- А то и значит… - Кристина помолчала. - Я, Андрей, не хотела тебе говорить, но четыре года назад, когда мы встретились с Юрой, он сделал мне несколько пластических операций. Он сделал из меня женщину для себя, под себя. Сделал все это: лицо, грудь своего любимого размерчика, бедра, улыбку… - она улыбнулась натужно, истерично, просто оскалилась. - Даже размерчик ноги, свой любимый размерчик. Все. То, о чем всегда мечтал с детства, по своему личному чертежу. Нарисовал на бумаге - разметил, проставил размеры, и вперед! Теперь понимаешь, почему он не хочет меня отпускать. Я то, что он сляпал по своему вкусу, по чертежу, который до сих пор висит у него в кабинете. Леонардо да Винчи хренов! А чертеж этот еще в детстве нарисовал. В детстве маленькому, дебиловатому Юрочке больше всего нравились малярши, ну, знаешь, такие бабы в грязных комбинезонах ходили стайками… Извращенец чертов! И я, нарисованная на бумаге. А потом уже вырос и соорудил для себя. Он даже ухитрился переделать… Ай, сказать стыдно! - Кристина махнула рукой. - Он хотел переделать и душу. Психиатр Скунс, эта мерзкая баба, тоже его человек. С ее помощью он хотел внушить мне любовь к себе, лишить воли, подчинить… Но она оказалась не столь талантлива, как Юра. Внешность была по его вкусу - душу переделать не удалось. Но внешнюю мечту свою он осуществил.
- Подожди, здесь что-то не так… Я не понимаю что, - Андрей потер лоб ладонью, - но что-то не так… Ах вот! Я же помню, ни одной девочки с именем Кристина у нас в классе не было. Я точно помню!
Девушка улыбнулась.
- У меня тогда было другое имя. Это Юра дал мне имя Кристина, потому что… Ну, короче, оно звучит несколько иначе, он называет меня Кретина в честь кретинов и идиотов, которыми руководит. Хорошо, что не Идиотина.
- Так как же тебя звали, может быть, я вспомню.
- Зачем? Я не хочу теребить детство, оно было давно, и я тогда была другой, была….
Слово "была" она произнесла как-то странно, вложив в него особенный, иной смысл.
- Ну я хочу вспомнить, - Андрей нежно поцеловал ее, вложив в поцелуй всю имеющуюся у него нежность, хотя какая там нежность после таких признаний. - Прошу тебя.
- Хорошо, меня звали Лена. Только не спрашивай фамилию, я все равно не скажу.
- Ты жила на Красной улице, дом тридцать два? - Кристина вздрогнула, посмотрела на Андрея с каким-то странным, другим чувством. Андрей мог поклясться, что это были страх, смятение и еще злость, но он не стал заострять на этом внимания и продолжал: - А ведь я был влюблен в тебя. Я, бывало, шел от школы за тобой до самого двора и даже один раз подрался из-за тебя… Но ты была другая…
- Как все это странно. Мама умерла, я осталась одна. Сейчас там, на Красной, никто не живет, и дом, кажется, снесли. И сейчас, через столько лет, в другой жизни… Странно, что мы с тобой встретились.
- Ты знаешь, дело тут даже не во внешности, в чем-то другом. Я думаю, тебя можно переделывать как угодно, а я все равно, снова встретив тебя, полюблю.
- Ты сказал: полюблю? - Кристина с тоской смотрела на Андрея.
- Ну да… полюблю, - смутившись, повторил он.
- Знаешь, я ведь давно не говорила никому этого слова. С тех самых пор… - Кристина грустно уставилась на сухой лист на дорожке парка.
- С каких пор?
- Что с каких пор?
- Ну, ты говоришь, что не говорила слова "люблю" с тех самых пор.
- Ах да… С тех пор как я рассталась с Гошей, я никому не говорила этого слова. Мне казалось, ничего не может быть сильнее наших с ним чувств… А теперь все временно, все не по-настоящему. Ты знаешь, я для себя придумала, что он жив, что он уехал куда-нибудь далеко, за границу, в Америку. Мне было так легче. Я даже сама себе письма от него писала. Читала их и рвала на мелкие кусочки, а потом плакала, как дура. Мне казалось, такого человека больше не будет в моей жизни. Разве я могла предположить, что он бегает где-то. И никак о себе не дал знать… Жи-вот-ное!
Но Андрей, глядя на толстенный ствол паркового растения, не слушал девушку.
- Ты знаешь, мне кажется, что ты уже была во мне, и то, что я встретил и полюбил тебя, никакая не случайность. Возможно, я уже родился в душе с тобой, только я этого не знал, а сейчас встретил и понял, что это и есть ты. Ты всегда была во мне, - казалось, он говорит эти слова не ей, а той, другой, спящей в комоде у Мелодия. - Да, ты всегда была во мне, сейчас только проявилась.
Некоторое время они молчали. Мимо, чуть приволакивая ногу, прошел инвалид со следами вырождения на нездорово-бледном лице. Прохожий приостановился, как-то искоса, этак лукаво, посмотрел на влюбленных и с шарканьем прошествовал дальше.
Кристина проводила его внимательными глазами.
- Нам, пожалуй, нужно идти отсюда.
Они встали и двинулись в противоположную от инвалида сторону. Пройдя через сад, вышли на набережную Мойки, потом мимо Инженерного замка на Кленовую аллею. По пути почти не разговаривали, Кристина незаметно оглядывалась, стараясь обнаружить слежку.
- Не следят, подлецы, значит, Юра готовит какую-то пакость, - наконец проговорила она.
- Почему ты так считаешь? Может быть, он поверил, что я с тобой не встречусь больше.
- А ты ему это обещал? - бросила на него подозрительный взгляд Кристина.
В голосе ее почудилась обида.
- Нет… - смутился он, - кажется, нет.
- Да он бы тебе все равно не поверил, обещаниям он не верит, он верит только своим глазам и своим ушам. Да еще глазам и ушам некоторых идиотов.
- Он, вообще, ревнивый?
- Он не ревнивый, он мстительный.
- А я ревнивый, просто жуть, и если ты… - Андрей обнял ее за плечи и сильно прижал к себе. - То я не знаю, что с тобой сделаю.
- Пошли ко мне, - вдруг предложила Кристина, - бабушка будет только вечером, так что мы можем…
Она вдруг смолкла. Из-за угла Зимнего стадиона до них явственно донесся топот копыт. Отчетливый неторопливый топот, словно большое животное знало, что им никуда не деться, и потому не спешило. Они остановились.
- Господи! - Кристина прижалась к Андрею.
Андрей, готовый ко всему, внутренне напрягся…
Из-за поворота на вороном коне выехала плохо одетая девочка и, увидев глядящих на нее людей, заныла тонким жалобным голоском:
- Дайте на еду для лошадки!
Кристина, глубоко вздохнув, вынула из кошелька несколько купюр и протянула девочке-лошаднице. Глаза Кристины с ужасом неотрывно глядели на нижнюю часть туловища коня… а может, и не с ужасом, черт поймет этих баб.
Каждый раз в минуты близости Андрей приходил в восторг от этой женщины. Юрий Анатольевич постарался на славу и на вкус Андрея, у нее не было изъянов: восхитительная грудь, бедра, да и все остальное, она была "создана" для постели, и ее создателю нужно было отдать должное, и Андрей отдавал.
Обстановка старухиной квартиры была убогой, словно всю эту задрипанную мебелишку и тряпье натаскали с дворовой помойки. Андрей успел мельком заметить это только в первый момент, потом страсть закружила их и…
Иногда Кристина вдруг начинала кричать и стонать, и видно было, что она не слышит своего голоса, что она не здесь, не с ним… С кем?! С кентавром Гошей? Черт бы его побрал!
Они лежали на продавленном диване, Андрей, в одних брюках, лежа на спине, курил, глядя в неровный с облупленными чешуйками потолок, девушка, в батистовом голубом халатике, уже несколько минут неотрывно смотрела на его профиль.
- Слушай, у меня к тебе есть серьезный разговор, - прошептала она и провела ладонью по его щеке.
- По-моему, так у нас все разговоры серьезные. Ну да, я слушаю, - не поворачивая головы, проговорил Андрей, выпустив в потолок струйку дыма.
- А давай его убьем.
Андрей сделал глубокую затяжку.
- Кого?
- Ну, кого-кого? Юру, конечно. У меня и план есть, хороший план. Мы с бабушкой придумали. Заманим его на Неву, на лед, вечером и утопим. Я знаю, как это сделать. Пара пустяков. Так просто, что ты себе не представляешь! Мы справимся втроем, мне только твоя сила мужская нужна. Ну! Андрюшенька, миленький, давай!
Андрей поднялся на локоть и уставился на девушку.
- Ты что говоришь, Кристина?! Ты в своем уме? Как это - утопим?! Человека живого?!
- Да, так! - глаза девушки заблестели, она очень возбудилась. - Ты не понимаешь, ведь Юра готовит что-то, что-то страшное. Вспомни Гошу! - она поднялась с дивана, метнулась к столу, при этом полы халата распахнулись от резкого движения… но это не вызвало в Андрее былого интереса. Кристина выхватила из своей сумочки фотографию, бросила на голый живот Андрея. - Вот! Полюбуйся!! Ты хочешь быть таким?! Хочешь?! - из глаз ее потекли слезы. - Ты дорог мне, Андрюша, я не хочу тебя потерять. Давай убьем Юру. Ну давай убьем, утопим гада!
Она кинулась на диван рядом с ним, обхватив шею Андрея руками, уткнулась в его плечо и заплакала.
- Не плачь, моя девочка, - Андрей погладил ее по вздрагивающему плечу. - Может быть, лучше уехать куда-нибудь… Точно! Давай все бросим и уедем. Я квартиру продам… Ну, или что-нибудь еще придумаем…
Девушка молчала. Андрей понял, что говорить с ней сейчас бессмысленно. Кристина скоро взяла себя в руки.
- Бежать поздно, Андрей, - проговорила она, сузив зеленые глаза совершенно спокойно, даже холодно, поднявшись и подойдя к столу, на котором лежали сигареты. - Да, честно говоря, и самому Юре было бы от этого лучше…
- От чего? От того, что его убьют, лучше?
- Ты не понимаешь, Андрей, ничего не понимаешь, а объяснить я тебе всего не могу. Да, собственно, и твоя судьба уже решена. Так что все не имеет значения.
Она закурила и, сложив губы бантиком, выпустила тоненькую-претоненькую струйку дыма.
- Как это решена? Я не согласен! - проговорил Андрей, хотя в комнате было прохладно, его бросило в пот. - Кем это решена?!
- В том-то и дело, Андрюша, что у тебя сейчас нет выбора: либо мы его, либо он тебя. А что касается меня, я устала жить вечно… в смысле - в вечном страхе. Да и жизнью это не назовешь… Нежить, - мерзкая какая-то, злорадная ухмылка мелькнула на ее губах. - Мне все равно. Я - то, что он создал своими гениальными руками, и то, что он никогда не позволит себе разрушить. Скорее он разрушит мир вокруг меня. Ты понимаешь?.. Вернее, даже не разрушит, а переделает, перекромсает, исковеркает его, как захочет.
- Послушай, не темни. Что ты со мной в жмурки играешь? - Андрей рассерженно поднялся и, натянув рубашку, подошел к девушке. - Что значит - решена? Ты что-то скрываешь от меня.
Андрей, взяв за плечи, повернул ее к себе лицом. Кристина была совершенно безразлична, ее зеленые глаза смотрели холодно, как на чужого, использованного, ненужного…
- Я еще не знаю как, но скоро мне скажут.
Был уже вечер, когда он уходил из старухиной квартиры. Кристина пообещала позвонить через два дня. Андрей понимал, что девушка лучше него знает нрав бывшего мужа, и, доверяя ей, не противоречил. Он не думал сейчас об опасности, он думал об ее словах. А может, Кристина в чем-то права, и стоит опередить его… Ну, если способ безопасный, конечно.
Сначала Андрей решил идти домой, взгляд его невольно… а может быть, вольно упал на окно Мелодия. Что-то тоскливо заворочалось в душе, представилась тихо лежащая в комоде женщина, ему вдруг захотелось ее навестить, увидеть, хотя бы на минуточку… погладить ее руку…
Мелодий был в компании уже знакомого Андрею безымянного рыжего. Как всегда, пили водку и, как всегда, запивали пивом. Сегодня был день получки завода "Красный выборжец", и Мелодий, с поджатой ногой, проторчал у проходной в коляске целый день. В дни получки он пасся у некоторых обедневших предприятий: у банков в дни получек паслись свои люди, с "крышами"; Мелодий отбил для себя только средней руки заводики: все лучшие места были разделены.
- Про то, что на некоторых кладбищах теперь плату с посетителей берут, это я знаю, - продолжал начатый разговор рыжий. - Но вот в Москве поумнее вещь придумали. Они за выход с кладбища деньги берут. Во.
- А разница какая? - полюбопытствовал Мелодий, ковыряя в дупле дальнего зуба ногтем. - Ведь сколько войдет, столько и выйдет. Физика.
- Вот тут и разница, что больше получается. Денег-то больше собирают, почти в два раза. Доход вырос. Потому как входит на кладбище за день больше, чем выходит, вот и вся физика кладбищенская.
- Почему?
- А черт его знает почему. Загадка кладбищенской природы тут.
- Это в Москве, там все по-другому.
Мелодий налил еще по стопке, Андрей тоже отказываться не стал.
- А у нас кандидат перед выборами придумал свой портрет и депутатскую программу на туалетной бумаге печатать. Быстро разбирали, прошел. Я тоже за него голосовал, снискал он мою народную любовь.
Выпили за депутатов.
- А у меня месяц назад такое началось, - сделав глоток пива, начал рыжий, сегодня он был разговорчив особенно и даже ни в чем не сомневался. - Как проснусь, голову подниму, а у меня на подушке какие-то меленькие винтики и шурупчики лежат, и такого вида, будто из головы ночью высыпались. Мне с похмелья, сам понимаешь, страшно делается. Головой потрясу - вроде не звенит. Трезвый ничего, а как снова выпью, утром голову поднимаю - шурупчики с винтиками. Я даже однажды спал в шапке с завязанными ушами, не выпадало ничего…
- Это белая горячка, - поставил диагноз Мелодий. - Так белая горячка начинается. Я точно знаю. От нее лучшее средство на ладан дышать. Приходишь в церковь и на ладан дышишь, дышишь… неделю подышишь - как рукой снимет, говорят, и при бронхите хорошо.
- Нет, - возразил рыжий, - горячка не так начинается. Лучшее средство против горячки, от глюк, когда вальты пошли, - это корень жизни. Бабка моя еще учила, мелко его так нарубить и принимать отвар по столовой ложке. А здесь не горячка была, тут Машка, стерва, подкладывала, чтобы я подумал, что от пьянства совсем свихнулся, и пить бросил. Но я хрен ей брошу! - рыжий показал Мелодию, потом Андрею веснушчатый кукиш.
- Правильно.
Мелодий снова налил и, не ломая голову, предложил снова за депутатов. Но рыжий, возразив, предложил за президента.
- Пить нужно всегда на повышение градуса, - и, мгновение подумав, добавил: - И рейтинга.
Андрей пить отказался, не потому, что за президента, да хоть за черта лысого, если охота, - не было настроения. Он встал из-за стола, подойдя к комоду, открыл его. Дыхание перехватило. Андрей пододвинул стул, сел рядом с женщиной.
- Ты чего-то часто к моей жене повадился, - бросил от стола Мелодий. - Ну, да я не ревнивый. Как бабка помрет, отдам тебе ее, Андрюха. Возьмешь?
Андрей не ответил. Разговор за столом возобновился.
Андрей протянул руку и осторожно погладил Марианну по щеке, кожа ее была бархатистой и упругой.
- Никогда я не видел таких женщин… - прошептал он неслышно одними губами. - Почему?
Сейчас он совершенно позабыл о Кристине, с которой ему было так истерично-восхитительно совсем недавно, ее как бы не существовало никогда и нигде, а Марианна, казалось, наоборот, всегда была в его жизни. И эта женщина сейчас занимала все его мысли, все мечты. Вот это самое прикосновение к щеке спящей женщины приносило ему чувство, которого он не испытывал прежде в своей жизни. Это была высшая точка блаженства, и никакие половые извращения, даже самые замысловатые, не могли сравниться с этим легким касанием.
- Я заберу тебя. Я заберу тебя… и мы поедем далеко, за тысячи километров отсюда… - шептал он негромко, склонившись к ее уху, не давая себе отчета за слова, не слышные ни для кого, не переставая гладить ее руку. Он говорил для нее, и ему казалось, что она слышит. - Все будет хорошо… Все будет хорошо. - И он сам верил в эти слова.
Марианна лежала тихо, ее прохладное мраморное лицо не изменялось, но ему казалось, что она верит и соглашается.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Под знаком идиотизма
(Идиотизм крепчал)
Глава 1
Распад личности
Однако даже при глубокой задержке умственного развития может наблюдаться при ИДИОТИЗМЕ поразительное развитие в одностороннем направлении (необычайные способности к музыке, рисованию, общественной и политической деятельности и т. п.).
- Алло! Мы бы хотели сжечь старушку, сколько это будет стоить? - приятный женский голос.
- Сколько лет старушке?
В трубке молчание, затем придушенный смешок:
- А что, это повлияет на цену?
- Ну, конечно, чем старше, тем дороже. По тысяче баксов за каждый год. Ну а вообще сжечь можно, только свои дрова несите, старухи ничего горят, тепла, правда, мало выделяют.
Андрей положил телефонную трубку и пошел в кухню кормить Кошару.
Кошара, как обычно, голодный и унылый, сидел на столе рядом с сахарницей, заискивающе глядя на Андрея, вторая голова его была понуро опущена и глядела куда-то в пол взглядом неосмысленным и тупым, как бы даже не понимая, зачем она здесь оказалась.
Андрей, достав из холодильника сосиску, швырнул на пол. Животное, проследив за ее полетом, спрыгнуло со стола и набросилось на еду, противно тряся лишней головой. Вторая голова Кошары не ела никогда и ничего, было видно, что она отомрет естественной смертью отторгнутого органа, и тогда уже сам Кошара издохнет тоже. Это и радовало, и огорчало Андрея. Кошара за три недели надоел ему зверски. Кроме того, он сжирал огромное количество провианта, причем был всеяден, как будто знал, что жить ему осталась неделя и нужно нажраться за эту неделю, как за всю жизнь. Андрей успел привязаться к мерзкому созданию: вдвоем в квартире было не так грустно но, с другой стороны, Кошара осточертел, еще как осточертел. Поначалу вторая голова Кошары жила своей полноценной, радостной жизнью и даже мяукала, но постепенно стала сохнуть. Иногда Кошара притаскивал пойманную где-то белую мышь, из брюха которой росла лапка котенка, или еще какого-нибудь искусственного урода из семейства крысиных. За последний месяц Андрей вдосталь навидался всеразной живности чудного вида и устройства. И если поначалу уроды вызывали в нем удивление, потом интерес, то теперь вовсе перестали обращать на себя внимание. Он выкидывал дохлых, задушенных Кошарой тварей в помойное ведро, даже не разглядывая.