Как только нас усадили за стол, я задал Стефоми вопрос относительно его имени, чтобы отвлечь его от возможного намерения задать какой-либо вопрос личного характера мне. Едва я при этом упомянул архангела Задкиила, Стефоми удивленно поднял брови.
- Ты, видимо, хорошо знаешь всех этих своих ангелов, - сказал он. - Кажется, Задкиил считается ангелом… этого… памяти?
От явного акцента на последнем слове я буквально подскочил и опрокинул бокал с вином.
- Боже мой, как ты неосторожен, - слегка пожурил меня Стефоми и попросил официанта прибрать на столике.
"Он не может знать… Он не может знать о моей проблеме…"
- Ты в порядке? - спросил он, когда официант отправился за новым бокалом для меня.
- Да, конечно! Я прекрасно себя чувствую, а в чем дело? Почему ты спрашиваешь? - испуганно выпалил я.
Стефоми как-то странно посмотрел на меня:
- Ты выглядишь несколько обеспокоенным, вот и все.
- Нет, - сказал я, нервно проводя рукой по волосам. - Нет, нет. Я только…
- А ты случайно не диабетик?
- Надеюсь, что нет, - ответил я, тщетно пытаясь подавить нервный смешок.
- Ну и хорошо. Во всяком случае, нам сейчас принесут поесть.
Огромным усилием воли мне удалось восстановить душевное равновесие. Наша трапеза продолжалась, и через некоторое время я переключился на безалкогольные напитки. Грустно вздохнув, Стефоми согласился, что спиртного было уже достаточно, и с кривой улыбкой выразил готовность последовать моему примеру.
Я вовсе не имел что-либо против выпивки. Мне только хотелось оставаться настороже в случае, если Стефоми задаст такой вопрос, в ответ на который придется быстренько что-нибудь придумать. Я не мог рисковать… Ведь, слегка перепив, я мог выдать ему всю правду или сообщить что-нибудь не менее ужасное. Хотя, скорее всего, он воспринял бы все это лишь как пьяную болтовню.
В какой-то момент в нашем разговоре всплыла тема музыки, и Стефоми сообщил, что у него есть великолепная, бесценная старинная скрипка работы несравненного итальянского мастера Амати, который был учителем великого Антонио Страдивари.
- Скрипка? - быстро переспросил я.
- Да, а ты играешь?
- Э-э-э… нет, не думаю.
- Не думаешь? - удивился Стефоми. - Я полагаю, ты должен был бы помнить о чем-либо подобном.
Я поспешно рассмеялся, стараясь загладить возникшую неловкость.
- Ведь, кажется, есть мнение, что на скрипке умеет играть сам дьявол? - спросил я, вспомнив одну из картинок в моей книге.
Стефоми удивленно поднял бровь:
- Да, существуют легенды, рисующие дьявола как совершенного скрипача. Кажется, об этом даже есть песня или что-то в этом роде. Будто бы дьявол и мальчик-скрипач заключили пари о том, кто из них сыграет лучше. В песне выигрывает мальчик, игравший для своей души. Но если верить легендам, то мастерство Сатаны в игре на скрипке является непревзойденным как в этом мире, так и в любом другом.
Игривый тон Стефоми ясно говорил о том, что он не верит ничему из сказанного, и все же это вызвало во мне некоторое беспокойство.
- И потом, ведь существует же соната Джузеппе Тартини "Трель дьявола", - продолжал Стефоми, откинувшись на спинку стула. - На ее создание композитора вдохновил сон, в котором он отдал дьяволу свою скрипку и услышал, как тот играет на ней с таким мастерством, какое представилось Тартини просто невозможным. И хотя "Трель дьявола" считается далеко превосходящей все прочие сочинения композитора, сам Тартини утверждал, что она всего лишь бледная тень той музыки, которую он слышал в исполнении Сатаны в своем сне. - Стефоми слегка склонил голову в мою сторону и улыбнулся. - Может, мне следует бросить все это и отправиться играть на небесной арфе? - добавил он.
Наконец наступило время закрытия ресторана. И когда мы больше не могли игнорировать направленные в нашу сторону взгляды обслуживающего персонала, нам пришлось взять пальто и выйти на холодную ночную улицу. Я намеревался пойти к станции метро, а Стефоми собирался сесть в автобус в нескольких кварталах отсюда. У дверей ресторана мы остановились, чтобы застегнуть пальто.
- На этот раз ты сохранишь мою визитку? - спросил Стефоми, повернувшись ко мне.
- Конечно. А у тебя есть моя, - ответил я.
Я точно ее не потеряю - вот она лежит на столе передо мной, в то время как я пишу эти строки. А еще, возвращаясь домой, я все время мысленно повторял номер его телефона. На этот раз ни одно живое существо не сможет заставить меня забыть его. И никакой приступ амнезии не вырвет из моей памяти этих цифр.
19 сентября
В течение нескольких дней я с удовольствием предавался воспоминаниям о времени, проведенном со Стефоми, почти не покидая своей квартиры. В благодушном состоянии я часами просто сидел, глядя на стены. Однако одновременно меня тревожило предчувствие, что произойдет нечто и мое хорошее настроение будет испорчено.
А причиной этому была старинная книга, полученная из Италии. Та, в которой столь досконально исследуется мир демонов и которую я с отвращением запрятал под шкаф. Эта книга прямо-таки взывала ко мне. Почти так, как если бы омерзительный фолиант обладал голосом. Мысль о том, что она находится здесь, обжигала мое сознание пламенем, я видел ее даже тогда, когда закрывал глаза. Я решил не держать такую вещь в своем доме. У меня и без нее достаточно книг, в которых дьяволы перескакивают с одной страницы на другую, поэтому я вознамерился отослать ее обратно в букинистический магазин для перепродажи.
Я вышел на улицу и направился в магазин, где купил оберточную бумагу и скотч, и вернулся домой, испытывая некоторое облегчение. Дома я извлек книгу из тайника под шкафом и положил ее лицевой стороной на лист оберточной бумаги, разостланный на столе. Я начал было заворачивать книгу в бумагу, а потом помедлил. Я вдруг почувствовал, что это опасно. Я не должен отсылать книгу подобным образом. Это ее как-то разозлит.
Раздосадованно покачав головой, я перелистал ее обветшалые страницы, перелистал с той же неприязнью, что и прежде. Я заметил, что заплатка из желтоватого пергамента отстает от кожи переплета и отгибается кверху. Нахмурившись, я прижал ее большим пальцем, но, как только я убрал палец, она снова отогнулась. Тогда, осмотрев это место более тщательно, я обнаружил следы ее реставрации - ряды аккуратных черных стежков, скреплявших желтый пергамент с кожаным переплетом.
То, что произошло дальше, трудно объяснить, если не счесть меня за безумца, коим, вне всяких сомнений, я не являюсь. Меня самого потрясло, когда, вскрикнув от ужаса, я вскочил и сделал несколько неверных шагов назад, опрокинув при этом стул. Что-то относящееся к этой книге вызывало у меня беспокойство с самого начала. Я связывал это с естественным чувством отвращения к ее содержанию. Но теперь я знаю, что это было нечто большее. Эта книга излучала невидимые, но вполне ощутимые волны зла. И они погубили бы меня. Я уверен в этом. На этих невинных страничках обитали реальные дьяволы, они ненавидели меня и были бы несказанно рады погубить при малейшей возможности. Ну, так у них не будет этой возможности! Я им ее не предоставлю!
Я рывком выдвинул ящик кухонного стола и схватил разделочный нож. Издав дикий звериный крик, нечто среднее между рычанием и всхлипом, я вонзил нож в книгу по самую рукоятку. Моя сила меня удивила - лезвие ножа проткнуло книгу и вошло в столешницу так легко, словно в масло.
А мгновение спустя, к моему ужасу, я услышал, как кто-то окликает меня: "Габриель, привет!"
Я узнал этот голос, а когда глянул в сторону двери, то понял, что, возвратившись в квартиру, не запер ее. Когда пришедший постучал в дверь, она распахнулась перед ним. Стефоми огляделся, и его глаза последовательно останавливались на лежащей на кухонном столе красной книге с воткнутым в нее большим ножом, на опрокинутом стуле, а затем на мне, прислонившемся к кухонному шкафу и усиленно пытавшемся выглядеть спокойной и разумной личностью, а не полоумным и опасным субъектом.
- Я не сумасшедший! - выпалил я, стремясь разубедить его.
Мне не следовало говорить этого. Большинству людей нет надобности доказывать свое здравомыслие. Нужно было просто обратить все в шутку. Рассмеяться и отшутиться. Но мой ум не сработал достаточно быстро.
- Сумасшедший? Ты что, Габриель? - спросил Стефоми с улыбкой. - Разве кто-нибудь сказал что-нибудь о сумасшествии?
- Я… - начал я, совершенно не представляя, что буду говорить дальше, но чувствуя настоятельную необходимость что-то сказать, как-то объяснить ситуацию.
- Не объясняй ничего, - перебил меня Стефоми, предостерегающе подняв вверх ладонь. - Автор оказался тенденциозным ублюдком, да? Должен признаться, что иногда и у меня появляется сильное желание искромсать какую-нибудь книгу, - продолжал он с улыбкой. - Правда, я не делал этого ни разу.
Я рассмеялся - надеюсь, не очень истерическим смехом, - почувствовав облегчение оттого, что Стефоми не посчитал меня безумцем и не намеревается поспешно покинуть мой дом.
- Я сожалею, если пришел… не вовремя, - сказал Стефоми, снова бросив взгляд на книгу. - Я только хотел вернуть тебе вот это. - Он протянул мне бумажную карточку, и я увидел, что это мой недельный билет для поездок на метро. Я не обнаружил его у себя, когда вошел в метро после нашего застолья, и мне пришлось тогда купить разовый билет. - Он действителен еще несколько дней, и я подумал, что лучше вернуть его тебе. Наверное, ты оставил его на столе, когда доставал бумажник, а я случайно прихватил его вместе со счетом.
- Спасибо, - сказал я, забирая билет. - Не желаешь ли выпить стаканчик?
- Нет, спасибо, не сегодня. Как-нибудь в другой раз.
Взглянув в последний раз с насмешливой улыбкой на пришпиленную к столу книгу, Стефоми плотно прикрыл за собой дверь.
Этот инцидент, который мог закончиться и гораздо хуже, убедил меня, что от проклятой книги надо немедленно избавляться. Нельзя держать ее дома ни секунды. Как только Стефоми ушел, я схватился за рукоятку ножа и рванул ее кверху, но проклятый нож так крепко засел в столешнице, что вытащить его не удалось. Мне не верилось, что я смог всадить его с такой силой. Я ухватился за рукоятку обеими руками и потянул нож изо всех сил. Но этим я только поднял над полом чертов стол вместе с книгой, а лезвие освободить все равно не смог. Книга… издевалась надо мной!
В конце концов я в порыве отчаяния протащил книгу через лезвие и рукоять ножа, в результате чего старинный том оказался разрезанным пополам. Когда я взял его в руки, из переплета что-то выпало. Я подумал, что это части страницы, разрезанной ножом, и нагнулся, чтобы поднять их. Но нет, то, что выпало, вовсе не намеревалось оказаться всего лишь безобидной, ничего не значащей страницей. Это было бы слишком легко и просто.
В действительности это были две половинки фотографии. А когда я увидел, что изображено на снимке, сердце у меня сжалось. Я медленно опустился на пол, приложил половинки фото друг к другу и какое-то время в смятении рассматривал изображение. Позже, при более внимательном осмотре книги, я понял, что фотография была спрятана в переплете под заплаткой из желтого пергамента. Я уже видел эти аккуратные, ровные черные стежки, вызвавшие во мне внезапный взрыв ярости.
На фото была изображена женщина. Она шла по какой-то улице, но по какой и где - определить невозможно. Объектив камеры настроили так, чтобы снять крупным планом ее голову и плечи, и располагался чуть выше ее. Этой женщине с умным лицом и длинными каштановыми волосами было чуть за сорок. Ошибки в том, кто она такая, быть не могло - это та убегавшая от меня женщина, с которой мы случайно встретились около трех недель назад. Женщина, пытавшаяся скрыться от меня в глухих закоулках Будапешта, а потом незаметно исчезнувшая, пока я разбирался с пятью громилами.
Я аккуратно склеил половинки разрезанной фотографии скотчем, а потом сидел и смотрел на нее в надежде, что если буду делать это достаточно долго, то, возможно, сумею понять смысл случившегося. Снимок был слегка поцарапан, вероятно в процессе его вкладывания внутрь переплета. В целом же он пребывал в хорошем состоянии и наверняка сделан был недавно. Когда я его перевернул, то увидел на обороте надпись, сделанную красными чернилами по-английски аккуратными заглавными буквами печатного шрифта:
"ПЛАКУЧАЯ ИВА НЕВИЛЛА ЧЕМБЕРЛЕНА ПЛАЧЕТ ДО СИХ ПОР".
Кроме того, на обратной стороне было напечатано название английской фирмы, производившей обработку фотопленки. Итак, снимок был напечатан в Великобритании, упрятан в переплет старинной книги в Италии, а теперь лежал на столе передо мной в центре Будапешта. Я был в полной растерянности и даже не мог попытаться как-то объяснить все это. Я видел эту женщину три недели назад. Она убежала так, словно очень испугалась меня, но я уверен, что это было какое-то недоразумение. Я не знаю о ней ничего. Ни имени, ни национальности, ни рода занятий, ни адреса… Но она говорила по-венгерски, и я увидел ее в Будапеште. Значит, можно предположить, что она венгерка.
Что же касается упоминания Невилла Чемберлена и плакучей ивы в тексте на обратной стороне снимка, то мне трудно даже предположить, какое отношение они могут иметь к изображенной на нем женщине. Эта фраза выглядит настолько бессмысленной, что, по-моему, в ней может отсутствовать какая-либо связь между словами и написаны они на фотографии случайно.
Предназначалось ли это фото для меня? Если нет, тогда тот факт, что я видел эту женщину всего три недели назад, является самым невероятным совпадением. Она знала меня когда-то. Я думаю, у нее могут быть проблемы. Я хочу ей помочь. И я сделаю это, если смогу. Но у меня нет ни малейшего представления, с чего начать ее поиски.
21 сентября
Я снова и снова изучал фотографию сосредоточенно, но безуспешно. Часами сидел и всматривался в нее. Наконец обнаружил карточку с адресом и номером телефона итальянского антикварного магазина, находившуюся внутри бандероли. Когда я позвонил туда, трубку взял владелец магазина, судя по голосу человек в летах. Он тепло поприветствовал меня - верный признак того, что книга действительно была дорогой. Несколько минут мы с ним поговорили по-итальянски о книге, и я понял, что про фотографию он ничего не знает. Интересная деталь: когда в ходе разговора я предположил, что переплет был поврежден и потребовал ремонта, он очень разволновался и заверил меня в отсутствии какой бы то ни было реставрации. Узнав о существовании в его магазине молодого помощника, я предположил, что, возможно, тот мог по какой-то странной причине вмонтировать фотографию внутрь переплета, но причина должна была быть действительно очень странной. На вопрос, откуда книга попала в магазин, владелец ответил, что приобрел ее у частного коллекционера более десяти лет назад. Книга долго не находила покупателя.
Снимок, без сомнения, был сделан не десять лет назад - прежде всего потому, что женщина на нем выглядела точно так, как в тот вечер, когда я увидел ее. Значит, фотографию спрятали в книгу тогда, когда та находилась в магазине.
Ни о какой плакучей иве я ничего не знал, но кто такой Невилл Чемберлен, мне, разумеется, было известно. Я не могу не сочувствовать этому человеку. Вряд ли можно поставить ему в вину то, что Гитлер оказался психом, которого оказалось невозможно урезонить. И в холокосте Чемберлен виноват не больше, чем Черчилль, Рузвельт или любой другой мировой лидер тех времен.
Читая в Интернете материалы о Второй мировой войне, я наткнулся на информацию о памятнике жертвам холокоста в Будапеште и вчера отправился взглянуть на него. Некоторое время я стоял и в растерянности смотрел на памятник, потому что он выполнен в виде плакучей ивы. Он воздвигнут в память о шестистах тысячах венгерских евреев, убитых нацистами во время войны, так что непонятно, почему кто-то считает возможным назвать его деревом Невилла Чемберлена. Уж если это дерево связано с каким-либо человеком, то этот человек, несомненно, Адольф Гитлер.
Есть что-то трогательное и печальное в этих узких удлиненных листьях так удачно названного дерева, обессмертившего память о тех, кто пал жертвой дьявольских прегрешений Гитлера. Я постоял еще немного возле этой плакучей ивы, испытывая чувство раскаяния и стыда от лица всего человечества. Но как связана со всем этим та загадочная женщина?
Образ плакучей ивы и память о событиях, вызвавших ее слезы, подействовали на меня угнетающе. У меня пропал аппетит, мне не хотелось выходить из дому, и поэтому я решил нарушить свой обычный распорядок и пораньше лечь спать.
Но это не сработало. Все надежды на то, что мой мятущийся ум сможет наконец успокоиться, разрушили ночные кошмары. Мне привиделось, что я нахожусь в базилике Святого Стефана и вижу, как ее заполняют нацистские солдаты. Мерцающие отблески пламени, полыхающего где-то в городе, отражаются в окнах храма, а ночной воздух доносит отдаленные крики и вопли. Мимо пробегают рыдающие монахи… Мефистофель играет на огромном органе, а трое нацистов с восторженными восклицаниями оценивают размеры и стоимость громадного колокола, который только что спустили с колокольни. Монах просит, умоляет солдат не забирать колокол. Один из них оборачивается, стреляет монаху в голову и снова поворачивается к колоколу. Я отскакиваю, когда монах падает на каменные плиты пола, с ужасом смотрю, как кровь покрывает пятнами его сутану. Что же это за безумство? Боже мой, это же всего лишь клятый колокол!
После этого в церковь, минуя занятых колоколом немецких солдат, вошел высокий человек, с которого спадали языки пламени. Он посмотрел на лежащего монаха, затем поднял голову и уставился прямо на меня. Я инстинктивно вздрогнул от его взгляда, полного ненависти. Потом он ушел, а вместо него появилась таинственная женщина из темного закоулка. Я крикнул ей, чтобы она убиралась из церкви, пока немцы не заметили ее, но, похоже, она не услышала меня из-за резкой, оглушительной музыки Мефистофеля. К моему ужасу, она подошла к солдатам и попросила их помочь ей найти дорогу домой. Я весь сжался в ожидании грома выстрела и глухого звука падения ее тела рядом с мертвым монахом, но этого не произошло. Немцы отнеслись к женщине доброжелательно и сказали, что помогут ей. Я кричал, чтобы она им не верила, но сам не мог сдвинуться с места и вынужден был безропотно созерцать, как солдаты превратились в дьяволов и увели ее в охваченный огнем город.
Проснувшись этим утром, я почувствовал себя еще более неуверенным и обеспокоенным, чем накануне. Умывшись и одевшись, я взял одну из книг о Будапеште и прочел описание базилики Святого Стефана. Я узнал, что этот храм в 1944 году был действительно разграблен немцами, и в памяти сразу же возникли кошмарные видения минувшей ночи. Я решил поехать и осмотреть базилику, попытавшись тем самым избавиться от предчувствия чего-то ужасного, не покидающего меня с того самого времени, когда я проткнул кухонным ножом книгу, переплетенную в красную кожу.
Было ясно, солнечно и тепло, и белоснежный собор являл собой великолепное зрелище. Его архитектура необычна: по сторонам главного фасада возвышаются две башни, а главный купол в стиле неоренессанса, высотой триста футов, виден из любой точки Будапешта.