- Вот так сюрприз! - протянул мистер Мак-Налти. Из-за сарказма, которым были пропитаны эти слова, его североирландский акцент стал резче. - Кто бы мог подумать! Элла Уоллис!
Она мельком глянула на него.
- В первую же минуту урока! В первый же день в школе! А вокруг уже народные волнения! - он обвел взглядом класс. Пол Кэри к этому времени успел испариться, и материализовался в дальнем углу. Теперь он, как и все остальные, сидел, уставившись в пространство прямо перед собой.
- Встань, Элла. Оставь сумку, - Мак-Налти наклонился над ней, - и чтобы я от тебя сегодня ни звука не слышал, - добавил он тихо. - Итак, девятый класс! Последний урок семестра. Продолжаем читать "Гордость и предубеждение", а на каникулах вы его закончите. Пол, страница двести двадцать, начинай.
Элла прижала ладони к ушам, чтобы заглушить его голос. Она сосредоточилась на биении своего пульса, похожем на мерное шуршание ботинок по гравию. Ее вещи валялись, разбросанные, вокруг, и даже "Гордость и предубеждение" она не могла достать - просто не решалась нагнуться за книгой.
Ей хотелось исчезнуть. И чтобы этот ужасный день поскорее закончился. И вообще, чтобы кончилась школа - не на каникулы, а навсегда.
Еще два года. Чуть меньше. Через год и пятьдесят одну неделю ей исполнится шестнадцать. В этот день она выйдет из школы и больше туда не вернется. Отец ей разрешит. Он знает, что ей нет смысла досиживать еще шесть месяцев до окончания обучения, корпеть над целым ворохом выпускных экзаменов, которые она, скорее всего, не сдаст. Может, она найдет работу или, по крайней мере, получит место по одной из правительственных программ трудоустройства.
Элла знала, чего хочет: работать в приюте для животных, так же как сестра их соседки. Она получала сорок фунтов в неделю за то, что чистила клетки в Лиге защиты кошек. Когда ее годичная практика закончилась, ей пришлось зарегистрироваться на бирже труда, но она по-прежнему работала для Лиги, уже бесплатно, когда хватало денег на автобус туда и обратно. Вот чем Элла собиралась заняться. Когда-то она подумывала стать ветеринаром, но для этого требуется специальное образование. На ветеринара учатся в университете. Что ж, она найдет какой-нибудь приют, необязательно в Бристоле, По телевизору показывали приют для осликов, где-то в Девоне. Ослики - это было бы здорово! Элла забыла вписать их в свой список любимых вещей, а ведь они достойны места в числе первых. Ослики - это круто!
Она скосила глаза на учителя, который прочитал ее сочинение перед всем классом. О, как ей хотелось оказаться подальше отсюда! Чтобы ненавистная школа кончилась!
Пульс под ее ладонями замедлялся - она чувствовала, как паузы между ударами становятся все длиннее. Ее голова поникла… В классе внезапно погас свет.
- А ну, включите свет! - велел мистер Мак-Налти. - Какой идиот это сделал?!
Никто не пошевелился. Кто бы ни включил свет снова, ясно, что его обвинят в том, что он же его и выключил.
- Элис! Ты сидишь ближе всех. Включи его. Это твоих рук дело?
- Нет, мистер Мак-Налти!
- Ну, так чьих же? Ты же должна была видеть.
- Я не знаю, мистер Мак-Налти.
- Не знаю, мистер Мак-Налти!.. - пропищал, передразнивая, учитель.
Засмеялся только Пол Кэри - остальные поостереглись.
- Ты услышал что-то смешное, Пол? - рыкнул Мак-Налти.
- Н-нет, мистер Мак-Налти…
Губка для мела с деревянной рукояткой грохнула о доску и закувыркалась по полу. Мак-Налти, решив, что она просто упала, вернул ее на подставку.
Как только он повернулся к классу, она снова свалилась.
Учитель сурово глянул на нее, будто она была ребенком, решившим нарочно его подразнить. Его толстый зад колыхнулся, когда он подхватил ее и припечатал к своему столу, подняв облако меловой пыли.
- Ричард, читай, пожалуйста.
Где-то хлопнула крышка парты. Взгляд мистера Мак-Налти метнулся к Элле, но она сидела, ссутулившись, поставив на парту оба локтя. Ричард начал читать.
Внезапно рядом с его ногой шлепнулась тетрадь.
- Так-так, что это такое? - Мак-Налти прыгнул вперед и схватил тетрадь. - Пол Кэри, - прочел он имя на обложке. - Останешься на час после уроков.
- Я ее не бросал, мистер Мак-Налти!
- Два часа после уроков!
Короткая пауза, и Ричард снова попытался читать.
- Я не стану, - прервал его Мак-Налти, - мириться с таким детским идиотизмом в своем классе! Это понятно? Или объяснить попроще? - он почти срывался на визг. - Вам меня не отыметь, ясно?!
В потрясенном молчании класса опять раздался стук, и погромче, чем в прошлый раз. Мак-Налти судорожно подскочил. В ушах у него зазвенело. Да и не только у него - у всего класса… или это звенело что-то в классе?..
Учитель оглядел первые ряды. То, как ребята передергивались и покрывались мурашками, говорило, что они тоже слышат этот звук.
- Если кто-то осмелился включать здесь радио…
Элла, по-прежнему прижимая ладони к ушам, слышала тонюсенький писк, пульсировавший в такт ее сердцу.
Класс зашаркал ногами. Этот шум действовал им на нервы, впивался иголкой, казалось, в самый костный мозг, причем чем больше они вертелись, тем хуже им было, будто звук проникал глубже с каждым движением мускулов. Но и сидеть, не шевелясь, было тоже невозможно.
Мак-Налти, в ярости шаря взглядом по классной комнате, увидел, как парта Эллы, вместе с её прижатыми к ней локтями, медленно приподнялась, а потом грохнула об пол всеми четырьмя ножками. Элла в ужасе отшатнулась. Шум стал еще громче.
Хлопнула дверь. Кто-то выбежал из класса. Ученики повскакивали с мест.
- Оставайтесь на местах, все вы! СЯДЬТЕ!
Тонкий вой перешел в визг, как будто тысяча ногтей скребла по стеклу. Мак-Налти выкрикнул, заглушая его:
- Так, прислушайтесь, откуда идет звук! Элис, это не с твоей стороны класса?
Ученики, полупривстав за своими партами, беспомощно оглядывались. Звук был повсюду - звенел сам воздух, каждая пылинка, взлетающая при любом выдохе, - и одновременно нигде.
Элла вцепилась в крышку своей парты. Она изо всех сил прижимала ее к дрожащим коленям. Казалось, парта пытается взлететь в воздух, как на спиритическом сеансе.
С сокрушительным грохотом парта вырвалась из ее рук и метнулась в проход с силой, достаточной, чтобы раскололись боковины. Оглушительный свист умолк.
Элла, не смея дышать, продолжала сидеть на стуле. Мак-Налти, не веря своим глазам, уставился на нее.
- Рождественский вертеп! - крикнул кто-то. - Мистер Мак-Налти, поглядите!
В полном недоумении учитель оглядывал класс.
- Он горит, он горит! - завопили ученики. - Младенец Иисус!
Макет рождественской сценки позади его стола, которую установили ученики седьмого класса, населив пластиковыми коровами и овцами, полыхал пламенем. Солома в яслях горела темным дымным огнем. Колышки плетня, сделанные из спичек, тоже занялись. Пурпурный плащ одного из волхвов съежился от жара. Сено в яслях Младенца потрескивало и вспыхивало.
Когда Мак-Налти ухватился за макет, соломенная крыша разгорелась, и языки пламени лизнули рукава его пиджака. Он швырнул макет на пол, раскидав пластиковые фигурки. В воздух взлетели клочки горящей соломы.
Однако на белых пеленках, в которые был завернут младенец, не было ни следа сажи. Весь вертеп пылал, но фигурки Иисуса пламя не коснулось.
- Принеси огнетушитель, - скомандовал Мак-Налти Ричарду Прайсу, но не успел тот подняться с места, как учитель решил, что ждать нет времени. Он начал затаптывать пламя - сперва горящие клочки соломы, а потом сами ясли. Его коричневые замшевые "Хаш Паппис" крушили дерево, растирая головешки в черные пятна на плитке пола, уничтожив и коровник, и дары, и колыбель.
Когда он наконец поднял голову, пот струился по складкам его жирного красного лица.
- Приведи мистера Эванса, - велел он прибежавшему с огнетушителем Ричарду.
Элла пыталась поставить ровнее то, что осталось от ее стола. Пол вокруг был усыпан книжками и мусором. Мак-Налти, сжимая в руках огнетушитель, молча смотрел на нее. Весь девятый класс, бочком проскользнувший на свои места, последовал его примеру. Когда Элла подняла голову, оказалось, что все взгляды прикованы к ней.
Она прижала сломанную крышку парты к груди, как щит, и спрятала за ней лицо.
Мак-Налти, у которого дрожали мышцы на ногах, выдавил:
- Просто подбери все это…
Противный визг раздался снова, да так громко и на такой высокой ноте, что большие оконные стекла загудели в своих рамах.
А потом повсюду вокруг Эллы предметы с пола взвились в воздух. Тетради, учебники, кусочки металла и дерева зависли на дюйм-два от пола и, вращаясь, полетели вверх. Часть их вихрем понеслась к потолку, другие остановились, ныряя, как поплавки, на уровне головы. Толстая книжка, неистово вертясь, полетела к стене и бумерангом вернулась обратно.
Стрелки настенных часов вращались так быстро, что слились в один диск, как лопасти работающего мотора.
Визг перекрыл все остальные звуки. Светильники разгорались все ярче и ярче, пока не засверкали таким же ослепительным блеском, как горящая магнезия, заливая класс безжизненным сиянием. Разрозненные обломки парты Эллы неподвижно зависли в воздухе перед ней. Она подтянула к груди колени и зарылась в них лицом.
Мистер Мак-Налти, который едва удерживался на ногах из-за сотрясавшей их конвульсивной дрожи, был на грани отчаянной паники. А ученики застыли в испуганном молчании. Никто не пытался выйти из класса. Озаренные невыносимым, пронзительным светом, они глядели на Эллу.
Она почувствовала, как ее ухватили за волосы. Мистер Мак-Налти волоком тащил ее со стула, и предметы вокруг начали сыпаться на пол. Он бы не осмелился к ней подойти, но вдруг понял, что должен вывести ее из класса. С глаз долой.
Элла, до крайности напуганная, согнувшись пополам, не сопротивляясь, позволила ему вытащить себя из класса. Книги и мусор шлепались на пол, но шум от их падения заглушал неослабевающий электронный визг. Она ударилась плечом о дверь, и мистер Мак-Налти вышвырнул ее в коридор.
Как только она исчезла из виду, шум прекратился.
Она стояла, не зная, что делать. Ее сумка, точнее то, что от нее осталось, была в классе. Холли Мейор тоже осталась в классе. Куда было Элле еще идти?
Мистер Мак-Налти выглянул из-за двери.
- Иди и скажи секретарю, - сказал он довольно спокойно, но не подходя ближе, - скажи, что я велел тебе идти домой. У тебя есть кто-нибудь дома?
- Мама.
- Иди домой, Элла. К маме, - и он захлопнул перед ней дверь.
- Надеюсь, вы все теперь убедились, - проговорил он, переступая через разбросанные книги и обломки парты, и стараясь, чтобы голос не дрожал, - надеюсь, все убедились - нельзя играть со спичками. Это была крайне опасная ситуация, - он нагнулся подобрать обугленный макет, и вдруг увидел, что белые пеленки Младенца Иисуса не почернели. Мистер Мак-Налти, озадаченный, несколько мгновений вертел фигурку в пальцах. Он же ясно видел, что ясли горели! Сунув загадочный пластиковый образок в карман, он продолжал: "Если бы загорелись занавески, весь класс в мгновение ока был бы в дыму и огне. Мы могли запросто задохнуться и сгореть заживо".
Красочно описанная им картина неслучившегося кошмара принесла странное облегчение. Кое-кто из девочек стал всхлипывать. Дети, до этого сидевшие в каменном молчании, начали перешептываться.
- Всего одна глупая девчонка, которой вздумалось кидаться спичками, - и все мы могли погибнуть, - повторил Мак-Налти. - Не говоря уже о разбросанных книгах, сломанной парте… - он выдавил искусственный смешок. - Ладно, давайте-ка здесь приберемся.
Он глянул на настенные часы. Их стрелки застыли на одиннадцати часах, одиннадцати минутах и одиннадцати секундах.
- А что это был за шум? - спросил Ричард Прайс. Ему, на самом-то деле, подошел бы любой ответ: он просто хотел, чтобы кто-нибудь объяснил, что он слышал.
- У нее был радиоприемник, - заявила Флора.
- Да не может радио издавать такой шум!
- Но я его видела! - уперлась Флора.
- Но зачем? Зачем такой хипеш устраивать?
- Некоторые люди, - объявил Мак-Налти, - просто обожают быть в центре внимания. И лучшее, что мы можем сделать, - постно добавил он, - это игнорировать их.
Элла, потерянно мыкавшаяся в коридоре, слышала эти слова. Она повернулась, и побрела прочь из школы - и ее действительно игнорировали. Никто не попытался остановить ее. Никто не заговорил с ней на улице, а дома никто не спросил, почему она пришла так рано. Никто не позвонил из школы, ни ей, ни ее родителям. Никому не пришлось приказывать ей держаться подальше от школы, потому что она не смела вернуться. Никто из ее друзей не захотел узнать, как она себя чувствует. А когда она пыталась звонить им, никого не оказывалось дома.
Целую неделю Элла скрывалась от родителей, уходя с утра как будто на уроки, и проводя весь день в предрождественских толпах, наполнявших торговый центр.
Пока Холли Мейор не пришла навестить ее на другой день после Рождества, никто Элле и слова не сказал о том хаосе, который разразился из-за нее.
Глава 7
На Рождество пошел снег. Пока семья шла по Смит-роуд к храму Христа Возрожденного, принадлежавшему Церкви пятидесятников, Джульетта все повторяла: "Ну разве не чудесно? Настоящее Рождество!" Но энтузиазма в ее голосе не слышалось.
Дети должны были идти впереди, чтобы родители видели, что они не зевают по сторонам. Фрэнку запретили кататься по дорожкам и бросаться снежками.
Они пришли в церковь за десять минут до службы. С ними поздоровалась жена органиста:
- Веселого всем вам Рождества!
Джульетта, Элла и Фрэнк только улыбнулись и кивнули, а Кен за них ответил:
- Благослови тебя Христос во утро свое!
Жена органиста так и расцвела. Ловко Кен Уоллис управлялся со словами, хотя и не так вдохновенно, как его брат, конечно!
Он заняли свои обычные места на низеньких деревянных стульях во втором ряду. Пальто были свернуты в тугие узлы и засунуты под сиденья. Молитвенных подушечек не было, но каждый сложил руки на коленях и склонил голову. Фрэнк зажмурился крепче всех. Он знал, что случится, если открыть глаза слишком рано: Бог не станет его слушать, а отец выпорет.
На плоской перекладине поверх спинок стульев покоились синие молитвенники. Элла взяла один и села. Ее указательный палец машинально обводил контуры вытисненной на обложке белой голубки.
Джульетта поминутно оборачивалась ко входной двери. Большинство прихожан, несмотря на ранний час рождественской службы - девять утра, - сумели прийти пораньше. Молитвенный зал, в который вкатывались волны холодного воздуха из распахнутых настежь входных дверей, гудел множеством приглушенных голосов. Поскрипывали передвигаемые взад-вперед стулья. Время от времени прорезывались отдельные, с важностью произнесенные фразы: "На земли мир, и в человецех благоволение". Или: "Счастливого вам Рождества!".
- Та женщина, что живет в доме с обратной стороны нашего, уже здесь, - заметила Джульетта. - А ее мужа пока не видно. Она привела сыновей брата вместе со своим… А где же, интересно, их мамаша?
Кен не снизошел до ответа, а Элла не решилась на него. Болтовня в церкви считалась серьезным проступком. Почему же болтала Джульетта? "Это потому, что она - женщина!" - осуждающе говаривал Кен. Элла была пока не женщиной, а всего лишь ребенком, и начни она болтать сейчас - получила бы хорошую трепку дома.
Она уставилась прямо перед собой, на голую кирпичную стену, единственными украшениями которой были электроорган и обитая красным дверь. Через несколько минут из этой двери выйдет дядя Роберт, старший брат Кена, светский проповедник церкви Христа Возрожденного. Его пламенные проповеди пользовались большим успехом, и никогда не длились меньше сорока пяти минут.
- Гляди-ка, кого притащила с собой эта кошка драная, - пробормотала Джульетта, бросая косой взгляд на вновь прибывшую парочку - И представить себе не могла, что эти двое снова объявятся. А у нее, смотрю, все то же пальтишко. Она носит его столько же, сколько я свое зеленое, - вот бедняжка! Пора бы его уже на тряпки пустить. Ой, она нас заметила! - и Джульетта нервно помахала рукой.
- У тебя есть новое пальто, - бросил Кен, не поворачивая головы.
- Ах, да! Я это и имела в виду. Прости! Никогда у меня не получается правильно сказать, что я думаю. Прости! Она носит свое старое, а ты мне купил новое.
- Мы-то получше живем, нет?
- Ну, прости-прости-прости!
Красная дверь приотворилась. Дядя Роберт боком вышел из нее, шепчась с кем-то невидимым позади двери. Затем хлопнул дверью - достаточно громко, чтобы привлечь всеобщее внимание. Медленно направился к переднему ряду прихожан, сжимая в одной руке Библию в черном переплете, а другой оглаживая пиджак на выпирающем брюхе. Кафедры в церкви Христа Воскресшего не было.
- Я проповедую Христа распятого, Христа возрожденного и род людской, искупленный страстями Христовыми, - провозгласил дядя Роберт. Этой формулой его отец, главный проповедник этой церкви с 1956 года и до дня своей смерти, начинал каждую проповедь. Эрик Уоллис научил своих сыновей возвещать Слово Божье так, чтобы люди слушали. Ему было пятьдесят три года, когда случилось несчастье: задний борт грузовика, доставлявшего газетную бумагу для "Бристоль Ивнинг Геральд", где Эрик работал печатником, внезапно откинулся. На него выкатились три рулона бумаги, в каждом по три погонных мили и по две тонны веса.
Это случилось в 1984 году. С тех пор минимум дважды в месяц дядя Роберт или Кен Уоллис читали проповеди. После рождения Фрэнка и назначения Кена инспектором в Льюис Принтере, что на Уэллс-роуд, почти все обязанности проповедника исполнял дядя Роберт. Какая бы тема ни затрагивалась в его проповеди, каждый раз, начиная ее, он приносил дань уважения отцу, говоря: "Я проповедую Христа распятого, Христа воскресшего и род людской, искупленный страстями Христовыми".
Он торжественно открыл Библию и, не заглядывая в текст, продекламировал:
- "Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великою и, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну". Евангелие от Матфея, глава вторая, стих одиннадцатый.
Он закрыл книгу с тихим шелестом, похожим на вздох, и в молчаливом, замершем в ожидании зале, этот вздох услышал каждый.