выпивке тоже, знаете, не способствует.
Помолчав немного, я спросила:
- Вам есть где жить?
Он улыбнулся:
- Перестаньте, Саския. Не ведите себя со мной как социальный работник. Давайте просто будем друзьями.
- Я и не собиралась…
- Я знаю. Просто у вас слишком доброе сердце. Это я уже понял по вашим текстам. Но вы не можете приводить домой бродяг, разве что у вас особняк на холме и куча денег, которую вы не знаете, на что потратить. Будьте осторожнее, а не то кончится тем, что вашим гостеприимством воспользуется целая толпа бомжей, и… - он улыбнулся, показав зубы, - и вряд ли все они будут такие симпатичные, как я.
- Но…