Как выяснилось, те люди, которым сейчас от тридцати до сорока лет, то есть выросшие в новом, разваленном до основания мире, в большинстве своём неграмотные! А чему вы удивляетесь, господа? Эти рождённые в 2010-2020 годах были лишены всего, а в первую очередь – привычного для нас детства. С младенчества видели лишь одно – борьбу за выживание. Никаких школ, университетов и телевизоров с интернетом. Их родители были озабочены другим – выжить, достать еду, защититься от бандитов и хищников. В крупных посёлках было несколько начальных школ, но их явно не хватало. А на отдалённых хуторах и в деревушках? Да, там были грамотные старики – такие, как Борисыч. Некоторые из них пробовали учить детей, но на уроки не всегда находилось время. Вот и выросло целое поколение людей, для которых образование – это пустой звук.
С медициной, даже в больших городищах, дела обстояли не лучше, чем на периферии. Конечно, ещё живы врачи, получившие образование в конце двадцатого века, но их осталось немного. Есть и другая сторона медали: большинство из них в этих новых условиях как специалисты, гроша ломаного не стоят! Привыкли полагаться на электронику, которой практически не осталось. Молодых нет – учиться негде. По рассказам Сергея, у некоторых докторов есть ученики, но это проблем не решит. Новоявленные эскулапы достигали уровня сельского фельдшера, не больше. Доходило до смешного – в деревнях появились шаманы и ведуньи. Всё это, вместе с новым климатом, оптимизма не добавляло. Люди, особенно в начале весны, массово болели. Да, та самая цинга, от которой страдали первые участники северных экспедиций и экипажи парусных кораблей во время дальних плаваний! Это заболевание всегда сопровождает социальные потрясения, особенно такие, как война и голод. Конечно, люди собирали клюкву, бруснику, чернику, но на всех её не хватало. Лишённые самых необходимых витаминов, они росли слабыми, лишёнными иммунитета к самым простым заболеваниям. Почему? Да потому, что их родители, люди моего поколения, были не лучше. Сравните своё здоровье с родительским – чьё крепче? Уже в 2009 году врачи признавали, что лишь около пятнадцати процентов новорождённых можно считать абсолютно здоровыми. У каждого третьего – хронические заболевания. И после этих чисел вы полагаете, что ваши потомки, выросшие в голодные годы, будут крепче?
Самый близкий населённый пункт, куда направлялся Сергей – посёлок в ста километрах отсюда, который он назвал "факторией". Собирался продать меха, закупить соль и прочие "континентальные" товары, и ещё узнать насчёт "заказов". Этим термином назывался подряд на уничтожение бандитов, на которых районные власти выдавали "открытый лист". За такую работу хорошо платили – как правило, патронами, дефицитными товарами и золотом. Кстати, насчёт золота. Привычных нам денег здесь нет. В деревнях и городищах царит натуральный обмен. В факториях как средство универсального расчёта используется золото. Новых монет тоже нет. Как и во времена героев Джека Лондона, "презренный металл" идёт на вес. Вот и носят с собой в кожаных кошелях-мешочках цепочки, кольца и старинные монеты. Аптекарские весы – неизменный атрибут любой лавки. В промышленных посёлках введена карточная система для рабочих. Отработал – получи бумажку с номером и печатью, по которой на складе получишь необходимое. Еда? Мясо, рыба, ягоды. В крупных городищах выращивали овощи в теплицах. А вот хлеб был редкостью, его доставляли с далёкого юга, и прибытие каждого такого обоза было для людей праздником. Его охраняли, как зеницу ока! Правда, это не уменьшало риск доставки. Банды, которых на пути следования каравана хватало с избытком, нападали и убивали охрану, оставляя людей без зерна. Эти, санные обозы напомнили мне освоение Антарктиды, когда на станцию Восток санно-гусеничным путём доставляли горючее и продовольствие. Здесь гусеничного транспорта не было, авиации – тоже. Почему? А кому за этой техникой ухаживать, ремонтировать? Откуда горючее, которое дороже золота? Кто чинить будет? Безграмотное население? Даже если бы они и были, эти специалисты – эксплуатацию и обслуживание техники в этих условиях, без поддержки с Большой земли, представили? Те, кому посчастливилось бывать "на югах", рассказывали, что там техника есть. Мало, но есть. Некоторые люди вообще воспринимали такие рассказы, как сказку. Только старики, пряча слёзы, кивали, вспоминая свою молодость. Дикость, скажете вы? Да, согласен. Но мир стал таким, я лишь рассказываю то, что узнал от людей живущих в это время.
В ответ на мой вопрос о районном управлении Сергей рассказал немного – видно, это его мало интересовало. Он чаще всего общался с военным комендантом в "окружной управе", от которого получал заказы и вознаграждения. В небольших городищах и деревнях, как правило заправялет староста. В крупных факториях и на "заводах" – совет старейшин из наиболее уважаемых граждан и мастеров. Им подчиняется всё население, включая военного коменданта. Привычной (в нашем понимании) армии нет. Есть группа охотников, которая обязана "отслужить" определённое количество дней на охране посёлка, участвовать в рейдах против бандитов и охране "общественных" обозов.
Про историю своего ранения Сергей рассказал неохотно. Пулю, на которую он нарвался, получил случайно, наткнувшись на разграбленный обоз с мехами и мясом для фактории. Когда подъехал, от каравана остались лишь трупы каюров и несколько застреленных собак. Пока осматривал место, кто-то выстрелил из леса. Пришлось убираться от греха подальше. Ввязываться в бой, по его словам, было глупо. Поинтересовался и оружием. Я всё же в армии служил и худо-бедно стрелять умею. Не снайпер, конечно, но каким концом приклад прикладывать – помню. После всех этих рассказов я был готов услышать всё, что угодно, вплоть до кремневых ружей у населения. Нет, до этого, слава Богу, не дошло! Как правило, у людей старое оружие, с мобилизационных складов. С патронами было сложнее, но со временем и эту проблему решили. Как и хлеб – везли с юга. Везли не только патроны – везли порох и гильзы, пули и капсуля. При некоторых заводах были небольшие мастерские, которые снаряжали охотничьи патроны. В глухих деревнях, особенно на охоте, использовали самодельные арбалеты. В общем, вооружались, кто во что горазд, но стреляли мало: патроны – вещь недешёвая. Трапперы, а их среди охотников было большинство, предпочитали капканы, петли и разнообразные самострелы. Ружья носили больше для самозащиты, чем для охоты. В округе развелось много волков, встреча с которыми, как правило, заканчивалась печально для охотника. Это ведь даже не волки, а скорее новый вид – волкособы. Помесь одичавших собак с волками. Зверьё смелое, умное и хитрое. Засады организовывали по всем правилам военного искусства.
Чем больше я слушал, тем больше мрачнел. Сорок два года, и всё – нет цивилизации. Исчезла, сгинула, уничтоженная руками власть имущих при нашем тихом пособничестве. Мы молчали, когда людей массово оболванивали, превращая в придаток к телевизору, когда у извращенцев было больше свобод, чем у нормальных людей. И что же в итоге произошло? Вырастили целое поколение белоручек, неспособных жить в условиях, отличающихся от тепличных мегаполисов. Я вас не виню – сам был таким же, живущим в ограниченном мире, который заканчивался за стенами квартиры. "Будь, что будет – лишь бы меня не тронули". Вот и пришёл час, когда настал закономерный итог такой жизни. Вам, может быть, и сейчас, в 2052 году, всё равно. Может… Особенно если ваши кости валяются по окраинам городов, объеденные дикими зверями. Дьявол с вами! Но я пока жив! Заброшен в это проклятое будущее и вижу, что произошло с миром. И мне больно, в отличие от вас, мертвых…
– О чём думаешь, Лёша? – старик подошёл так тихо, что я вздрогнул от неожиданности.
– Так, ни о чём, – пожал плечами я, – о жизни, наверное.
– О жизни, говоришь, – буркнул Борисыч и присел рядом со мной на бревно. – Ну что же, правильно. Иногда думать полезно. И что надумал?
– Уже говорил. Хочу узнать, что произошло с моей семьёй. Больше в этом мире дел у меня нет. Я здесь чужой.
– Не ты один, – возразил дед, – все мы на этом свете чужие. Гости. Приходим и уходим. Главное – понять, как пройти. По краю проскользнуть, чтобы даже следа не оставить, или наоборот – дорогу проложить, чтобы за тобой кто-нибудь следом пошёл. Сложно всё. Даже в этом чужом для тебя мире. Ладно, Алёшка, разговор сейчас не об этом. Смотри, какая ситуация у нас складывается. Сергей ещё недели две не ходок. Распутица начнётся, время для пути плохое. Надо будет месяц ждать, пока река не освободится. Потом на лодке к фактории спуститесь.
– Спуститесь? – удивлённо спросил я.
– А ты как думал? – дёрнул бровью Борисыч. – Чтобы я подранка одного отпустил? Он-то дойдёт, не впервой, да мне будет неспокойно. А ты, как я посмотрел, мужик неглупый. Да, мира нашего не знаешь, природы не знаешь, но если захочешь – научишься. Для начала завтра со мной пойдёшь, капканы проверить. Я бы и сам с Сергеем пошёл, да тяжело мне в моём возрасте такие концы наматывать.
– Понимаю, Борисыч.
– Идём, глянем, что для тебя подобрать можно.
– В каком смысле?
– В старой порванной парке далеко не уйдёшь. Это не дрова пилить, – усмехнулся он.
– Оружие дашь?
– И оружие тоже, – согласился дед. – В наших краях без него не ходят. Но и без нужды, Богу в окна, не стреляют. Патроны – вещь дорогая. Это только в старинных книжках приключения всегда со стрельбой. Тут приключений не бывает, тут просто живут.
– Что, вообще не воюют? Серёга-то влип. И про хлебные обозы рассказывал.
– Обозы – дело крайнее, тем более – зерновые. Хлеб в наше время – это жизнь. Немало за него кровушки пролили, ох немало! Изредка и другое бывает – когда бандиты так наглеют, что хутора в окрестностях городищ и факторий грабят. Это, как правило, по весне случается, когда пушные обозы в сторону факторий двигают. Тогда да, случаются переделки. Но в основном стреляют на охоте. Или для самообороны, чтобы от дикого зверья отбиться. Волков много.
– Волкособы?
– И этих достаточно, – дед зло плюнул на пожухлый, весенний снег, – век бы этих тварей не видать! Вот скажи, – он прищурился и хитро посмотрел на меня, – если бы возможность выбора была, что бы ты из прошлого в этот мир взял?
– Из оружия?
– Оружия… – протянул дед. – Эх, молодость, всё бы вам стрелять! Ладно, пусть для начала будет оружие.
– Не знаю, мало я в нём понимаю… Калашников, наверное. Пистолет какой-нибудь…
– Пистолет? – он скрипуче засмеялся. – И чтобы с ним делал? Охотился?
– Ну, тогда извини, не знаю…
– Был у меня, в молодости кореш один. Сильно двинутый на этих железных делах. Так вот он любил повторять, что пистолет в лесу – это оружие для блаженных и дураков. Годится лишь для того, чтобы застрелиться, если уж совсем край наступит.
– Это смотря что считать краем, – заметил я.
– Вот, – поднял указательный палец старик, – тем более, если не знаешь, что это такое. Поэтому мой тебе совет – никогда не сдавайся! Понял?
– Понял…
– Это ты ещё не понял, Алёшка. Поймёшь тогда, когда смерть вблизи пройдёт. Да не просто так, а очень близко. Так близко, что рукавом заденет и за твоей спиной устроится. Когда в затылок тебе дышать будет посреди этих снегов. Когда один, да не дай Бог, раненый, в этой пустыне останешься. Вот тогда и поймёшь, что это такое. Ладно, – Борисыч хлопнул себя по колену, – про что я говорил?
– Про оружие, – напомнил я.
– Вот, про оружие. Среди охотников-трапперов у нас всё больше гладкоствол. Конечно, есть и винтовки, и карабины. Будешь смеяться, но знаменитая Мосинка до сих пор прекрасно используется. Их же много было заготовлено. Вот и лежали, словно ждали своего часа. Калашниковы есть, но они, как правило, в городищах – у тех, кто охранную службу несёт и обозы охраняет. Пистолеты, – Борисыч задумался, – даже не припомню, когда в последний раз видел. Серёжка рассказывал, что в одном городище староста с пистолетом ходит. Но это, как сам понимаешь, больше для форсу. В факториях с оружием вообще строго. Если в кабак или харчевню зашёл – изволь охране или хозяину сдать. Раньше, особенно по пьяному делу, часто стрельбу в посёлках устраивали. Хотя и сейчас бывают драки с поножовщиной.
– И что за такое полагается? Тюрьмы есть?
– Да нет, какие тут тюрьмы? Если просто драка, между мужиками, то штраф заплатишь. Убийц, если самообороной не признают – за шею подвешивают. Без всяких затей и долгих разбирательств.
– А за воровство? Какие-нибудь общественные работы?
– Нет, – покачал головой дед, – такого наказания нет. Получить работу "на общество", особенно в зимнее время – это большая удача. Платят за неё хорошо, значит, с голоду не умрёшь. Если преступление неясное, то на рассмотрение Совета. Могут просто изгнать с запретом вернуться.
– Как это "с запретом"?
– А так. Если ещё раз надумаешь появиться в тех краях, то ты автоматически вне закона. Любой охотник тебя застрелит и ещё награду за это получит. Небольшую, не такую, как за бандита, но вполне ощутимую.
– Серьёзно у вас тут.
– А ты как думал? Ладно, хватит попусту время тратить. По мне бы дома сейчас сидеть, да три рта кормить – это не одному вековать, припасов не хватит. Погода здесь переменчивая, а тем более – весной. Сегодня солнышко светит, а потом раз – и запуржит на несколько дней. В такое межсезонье всегда гибнет больше народу, чем зимой.
– Почему? – спросил я.
– А потому, что ничто так не вытягивает из человека жизнь, как дожди и туманы. Нет ничего хуже для путешественника, чем температура чуть выше ноля в сочетании в дождём и ветром. Знаешь, – нахмурился дед, – мне в своё время, умная книга попалась. Названия уже и не вспомню, но обрывки в памяти остались. "Мы не викинги, и нечего выпячивать челюсть. Мы азиаты и здесь живём. Высшая добродетель в тундре – терпение и осторожность. Высшая дурость – лезть напролом. Огибай, выжидай, терпи. Только тогда ты тундровик."
– Тундровик?
– А ты как думал, Алёша? У нас здесь нечто среднее между Крайним Севером и тундрой образовалось. Новый климат. Вот так… Идём, – он хлопнул меня по плечу, – подготовиться надо.
Мы поднялись и вернулись в избу. Рядом с крыльцом вяло грызлись собаки. Вожак упряжки – сильный красивый пёс, четырёхлетка по имени Ден, лежал на крыльце, лениво наблюдая за сворой. Старая лайка Берта выходила на двор редко. Кстати, Ден – это её щенок из последнего помёта. Не знаю, как они устанавливают иерархию в упряжке, но Берту все обходили десятой дорогой. "В почёте, хабская морда", – усмехнулся Борисыч.
Немного осунувшийся Сергей сидел за столом и чистил ружья. Их у него было два. Одно, как говорил дед – "хидарезное". Я сначала не понял, что это за термин, но потом разобрался. Шутник старик, видно, и в молодости любил зубы девкам скалить. Оказалось, всё просто. Производное от двух слов: "head" – голова и "нарезное". Вот и окрестили карамультук "хидарезным". Знатная винтовка, видно, что для охоты на двуногих расчитана. Семисотый Ремингтон калибра 0.308 Win., с оптическим прицелом. Вторым ружьём был обычный дробовик Иж-27Е двенадцатого калибра. Старик ушёл в каморку и немного погодя вынес продолговатый брезентовый свёрток.
– Вот, держи, возьмёшь на время. Потом, глядишь, и своим обзаведёшься. Конечно, это не самый хороший вариант в наших краях, но других, извини, нет. Ружьё старое, но в хорошей сохранности. Из него ещё Серёжка учился стрелять. Патроны для него редкость, приходится самому снаряжать, так что гильзы не разбрасывай. Выдам тридцать штук, больше, извини, не дам.
Я положил свёрток на стол и аккуратно развернул. Ух ты, вот это аппарат! Выглядит, как игрушка, особенно если рядом с "хидарезным" Ремингтоном положить. Хорошо знакомые по американским фильмам очертания ружья, со скобой Генри. Модель не скажу, но явно из тех реплик, которые производились в начале XXI века для любителей ковбойского антуража. Кажется, выйду сейчас из дома, а за окнами не снег, а пыль американских прерий.
– Новодел, конечно, – усмехнулся старик и погладил бороду, – если быть точным, то бразильская реплика модели 1873 года, под револьверный патрон 0.38 Special или 0.357 Magnum. Точное, удобное. Сам иногда пользуюсь – на косулю. Ружьё не новое, поэтому больше десяти патронов в магазин не заряжай, пружину береги. Пользоваться умеешь?
– Я не гордый, – ответил я и провёл ладонью по дереву приклада, – спрошу, если будет непонятно.
– Вот и правильно, – согласился со мной Борисыч, – учиться никогда не поздно. Теперь давай с одеждой разберёмся. Серёжка, из своего гардероба что-нибудь подберёшь?
– Конечно, не будет же человек с голой задницей бегать, – кивнул Сергей. – Глянь у меня в тюках. Кстати, там и новая одежда есть, мужики с Выселок на продажу дали. Возьми, если такая нужда.
– А как я за неё рассчитаюсь? – нахмурился я, – У меня же нет ничего.
– Отработаешь, – припечатал старик. – И чем быстрее ты начнёшь работать, тем скорее сможешь вернуть долг.
– Понял.
– Вот и хорошо, что понятливый.
Через полчаса меня одели по моде нынешних времён. Парка, доходящая до середины бедра, была новая. Видно, одна из тех самых, предназначенных на продажу. Мне бы сгодилась и старая, которую старик в самом начале выдал, но мужики покачали головой.
– Это тебе не воду из речки таскать, чтобы в облезлой парке на охоту идти.
Белье, то есть подштанники и нательная рубашка, тонкой вязки. На ноги – шерстяные носки. Потом кожаные брюки и меховые сапоги, сделанные (по словам Борисыча) из оленьей шкуры – камуса. Как объяснил Сергей – это шкура, снятая с голени оленя или лося. Шерсть очень жёсткая и растёт только в одном направлении. Самое главное свойство – прочность и устойчивость к стиранию. Сверху надел ещё один толстый вязаный свитер и парку. Шапку – потрёпанный, но ещё крепкий малахай – дал дед. Застегнул кожаный пояс с двумя подсумками и повесил ножны с небольшим ножом, одолженным мне Сергеем.
– Не вздумай потерять, – предупредил он, – это подарок.
Под занавес выдали охотничьи лыжи. После всех новинок меня уже было трудно удивить. Ну, лыжи как лыжи. В книжках про такие читал, правда, самому на них ходить не доводилось. Длиной где-то полтора метра, не больше. Очень широкие, не меньше двадцати сантиметров. Загнутые с обоих концов, подбитые тем же упоминавшимся выше камусом.
– Ничего, научишься, – подбодрил меня старик, когда я попытался пробежаться на этих, с позволения сказать, лыжах. Лыжных палок нет, поэтому я несколько раз завалился набок. Мешало всё – и кочки с сугробами, и сами лыжи. В общем, как в старой пословице про танцора. Но прошло чуть больше часа, и я начал усваивать эту нехитрую науку. Лыжи уже не мешали, набок меня не заваливало. Запыхался, конечно, но кто обещал, что будет легко? Пока я осваивал этот новый для меня способ передвижения, дед вытащил из сарая небольшие сани. Даже не сани, а лёгкие нарты. Как объяснили, их таскает за собой охотник. Удобно – лучше, чем на спине поклажу тащить. А если ещё добыча? Сдохнешь по дороге.