Вы думаете, что родиться княжной это большая удача? Юная княжна Хаидэ тоже так думала. Пока в её жизнь не вошло Необъяснимое…
Елена Блонди
Княжна
1
- Я хочу увидеть сон…
Сидя в пружинящем кресле, с крепко натянутой на деревянный каркас лоснящейся желтой в черных пятнах шкурой, Хаидэ вытянула ноги и, держась за полированные подлокотники, откинулась на спинку. Закрыла глаза. Рабыня, стоявшая позади, осторожно высвободила длинные пряди и, поддерживая их на ладони, продолжила плавно водить гребнем по блестящему полотну волос.
- Гайя…
Тихая флейта, плетущая заунывную мелодию, стихла.
- Да, моя госпожа?
- Оставь игру. Поди ближе. Сделай, как умеешь.
- Твои волосы, госпожа, - стоящая за спиной рабыня, отложив гребень, собрала пряди с висков хозяйки и поднимая, вытянула светлую волну, оглаживая ладонями, - их надо заплести.
Хаидэ приоткрыла один глаз. Летний ветер шевелил прозрачные занавеси, хлопал тяжелым расшитым краем. Закрыла снова.
- Солнце даже не смотрит в окно. Время есть. Где Теренций?
- Твой муж на конюшне, госпожа. Новая кобыла принесла жеребенка, ночью.
- Вы уже бегали, смотрели?
Рабыня за спиной молчала. А девочка, сидящая у стола, перебирая флакончики синего и радужного стекла, уронила пробку, ойкнула и захихикала, опуская круглое лицо.
- Мератос, ты ждешь наказания?
- Нет, госпожа! - девочка торопливо подняла пробку, вскочила и поклонилась. Сдерживаемый смех изгибал пухлые губы.
- Что смешного в родах кобылицы? Ее детеныш имеет восемь ног?
- Нет, госпожа.
Мератос помялась, взглядывая на спокойное лицо, на закрытые глаза, обведенные тонкой чертой сурьмы. Переглянулась с девушкой за спиной хозяйки.
- Твой муж, госпожа, он не пошел спать к себе, а всю ночь сидел с конюхами. И они пили, и пели песни, тебе слышно было, ты даже позвала меня закрыть окно.
- Да.
- А потом она стала, Белая Волна, стала рожать и они все стояли рядом и кричали, чтоб все было хорошо. И конюх держал Волну за хвост. А хозяин Теренций пихнул его, чтоб не мешал. И…
Рабыня за спиной прыснула, дернула лежащие в ладонях волосы хозяйки и испуганно округлила глаза. Хаидэ, подняв руки, убрала волосы, перекидывая их на грудь. Светлое полотно укрыло плечи, падая до самых колен.
- Ну, - поторопила, улыбаясь.
- Он поскользнулся, моя госпожа. И… и упал. А жеребенок выпал прямо на него. На руки. И хозяин Теренций стал кричать, что он его названный сын. И весь был в крови. И… и…
- Хватит, Мератос.
Девочка замолчала. По-прежнему стоя, коснулась рукой крышечки круглой шкатулки с мелкой слюдяной пудрой.
- Откуда все так хорошо знаешь? Тебе рассказал конюх? Утром?
Хаидэ открыла глаза и внимательно посмотрела в лицо Мератос.
- Ясно. Бегали туда, ночью. Вот почему утром вас не дозовешься. А ты? - она шевельнула головой, показывая, что вопрос был - за спину, - ты, Анатея, тоже была там? Что молчишь?
- Да, моя госпожа, - расстроенно прошептала высокая русоволосая девушка, опустила голову, и серебряные серьги, оттягивающие мочки ушей, легли на прямые плечи.
- Вам так нравятся мужчины? Пить с ними вино? А?
- Нет! - горячо возразила Мератос и переступила маленькими босыми ногами.
- Нет, - повторила за ней Анатея шепотом.
- Мы хотели посмотреть, как это, у лошадей. Она ходила такая круглая, как большой кувшин. И вдруг жеребенок, из нее. Он хоть и маленький, но оказался большой, госпожа, такой большой, было так странно, что она смогла, выпустить его из себя быстро.
Она снова фыркнула:
- И он так упал. Прямо на господина. И тот тоже.
- Мератос, когда-нибудь я прикажу кузнецу, и он закует твой язык в железо.
Недоверчиво улыбаясь, Мератос приблизилась и села на коленки, натягивая подол синего простого хитона. Тронула рукой складки нежно-зеленых одежд, раскинутые по каменному полу.
- Вы смеетесь, моя госпожа, да? Вы ведь.
- Я ведь сказала - когда-нибудь.
Она сидела, снова прикрыв глаза. На шее дыхание поднимало и опускало кровавый камень, забранный в золотые решетки. И такие же камни, низанные на толстую змейку браслета, чуть шевелились, когда пальцы сжимали и разжимали край подлокотника.
- Гайя! А вы идите, обе. Я позову. Анатея, принесешь подвески, мои, старые. Спросишь их у Фитии. Те, что с глиняными зверями.
- Да, моя госпожа.
Девушки поклонились и медленно отступили к проему, забранному тяжелой темной тканью. Колыхнув ее, вышли, и стало слышно, как зашлепали по каменной лестнице босые ноги, смех полетел вниз легким прозрачным шарфом. И стих, потерявшись в ленивых звуках полуденного зноя во дворе огромного дома.
Смуглая крепкая Гайя, с жесткими волосами, туго стянутыми в низкий узел, подошла и заняла место Анатеи, за креслом. Звякнули на вытянутых руках узкие браслеты, зазвенели нашитые на кожаный широкий пояс бубенчики.
- Что ты хочешь увидеть, моя госпожа?
Темные руки легли на виски Хаидэ.
- Сколько времени сну ты даешь, моя госпожа?
Женщина в кресле медлила, думая о девочках, что убегали на конюшню, смотреть, как рожает кобылица. Рабыни. Выросли здесь, в доме, на женской половине, ходя лишь на рынок вместе с рабом-носильщиком, следом за Теренцием. А сколько раз сама Хаидэ видела, как рожали в степи кобылицы. По весне вся степь полнилась запахом трав и крови, криками детенышей и тревожным ржанием матерей. Была младше Мератос…
- Пусть сон до солнца в этом углу окна, - открыв глаза, показала рукой. Устроила голову поудобнее.
- Колени, моя госпожа. Руки.
- Да, - она уронила кисти рук на растянутую меж колен полупрозрачную ткань. В просторной светлой комнате гулял ветер, мешая запах моря с тяжелым сладким ароматом благовоний из стеклянных флаконов. Снизу доносились далекие голоса, ленивые крики, постукивание молотка по камню.
- Пусть будет… степь, Гайя.
Рабыня ждала, но Хаидэ молчала, добавив про себя несказанное вслух:
- "И - Нуба".
Темные руки с короткими пальцами прошлись по ее лбу, тронули прикрытые веки, коснулись щек и, вернувшись к вискам, легли плотно, надавливая. Гладко причесанная голова склонилась, черные волосы легли вплотную к светлому затылку.
- Да, моя госпожа. Степь. Над морем.
Резкие губы Гайи сомкнулись, в закрытом рту возник и заполнил уши низкий жужжащий звук. Жесткие руки прижимались к вискам и ослабляли нажим.
Сладкий запах духов и масел, будто толкаемый звуком, отходил, волочась по воздуху, и на его место шел из ниоткуда, верно, из полусонной уже головы, пряный аромат чабреца и чуть злой, острый запах цветущей полыни. Перемешивался с морским.
2
- Уйди! Не трогай его! - Хаидэ налетела на мальчика, когда он уже высоко поднял ногу. Сверкнула вылощенная кожаная подошва. Сильно пихнула его в бок, мальчишка покачнулся, топнул, растопырив руки. Промахнулся - расписной глянцевый уж блеснул в желтой траве и скрылся.
- Волчиха лохматая! - мальчик сжал кулаки, набычившись, и пошел на девочку. Та независимо выпятила подбородок, но стрельнула глазами по сторонам. Никого. А Пень - сильный, может и стукнуть.
- Пень, ну, ты чего? Пусть ползет. Он красивый, - попыталась словами удержать на расстоянии.
- Чего-чего! С утра бродим! Я б его в костер.
Хаидэ улыбнулась:
- Так ты голодный? Так бы и сказал. Чего в змее есть, одни косточки. Пойдем в балку, там инжир и сливы. Здесь недалеко.
Пень опустил кулаки:
- Ты, Хаидэ, лиса. Как есть лиса. Что мне с твоего инжира? Я - большой, я мяса хочу. А ты - увела с утра, ходи с тобой!
- Да, большой, - мирно сказала Хаидэ, - ты у нас большой Пень. Ну, не злись. Подождем Ловкого. Вместе что-нибудь придумаем.
Вдвоем сели на пригорке, раскинув по склону ноги в кожаных заплатанных штанах. Внизу по степи жарко, а наверху - ветерок. Пень сопел все еще обиженно, ковырял грязным пальцем дырку на колене. Хаидэ, запрокинув покрытое крепким загаром лицо, пыталась увидеть жаворонка, что пел в небе.
- Лиса-а! - зазвенел из степи девчачий голосок, разбивая песню птицы на отдельные звонкие бусины. Пень завертел головой. Хаидэ нахмурила выгоревшие брови:
- Крючок! Нашла нас, - и глянула строго на мальчишку:
- Пень, ты ей сказал, где искать?
Пень засопел громче, снова обижаясь:
- Опять ты! Не говорил. Она хитрая. Сама, небось, подслушала ночью.
Хаидэ вздохнула. Поверила, Пень не скажет. Сама Крючок подслушала, на то она и крючок, вцепится - не оторвешь. Хаидэ и не сердилась особенно. Но Пень и Ловкий - друзья, а Крючок так, сбоку припеку. Скоро уже в дальнюю степь откочуют. Вот Хаидэ и хотела, перед уходом, побежать к морю с друзьями, показать. Ловкий на море был, с отцом, и Хаидэ была, а Пень - ни разу. Ну, ладно, решила, щурясь на пологие склоны, пусть и Крючок идет. Болтать только будет, как степной скворец.
- Лиса-а! - крик взлетел вверх и, повторился уже отчаянно, со слезами, топнув в голосе ногой, - да, Хаидэ, же!
Хаидэ встала, отряхивая бока. Далеко в зеленых ладонях степи виднелись две черные фигурки. Девочка улыбнулась. Крючок сначала Ловкого нашла, как в плен взяла. А он теперь водит ее по степи, чтоб не увидела, где Хаидэ и Пень.
- Кричи, Пень, - велела девочка. Пень, кряхтя, встал, приложил руки ко рту и заорал густо. Кричать он любил. Фигурки остановились, замахали тонкими веточками ручек. И двинулись быстрее.
Ребята снова уселись. Пень повздыхав, лег навзничь, подвигал головой, приминая сухую траву. Свалилась с темных волос ушастая шапка.
- Лиса?
- М-м?
- Море больше степи?
- Ага.
- Ну?
Хаидэ наклонилась, пощекотала травинкой над верхней губой Пня, где капельки пота:
- Вот тебе и ну! Море, оно - как небо.
- Ну?
- Что нукаешь? Нам осталось вон, две горы пройти и сам увидишь. Купаться пойдешь. Будешь, как рыба живая.
- Не-е, - Пень перевернулся на живот и положил подбородок на кулаки. Следил, как приближаются внизу маленькие фигурки, уже видно, которая - Ловкий, а какая - Крючок.
- Не пойду я в море. Как это, в небе купаться. Дед говорил, вода горькая и в ней чудовища.
- Сам ты, Пень, чудовище! Я же купалась.
- Так ты ж с отцом была. И с охотниками. У них - луки, большие.
- От чудовищ, Пень, луки не помогут. Охотники их на берегу оставляли. Да мы не побежим в глубину. Мы так, у берега. Ты же в озере купался. И в ручье.
- В ручье все видно. Там чудовищ нет.
Хаидэ тоже улеглась на живот. Посмотрела на мальчика сбоку:
- В море ракушки. Вкусные, - посулила вкрадчиво, - в костре напечем, ага?
Пень вздохнул, соглашаясь, забурчал животом.
Молчали, разморенные, смотрели, прищурив глаза, ждали. Пень даже вздремнул, опуская потяжелевшие веки.
- Ой, Лиса! А я кричу-кричу! - зачастила Крючок, тяжело дыша, как только ее голова с заплетенными косицами показалась над серым валуном склона. Вылезла, хватаясь за рукав Ловкого, и, отпустив, свалилась рядом, потирая коленку, - хорошо встретила вот его, он проводил!
Хаидэ, покусывая травинку, зорко глянула на Ловкого. Тот закатил глаза, и, разводя руками, скорчил гримасу.
- Ну, нашла. И чего? - немилостиво спросила Хаидэ.
- Отец тебя обыскался! Ругается. К утру рыбаки едут. А тут гонец прискакал и с ним эти, что из полиса, греки. Важные. Будут с отцом твоим говорить!
- А я при чем?
- Хаидэ, нянька сказала, тебя смотреть, - и Крючок, не закрыв рта, сама уставилась на девочку с жадным любопытством.
Хаидэ почувствовала, как юркнул по спине холодок, точно маленькая змейка. Всегда Крючок с гадостями…
- Чего меня смотреть, - буркнула, - что я, луна в небе?
- Луна, не луна, а дочь вождя. Замуж тебя отдадут!
- Как это - замуж? - растерялась Хаидэ и посмотрела на Ловкого. Тот, высокий, почти мужчина уже, глядел серьезно.
- А так! - в узких глазах Крючка засветилось злорадство.
- Ты ее, Лиса, не слушай, - вмешался Ловкий, вытирая потный лоб. Улыбнулся, но глаза так и остались серьезными.
- Она и мышиный писк переврет. Отец говорил, князю из полиса воины нужны. Вот он и приедет. Будет твоего просить, насчет наема, - и он вытер мокрую руку о край грубой рубашки.
- Перевру? Да я сама слышала! Лиса, твоя нянька плачет, с тобой просится!
- Ну, просится, - Ловкий глянул на Крючка с мрачной досадой, - не сейчас это будет. Они просто договорятся, на потом, - пояснил, оборачиваясь к Хаидэ.
Помолчали. Пень, не вставая, выворачивал голову, чтоб видеть лица друзей. Хаидэ носком мягкого сапожка наступила на сочные листики ушек. Растерла подошвой и поморщилась от острого запаха зелени. Трое детей сочувственно смотрели на нее…Плохо быть дочкой вождя.
Она вдруг разозлилась. Вокруг весна, птицы, трава вон какая, вся новая, будто ночью сама пришла из заоблачного края. А Крючок и Ловкий чуть не испортили секретный поход своими рассказами!
- Вот что! - сказала решительно, - завтра будет завтра. Сегодня - наш день. Ты, Крючок, если боишься, вернись. Только там наври, что не нашла нас, не видела. А хочешь, пойдем с нами к морю. Ракушки есть.
И одиннадцатилетняя дочь вождя кочевников, задрав подбородок, устремилась вниз по склону, не заботясь проверить, кто пошел за ней, а кто - остался.
Пошли все. Ловкий, обогнав пыхтение Пня и стрекот Крючка, аккуратно ступал рядом, попадая в мягкий топот Хаидиных сапожек.
- Ты не грусти, - сказал, - это не скоро еще будет. Я слышал, отцы толковали. Через два лета.
Хаидэ вздохнула и задумалась.
Ей нравился Ловкий, и хорошо, что они друзья. Но она всегда знала, друзья, это пока не выросли. Крючка возьмет в жены какой-нибудь кочевник, хорошо, если не воин. И будет она трястись в женской повозке вслед за конными пастухами. Может, Пень и возьмет. Она хихикнула.
Ловкий, конечно, другое дело, его отец - старший советник вождя. Но все равно их не поженят, потому что дочерей вождя отдают за нужных и чаще всего - чужих мужчин. Она знала, только не думала об этом еще. А с Ловким всегда было хорошо. Весело. Ловко.
…Греки живут в полисах на побережье, все богатые, одеваются красиво. Нянька рассказывала, туда с моря корабли приходят. Привозят чудные вещи. Наверное, ей будет лучше там, чем в палатке всю жизнь. Даже если с Ловким. И потом, Ловкого быстро убьют. Он будет воином, как его отец. Не зря же они - Зубы дракона. А зачем ей муж, которого быстро убьют.
Она повеселела, быстро ступая между торчащими из травы серыми камнями. Нет, это хорошо - замуж уехать. Два лета назад отец взял ее на ярмарку в греческий город в устье реки. Запомнились Хаидэ яркие картинки: ткани, фрукты, одежды, посуда, - все перепуталось в голове.
Сидела впереди отца, вцепившись руками в седло, вертела головой в островерхой кожаной шапочке. Каталась на верблюде. Лохматый, горбы, зубы страшные - желтые. Очень боялась, но плакать нельзя. А потом понравилось, верблюд плавный, как южный ветер по весне, то вверх ее вознесет, то вниз, - снять не могли. Отец хохотал, обтирая рукой мокрую от вина бороду.
Хаидэ подумала, два лета, это ведь целая жизнь. Лучше не гадать, не плакать вперед и не бояться.
Крючок за ее спиной, наконец, замолчала. И ахнула тихонько. Спустившись и пройдя поперек узкую ложбину, они незаметно выбрались на вершину следующего пологого холма.
- Море! - сказала Хаидэ и махнула рукой, обводя синеву. Глянула на ребят с гордостью. Крючок с раскрытым ртом на узком личике, ерзала глазами по горизонту, не зная, где остановить взгляд. А худые руки ухватили за кончики черные косицы, мнут, вертят. Пень как держал в руке очищенный лист ушек, так и застыл, сопя. Отгрыз краешек, а не жует - забыл. И Ловкий стоит совсем рядом, касается плечом Хаидэ. Шапка откинута за спину, теплый ветер перебирает черные пряди. Улыбается, сморщив загорелый под первым солнцем нос.
Хаидэ, наклонившись, потуже затянула шнурки вокруг кожаных голенищ. Топнула. Ребята поспешно проверили свою обувку.
- Ну? Полетели?
- Ух! - боязливо взвизгнула Крючок, хватая Пня за рукав. Тот стряхнул ее руку и взял по-настоящему, переплетя ее пальцы со своими.
Ловкий подал руку Хаидэ:
- Полетели!
И, закричав, они рванулись вниз. Поддерживая друг друга, зорко глядели под ноги, чтобы не попасть в рытвину и не наткнуться на валун. Шаги все длиннее - будто крылья за спинами вырастают. Крючок позади визжит, даже свист ветра в ушах заглушает. Пень топает и орет басом.
Сильные пальцы Ловкого крепко держали Хаидэ. Один раз рванул за руку - птичкой перелетела она серую спину камня. Засмеялась на бегу, закричала песню.
Вылетев на ровное место у подножия холма, бежали, замедляя шаги, и повалились в высокую траву, хохоча. А потом, замолчав и не отводя глаз от близкого уже моря, тесной кучкой подошли к самому краю невысокого обрыва, сели, тяжело дыша.
Облачка молодой полыни, кутающие прошлогодние черные стебли, пахли остро и пряно. Доносился сбоку запах цветущего чабреца и шалфея, а издалека, там, где под горой были насыпаны огромные валуны, веяло легким медом, наверное, там, в лощине - зацвела слива. Мешался с запахом весенней степи опасный и радостный запах соленой воды и раскиданных по песку водорослей. Казалось, прямо к глазам катило зеленое море плоские волны, шлепало их на песок и забирало обратно, шумя без перерыва. А над ухом жужжали принесенные ветром весенние пчелы.
3
Мерно жужжала над ухом пчела и Хаидэ взмахнула рукой, чтоб отогнать ее от щеки. Рука запуталась в длинных волосах и, дернув, она открыла глаза. Зажмурилась, не пуская в зрачки медное солнце. Пчела гудела позади, там, где затылок. Хаидэ уронила руки, локтями чувствуя подлокотники легкого кресла. На веках множились, крутясь, красные круги и полумесяцы, а в голове, вклиниваясь в жужжание, зазвучал голос, сперва невнятный, а после с различимыми словами, что становились все тише.
Не быть камнем… не быть тростником… и водою не быть под камень текущей… не быть ветром, обнимающим свет… не быть…
- Гайя?
Жужжание прекратилось.
- Что моя госпожа? - голос рабыни за спиной был хриплым, слова натыкались друг на друга, будто тоже только проснулись.
- Что ты показала мне, Гайя? Кто это говорит? Кто сказал?
- Я не вижу твоих снов, госпожа. Я могу только призвать их, и они придут лишь к тебе, моя…
- Знаю, знаю.