Должно быть, выражение лица у меня было самое кислое, потому что, поразмышляв несколько мгновений, она сама ответила на свой вопрос:
- Наверняка снова впутался в какую-то авантюру. Горбатого могила исправит.
- Коробка с сухим мороженым лопнула, - объяснил я бабушке и показал ей пригоршню порошка, оставшегося в моих карманах.
Мои волосы были мокры от пота.
- Ничего, купим еще коробочку. А содержимое твоих карманов я оставлю Джейберду.
Позже я узнал, что целую неделю после этого происшествия каждое блюдо, которое Джейберд получал к столу, было изрядно приправлено порошком сухого мороженого, и так продолжалось до тех пор, пока он буквально не взвыл.
- Не хотите ли войти в дом и выпить холодного лимонаду, доктор Пэрриш?
- Нет, благодарю вас. Мне нужно возвращаться в свой кабинет.
Глаза дока Пэрриша затуманились, на его лице лежала печать новых забот.
- Миссис Маккенсон, вы ведь знакомы с Сельмой Невилл?
- Конечно, я ее знаю, хотя и не виделась с ней месяц или даже больше того.
- Я как раз от нее, - ответил док Пэрриш. - Вы, возможно, не знаете: у нее был рак и весь последний год она боролась с ним.
- О господи! Я понятия не имела об этом.
- Да, она была стойкая женщина, но вот уже два часа, как ее нет в живых. Она хотела умереть у себя дома и отказалась ехать в больницу.
- Боже мой, я и не знала, что Сельма больна!
- Она не хотела, чтобы по городу шли разговоры. Каким образом ей удавалось преподавать весь этот год - понятия не имею.
До меня наконец-то дошло, о ком идет речь. О миссис Невилл. О моей миссис Невилл. Об учительнице, которая посоветовала мне в этом году обязательно принять участие в конкурсе на лучший рассказ. "Прощай", - сказала она мне, когда я выходил из класса в первый день лета. Не "увидимся в следующем учебном году" или, скажем "до сентября", а короткое и твердое "прощай". А ведь она, наверно, уже знала, что умирает, сидя тогда в залитом солнечным светом классе, одна за своим учительским столом, и уже знала, что для нее никогда не наступит новый учебный год, не будет в сентябре нового класса и гогочущих юных мартышек.
- Я подумал, что вам нужно это знать, - объяснил док Пэрриш и прикоснулся к моему плечу рукой, той самой, которая, может быть, всего два часа назад накрыла простыней лицо миссис Невилл. - Береги себя, Кори, - сказал он мне на прощание.
Спустившись с крыльца, он уселся за руль своего "понтиака" и укатил прочь. Мы с бабушкой долго смотрели ему вслед.
Еще через час домой приехал дедушка Джейберд. На его лице было выражение человека, которому только что дал под зад пинка лучший друг, а последняя бумажка с президентом уплыла в чужой карман. Он попытался изобразить вспышку гнева; ругался, кричал на меня, что я, мол, "сбежал и испугал его до полусмерти". Но не успел он толком разойтись, как бабушка Сара очень тихо и спокойно поставила его на место, спросив, где сухое мороженое, за которым его посылали. Кончилось тем, что дедушка Джейберд до вечера сидел с вытянутым усталым лицом на крыльце в сгущающихся сумерках среди порхавших вокруг него мотыльков, в таком же угнетенном состоянии духа, в каком, по всей видимости, находился и его притомившийся "джимбоб". Мне даже стало его жалко, хотя дедушка Джейберд был совсем не тот человек, которого стоило особенно жалеть. Одно-единственное сочувственное слово с моей стороны - и он тут же начал бы снова глумиться и чваниться. Джейберд никогда ни перед кем не извинялся; он всегда и во всем был прав. Вот почему у него не было настоящих друзей, и именно поэтому он торчал теперь на крыльце в полном одиночестве, в компании глупых мотыльков, вившихся вокруг него подобно воспоминаниям о прелестных фермерских дочках.
Остаток недели у бабушки и дедушки был ознаменован еще одним происшествием. В пятницу вечером я долго не мог заснуть и потом несколько раз просыпался среди ночи. Мне снилось, будто я вошел в совершенно пустой класс. Только миссис Невилл сидела за своим учительским столом, исправляя наши сочинения. На полу лежали пятна золотистого света, полосы света пересекали и классную доску. Кожа туго обтягивала лицо миссис Невилл, ее глаза казались огромными и блестящими, как глаза ребенка. Она сидела, как обычно, прямо, будто аршин проглотив, и глядела на меня, стоявшего в нерешительности на пороге класса.
- Кори? - спросила она меня. - Это ты, Кори Маккенсон?
- Да мэм, - отозвался я.
- Подойди поближе, - позвала она.
Я подошел к ее столу и увидел, что красное яблоко, лежавшее рядом, высохло.
- Лето почти кончилось, - сказала мне миссис Невилл. Я кивнул ей в ответ. - И ты повзрослел, стал старше за это время.
- У меня был день рождения, - сказал я.
- Очень мило.
Я почувствовал запах дыхания миссис Невилл, не то чтобы неприятный, но похожий на тот дух, что идет от цветов, которые вот-вот завянут.
- На моих глазах повзрослело очень много мальчиков - некоторые выросли и пустили корни здесь, другие вообще уехали из нашего города. Мальчишеские годы проходят очень быстро, Кори, оглянуться не успеешь.
Миссис Невилл улыбнулась мне краешком рта.
- Мальчики хотят поскорее стать похожими на мужчин, но приходит день, когда они с грустью понимают, что вернуться во времена детства им не суждено. Но я открою тебе один секрет, Кори. Хочешь узнать его?
Я кивнул.
- На самом деле, - прошептала миссис Невилл, - никто никогда не взрослеет.
Я нахмурился. О чем это она говорит? Вот тебе и секрет! Взять хотя бы моих родителей - ведь они давным-давно уже повзрослели. Или мистера Доллара, шефа Марчетта, дока Пэрриша, преподобного Ловоя, Леди, да кого угодно старше восемнадцати лет.
- Со стороны кажется, что они повзрослели, что им много лет, - продолжала миссис Невилл, - но все это маскировка, патина времени, что ложится на их лица. В глубине души все взрослые мужчины и женщины остаются детьми. Им по-прежнему хочется поиграть, побегать и попрыгать, но тяжкий груз времени не позволяет им делать это. Они втайне мечтают сбросить бренные оковы, которые наложил на них мир, снять с рук часы, а с шеи галстуки, освободить ноги от тесных выходных ботинок и голыми броситься в пруд, чтоб хотя бы на один день снова ощутить себя детьми. Нет такого человека, который не мечтал бы о детской свободе и беспечности, когда дома ждут папа и мама, которые обо всем позаботятся и будут любить тебя, что бы с тобой ни случилось. Поверь мне, под маской самого жестокого мужчины скрывается все тот же испуганный маленький мальчик, который думает только о том, как бы забраться в укромный уголок, где его никто не обидит.
Миссис Невилл отодвинула в сторону тетради и положила руки на стол.
- На моих глазах многие мальчики превратились в мужчин. Но тебе, Кори, я хочу сказать одну вещь: не забывай. Не забывай, понимаешь?
- Не забывать? Что?
- Все, - ответила моя учительница. - Все, что видишь вокруг себя каждую секунду своего детства. Попрощавшись с прошедшим днем, обязательно забери с собой его кусочек, спрячь в самый дальний уголок памяти и храни там как драгоценное сокровище. Потому что твоя память и есть самое главное сокровище на свете. Память - это дверь в твое прошлое, Кори. Память - твой учитель, воспитатель и друг. Когда ты смотришь на что-то, помни, что смотреть просто так недостаточно, ты должен видеть. Так, чтобы, когда будешь писать об этом, это видели и другие. Легче всего пройти по жизни глухим, слепым и бесчувственным ко всему. К несчастью, таких людей большинство - это почти все, кого ты знаешь и кто встретится тебе в будущем. Они проходят мимо чудес нашей жизни, не удостаивая их даже мимолетного взгляда. Но ты, если захочешь, сможешь прожить тысячу жизней. Ты сможешь говорить с людьми, которых никогда не встречал и не встретишь, сможешь посетить страны, где никогда не побываешь.
Миссис Невилл кивнула, наблюдая, как изменяется выражение моего лица.
- Если ты проявишь мудрость, если тебе улыбнется удача и будет что сказать, тогда ты сможешь продлить свою жизнь на долгие годы. - Миссис Невилл на мгновение замолкла. - А может быть, не умрешь никогда.
- Но это невозможно! - пораженно пробормотал я.
- Начни с малого. Например, с участия в конкурсе на лучший рассказ, как я уже говорила тебе.
- Да какой из меня писатель…
- Никто и не говорит, что ты настоящий писатель. Просто постарайся показать все, на что ты способен, и пошли свою работу на конкурс. Ты сделаешь так, как я тебе говорю?
Я пожал плечами:
- Но я не знаю, о чем мне написать.
- Ничего страшного. Если долго сидеть и смотреть на пустой лист бумаги, тема обязательно появится. И не думай об этом как о писательстве. Представь, что ты просто рассказываешь историю своим друзьям. По крайней мере, сделаешь попытку?
- Хорошо, я подумаю, - ответил я.
- Тут не надо долго ломать голову, - напутствовала меня миссис Невилл. - Иногда понимание приходит в процессе работы.
- Хорошо, мэм.
- Ну вот и ладно.
Миссис Невилл глубоко вдохнула, а потом медленно и тихо выдохнула. Обвела взглядом пустой класс с рядами парт, на которых были вырезаны инициалы многих поколений учеников.
- Я очень старалась, - тихо проговорила она, - и сделала все, что от меня зависело. А у вас, детей, впереди еще целая жизнь.
Ее взор вновь обратился ко мне.
- Урок окончен, - сказала она.
И тогда я проснулся. Еще по-настоящему не рассвело. Кукарекал петух, возвещая о скором восходе солнца. В спальне бабушки и дедушки уже наигрывало радио, настроенное на кантри. От тихого перезвона стальных гитарных струн, теряющегося в бескрайних просторах темных лесов, лугов и дорог, мое сердце едва не разрывалось на части от грусти.
Днем мама и папа приехали за мной на нашем пикапе. На прощание я поцеловал в щеку бабушку Сару и по-мужски пожал руку дедушке Джейберду. Мне показалось, что его рукопожатие на этот раз было особенно сильным. Мы поняли друг друга без слов. Родители взяли с собой Бунтаря, и я удобно растянулся в кузове, свесив ноги через борт, а Бунтарь свернулся в клубок рядом. Он радостно дышал мне в лицо, но мне это было приятно.
Провожая нас, бабушка Сара и дедушка Джейберд долго стояли на крыльце и махали нам вслед. А я ехал домой, в родные места.
Глава 7
ПОХОД С НОЧЕВКОЙ
На свете нет ничего, что могло бы вызвать столь необычайный восторг или внушить такой ужас, как чистый лист бумаги. Вам страшно: наконец-то вы остались наедине с самим собой и вам предстоит проложить черные тропы по этой белоснежной равнине. А восторг вы испытываете потому, что никто, кроме вас, не знает места назначения и даже вы сами не можете сказать, что будет в конце.
Усевшись за машинку с намерением писать рассказ на конкурс, проводимый Советом по делам искусств города Зефира, я почувствовал такой испуг, что все, на что я был способен вначале, - напечатать наверху листа свое имя. Сочинять историю для себя или рассказ, который сможет прочитать всякий, кто захочет, - это два абсолютно разных зверя: первый из них - привычный и удобный в езде пони, второй - дикий и необъезженный жеребец. Тут остается только вцепиться покрепче в поводья, а там будь что будет.
Некоторое время я просто сидел перед чистым листом бумаги, и мы с ним смотрели друг на друга. В конце концов я решил написать рассказ о мальчике, который убежал из своего маленького городка, чтобы увидеть мир. Я успел настучать две страницы, когда понял, что душа у меня не лежит к этой истории. Тогда я начал, писать рассказ о мальчике, который нашел на свалке волшебную лампу. Эта писанина тоже отправилась в мусорную корзину. История об автомобиле-призраке шла хорошо до тех пор, пока этот автомобиль не налетел на стену моего воображения, сгорев в пламени.
Я сидел, уставясь в лист чистой бумаги.
За окном в листве звенели цикады. Где-то во тьме лаял Бунтарь. Издалека доносилось урчание автомобильного мотора. Я задумался о сне, в котором видел миссис Невилл, вспомнил, что она мне сказала: "Не думай об этом как о писательстве. Представь, что ты просто рассказываешь историю своим друзьям".
"Но как это сделать? - спросил я себя. - Как если бы я собрался писать о том, что было на самом деле?"
Может, написать о мистере Скалли и зубе Старого Мозеса? Нет, это не пойдет. Мистер Скалли не обрадуется гостям, которые зачастят к нему из любопытства. Хорошо… тогда, может быть, стоит написать про Леди и Человека-Луну? Нет, я их почти не знаю. Тогда о чем же? Что, если мне написать…
…об утопленнике в машине на дне озера Саксон?
Что, если я напишу рассказ о том, что случилось со мной и отцом в то утро? Как автомобиль свалился в озеро у нас на глазах, как отец прыгнул в воду, надеясь спасти водителя? Если я напишу обо всем, что я почувствовал и увидел в то мартовское утро перед восходом солнца? А что, если… что, если… я напишу про человека в шляпе с зеленым пером, который следил за нами с опушки леса?
Да, тут я сумел бы развернуться. Начал бы прямо со слов отца, когда он разбудил меня: "Кори? Просыпайся, сынок. Пора".
И вот уже я вновь сижу рядом с ним в нашем грузовичке, и мы едем по тихим предрассветным улицам Зефира. Мы разговаривали тогда с отцом о том, кем я собираюсь стать, когда вырасту. Но потом из леса прямо перед нами выскочил автомобиль, и, чтобы избежать столкновения, отец резко крутанул руль, после чего неизвестный автомобиль свалился с красного утеса в озеро Саксон. Я вспомнил, как отец со всех ног бежал к озеру, как сжалось мое сердце, когда я увидел, что он бросился в воду и плывет к машине. Я отлично помнил, как машина тонула в озере, как бурлила вокруг нее вода. Я помнил, как, оглянувшись зачем-то в сторону леса, заметил на опушке фигуру в длинном пальто, полы которого разлетались на ветру. На голове человека была шляпа с зеленым…
Минуточку.
Все было не совсем так. Я наступил на зеленое перышко и только потом обнаружил его на подошве своего ботинка, измазанного грязью. Но откуда еще могло взяться это перо, если не из-за шляпной ленты? Так я все и напишу, не отступая от истины ни на йоту. До самой ночи наводнения я, по сути дела, не видел шляпы с зеленым пером. Поэтому, решив строго придерживаться фактов, я напечатал на чистом листе бумаги о зеленом перышке и о том, как я нашел его. Я решил умолчать о мисс Грейс, Лэйни и о заведении с дурными девушками, потому что маме наверняка не понравился бы этот кусок.
Добравшись до конца, я перечитал рассказ, решил, что некоторые фразы можно улучшить, и перепечатал свое произведение заново. Переносить на бумагу разговорную речь оказалось делом нелегким. После того как я перепечатал его трижды, мой рассказ был наконец готов. Он занял две страницы через два интервала. Это был мой шедевр.
В мою комнату вошел отец, чтобы пожелать мне доброй ночи. На нем была пижама с красными полосами, волосы еще не просохли после душа. Я показал ему напечатанные страницы.
- Что это такое? - спросил он, поднося мое творение к свету настольной лампы. - "До восхода солнца", - прочитал он заголовок и вопросительно посмотрел на меня.
- Это рассказ, который я хочу послать на литературный конкурс, - ответил я. - Я его только что закончил.
- Вот как? Я могу его прочитать?
- Конечно, сэр.
Отец начал читать. Я следил за выражением его лица. Когда повествование добралось до места, где из леса нам наперерез выкатывается неизвестный автомобиль, его челюсти чуть сжались. Потом отец оперся рукой о стену, и я понял, что он читает то место, где описывалось, как он плывет к тонущей машине. Я видел, как его пальцы медленно напрягаются и расслабляются.
- Кори! - позвала мама. - Пойди посади Бунтаря на цепь!
Я направился к двери, но отец остановил меня:
- Задержись на минуту.
Его взгляд вернулся к первым абзацам.
- Кори! - снова позвала мама из гостиной, где она смотрела телевизор.
- Мы разговариваем, Ребекка! - ответил маме отец, положив страницы с рассказом на мой письменный стол.
Потом повернулся и взглянул на меня. Лицо отца было наполовину скрыто в тени.
- Тебе понравилось? - спросил я.
- Это не похоже на то, о чем ты обычно пишешь, - тихо ответил отец. - Обычно это истории о привидениях, ковбоях, космических полетах. Почему ты решил написать именно такой рассказ?
Я пожал плечами:
- Не знаю. Просто решил, что если уж писать о чем-то, то лучше о том, что случилось на самом деле.
- Значит, все, что ты здесь написал, правда? И то, как ты заметил человека среди деревьев?
- Да, сэр.
- Тогда почему ты не рассказал об этом раньше? Почему не сообщил ни мне, ни шерифу Эмори?
- Не знаю. Может быть, потому, что не был до конца уверен в том, что действительно кого-то видел.
- Но теперь ты уверен? Прошло почти полгода с того дня, как все это случилось. Почему ты промолчал, хотя должен был сразу обо всем рассказать шерифу?
- Да… наверно, я должен был так поступить. Я хочу сказать, мне показалось, что я увидел там какого-то человека. На нем было длинное пальто, и он…
- Это точно был мужчина? - перебил меня отец. - Ты разглядел его лицо?
- Нет, сэр.
Отец покачал головой. Желваки на его скулах снова напряглись, на виске пульсировала жилка.
- Господи, зачем мы вообще оказались на этой дороге! Не надо было мне прыгать в озеро за этой машиной! Человек, что покоится сейчас на дне озера, не дает мне покоя ни днем ни ночью!
Отец крепко зажмурился. Когда снова открыл глаза, они были полны слезами и мукой.
- Кори, никто не должен больше видеть этот рассказ, я требую этого! Ты меня понял?
- Но, сэр… я хотел отдать его на конк…
- Нет! Господи, ни в коем случае!
Рука отца сильно стиснула мое плечо.
- Слушай меня внимательно! Все полгода назад началось - тогда же и закончилось. Не нужно опять все вытаскивать наружу!
- Но я написал правду! - чуть не плакал я. - Все так и было.
- Это был дурной сон, - ответил отец. - Ночной кошмар. В городе никто не пропал, шериф это точно выяснил. В полицейские участки округа, да и всего штата, не поступали заявления об исчезновении мужчины с татуировкой, которую я видел у утопленника. Ни одна жена или мать не обратилась в полицию с заявлением о пропавшем муже или сыне. Ты понимаешь, что это означает, Кори?
- Нет, сэр, - признался я.
- Это означает, что человека, утонувшего в озере Саксон, никогда не существовало, - объяснил мне отец хриплым, срывающимся голосом. - Никто его не ищет, никому нет дела, что с ним случилось. Перед смертью он был так сильно избит, что и на человека-то едва стал похож. И покоится он на дне озера, а не на кладбище, как это принято у добрых христиан. Я последний человек на этой земле, который видел его, перед тем как его машина навсегда погрузилась в темную воду Саксона. Ты знаешь, что стало со мной после этого?
Я потряс головой.
Отец взял со стола мой рассказ, потом положил страницы на место, рядом с пишущей машинкой.