Андрей насторожился, готовый в любой момент выскочить во двор или лучше, пожалуй, двинуть в рожу этому поганцу, а уже потом выскакивать. "Ну, давай, спускайся! Я с тобой поговорю коротко".
- Да ладно, нет же никого, мнительная ты чересчур стала. Так когда это будет?
- В четверг в десять вечера. Вот посмотри, какую я приготовила.
Зашуршала газета.
- Да-а… Такую сразу не перекусишь, - похвалил плюгавый. - А сюда что?
- Сейчас покажу, - снова зашуршала газета.
- Ух, ты!
- На заказ делали, в мастерской пришлось такую историю выдумывать. Ничего, правда?!
- Не то слово! Это просто изощрение какое-то!
Что-то снова звякнуло. Кристина довольно захихикала.
- А с Андреем что? - спросила она.
Андрей напряг слух.
- С ним-то все ясно. Он на смену пола назначен на среду. Все компоненты завтра поступят.
Андрея бросило в пот, он глотнул воздух.
- Ясно, - голос Кристины звучал спокойно.
- Я ассистирую на операции. Рослая тетка из него выйдет, не менее привлекательная, чем гомосексуалист всея Руси Боря Моисеев. Я лично люблю рослых женщин… Таких, как ты…
- Ну, перестань!!
- Ты его любишь?
- Не твое дело. Всё, пошли.
Андрей лихорадочно заметался взглядом, кругом была темнота. Тогда он сделал осторожный неслышный шаг в сторону от двери, потом другой, нащупав руками стену, прижался к ней грудью. Он слышал, как за спиной у него прошли, хлопнула входная дверь. Он еще минуту для верности постоял так носом к стене в холодном поту от услышанного, после чего вышел во двор.
То, что Кристина за его спиной договаривается с его врагами, было очевидно. Он ожидал предательства от кого попало, но только не от нее. Что теперь делать? Все вокруг него рушилось. Андрей чувствовал свое одиночество, его, как волка, обложили со всех сторон. Он зачерпнул рукой мокрого снега, протер лицо. Что теперь делать, куда бежать, он не знал, он так и стоял в пустынном дворе. Ему было страшно, так страшно Андрею не было никогда в жизни. Женщина, которую он любил, предала его.
Глава 2
Провал
ДЕБИЛЬНОСТЬ - от латинского debilis - слабый - относительно легкая степень врожденного психического недоразвития.
Андрей пришел в себя, открыл глаза и поднял голову. Он лежал на кровати в трехместной больничной палате. Еще двое больных лежали тут же. Один, отвернувшись лицом к стене, спал, другой, лежа в спортивном костюме поверх одеяла, читал газету. Когда Андрей поднял голову, читатель газеты поверх очков посмотрел на него внимательным долгим взглядом.
Андрей отвернулся к стене и, крепко зажмурив глаза, постарался вспомнить, как попал сюда, но не смог. Во рту было сухо, на душе гадко, как будто он совершил какой-то непристойный поступок, но что это за поступок, знают все, кроме него.
"Эх, повеситься бы", - подумал он с далекой тоской. Он представил себя висящим в петле, не конкретно саму смерть и избавление от глубокой тоски, а только внешний ее вид: склоненная на плечо голова, синее, налитое кровью лицо, высунутый язык. Фу, какая гадость! "Нет, умирать нужно весело! - откуда-то в памяти выплыла дурацкая фраза. - красиво нужно умирать!"
Вошла медсестра и предложила всем готовиться к укольчикам. Когда медсестра, сделав всем уколы, ушла, Андрей у соседа по палате выяснил, что лежит он в больнице имени Ленина на Васильевском острове на нервном отделении, что привезли его в палату в бессознательном состоянии и спал он беспробудно почти сутки.
Сон этот и сделанный медсестрой укол пошел Андрею на пользу: голова стала ясной, только кружилась, когда вставал, а все ужасы, связанные с Юрием Анатольевичем, уродами и погонями, ушли в прошлое. Он ощущал покой и удовлетворенность, казалось, что прошлый мир удалился далеко и навсегда, Андрея даже не интересовали те дни, которые он не мог вспомнить. Что было там в белой мути? Да уж, наверное, ничего хорошего.
На следующий день от лечащего врача он узнал, что его подобрала на улице и доставила "скорая помощь". Поступил он в бессознательном состоянии с сотрясением мозга. Врач сказал, что лечиться ему предстоит не менее двух недель и что болезнь его излечима, только лежать побольше, а переживать тут нечего. А Андрей и не переживал, он вел растительное существование, не помышляя о выписке. Он помнил, что дом его заселили идиоты и дауны, что денег от наследства совсем не осталось - он снял с книжки последние - и что Кристина предала его, но что было потом, восстановить в памяти не мог: оттуда выступали только ошметки событий, часто отвратительных и жутких, и что из них было реальностью, а что порождением снов и галлюцинаций было - неведомо. Марианну он вспоминал с нежным чувством, но как уже что-то бывшее с ним, то, что никогда не повторится.
За два дня перед выпиской Андрея пригласили на обследование к психиатру. Своего психиатра в больнице не было, поэтому раз в неделю заезжий доктор обследовал больных на отделении.
- Ну, садитесь. Меня зовут Ирина Станиславовна. На что жалуетесь, Андрей Николаевич?
Ей было около сорока лет, вид она имела человека доброжелательного и понимающего, впрочем, может быть, у всех психиатров должен быть такой вид, чтобы расположить к себе психов. Андрею тут же захотелось рассказать ей о своих ночных страхах, о Кристине, ее муже… И о той единственной, женщине своей мечты, которая спала в комоде. Но Андрей не торопился, он знал, что психиатр все это может понять по-своему и упечь в дурдом, а туда ему не хотелось.
- Жалоб нет, - сказал Андрей, честными глазами глядя на врача. Жалобы у него были только на личную жизнь, но это уже не психиатру.
- Так и запишем, что жалоб не имеется, - она черкнула что-то в карточке и, подняв лицо, улыбнулась. Улыбка у нее была приветливая. - Вам, наверное, уже говорили, что у вас было сотрясение головного мозга и к тому же еще нервное истощение. Вас, конечно, подлечим медикаментами, но ведь вы должны понять: чтобы это не повторилось в будущем, вам необходимо переменить образ жизни, заниматься спортом, бросить курить… У вас провалы в памяти были?
- Да вроде нет.
- Последние дни, перед тем как в больницу попали, хорошо помните?
Андрей невольно поморщился. Он не собирался рассказывать о своих провалах психиатру, но проницательная Ирина Станиславовна это поняла.
- Ничего. Такое случается, главное, чтобы не повторялось в будущем. Вы не подумайте, что я хочу забрать вас в психушку - почему-то пациенты думают, что их всех хотят в психиатрическую больницу поместить. Вы алкоголь употребляете?..
Дверь сзади Андрея открылась, в кабинет заглянула дежурная медсестра.
- Скунс, к главврачу.
- Зайду, как освобожусь, у меня пациент, - ответила Ирина Станиславовна - Так вот, самое главное - изменить свое отношение к жизни, - продолжала она. - Вы алкоголь употребляете?
Андрей молчал. Она снова поняла его молчание по-своему.
- В вашем положении лучше исключить алкоголь и табакокурение полностью, провалы в памяти возникают оттого, что…
- Простите, ваша фамилия Скунс? - наконец выговорил он, холодея внутри, несмотря на то что пот выступил на лбу.
- Да, это моя фамилия, - приветливо улыбнулась Ирина Станиславовна, не заметив или не захотев замечать его волнения.
Андрей лихорадочно размышлял. А что, если это продолжение ужаса, вторая серия, что, если это игры Юрия Анатольевича, что, если Андрей оказался здесь по его замысловатому плану? Но если Юрий Анатольевич пожелал его изолировать, чтобы переделать в женщину, он сделал бы это по-другому. Неизвестно как, но по-другому. Выход из больницы свободный, Андрей может уйти в любой момент, он заметил, если бы его охраняли… Не-ет, это может быть простым совпадением. За две проведенные в больнице недели он пришел в себя, мог рассуждать здраво.
- Скажите, вы не лечили случайно Кристину?
- Кристину? Как ее фамилия? - рассеянно спросила Ирина Станиславовна.
- Фамилию ее я, к сожалению, не знаю, один мой знакомый…
- Ах, Кристиночка! Извините, сразу не сообразила. Помню, конечно, помню. Ко мне ее муж приводил, я в больнице имени Кащенко работаю. А вы с ней знакомы, значит.
- Немного… Она о вас рассказывала.
- Кристиночка - довольно сложный случай, из таких, когда диагноз поставить трудно, скорее всего, паранойя. Но вообще, если честно, может быть, это говорит во мне не врач, а женщина, если хотите, мать, - Ирина Станиславовна наклонилась ближе к столу, и лицо у нее сделалось заговорщическим, - но психика ее не походила на человеческую.
- Как это понимать? - поднял брови Андрей. - Так разве бывает?
- Так не бывает, но здесь случай необъяснимый. Не стану вас нагружать терминологией, проще говоря, у человека существует набор психических процессов. Так вот, у Кристиночки его не было. Она могла плакать, смеяться… но все это было словно бы запрограммировано в ней и не подлежало изменению. Вы меня понимаете?! Она словно зазомбирована на определенные действия. Может быть, я не права, но это впечатление у меня осталось. Мне никогда не попадались такие пациенты. А Юрий Анатольевич фактически сделал ее своими руками, он ей все переделал. Возможно, из-за этого в психике ее что-то сместилось, так бывает - посттравматический синдром. Она ведь буквально влюбила в себя Юрия Анатольевича. И удивительно, что она на операцию согласилась, он такие деньжищи в нее вложил. Да она просто золотая!.. Несчастный человек, так печально закончить свою жизнь… И что я с вами так разоткровенничалась?! - вдруг спохватилась Ирина Станиславовна.
Запрограммирована, - Андрей выдохнул воздух. Он был отчасти согласен с психиатром, что-то было в ее действиях не вполне адекватным. Зазвонил телефон, Ирина Станиславовна сказала в трубку: "Да-да, я иду", - захлопнула карточку Андрея.
- Ну что же, желаю выздоровления, и помните: главное - избавляйтесь от вредных привычек.
- Простите, вы сказали, что Юрий Анатольевич печально закончил свою жизнь, что вы имели в виду?
- К сожалению, сама недавно… Последние недели он стал совсем, совсем плох, часто бывал у меня на консультациях. Я даже предлагала ему госпитализацию, но он категорически отказался. Вы же знаете, теперь мы не можем делать это насильно. А жаль! Он утверждал, что за ним охотится ФСБ, что все его разговоры прослушивают… ну и прочее, все, что сопутствует маниакально-депрессивному психозу. ФСБ преследовала его якобы за книгу об идиотизме. Все из того, что он рассказывал мне об этой книге, - полнейшая ахинея. Это я скажу как психиатр. Вы читали его книгу? Я тоже. Весь тираж и рукопись книги, по его словам, были уничтожены спецслужбами, и книга эта об идиотах теперь осталась только в его голове. Все это, конечно, походило на обычный бред, если бы не странное совпадение: у одного моего знакомого, успевшего в свое время купить эту книгу, она исчезла из дома при странных обстоятельствах. Но я скажу вам больше, я спрашивала в библиотеках, но и оттуда она исчезла, а в каталогах оказалась вычеркнутой. Конечно, это может быть совпадением. Но вы меня понимаете!.. - врач как-то двусмысленно смотрела на Андрея. - Так или иначе, на почве всех этих переживаний, перенесенной в детстве родовой травмы и развивающейся на этой почве паранойи у Юрия Анатольевича начался распад личности… - она вздохнула. - Печальная судьба, а ведь какой доктор был замечательный, ведь он мне пластическую операцию сделал. Знаете, сколько мне лет? Шестьдесят пять.
Андрею сделалось вдруг противно и страшно.
- Ну, мне нужно идти, - доктор Скунс поднялась из-за стола.
- Так что с ним произошло? Вы сказали, он плохо кончил.
- Он утонул в Неве, в проруби. Это совсем недавно было, в четверг следователь ко мне приходил, он рассказал. Желаю скорейшего выздоровления.
Доктор вышла из-за стола.
- В какой четверг?
- В какой, в какой, в прошлый.
- Подождите, прошу вас. Скажите, как это произошло.
- Отчего вы так волнуетесь? Он родственник ваш, что ли? Вам не нужно волноваться. Как произошло, я не знаю. Он у меня на консультации был, после консультации вышел, его жена Кристиночка встречала, и все… Следователь говорил, что на льду, рядом с прорубью, нашли инвалидную коляску перевернутую и следы борьбы… Говорил, убили его. Вот и все.
Андрей вышел за ней в коридор.
- До свидания, Андрей Николаевич, - она пошла по больничному коридору, но, сделав два шага, обернулась. - Да, еще конские следы вокруг на снегу были, много конских следов… Но это вряд ли вам интересно.
Доктор Скунс повернулась и зашагала по коридору.
Глава 3
Некоторые предпочитают спать с утопленницами,
или Дело защекоченных
КРЕТИНИЗМ - тупоумие, тупость. Заболевание, характеризующееся задержкой физического и психического развития, доходящей иногда до резкого слабоумия, и нарушением функции щитовидной железы.
Из больницы Андрей выписался в десять часов утра. Светило яркое солнце, с крыш капало, а в воздухе, от которого кружилась голова, чудился упоительный запах весны. Андрей ощущал себя здоровым и полным сил, каким не чувствовал уже давно. Выйдя за ворота, он перешел Большой проспект и остановился на троллейбусной остановке. Он еще не решил, куда поедет в первую очередь. В кармане куртки нащупал сложенный лист бумаги, достал его, развернул.
"Андрей, тебе срочно нужно бежать, Юра назначил операцию на среду. Кристина".
Андрей раздумчиво глядел на записку, уже в который раз пытаясь восстановить в памяти события двухнедельной давности, но, как и прежде, ничего не вспомнил: ни то, как попала к нему в карман записка, ни обстоятельств того дня - ничего. Теперь, во всяком случае, становилось понятным, что Кристина все-таки не предавала его.
Подошел троллейбус, Андрей протиснулся к окну. Город изменился. Петербург имеет удивительное свойство порой выглядеть самым мрачным городом мира, когда тяжелые тучи висят, как ватное одеяло, под ногами слякоть, а вокруг не темнота, но постоянные сумерки, что еще хуже, и женщины-то все уродины… Кто, где и когда сказал о славянской красоте?! Вранье! Это не о петербурженках! А мороженщица на углу уж такая страшенная баба, что плевать охота!.. При солнце же вдруг те же самые дома, та же самая мостовая и чувырла мороженщица выглядят уже совсем по-другому - торжественно, счастливо и загадочно, так что и мороженщицу эту расцеловать хочется. И откуда солнце высветило сразу столько красивых женщин? Столько красивых и на свете-то нет! А вот они, идут себе. Ать-два, ать-два… Нет! Город этот странен. Не бывает таких городов. А может быть, его и нет?!
Андрей мчался в троллейбусе десятке по Невскому проспекту. Мчался, потому что водитель, вдруг увидев в солнечный день город, вдруг тоже обалдел и почувствовал вдруг в свою пятьдесят пятую весну молодецкую удаль, и потянуло его на дорогу с ветерком.
Андрей вышел у Гостинки и через подземный переход, по Садовой, мимо мрачного замка направился к Неве. Прежде чем идти к Кристине, он захотел постоять на том месте, где они познакомились, и плюнуть с Троицкого моста в воду. Почему возникло у него в солнечный день это желание, черт знает! Возможно, просто хотелось пройтись по знакомым местам.
По Неве шел лед с Ладоги. Для того, кто видел это феерическое зрелище, описание его не удовлетворит, тому же, кто не видел, и описывать бесполезно. Огромные льдины, наталкиваясь друг на друга, стремились к морю, на солнце это выглядело изумительно. Андрей из любопытства спустился по гранитным ступеням к воде - посмотреть, не найдется ли там под мостом русалковеда. Он заглянул туда только убедиться, что его там нет. Но ошибся.
Русалковед, держа руки в карманах длинного черного пальто, в каком ходил всегда, в вязаной шапочке на голове, стоял на гранитной площадке и глядел на то место, где когда-то мог сидеть, слушая жизнь дна.
- Здравствуйте, Яков Афанасьевич.
- Здравствуйте, - ответил русалковед, не повернув головы.
- Что же, выходит, теперь русалок не послушать до весны. В отпуск, значит, пойдете, - пошутил Андрей.
Русалковед повернул к нему злое лицо. Андрей впервые увидел его сейчас при ярком дневном свете
- Смейтесь, смейтесь, молодой человек. А знаете, кого они выбрали своей следующей жертвой?
- Наверное, губернатора.
Русалковед, все так же держа руки в карманах, длинный с виду, плоский как доска, неприятными колкими глазами смотрел из-под глубоко натянутой вязаной шапки и молчал.
- Неужели президента? - продолжал хохмить Андрей, хотя уже и не хотелось, а хотелось скорее уйти, уж больно тяжел, невыносим был взгляд русалковеда.
- Тебя! - вдруг сказал русалковед и указал на грудь Андрея длинным узловатым пальцем. - Тебя и выбрали.
Он снова сунул руку в карман и отвернулся к реке. На ледоход, как и на огонь в камине, можно смотреть долго. Андрей тоже молчал, а что на такое ответишь?
Все-таки он правильно определил в первый раз: русалковед действительно не в своем уме. Иначе с чего он взял, что русалки выбрали его в жертву?.. Действительно, с чего он взял?!
- Действительно, а с чего вы взяли? - спросил он наконец, когда уже невозможно было терпеть.
Русалковед опять повернулся к нему, но глаза уже были не колючими, а спокойными.
- У меня, Андрей, - тебя ведь Андрей зовут, я не ошибся? - так вот, у меня есть доказательства.
Андрей улыбнулся.
- Магнитофонная запись со дна реки, где русалки договариваются, как меня защекотать?
Эх, зря Андрей снова принялся иронизировать, но не мог сдержаться, такое уж у него было сегодня настроение. Глаза Якова Афанасьевича вдруг снова сделались злыми и колючими.
- Хочешь доказательств? - не сказал, прошипел он, - хочешь?! - и прихохотнул, как раньше.
- У вас и доказательства есть? - Андрею сделалось сразу как-то нехорошо. А как сбросит сейчас в реку, и доказывать никому ничего не надо.
- Хочешь?
- Хочу, а где они у вас? - уже не таким оптимистическим тоном проговорил Андрей.
- У меня дома есть доказательства того, что тебя, Андрей, они выбрали в следующую жертву. Пошли.
Андрей колебался. Ему не очень-то хотелось идти к русалковеду, честно говоря, совсем даже не хотелось идти слушать его дутые, ничего не доказывающие, кроме его свихнутости, доказательства. Но сегодня что-то слишком по-особенному уверенное было в его лице.
"Мне все равно на ту сторону топать, зайду к нему, а там по Кронверкскому до Кристининого дома рукой подать".
- Я уверен, что вам удастся доказать молодому человеку, - вдруг раздался невдалеке незнакомый мужской голос.
Андрей обернулся. На ступеньках лестницы стоял мужчина в осеннем пальто, без шапки, роста он был невысокого, с темными волосами и внимательным взглядом. Должно быть, он слышал часть их разговора и ответил на вопрос за русалковеда.
- Здравствуйте, - поздоровался с ним русалковед, чуть смутившись. - А вы гуляете?
- Да нет, - ответил незнакомец, спустившись на одну ступеньку ниже. - Я к вам сюда пришел, специально.
Яков Афанасьевич хохотнул натужно, чуть запрокинув голову назад.
- Что ж, из-за меня. Ведь я вам все уже рассказал, Григорий Иванович.
- Да нет, не все, Яков Афанасьевич, - он спустился еще на ступеньку.