Гунтарсон прямо из дома Эллы отправился в свою квартиру на Бейсуотер. Он хотел взяться за статью, но возбуждение было так велико, что он едва ли мог усидеть за столом. Время от времени он наклонялся над клавиатурой, набирая отдельные слова и фразы, которые казались ему важными. Эти обрывки заполняли пространство монитора: "Холод… угнетенность… ее интеллект, почти все ее самосознание, транслированные в физическое усилие… веря в то, чего она не понимает…" Его сердце все еще неслось вскачь, и руки подрагивали от его ударов.
Он сам это видел - и это было невероятно. Это было в полном смысле слова невероятно!
Музыкальный центр наполнял комнату запредельными звуками гитары и ударных - "If God Will Send His Angels" группы "U2". Гунтарсон нажал на пульте "стоп".
- Ты не поверишь, что произошло! - повторял Джоуи.
- Ни одной фотографии, - немедленно предположил Гунтарсон. - Пустая пленка.
- Нет, они вышли просто отлично. Но она - она есть не на всех! Я поймал, как она поднимается с кресла, потом выждал несколько секунд, потом опять начал щелкать, когда она стала поворачиваться ко мне лицом. Сечешь? Так вот, на двух кадрах ее просто нет. На одном она есть, на следующем - нет, а на следующем - опять есть! Потом снова исчезает. Абсолютно тот же угол, и в комнате все на месте. Но нашей маленькой мисс на двух фотках нет. Даже тени - и той нет!
Гунтарсон снова включил музыку. Он стоял у окна своего кабинета, на третьем этаже над Бейсуотер-роуд, закрыв глаза. Образ тела Эллы, невесомого, парящего, проплыл перед его мысленным взором. Оно не мерцало. Он смотрел на нее, ни на секунду не отрываясь, все время, пока она левитировала, и не видел того, что увидела камера Джоуи, - она все время была там, перед ним. Чему же он должен верить?
Он не мог просто махнуть рукой на то, что поймала камера. Девочка парила, этому не было никакого рационального физического объяснения. Если пленка показывает, что Элла исчезает, значит, это должно быть частью ее феномена. На неощутимо короткие мгновения в процессе левитации Элла могла становиться невидимой. Неощутимо - но не для камеры.
Гунтарсон попытался представить себе, где она могла быть, когда исчезала…
Глава 14
В зимней темноте маленькой спаленки Эйлиш Кен Уоллис и его "воскресная жена" лежали, обнявшись. Их крупные тела защищал от ледяного воздуха только плед. Эйлиш, чтобы чувствовать себя уютнее, снова надела лифчик - больше на них ничего не было, и пальцы голых ног у обоих поджимались от холода.
- Бог ты мой, как же здесь холодно, - в третий раз повторил Кен.
- Обогреватель вот-вот накроется, - ответила она. - Он вообще-то нормально работает, только не в такие ночи. Тогда он не справляется.
- Прогноз обещал сегодня ночью минус восемь.
- По Фаренгейту или по Цельсию?
- Не сказали. Да какая разница - жуткая холодина! У тебя сквозит прямо из этого окна. Что бы тебе не поставить двойные рамы?
- О, да! Непременно. Может, мне еще и домашний бассейн установить?!
- Это будет не так уж дорого.
- Для тебя - может быть. Для мистера миллионера, который продал свою историю "Ивнинг Геральд".
- Ха, - отозвался Кен. Постельная болтовня принимала направление, которое ему не больно-то нравилось.
- Кстати, сколько ты за это получил?
- От кого, от "Геральд"? Ни пенни!
- Не свисти!
- Я никогда не вру. И ты это знаешь, девочка моя. Что говорит девятая заповедь? "Не произноси ложного свидетельства".
- А как насчет предыдущей? Не делай сам знаешь чего?
Кен резко сел, и она сразу поняла, что зашла слишком далеко. В страхе, что он ее ударит, она вскинула руки, крест-накрест прикрывая лицо.
- Прости! Прости меня!
Он с силой вдохнул, так что воздух зашипел в ноздрях.
- Прости меня, любовь моя!
- Не смей над этим потешаться, - предостерег он. - Сама не знаешь, что делаешь. Не смейся над единственной настоящей книгой.
Она опустила локти. Одна ее рука скользнула ему на бедро, и несмело погладила его. Пальцы потянулись выше. Эйлиш знала, как отвлечь мужчину от его мыслей.
- Так значит, ты разрешил "Геральд" напечатать все это, вместе с вашими фотографиями и всем остальным, и ничего за это не получил?
- Они за такие вещи не платят. Это всего лишь мелкая местная газетенка. Я, конечно, спросил. Сказал, что могу сообщить им все подробности, типа того, но хочу получить за это пару сотен фунтов. Справедливую компенсацию за расходы, потраченное время, телефонные звонки, все в этом роде, - он снова опустил голову на подушку. - Не останавливайся, детка, у тебя это здорово получается.
- Я бы им ни словечка не сказала, - заявила Эйлиш, придвигаясь поближе, и удваивая свои старания. - Ни словечка - пока не увидела бы подкладку их кошельков.
Было еще кое-что, в чем Эйлиш знала толк: как вынимать из людей их денежки. Хотя регулярно получала конверт с зарплатой, она не работала, а поскольку не работала, то получала еще и пособие. Это была не ее квартира, но ренты она не платила. Она не спала со своими любовниками за деньги, но без них у нее бы ничего не было.
Последним ее настоящим местом работы оказалась компания БК "Льюис Принтерc", где Кен был ответственным за выпуск. Эйлиш взяли уборщицей, когда фирма ненадолго рассорилась со своими постоянными уборщиками по контракту. Разногласия вскоре были улажены, и прежние партнеры вернулись мести пол вокруг прессов и мыть туалеты. Но фамилия Эйлиш так и осталась в платежной ведомости - Кен об этом договорился.
Они стали любовниками на третий день после того, как она пришла на работу. Впервые это случилось на складе для бумаги, когда двери для разгрузки стояли раскрытые настежь, а между картонными коробками гулял ледяной сквозняк.
Их мог застукать кто угодно, в любой момент. Эйлиш это-то и нравилось. Возбуждало. Ей хотелось проделывать это на публике - в кино, в парке, в машине, припаркованной снаружи дома Кена.
Кен не испытывал такого восторга от возможности быть "взятыми с поличным". Но когда Эйлиш начинала упрашивать, его мозги отключались, и верх брала другая часть тела. У него уже была одна любовница, Марша - та женщина, к которой он ходил по средам. С Джульеттой он не спал уже больше года - в смысле, по-настоящему, так, как мужчина должен познавать свою жену, если она - законная. Да и до этого тоже: уже много лет прошло с тех пор, как они испытывали друг к другу страсть. Это стало просто невозможно, уговаривал сам себя Кен. Какая может быть страсть в таком иссохшем, пустом, как камышинка, теле, как у его жены? Да ни один мужчина, если он, конечно, не лукавит, не скажет, что находит привлекательным этот сморщенный стручок!
Когда-то он просто с ума сходил по ее телу - тогда в ее оливковой коже и сочных губах не было еще ничего от будущего стручка. Он впервые увидел ее, когда она торопливо выходила из магазина в деревне в Орлеанэ. Кеннету Уоллису тогда было двадцать семь. Он сидел на переднем пассажирском сиденье розового комби-кэмпера "Фольксваген", вместе с пятью приятелями направляясь к парому в Гавре. Он велел тому, кто был за рулем, остановиться, и стал улещивать девчонку, чтобы подвезти ее до дому. Долго уговаривать не пришлось: пешком до отцовского дома ей было топать почти четыре мили. Она втиснулась на сиденье к Кену, и первое, что он о ней узнал, что она работает за кассой в магазине. Через полминуты они уже целовались.
Выскользнув из машины на глинистую тропинку, ведущую к ее дому, она велела подождать ее на перекрестке у Артене. Их "Фольксваген" простоял на этом перекрестке больше двух часов, причем Кен не давал никому ключи, и грозился отправить в больницу любого, кто попытается их отобрать.
Никто не спросил у девушки, как ее зовут. Они понятия не имели, почему она захотела ехать с ними, или что она собиралась делать, когда они доберутся до Гавра. Но когда она наконец уселась на колени к Кену, сунув засаленный портплед со шмотками в хвост кэмпера, стало ясно, что на что-то там она все же решилась.
Джульетту контрабандой протащили на автомобильную палубу парома. Она свернулась калачиком под откидной койкой, которую загородили чемоданами. Прошло сорок часов с тех пор, как она сбежала от отца. И к этому времени она уже забеременела.
Это было так давно… Они не были настоящими любовниками с тех пор, как Фрэнку исполнилось два года. Конечно, на то была причина - некое событие, после которого спать вместе оказалось немыслимо. Причина тоже перестала существовать давным-давно, но это неважно - они все равно больше никогда не будут любить друг друга.
Они продолжали общаться, конечно, но друг другу не доверяли. Не было ни признаний, ни наводящих вопросов. Если Джульетта хотела с кем-нибудь поговорить, то для этого всегда была её сестрица, Сильвия. Ей не было никакой нужды беспокоить Кена.
Когда Кен продал исключительные права на историю о своей дочери газете "Дейли Пост", он и в мыслях не держал посвящать Джульетту во все детали. И Эйлиш не собирался ничего рассказывать.
Деньги мужчины - это его личное дело.
В три часа той морозной ночью на понедельник Элла тоже не спала, Ее разбудил сон, все тот же сон про ангела и демона, про зловонную воду и огни. На этот раз, проснувшись, она не левитировала. Теперь она знала это слово - левитация. Настоящее название. Это Питер научил ее. Она проснулась, мечась по постели, как обычно и происходило. Тогда она увидела огни.
Три огонька кружили по стене спальни. Они ей о чем-то напоминали. Она их уже где-то видела. Они освещали комнату молочным сиянием.
Непонятно было, откуда они взялись. Ничто не могло светить в комнату через окно, да и занавески были задернуты, а дверь - плотно притворена. Она глядела, как они движутся, один вокруг другого, и каждый описывал треугольник, линии которого пересекались с линиями остальных. Сперва они вращались, почти сливаясь в движении, потом - всё медленнее. Элле даже показалось, что они движутся вовсе не по самой стене, а на сантиметр или два над ее поверхностью - вертящиеся плотные световые диски. Она могла бы до них дотянуться, но слишком холодно было вылезать из постели.
Элла лежала, подперев голову рукой, закутанной в ее длинные волосы, и смотрела, как три огонька вращаются все ближе и ближе друг к другу, пока они не стали единым крутящимся ярким диском. Нет, она точно видела это раньше. Воспоминание об этом почти истаяло. Пытаясь вновь его отыскать, она уснула.
Глава 15
Питер Гунтарсон едва не плакал от ярости. Вжатый потоком встречного ветра в седло своего черного "Кавасаки-1100", летя под серым небом на скорости почти в 100 миль в час, он едва замечал лениво ползущую понедельничную пробку на шоссе М4. Макушка его шлема воинственно нацелилась на горизонт, и большую часть того, что все же попадало в его поле зрения, затуманенного красной пеленой гнева, составляло гудронированное покрытие шоссе, убегающее под колеса его мотоцикла.
Он чуть не въехал на крышу "Порше-944" цвета "голубой металлик", прежде чем успел его заметить. Порше катил себе на артритных восьмидесяти милях, и даже не думал сдвинуться и пропустить его. Гунтарсон отстал на несколько ярдов, а потом вывернул ручку акселератора до отказа. Мотоцикл напрягся, и рванул по внутренней стороне, разгоняясь достаточно быстро, чтобы водитель "Порше" не понял, что делает Гунтарсон, пока тот с ним не поравнялся. Тогда уже поздно было его подрезать. "Кавасаки" вильнул, обогнав его, и продолжал набирать скорость, ревя как на гонке Гран-при, и все, что оставалось делать владельцу порше - это вдавить газ и полыхнуть фарами. Он еще и девяноста не набрал, а мотоцикл был уже в ста ярдах впереди.
Гунтарсон хотел было показать ему средний палец, но для того, чтобы управлять ревущим, несущимся на скорости 120 миль в час "Кавасаки", ему требовались все силы и все пальцы.
Уменьшая газ, он почувствовал себя лучше, и тут же еще больше рассердился. Как мог он опуститься до того, чтобы его унижали и выводили из себя какие-то придурки? Что, обязательно было проделывать этот самоубийственный трюк, обгоняя какую-то старую развалину, чтобы убедиться в собственном превосходстве? Разве недостаточно того, что он получил докторскую степень в самом уважаемом университете мира, что он не просто Гунтарсон, а доктор Гунтарсон, в самом деле доктор Гунтарсон?! И как было бы здорово теперь разбиться на мотоцикле - главное, очень интеллектуально!
И потом, как мог он допустить, чтобы им вертел какой-то напыщенный, полуграмотный, грубый, кичливый, мерзкий, безмозглый, гротескный имбецил, у которого мозги от алкоголя прокисли, а изо рта воняет, и который имеет наглость именовать себя главным редактором "Дейли Пост"?!
Они перекроили статью Гунтарсона. Хуже, чем перекроили. Из того текста, который он представил на рассмотрение после полуночи во вторник, больше половины было вырезано, и переписано для воскресного номера.
Ему не привыкать к переделкам. Он никогда не жаловался, если то тут, то там заменяли случайное слово: в конце концов, должны же младшие редакторы каким-то образом оправдывать свое существование. Но в этот раз они даже тему поменяли! Гунтарсон писал о мышлении Эллы. О стесненном, закрытом характере, сформированном экстрасенсорными силами. Он вышел за пределы парапсихологии, и вторгся в область настоящей психологии.
А "Пост" были нужны только странности.
Фотографии-то они использовали - около дюжины фотографий, сделанных Джоуи; одна из них заполнила собой всю первую страницу. Элла висела в воздухе над креслом, подтянув к груди колени, лежа на боку, как младенец в утробе. Она была повернута лицом к камере, с закрытыми глазами, а рот и нос занавешивали пряди ее длинных волос. Каждый волосок точно в фокусе, так что было ясно, что в воздухе ее ничто не поддерживает.
Заголовок вопрошал: "ВЫ МОЖЕТЕ ПОВЕРИТЬ СВОИМ ГЛАЗАМ?"
Помимо этого в "шапке" было напечатано только следующее: "Это Элла Уоллис. Четырнадцатилетняя британская школьница. Как вы можете видеть на этих эксклюзивных фотографиях (собственность "Пост"), она умеет левитировать. На страницах 8 и 9 вы найдете эту невероятную историю целиком".
Внутренний двойной разворот содержал другую большую фотографию, на которой Элла немыслимым образом повернулась так, что волосы её вертикально свисали почти до самого пола.
Монтаж из меньших по размеру снимков представлял всю последовательность съемки, с того момента, когда Элла начала подниматься над креслом, до того, как улеглась на пол, прижавшись щекой к ноге Гунтарсона.
Да, сюжет из картинок был ясен. Он признавал это. Но где глубина? Где анализ? Где уравновешенное, объективное рассмотрение проблемы, которому он посвятил десять часов труда, прежде чем доверить результат модему?! Вместо этого какой-то словоблуд - младший редактор, какой-то жалкий писака, в жизни не видевший Эллу, отбарабанил с пылу с жару кучу сенсационной чепухи, и сдал ее в набор под видом "мирового эксклюзива"!
Больше всего его бесило то, что он вообще стал писать эту статью. Надо было с самого начала забрать Эллу себе. А теперь она уже проскользнула в пасть "Пост Коммюникейшнз", и от Питера ждали, что он поможет им ее проглотить. Направляясь к дому 66 по Нельсон-роуд, он вез с собой мобильный телефон, готовый контракт, и чековую книжку с широким кредитом.
Для того, чтобы понять, что ее жизнь переменилась, Элле не надо было раскрывать "Пост". Не надо было даже выходить из комнаты, или выглядывать в окно. Она чувствовала себя так, словно оказалась в середине жужжащего улья. Как будто город гудел тысячами гулких голосов, когда люди собирались в кучки, чтобы поговорить о ней. Это был не настоящий звук: шаги матери, и включенное радио в комнате брата оставались единственными шумами в доме. Это была вибрация, низкочастотная дрожь в самих кирпичах и камне. Элла поежилась.
Зазвонили в дверь. Гул к этому времени набрал силу. Это не мог быть отец - у него свои ключи. Сидя на кровати, и скользя щеткой по волосам, Элла закрыла глаза. Перед ней вращались, накладываясь друг на друга, диски света, сияющие за прикрытыми веками. Когда она открыла глаза, огни исчезли.
Элла вспомнила, как диски сливались в одно световое пятно, такое яркое, что она испугалась, как бы свет, бьющий из-под двери, не разбудил мать. Но куда он делся потом, и как она снова уснула - этого Элла не помнила.
Как и того, почему эти огни так важны для нее.
Джульетта заглянула в комнату. Веки и уголки ее глаз покраснели. На щеках выступила сеточка сосудов.
- Там, на улице, полно людей. У некоторых камеры. Думаю, они с телевидения.
Дверной звонок снова задребезжал.
- Я не хочу ни с кем разговаривать, - в тревоге сказала Элла.
- Это не тебе решать, мы должны спросить папу. Но там их так много!
- Мы же обещали! Мы не станем разговаривать ни с кем. Только с Питером.
- Ну, не знаю… Это просто ужас, что о нас подумают?! Мне пришлось снять трубку с рычага. Не пойму, что в тебе такого, что все эти люди хотят тебя увидеть?
- Я не собираюсь ни с кем встречаться! - крикнула Элла ей вслед.
Беззвучный гул стал теперь так силен, что у Эллы челюсти свело. Ей нужна помощь. Питер говорил, что они теперь друзья. Где же он?
Ее вдруг охватило ощущение большой скорости. Встречный ветер, бьющий в лицо, и вцепляющийся в руки. Ревущий внизу мотор. Холодный, пахнущий бензином воздух в ноздрях. Она почувствовала Питера Гунтарсона так же ясно, как будто коснулась его. Он спешил к ней на помощь.
Элла с удвоенной энергией стала расчесывать волосы.
Когда Гунтарсон добрался до Нельсон-роуд, ему пришлось столкнуться с первым из последствий "мирового эксклюзива" газеты "Пост". Номер 66 перестал быть ничем не примечательным домом: ни один другой дом на улице не мог похвастаться нацеленными на окна камерами, взбирающимися на ступеньки и стену палисадника любопытными машинами, припаркованными у тротуара в два ряда. По дороге к дому проехать было невозможно. Гунтарсону пришлось пристроить свой мотоцикл на соседней улочке, и идти от угла пешком, возвышаясь, как башня, в своих неподражаемых "Дайнезе".
Порой он представлял себе, что он - чемпион Гран-при, идущий к своей полупозиции на старте - и по его затянутым в кожу конечностям и внутренностям пробегал жар.
Он повернул на Нельсон-роуд, и зашагал к калитке. Кое-кто из осаждавших порог дома заухмылялся, видя, что вновь прибывший вытаскивает из кармана на молнии телефон. Все местные друг друга знали - репортеры с радио, мальчишки из агентств, внештатные корреспонденты Флит Стрит, мелюзга из еженедельников. Они каждый день виделись на судебных заседаниях, каждую неделю - на спортивных матчах. Гунтарсона не знал никто. Он для них - эдакий Быстрый Гарри из центральной прессы.
- Она сняла трубку с телефона! - раздался язвительный выкрик.
- Один раз они открыли дверь - секунд на пять!
- Издалека приехал? Мог бы не торопиться!
- Там мамаша, но и словечка проронить не желает. Говорит, ей сперва с мужем надо посоветоваться.
- Соседи считают, что девчонка скорее всего дома.
- В школу ее пока не отослали. Эт-точно!