Леди снова рассмеялась:
- А вы, ко всему прочему, еще и джентльмен! Нам с мистером Лайтфутом придется хорошенько подумать, но, надеюсь, мы найдем решение, которое вас устроит.
Я ответил, что согласен, хотя и не совсем понимал, каким образом получу новый велосипед.
- Подойдите поближе, молодой человек, - сказала мне Леди.
Мама отпустила мою руку. Я подошел к кровати Леди, и ее зеленые глаза, похожие на две спиртовки, оказались как раз напротив моих.
- А что ты еще любишь кроме езды на велосипеде?
- Я люблю играть в бейсбол. Люблю читать. И еще я люблю сочинять рассказы.
- Так ты пишешь рассказы?
Брови Леди снова поднялись.
- Боже правый! Так значит, у нас здесь настоящий писатель?
- Кори всегда любил книги, - вставила словечко мама. - Он сочиняет короткие рассказы про ковбоев, сыщиков и…
- Чудовищ, - добавил я. - Иногда и про них.
- Про чудовищ, - повторила Леди. - И о Старом Мозесе ты тоже напишешь?
- Могу написать и о нем.
- И когда-нибудь ты собираешься написать книгу? К примеру, о нашем городе и его обитателях?
Я пожал плечами:
- Не знаю, может быть.
- Посмотри на меня, - попросила Леди, и я повиновался. - Внимательней.
Я исполнил ее просьбу.
И тут произошла странная вещь. Леди заговорила, и во время ее речи воздух между нами стал переливаться каким-то жемчужным блеском. Ее глаза словно завладели моим взглядом, я просто был не в силах отвернуться.
- Некоторые называют меня чудовищем, - говорила Леди, - и даже куда более скверными словами. Когда мне было чуть больше, чем тебе сейчас, Кори, у меня на глазах убили мою мать. Чужая женщина завидовала дару моей матери и убила ее за это. В тот день я поклялась, что разыщу эту женщину. На ней было красное платье, на плече у нее сидела обезьянка, которая несла всякий вздор. Эту женщину звали Ларуж. Всю свою жизнь я искала ее. Побывала даже в Леперсвилле во время паводка, плавала на лодке среди затопленных домов.
В мерцающем свете морщины на лице Леди начали разглаживаться. Я смотрел на нее, и мне казалось, что она становится все моложе и моложе.
- Там я видела, как ходят мертвецы, а моя лучшая подруга была покрыта чешуей и ползала на брюхе.
На меня теперь смотрела молодая, обжигающе красивая женщина.
- Я встретила человека, изготавливающего маски, однажды плюнула в глаза Сатане и танцевала на балу Общества Тьмы.
Леди превратилась в гордую юную девушку, с высокими скулами, острым подбородком и длинными темными волосами, но в ее глазах отразились воспоминания о чем-то страшном.
- В ту пору я действительно жила, - проговорила она своим чистым и сильным голосом. - Я успела прожить сотню жизней и так и не умерла. Вы видите, какой я была в ту пору, молодой человек?
- Да, мэм, - ответил я и поразился, услышав свой голос, который доносился откуда-то издалека. - Я вижу вас.
И в следующий миг наваждение рассыпалось в прах. Еще секунду назад я смотрел на лицо прекрасной молодой женщины, но вот передо мной вновь возникла Леди, такой, какой она была в свои сто шесть лет. Теплота ушла из ее глаз, а меня трясло как в лихорадке.
- Может, когда-нибудь ты напишешь историю моей жизни, - сказала Леди, и ее слова показались мне скорее приказом, чем пожеланием. - А теперь почему бы тебе не пойти поболтать с Амелией и Чарльзом, пока я тут перекинусь парой слов с твоей мамой?
Я сказал, что так и сделаю. На подгибающихся ногах я прошел мимо мамы к двери. Моя рубашка вся была мокра от пота. Когда я наконец взялся за дверную ручку, что-то словно ударило меня, и я обернулся.
- Прошу прощения, мэм, - нерешительно начал я. - Нет ли у вас средства, которое помогло бы мне сдать математику? Какой-нибудь волшебный напиток или что-нибудь в этом роде?
- Кори! - потрясенно воскликнула мама.
Но Леди только улыбнулась.
- Молодой человек, - ответила она, - у меня есть то, что вам нужно. Передайте Амелии, что я велела дать вам стаканчик Напитка номер десять. После этого вы должны будете отправиться домой и проявить свое прилежание. Нужно по-настоящему приналечь на учебу, и тогда вы сможете решать задачки даже во сне.
Леди подняла палец.
- В этом-то весь фокус.
Я вышел из спальни Леди и тихонько прикрыл за собой дверь, готовый испить волшебное зелье.
- Напиток номер десять? - переспросила мама.
- Стакан молока, настоянного на мускатном орехе, - объяснила Леди. - У нас с Амелией есть целый список напитков для тех, кому необходимо приобрести чуть-чуть уверенности в себе.
- И в этом заключается все ваше колдовство?
- По большей части, да. Главное - дать людям ключ, а собственные замки они откроют сами.
Леди склонила голову к плечу.
- Но есть и магия другого сорта. И об этом я хотела бы с вами поговорить.
Моя мама, не понимавшая, о чем пойдет речь, молча ждала.
- Я вижу сны, - сказала ей Леди. - Сны по ночам, когда я сплю, и наяву. Заданный порядок вещей нарушился. Ткань мира порвалась и на нашей, и на другой стороне.
- На другой стороне?
- Там, куда уходят мертвые, - объяснила Леди. - На другом берегу реки. Не Текумсе, конечно. Широкой и темной реки, через которую и мне довольно скоро предстоит переправиться. Там я оглянусь назад, рассмеюсь и скажу: "Так вот из-за чего был весь сыр-бор".
Мама покачала головой, все еще не понимая, к чему клонит Леди.
- Мир дал трещину, - продолжала Леди. - И в мире живых, и в мире мертвых все пошло иначе. Когда Дамбалла отказался от угощения, я впервые почувствовала: что-то пошло не так. Дженна Вельвадайн рассказал мне, что случилось в вашей церкви в пасхальное утро. В этом тоже замешан мир духов.
- Но ведь там были просто осы! - изумилась мама.
- Для вас это были просто осы. А для меня - некое послание. Кто-то, находящийся на той стороне, испытывает ужасную боль.
- Я не…
- Вы не понимаете, - закончила за маму Леди. - В этом нет ничего удивительного. Я тоже многого не понимаю. Но мне известен язык боли, миз Маккенсон. В детстве я хорошо научилась этому языку.
С этими словами Леди протянула руку к своему ночному столику, выдвинула один из ящичков и достала оттуда листок линованной тетрадной бумаги. Потом показала его маме.
- Вам знаком этот рисунок?
Мама внимательно рассмотрела его. То был карандашный набросок головы мертвеца, череп с крыльями, идущими от висков назад.
- В своих снах я часто вижу человека с такой татуировкой на плече. Кроме того, я вижу руки, в одной из которых бейсбольная бита, обмотанная черной лентой, - то, что мы называем дробилкой, а в другой - жесткая струна. Я слышу голоса, но слов разобрать не могу. Кто-то громко кричит на кого-то, а еще там играет музыка.
- Музыка? - От страха мама похолодела, потому что на рисунке Леди она узнала череп, вытатуированный на плече несчастного утопленника, ушедшего вместе со своей машиной на дно озера Саксон, о котором не раз рассказывал отец.
- Может быть, это играет пластинка, - продолжала Леди, - или кто-то бьет по клавишам пианино. Я рассказала обо всем Чарльзу. Подумав, он напомнил мне о статье, которую прочел в мартовском номере "Журнала". Ведь это ваш муж видел мертвеца, утопленного в озере Саксон, верно?
- Да.
- Как вы считаете, тут есть какая-то связь?
Мама глубоко вздохнула, надолго задержав дыхание, а потом выдохнула:
- Да.
- Я так и думала. Ваш муж хорошо спит по ночам?
- Нет. Он… тоже видит сны. Сны об озере… и об утопленнике. Его мучают кошмары.
- Очевидно, покойному что-то нужно от вашего мужа, поэтому он пытается привлечь его внимание. Мои сны - это послание с той стороны, которое я смутно слышу. Как в спаренном телефоне.
- Послание, - прошептала мама. - Что за послание?
- Вот этого я и не могу понять, - призналась Леди. - Такая боль кого угодно может свести с ума.
Слезы затуманили глаза мамы.
- Я не могу… Я не…
Она запнулась, слеза прочертила полоску по ее левой щеке.
- Покажите вашему мужу этот рисунок. Скажите, что, если он захочет со мной поговорить об этом, двери моего дома всегда для него открыты. Он ведь знает, где я живу.
- Он не придет. Он боится вас.
- Скажите ему: то, что его мучает, может разорвать его на части, если он с этим не совладает. Передайте, что в моем лице он найдет самого лучшего друга, который у него когда-либо был.
Мама кивнула. Сложив прямоугольником листок с рисунком, она зажала его в кулаке.
- А теперь вытрите глазки, - приказала ей Леди. - Негоже расстраивать такого симпатичного молодого человека.
Заметив, что мама очень быстро взяла себя в руки, Леди удовлетворенно хмыкнула.
- Так-то лучше. Теперь вы просто настоящая красавица. Можете сказать вашему мальчику, что он получит свой велосипед, как только я смогу для него это устроить. И проследите, чтобы он прилежно учил уроки. Напиток номер десять может не сработать, если мама и папа не следят за порядком в доме.
Мама поблагодарила Леди за проявленное к нам внимание. Она добавила, что обязательно попросит отца зайти к Леди, но обещать ничего не может.
- Я все же рассчитываю увидеться с ним, - сказала ей Леди. - А вы позаботьтесь о себе и благополучии своей семьи.
Мы вышли из дома Леди, и вскоре уже усаживались в наш пикап. В уголках моего рта все еще сохранялся вкус Напитка номер десять. Я чувствовал себя как лев перед прыжком и готов был разорвать учебник математики в клочья.
Мы выехали из Братона. Текумсе неспешно текла в своих берегах. Вечерний ветерок тихо шелестел в ветвях деревьев, в окнах домов, где люди доедали свой ужин, горел свет. Глядя по сторонам, я мог думать только о двух вещах: о прекрасном лице молодой женщины с чудесными зелеными глазами и о новом велике с фарой и гудком.
Мама думала об утопленнике, покоившемся на дне озера Саксон, беспокойный дух которого являлся в снах моему отцу и Леди и не давал им обоим покоя.
Лето уже было на пороге. Воздух был напоен запахом фиалок и жимолости.
В одном из домов Зефира кто-то играл на пианино.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛЕТО ДЬЯВОЛОВ И АНГЕЛОВ
Глава 1
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ШКОЛЫ
Тик… тик… тик.
Что бы там ни утверждал календарь, для меня первым днем лета всегда был последний день школьных занятий. Солнце припекало все жарче и норовило задержаться подольше, земля расцветала зеленью, а небо становилось все чище и чище, оставляя на своем куполе лишь редкие завитки облаков. Жара давала о себе знать с настойчивостью пса, чувствующего, что его время пришло, бейсбольное поле уже было аккуратно скошено и заново размечено, бассейн выкрашен и наполнен чистой водой, и пока наша классная наставница миссис Сельма Невилл рассказывала нам о наших успехах в минувшем учебном году, мы, ее ученики, только что вынырнувшие из водоворота годовых экзаменов, не могли оторвать глаз от стрелок часов.
Тик… тик… тик.
За партой, стоявшей по алфавиту после Рики Лэмбек и Дины Макерди, пока одна моя половинка прислушивалась к словам классной, другая страстно желала, чтобы этот последний урок поскорее закончился. Моя голова была переполнена разными словами. Мне было просто необходимо освободиться от этих слов, стряхнуть их в прозрачный и теплый летний воздух. Но мы вынуждены были пребывать под властью миссис Невилл вплоть до прощального звонка, сидеть и страдать, пока время не придет к нам на выручку и не спасет нас, подобно Рою Роджерсу, наконец перевалившему через гребень холма.
Тик… тик… тик.
Да имейте же сострадание!
Снаружи, за квадратными, окаймленными металлом рамами школьных окон нас ждал настоящий мир. Пока что я не имел ни малейшего представления о том, что за приключения ожидают меня и моих друзей в это лето 1964-го, но в том, что летние дни будут длинными и наполненными истомой, и в том, что, когда солнце наконец сдастся и канет за горизонт, подадут голос цикады, а светляки будут творить свой танец в воздухе, что не будет никаких домашних заданий и что летняя пора будет самой расчудесной, я был твердо уверен. Я сдал экзамен по математике, благодаря чему сумел-таки избежать тягостной ловушки летних занятий для отстающих. И мы с друзьями, наслаждаясь свободой, нет-нет да и прервем свою бешеную гонку, остановимся и вспомним о тоскливой участи одноклассников, связанных узами летней школы, - этой темницы, в которую угодил Бен Сирс в прошлом году, - и пожелаем им разделаться с ней поскорее, а пока время будет течь без них, тогда как сами они никак не станут моложе.
Тик… тик… тик.
Время - царь царей на пьедестале жестокости.
Наших ушей достигли доносившиеся из коридора шум и возня, взрывы смеха и радостные крики. Кто-то из учителей отпустил учеников чуть раньше звонка. Внутри у меня все сжалось от такой несправедливости. Но миссис Невилл, дама со слуховым аппаратом и оранжевыми кудрями, несмотря на свои по меньшей мере шестьдесят лет, все говорила и говорила, словно в коридоре и не было никакою шума. Наконец я понял: она просто не хотела нас отпускать, стремясь задержать как можно дольше, и не из-за какой-то особой свойственной учителям вредности, а, скорее всего, потому, что дома ее никто не ждал, а лето в одиночестве вряд ли вообще можно назвать летом.
- Хочу надеяться, что вы, молодые люди, не забудете во время летнего отдыха иногда заглядывать в библиотеку.
Голос миссис Невилл был сейчас спокойным и миролюбивым, но, выйдя из себя, она была способна метать такие громы и молнии, по сравнению с которыми падающий метеорит мог бы показаться простой спичкой.
- Занятия закончились, но все равно уделяйте время чтению. Давайте работу своей голове: к сентябрю вы не должны разучиться думать…
З-З-З-З-ЗВОНОК!
Весь класс одновременно вскочил на ноги, как огромное извивающееся насекомое.
- Задержитесь на минутку, - приказала нам миссис Невилл. - Я вас еще не отпустила.
Боже, сколько может длиться эта пытка! Не исключено, пронеслось у меня в голове, что за стенами школы миссис Невилл тайком отрывает мухам крылышки.
- Сейчас вы покинете класс, - продолжила учительница, - но сделаете это так, как подобает леди и джентльменам. Постройтесь парами и выходите организованно. Мистер Алкотт, будьте добры, возглавьте процессию.
Слава богу, мы наконец пришли в движение. Класс почти опустел, и я уже слышал звеневшие в коридоре радостные выкрики, разносившиеся эхом под сводами школы, когда миссис Невилл снова подала голос:
- Кори Маккенсон! Подойди ко мне на минутку.
Я повиновался, хотя душа моя трепетала от молчаливого протеста. Миссис Невилл улыбнулась во весь рот, напоминавший хозяйственную сетку, окаймленную красной помадой.
- Ну что, Кори, надеюсь, ты доволен, что наконец приналег на математику и добился успеха?
- Да, мэм, я очень рад.
- Если бы ты так же старательно занимался все время, то мог бы окончить год с отличием.
- Да, мэм, - повторил я, сожалея о том, что мне не довелось отведать Напитка номер десять еще осенью.
Класс уже опустел. Я слышал, как в коридоре замирает последнее эхо. Пахло мелом от доски, карандашной стружкой, из школьного буфета доносился запах красного перца. Под сводами школы уже собирались на свои летние посиделки призраки.
- Насколько я знаю, ты пишешь рассказы? - неожиданно спросила миссис Невилл, разглядывая меня сквозь свои бифокальные очки. - Верно, Кори?
- Да, мэм. - Я не стал утруждать себя поиском оригинального ответа.
- Твои сочинения были лучшими в классе, у тебя высшая оценка по орфографии. Не хочешь ли в этом году принять участие в конкурсе?
- В конкурсе?
- Совершенно верно, в конкурсе литературного мастерства, - кивнула миссис Невилл. - Ты ведь понимаешь, о чем речь? Об августовском конкурсе, который ежегодно спонсируется Комитетом по искусству.
Я никогда об этом не думал. Комитет по искусству, возглавляемый мистером Гровером Дином и миссис Эвелин Пратмор, спонсировал конкурс литературного мастерства, который включал в себя написание эссе и рассказа. Победителей награждали почетным значком и привилегией прочитать свое творение на званом обеде в читальном зале библиотеки. Я пожал плечами. С тем, что я успел до сих пор сочинить, - историями о привидениях, ковбоях, детективах и космических монстрах, - трудно было рассчитывать на победу в конкурсе. Все это я писал исключительно для собственного удовольствия.
- Тебе стоит серьезно подумать над этим, - продолжила миссис Невилл. - Ты умеешь обращаться со словом.
Я опять пожал плечами. Когда учитель разговаривает с тобой как со взрослым человеком, испытываешь неловкость.
- Счастливого лета, - сказала миссис Невилл, и я вдруг понял, что наконец-то свободен.
Я ощущал себя лягушкой, внезапно выпрыгнувшей из темной болотной воды на яркое солнце.
- Спасибо! - выкрикнул я и опрометью бросился к двери. Но прежде чем выйти из класса, я оглянулся на миссис Невилл. Она сидела за своим пустым столом - без стопок тетрадей, требовавших проверки, без учебников с уроками на завтра. Единственным предметом на ее столе, если не считать промокательной бумаги и точилки, которой долго теперь не придется отведать карандаша, было красное яблоко, которое принесла ей Пола Эрскин. Я увидел, как миссис Невилл, залитая лучами солнечного света, лившегося из окна, медленным задумчивым движением взяла со стола яблоко Полы. Миссис Невилл сидела, глядя на пустые парты, изрезанные инициалами нескольких поколений учеников, прошедших через этот класс, как волны прилива, устремленного в будущее. Внезапно миссис Невилл показалась мне ужасно старой.
- Счастливого вам лета, миссис Невилл! - крикнул я от двери.
- Прощай, Кори, - сказала она и улыбнулась.
Через мгновение я уже летел по коридору. Мои руки были свободны от книг, а голова - от фактов и цифр, цитат и знаменательных дат. Я вырвался на чистый солнечный свет, и мое лето началось.
У меня так и не было велосипеда. С тех пор как мы с мамой побывали у Леди с визитом, минуло три недели. Я изводил маму просьбами позвонить Леди, но она советовала мне набраться терпения: мол, я получу новый велосипед ровно тогда, когда получу, и ни минутой раньше.
После нашего возвращения от Леди мама и отец долго разговаривали, сидя в синих сумерках на крыльце. Хотя, по всей видимости, этот разговор не был предназначен для моих ушей, я услышал, как отец сказал: "Мне нет дела до ее снов. Я к ней не пойду, и все". Но иногда я просыпался среди ночи, разбуженный криком отца во сне, а потом слушал, как мама пытается успокоить его. Он говорил что-то вроде "…в озере…" или "…в глубине, в темноте…", и я мог понять, какие видения черной пиявкой заползают в отцовские сны.