У подножия скалы ее спутники покинули экипаж и заставили ее сделать то же самое. Далее подъем был слишком крутым и опасным для экипажа. Отсюда предстояло подниматься пешком. Эллена безропотно, словно овечка, ведомая на заклание, последовала за своими мучителями по узкой каменистой тропе, вьющейся вверх под сенью миндальных, фиговых и миртовых деревьев. Сладко пахло жасмином и цветущей мимозой. Иногда за поворотом внезапно открывался вид на зеленую равнину внизу или снежные вершины горной гряды Абруцци вдалеке. Все здесь радовало глаз и поражало неожиданностью: цветущий мох, изобилие цветов и кустарников, зеленые поляны и величественные пальмы. Но на сердце у Эллены было тяжело, а ее спутники не замечали ничего вокруг. Уже вдали между деревьями мелькнули стены монастыря, к которому вела тропа, и наконец она увидела высокий западный витраж храма с острым шпилем и крыши монастырских зданий, затем кусок глухой стены, огораживающей сад со стороны обрыва, и темную арку ворот. Все это постепенно открывалось взору за каждым поворотом, кипарисовой рощей или мощными стволами кедра. В этой медленной смене картин было что-то зловещее, предвещавшее сердцу бедной девушки одиночество и страдание, особенно когда она прошла мимо могил и надгробий монастырского кладбища, спрятавшихся за густыми зарослями кустарника и выступами скал. Когда наконец они приблизились к монастырским стенам, ее спутники остановились у небольшой часовни у края тропы. Здесь, вынув какие-то бумаги, они, к немалому удивлению Эллены, стали о чем-то совещаться. Ей не удалось уловить хотя бы слово, да, в сущности, это уже не имело для нее никакого значения, ибо ничто уже не могло изменить ее участь. Однако ей было любопытно услышать голоса тех, кто так упорно хранил молчание все эти долгие часы их путешествия.
Один из них, оставив другого сторожить Эллену, вскоре скрылся в монастырских воротах. Эллена безуспешно попробовала разговорить своего стража, но он лишь молча отмахивался от нее рукой и отворачивал лицо. Подчинившись своей участи, Эллена стала ждать, что будет дальше, и тем временем осмотрелась вокруг. Место, где она находилась, не показалось ей ни мрачным, ни суровым, хотя величие гор, вознесенных в поднебесье, должно было бы вселять священный трепет в душу каждого смертного. Перед нею был широкий вид на всю долину, словно непреодолимым бастионом окруженную цепью гор.
Фантасмагорическое нагромождение утесов, высоких и острых, как церковные шпили, глубокие расселины и хаос камней, окрашенных последним отблеском солнца, казались чем-то неправдоподобным. Тишина и опускающиеся сумерки навевали грусть, и девушка сидела, погруженная в свои раздумья. Звуки вечерней молитвы, донесшиеся из монастыря, нежные голоса монахинь немного успокоили Эллену. Те, кто так проникновенно поет, не могут оказаться бесчувственными к ее горю, думала она. Возможно, она встретит здесь и участие, и добрые слова, столь же целительные, как звуки этой молитвы!
Прошло достаточно времени, как она сидела на мягкой траве склона, под стенами монастыря, когда наконец в сгущающихся сумерках заметила, что из ворот вышли двое монахов и направляются прямо к ней. Когда они подошли поближе, Эллена увидела их сутаны из серой мешковины и бритые макушки в венчике седых волос. Подойдя к часовне, они обратились к ее стражу и, отозвав его в сторону, стали о чем-то переговариваться. И тут Эллена впервые услышала голос своего стража в маске, хотя говорил он очень тихо. Эллена хорошо запомнила этот голос. Второй из ее похитителей, тот, что ушел в монастырь, так и не вернулся, но было ясно, что двое бритоголовых монахов в серых сутанах пришли сюда по его повелению. Один из них, высокий и худой, чем-то напомнил Эллене именно того из ее похитителей в маске, который ушел в монастырь, поручив другому сторожить ее. Чем больше она вглядывалась в него, тем сильнее ее охватывало тревожное предчувствие. Он был так же высок, сутул и угловат в движениях, как ее похититель в маске. Серая просторная сутана не могла скрыть от нее его характерных угловатых движений, которые ей запомнились за время путешествия. Судя по лицу, у него была душа не монаха, а разбойника, а его пронзительный недобрый взгляд словно выслеживал жертву. Второй монах, ничем особенным не отличавшийся, был разительно непохож на своего собрата.
Закончив беседу с человеком в маске, они подошли к Эллене и предложили ей следовать за ними в монастырь. Ее страж в маске, вручив ее монахам, тут же покинул их и вскоре исчез за поворотом горной тропы, ведущей вниз.
В полном молчании они поднялись по крутой, выложенной камнем дорожке, ведущей к воротам монастыря, которые открыл им послушник. Эллена очутилась на просторном монастырском подворье, окруженном с трех сторон высокими строениями, а с четвертой стороны - садом. Аллея кипарисов вела к храму, замыкавшему перспективу. В левой части сада за деревьями виднелось одинокое строение, а справа до самых взгорий, служащих как бы естественной оградой монастырских угодий, простирались оливковые рощи и виноградники.
Высокий монах, в котором Эллена заподозрила одного из ее похитителей, направился к двери в северной части подворья и дернул за ручку звонка. Когда дверь отворилась, он без слов передал Эллену вышедшей на крыльцо монахине. Эллена заметила, каким полным понимания взглядом обменялся с ней монах. Он тут же оставил их, а монахиня так же молча повела Эллену по многочисленным пустым коридорам, где стояла мертвая тишина, вдоль грубо раскрашенных стен, на которых были изображены все кары Господни, которые должны были бы сразу же повергнуть грешника в трепет. Всякая надежда на сострадание в этих стенах мгновенно угасла в сердце бедной девушки. Недоброе лицо монахини тоже не сулило ничего хорошего. Видимо, и здесь ей придется испить до дна свою чашу страданий, подумала она с горечью. Шедшая впереди монахиня в белых развевающихся одеждах, когда блики света падали на ее суровые черты и зловеще усугубляли их недоброе выражение, казалась бедной Эллене скорее призраком, восставшим из гроба, чем живым существом. Последний поворот коридора привел их в покои матери настоятельницы. Здесь монахиня остановилась и, повернувшись к Эллене, произнесла:
- Сейчас время вечерней молитвы, подождите здесь, пока не вернется матушка. Она с вами побеседует.
- Какого ордена ваш монастырь? - осмелилась спросить Эллена. - И как зовут мать настоятельницу?
Монахиня ничего не ответила и лишь окинула девушку ледяным взглядом и удалилась.
Бедная Эллена недолго пребывала в одиночестве, ибо вскоре дверь открылась и вошла мать настоятельница, статная особа, преисполненная высокомерия и собственной значимости. С первой минуты она не собиралась скрывать своего презрительного отношения к пленнице. Будучи женщиной знатного рода, она почитала за тяжкий грех, равный святотатству, посягательство на традиции и законы высших кланов Неаполитанского королевства. И то, что Эллена, простая горожанка, осмелилась тайно обручиться с юношей из знатной семьи, делало для нее Эллену достойной самого сурового наказания. Но она намеревалась сделать это по-своему, блюдя внешние приличия и не унижая открыто провинившуюся.
- Я полагаю, - начала она строго, заметив, как испугалась Эллена при ее появлении, - я полагаю, - снова повторила она, даже не предложив девушке сесть, - что вы и есть та молодая особа из Неаполя.
- Меня зовут Эллена ди Розальба, - ответила бедняжка, обнадеженная кажущейся вежливостью обращения.
- Никогда не слышала такого имени, - ответила настоятельница, - но мне известно, почему вас направили сюда. Здесь вы должны набраться тех знаний, которых вам не хватает, и понять, что такое чувство долга. Поскольку вы отданы под мой надзор и опеку, я все это время буду неукоснительно, с присущей мне ответственностью выполнять эти нелегкие обязанности. Я согласилась взять их на себя исключительно потому, что намерена защитить знатную и благородную семью от посягательств на ее честь и покой.
Эти слова объяснили бедной девушке все. Она слушала их, стоя неподвижно, словно окаменела. Трудно сказать, какие чувства и мысли переполняли ее: сначала это был испуг, потом стыд, а затем ее охватили гнев, чувство протеста и искреннее негодование, что кто-то посмел обвинить ее в попытке вторгнуться в чужой дом против желания его хозяев. Оскорбленная гордость наконец помогла ей обрести силы и дар речи. Она потребовала объяснить, кто посмел ее так грубо похитить, увезти из родного дома и по чьей воле ее хотят насильно заточить в монастырь.
Настоятельница, не привыкшая к возражениям, сразу даже не нашлась, что ответить строптивой ослушнице. Эллена уже понимала, какая гроза может обрушиться сейчас на ее голову, но уже не испытывала ни страха, ни бессильного отчаяния.
"Ведь это надо мной совершено насилие, - говорила она себе. - Неужели оно должно восторжествовать, а невинная его жертва понести наказание. Нет, им не удастся добиться от меня смирения и покорности. Мне только надо сохранять присутствие духа, способность оценить своего противника, предугадать его действия. Я должна не бояться, а презирать его и добиться над ним превосходства". Так уговаривала себя бедная девушка, готовясь к худшему.
- Я должна напомнить вам, - наконец обрела дар речи настоятельница, - что в вашем положении вопросов не задают. Лишь чистосердечное раскаяние, смирение и покорность могут смягчить вашу участь. Можете идти.
- Благодарю вас, - с достоинством ответила Эллена, поклонившись. - Мне остается лишь уповать на милосердие моих притеснителей.
Понимая, что дальнейшие протесты бесполезны и даже унизительны, девушка подчинилась своей участи, твердо решив даже в страданиях, если они ей суждены, никогда не терять достоинства.
Уже знакомая монахиня с недобрым лицом провела ее через трапезную, где собрались монахини после вечерней молитвы. Поймав на себе их настороженные изучающие взгляды, заметив улыбки и слыша оживленное перешептывание, Эллена с горечью поняла, что вызывает не только простое любопытство, но и подозрение. Она едва ли может рассчитывать на сострадание и доброжелательность тех, кто, вознеся в храме вечернюю молитву Господу, не очистился от недоброго чувства злорадства при виде чужого горя и унижения.
Крохотная каморка, в которую монахиня провела Эллену, скорее напоминала тюремную камеру, чем монастырскую келью. Небольшое оконце было забрано железной решеткой, на полу лежал матрац, из мебели были лишь стул и небольшой столик, на котором стояло распятие, а рядом легкий молитвенник. Эллена, оглядев стены своего нового жилища, с трудом подавила в себе вздох отчаяния. Ее жизнь внезапно и разительно изменилась. Винченцо далеко и, возможно, никогда не узнает, где она. Слезы душили ее, но она сдержала их, ибо тут же вспомнила о маркизе ди Вивальди. Ее одну она считала теперь повинной во всех несчастьях, столь неожиданно обрушившихся на нее. Вопреки заверениям тетушки, семья Вивальди не пожелала знаться с ней. При мысли, что ее так грубо и жестоко отвергли, все восставало в Эллене. Она корила себя за то, что уступила уговорам тетушки и Винченцо. Она не должна была соглашаться на тайное обручение. Ей не нужны ни почести, ни привилегии этого брачного союза, если они достаются такой ценой. С гордостью думала она о своем скромном труде, обеспечивавшем им с тетушкой независимое и достойное существование; уверенность в своей полной невиновности внезапно уступила место раскаянию.
"Возможно, мать настоятельница была не так уж несправедлива ко мне, - горько сокрушалась Эллена. - Я заслуживаю наказания, осмелившись вступить в брак с Винченцо против воли его родителей. Но все еще можно поправить, можно сохранить и свою независимость, и честь, навсегда отказавшись от Винченцо. Но как смогу я сделать это! Неужели я отрекусь от того, кто так любит меня, обреку и его на страдания? Того, о ком я не могу вспомнить без слез, кому дала обет верности перед Богом по совету и воле моей дорогой тетушки накануне ее смерти! Справедливо ли это будет, возможно ли поступить так? Могу ли я сделать моего возлюбленного несчастным в угоду предрассудкам его семьи?"
Бедная Эллена была в полном смятении. Мысль об отказе от брака с Винченцо казалась столь невозможной, что она тут же прогнала ее, но, вспомнив о его семье, она подумала, что и сама не согласится стать членом ее против воли родителей Винченцо. Мысленно она готова была даже посетовать на бедную тетушку, чья доверчивость была повинна в ее несчастьях, но Эллена слишком любила покойницу, так что тут же пристыдила себя за такие мысли, теперь ей оставалось лишь терпеливо сносить невзгоды, раз так случилось. Она также прогнала мысль о том, чтобы пожертвовать любовью Винченцо ради обретения свободы, или же, если ему вдруг удастся отыскать и освободить ее, потом гордо отвергнуть его. Но чем больше она думала о том, что ему никогда не найти ее, тем больше понимала, как боится потерять его. Она поняла, что то сильное чувство к нему, которое переполняло ее сердце, было слишком дорого ей.
ГЛАВА VII
Часы бьют час.
В. Шекспир
Тем временем Винченцо ди Вивальди, не ведая того, что произошло на вилле Алтиери, отправился на развалины крепости Палуцци, сопровождаемый своим слугой Паоло. Была уже глубокая ночь, когда они вышли из города. Винченцо на сей раз принял все меры предосторожности и не позволил Паоло зажечь факел даже тогда, когда они благополучно достигли арки и укрылись под ее сводами. Он опасался, что его тайный советчик может появиться до того, как он обследует крепость.
Его слуга Паоло был настоящим неаполитанцем. Сообразительный, пытливый от природы, он не лишен был живого воображения и смелости. Увлеченный загородной экскурсией своего хозяина, он вместе с тем воспринял все с чувством здорового простонародного юмора, и по его поведению, выражению лица и полным интереса и озорства глазам было видно, что он охотно принимает правила игры. Он был более других приближен к своему юному хозяину, который, не обладая особым чувством юмора, тем не менее умел ценить его в других. Винченцо нравились открытость и веселый нрав слуги настолько, что между обоими установились отношения допустимой между хозяином и слугой фамильярности и откровенности. Поэтому по дороге в крепость Винченцо успел рассказать своему спутнику столько, сколько счел нужным, чтобы не только разжечь его любопытство, но и предостеречь его о необходимой осторожности. Паоло, от природы не пугливый и не верящий в предрассудки, сразу понял, что его хозяин, однако, не свободен от них и верит в сверхъестественные силы и прочую ерунду, как, например, в то, что в крепости Палуцци творятся странные дела. Он попробовал подшутить над этим, но Винченцо был не в том расположении духа. Он был насторожен и полон зловещих ожиданий. В то время как его хозяин менее всего думал о реальной опасности, практичный Паоло готовился именно к ней, ибо понимал всю неосторожность посещения крепости глубокой ночью. Винченцо настаивал на том, чтобы первое время они ждали появления монаха в полной темноте, ибо свет факела непременно отпугнет его. Через какое-то время, пояснил он, они зажгут факел. Но Паоло резонно заметил, что, пока они это сделают, монах опять улизнет от них. После некоторых препирательств Винченцо наконец согласился зажечь факел, но велел пока спрятать его в щели между камнями. Спрятав факел, они снова заняли свои места под аркой. Бой часов в соседнем монастыре известил их, что уже перевалило за полночь. Винченцо вдруг вспомнил, что ему рассказал Скедони о монастыре Кающихся Грешников, находящемся где-то вблизи развалин, и поинтересовался у Паоло, не монастырские ли часы только что пробили. Паоло подтвердил, что это были часы церкви Санта-Мария-дель-Пианто. Название храма он запомнил потому, что об этом монастыре ходит немало слухов.
- Это место могло бы заинтересовать вас, синьор. О нем много рассказывают всяких странных историй. Думаю, что и ваш монах оттуда, потому что он тоже ведет себя странно.
- Значит, и ты веришь в таинственные истории, - подколол слугу Винченцо, улыбаясь. - А что же ты слышал об этом монастыре? Говори потише, а то нас обнаружат.
- Эту историю мало кто знает, синьор, - шепотом ответил Паоло, - и я дал слово никому ее не рассказывать.
- Ну, раз ты дал слово, - перебил его Винченцо, - я не разрешаю тебе его нарушать, хотя, думается, ты не прочь это сделать. Видимо, эта история порядком обременяет твою память и тебе не терпится ею поделиться.
- Я не так уж обещал, синьор, и думаю, что ничего страшного не случится, если я расскажу ее вам.
- Что ж, рассказывай. Но прошу, говори потише.
- Хорошо, синьор. Случилось это накануне праздника святого Марко, лет шесть тому назад… - начал Паоло.
- Тише, - прошептал Винченцо.
Они прислушались. Кругом стояла тишина.
Паоло продолжал:
- Так вот, было это накануне праздника святого Марко. Когда прозвучал последний удар колокола, вдруг… - Паоло умолк, услышав совсем рядом шорох.
- Вы опоздали, - внезапно раздался из темноты голос, который Вивальди сразу же узнал. - Сейчас за полночь, она уехала час тому назад. Будьте осторожны!
Хотя Винченцо почувствовал удовлетворение от того, что узнал своего преследователя, он все же удержался от вполне естественного вопроса "Кто уехал?", ибо прежде всего думал о том, что теперь-то он от него не уйдет. Не раздумывая, он бросился в ту сторону, откуда раздался голос, а Паоло от волнения даже выстрелил из пистолета и побежал за факелом. Винченцо был настолько уверен, что на этот раз не упустил монаха, что даже протянул руку, чтобы схватить его.
- Я знаю, кто вы! - выкрикнул он, торжествуя. - Мы еще увидимся с вами в монастыре Санта-Мария-дель-Пианто. Паоло, где ты, посвети мне!
Быстрый Паоло был уже рядом:
- Сюда, синьор, он поднялся по этим ступеням, я видел его сутану.
- Следуй за мной! - крикнул Винченцо, взбегая по лестнице.
- Иду, иду, хозяин. Только, ради Господа, не упоминайте о монастыре, а то наша жизнь подвергнется опасности…
Они быстро поднялись на террасу и при свете высоко поднятого факела окинули ее взглядом, но терраса была пуста. Огонь высветил лишь грубую кладку полуразрушенных стен и ветви сосен, нависшие над ними.
- Ты видишь кого-нибудь, Паоло? - спросил Винченцо, еще выше подняв факел над головой.
- Вон под этими арками слева, мне показалось, мелькнула тень. Может, это призрак, синьор, кто знает. Быстрым же оказался ваш монах.
- Поменьше говори, Паоло. И будь поосторожней да ступай потише, - сказал Винченцо, опуская факел.
- Слушаюсь, синьор. Глаза должны увидеть, если уши подвели. Освещайте путь, синьор.
- Не паясничай, Паоло, - строго остановил его Винченцо. - Помолчи и, главное, будь осторожен.
Паоло подчинился, и они проследовали дальше под колоннаду, соединяющую уцелевшие части развалин с башней, которая произвела такое отпугивающее впечатление на Бонармо. Увидев ее снова, Винченцо вдруг понял все безрассудство своей затеи и ощутил страх.
Он неожиданно остановился. Паоло, поняв его состояние, попытался уговорить его не продолжать поиски.
- Мы не знаем, кто укрывается в этих развалинах, сколько их там, а нас ведь всего двое. Я только что видел, синьор, как кто-то вошел вон в тот проход, - и он указал туда, откуда, как подумал Винченцо, скорее всего, им могла грозить опасность.
- Ты уверен в этом? - с волнением спросил он. - Как он выглядел?
- Здесь очень темно, синьор, я не успел разглядеть.