А Шарц поражался простоте и доступности некоторых видов человеческих отношений, равно как и тому, насколько люди не замечают и не ценят этого. Единственное, чего он не мог понять, с чем не мог смириться, - это презрение, с каким порой отзывались об этих девицах достойные граждане, к слову сказать, пользовавшиеся их услугами, равно как и некоторые товарищи-студенты.
"Вас бы, дорогие мои, к нам, в Петрию, в нижние шахты, - злился он, - чтоб вы там лет семьдесят кайлом помахали, да еще тридцать с тачкой побегали, чтоб на Невесту заработать! Вы б у меня тогда на любую как на богиню смотрели! Да это же прекрасно, когда девушка отдается по доброй воле, и никто ей в том не препятствует!"
Шарц хмуро подумал о том, как он выполнит задание. Как спасет всех своих сородичей. Как в награду за столь беспримерный подвиг он получит столь вожделенную Невесту. Если наберется наглости и момент будет подходящим, может, даже двух стребует. Повезет, так и дадут. Вот и будут у него две Невесты, как у какой-нибудь важной шишки. И будет он этим гордиться. А ночью продемонстрирует им все, чему его в Марлецийских борделях обучили. Даже если им не понравится - они не посмеют пожаловаться. Некому им будет жаловаться, кроме него. Он будет их муж, они будут его жены.
Вот только никогда ни с одной из них он не будет стоять так же, как герцог со своей женой, просто стоять и улыбаться, переплавляя мир вокруг себя такой несказанной нежностью, таким невероятным счастьем, что одно только ночное небо и может с этим сравниться…
- Мы пришли. Вот твоя комната… Эй, Хьюго, замечтался? - прекрасная Полли с улыбкой смотрела на него.
- Хью, - поправил он ее. - просто Хью…
И ему захотелось завыть от отчаяния, сбежать обратно в Петрию и самому обрушить ее себе на голову.
Ну почему эти проклятые человеки так прекрасны, а его собственные соплеменники столь омерзительны?! Почему?!
Конечно, есть такие, как Томас, но разве это утешает? Конечно, именно эти восхитительные создания держат его народ в постоянной осаде, но разве у них не было повода так поступить?
И тут ему вдруг пришло в голову, что это не он возвращается в конце концов в Петрию. Это Петрия выходит к нему. А значит, многое будет зависеть и от него. От того, как он ее встретит. А кроме того…
"Вот захочу - и не возьму Невесту совсем, - вдруг решительно подумал он. - Захочу - и женюсь на марлецийской шлюхе!"
Под низкими каменными сводами бурчало и ворочалось негромкое хрипловатое эхо.
- Напоминаю, никто не должен знать, что мы собираемся, - хмуро буркнул голос.
- Никто не должен знать, зачем мы собираемся, - тут же поправил его другой.
- Экие вы умные! - фыркнул еще один. - Секретность им соблюдай, да притом еще и новых сторонников вербуй! Да побыстрей, да побольше! Мозгами немного пошевелите, как я вам кого завербую, если мне говорить ничего никому нельзя?
- Сам пошевели мозгами! Думаешь, много времени У нас осталось?
- Если мы будем действовать так неосторожно, как некоторые здесь предлагают, то смею вас уверить, у нас этого времени останется гораздо меньше, чем у прочих.
- Слишком много болтовни! А наши враги не дремлют. Они действуют.
- Но Якш обещал…
- Повезло вам заполучить в союзники Владыку, вы и расслабились? Он все за вас сделает, а вы огребете изумруды на золотом блюде? Надейтесь!
- Ты бы лучше подумал, чего это стоило! Сам Якш…
- Еще скажи, что это твоя заслуга! Болтун!
- Чего стоило? Да ничего это не стоило! То, что Якш связался с нами, говорит, скорей, о его слабости. Ему не на кого опереться среди своих.
- Вот-вот. И продаст он нас в любой момент со всеми потрохами.
- Не продаст. И то, что он с нами, говорит не о его слабости, а о том, что еще не совсем выжил из ума. Он сумел понять - настают новые времена.
- Это вы выжили из ума, доверяя ему!
- А что было делать, если он сам вышел на нас?
- "Вышел"! Скажите лучше, что кто-то проболтался!
Серая тень отделилась от стены и скользнула в уютную тьму узкого прохода. Услышанного было достаточно. За информацию всегда хорошо платят, если знаешь, кому ее продать.
- Послушай, Хью, а почему ты мне теперь кланяешься? - спросил герцог. - Ты ведь тогда, вначале, так гордо заявил, что никогда и ни перед кем…
- Видите ли, милорд, - Шарц отложил в сторону медицинский трактат и поднял глаза на герцога. - Когда я смотрю на вас, я вижу перед собой трех человек…
- Батюшки! - шутливо испугался герцог. - Да у тебя серьезные проблемы со зрением! Ты бы полечил сам себя, что ли!
- У меня проблемы не со зрением, - усмехнулся Шарц, - у меня проблемы с головой… и они так серьезны, что никакое лечение все равно не поможет. А что касается вас - в вас живут три человека. Сам Руперт Эджертон, болван, каких мало, ему я нипочем кланяться не стану. Кланяться такому же идиоту, как я сам? Много чести. Все равно что с зеркалом раскланиваться. Вы никогда не пробовали кланяться собственному отражению? Рекомендую. Одного раза обычно достаточно. Дальше идет герцог Олдвик. Мне до него и дела нет. Я и королю кланяться не стану только ради того, что он король. Третий человек - это тот, что дал мне денег. Ваш кошель очень тяжелый, милорд, так и гнет к земле. А если серьезно, я кланяюсь тому, кто вместе со мной сказал: женщины не должны умирать родами. Тому, кто помогает мне исполнить мою клятву.
- Подвиньтесь, милорд, мне пыль вытереть надо, - промолвила внезапно появившаяся в библиотеке Полли.
- Вот как? Ты теперь в библиотеке работаешь, Полли? - с веселым интересом спросил герцог.
- Нет, просто поболтать охота, - честно призналась девушка.
- Со мной или с моим шутом?
- А вы сами как хотите, чтоб я ответила? - дипломатично поинтересовалась служанка.
- Понял, - ухмыльнулся герцог. - Не смею мешать. Удаляюсь.
- Ой, ваша светлость… я же не… я вовсе не хотела вас прогонять… - испугалась и огорчилась Полли.
- Но тебе приходится это делать, - очень серьезным и даже слегка скорбным тоном промолвил герцог. - Наведение порядка в библиотеке - дело весьма важное. Оно не предусматривает наличия всяких там светлостей, которые только под ногами путаются.
- И могут быть выметены вместе с мусором, - ехидно присовокупил Шарц.
- Да уж, тебе это однозначно не грозит, - согласился герцог.
- Ну еще бы, я же маленький, между прутьями любой метлы проскочу.
- Бывают еще и тряпки, - поведал герцог. - Мокрые.
- Просочусь, - пообещал шут.
- Так о чем ты хотела поговорить, Полли? - спросил он, когда за герцогом закрылась дверь.
- Не знаю… просто… ты за меня вступился тогда… Наверно, мне хотелось еще раз спасибо тебе сказать.
- Положим, ты первая за меня вступилась. Так что это я должен тебе одно спасибо. Или даже два?
- Ты?! Должен мне два спасибо?! Ну знаешь, тогда я должна тебе не меньше трех!
- Возмутительно! Кто-то тут будет учить считать марлецийского доктора медицины?!
- Не знаю, как насчет медицины, а вот, если на рынке торговаться надо - кухарка с экономкой всегда меня зовут!
- Как только замок не разорился?
- Ах ты, нахал! По-твоему, я считать не умею?!
- Конечно, не умеешь. Обсчиталась ведь.
- Я?! Когда это было?!
- Только что. На самом деле это я должен тебе аж четыре спасибо. А ты, вместо того чтоб немедленно взыскать долги, собираешься выдать мне новую порцию кредитов, да еще и не озаботившись проверить их обеспечение!
- Нахал! И это мне вместо благодарности. Сам же признаешь, что аж четыре спасибо задолжал, а вместо того чтоб отдавать, обзываешь бедную девушку всякими заумными словами. А ну отдавай спасибо, а то тряпкой получишь!
- Что ты! Марлецийского доктора ни в коем случае нельзя бить тряпкой. Особенно по голове. А то вдруг из нее вылетят все мои важные марлецийские знания? Это уже будет порча ценного имущества милорда герцога.
- Вот еще! А я не по голове, я по заднице!
- Фу, девушка! Как тебе не стыдно? Тебе и слов-то таких знать не положено. Я вот краснею, даже когда думаю это слово в присутствии дамы, а ты его на всю библиотеку выкрикиваешь. Посмотри на эти книги! Ты представляешь, сколько великих умов прошлого взирают на нас с этих потемневших страниц сквозь несчетные годы и тяжелые переплеты?! А ты им всем - "задница"! Фу.
- Болтун. Говори спасибо.
- Спасибо.
- Четыре раза, - напомнила Полли.
- Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо.
- Неправильно. Чему только тебя в твоей Марлеции учили? Ты кому свое спасибо говоришь? Мне или этому столику? Еще раз.
- Спасибо, Полли. Спасибо, Полли. Спасибо, Полли. Спасибо, Полли.
- Молодец.
- А что мне за это будет?
- За что - за это?
- За то, что я - молодец.
- Ах, за это… ну-у-у… например, я не стану бить тебя тряпкой? Пойдет?
- Всего-то!
- Это не так мало, как кажется. Знаешь, какая у меня рука тяжелая?
- Полли…
- Да?
- Хочешь, я тебя читать научу?
- Так ведь я умею немного. Если большими буквами.
- А я много научу. И всякими буквами. И большими и маленькими… Ты даже представить себе не можешь, сколько здесь, в этих самых книгах, всякого интересного понаписано.
- А ты расскажи мне.
- Я тебе лучше почитаю, хочешь?
- Спрашиваешь! Конечно, хочу!
- "В одном царстве, тридевятом государстве, жил да был…"
- Какая здоровская сказка…
- Ну еще бы. А теперь я покажу тебе маленькие буковки.
- Думаешь, у меня получится их запомнить?
- Знаю, что получится.
- И я научусь читать?
- Да. И сможешь сама прочесть "Удивительные деяния и события глубокой древности". И кучу других книг.
- Тогда я буду должна тебе еще одно спасибо.
- Не только мне.
- А кому еще?
- Книжке, по которой мы будем учиться, столику, на котором она будет лежать, и тому мудрецу, который придумал буквы и научил всех остальных.
- Я обязательно скажу им всем спасибо. Можешь не сомневаться.
- Даже и не думал. А теперь смотри…
- Ого! Хью! Привет! - навстречу Шарцу направлялся герцогский конюх Джонни, детинушка столь огромный, что смело мог бы носить своих подопечных коней, просто положив их за пазуху.
- Ничего себе "Джонни"! - вслух удивился Шарц, впервые завидев конюха. - Да ведь если такого Джонни напополам развалить, а половинки еще раз напополам, так даже и тогда получатся четыре Джона - а никак не четыре Джонни.
Удивление приняли за шутку. Ну ведь и правда же, Хью, - он кто? Шут. Так ему, значит, и положено шутки шутить да насмешки строить. А удивляться ему никак не полагается. Где это слыхано, чтоб шуты чему удивлялись? Для них, известное дело, ничего святого нет. А шутка очень даже ничего себе. Вовсе даже забавное дело дразнить огромного добродушного парня:
- Эй, Четыре Джона, одного из вас к герцогу кличут - вот только запамятовал, которого! Или:
- Эй, Четыре Джона! Ты лошадей уже поил? А навоз чистил? Да? Так поди помойся, дурень, а то трех Джонов ты, похоже, вымыл, а от сапог четвертого, сдается, слегка навозом припахивает!
Вскоре шутка окончательно превратилась в прозвище.
Джонни никогда не обижался на развеселые подначки, а самим прозвищем вроде бы даже гордился. Во всяком случае, тех, кто теперь пытались называть его по-старому просто Джонни, он вежливо, но твердо поправлял, напоминая, как именно его зовут, - отныне и пока конюшня стоит.
- Что я слышу, Хью! - продолжал тем временем Четыре Джона. - Говорят, ты этого мерзявку Томаса отмутузил?
- Было дело! - ухмыльнулся Шарц.
- Так это же здорово! - душевно обрадовался конюх. - Говорят, поганец до нашей Полли лапки свои лягушачьи протянул, а ты его так вздул, что больше и не надо, верно?
- Верно, - кивнул Шарц. - Во всяком случае, добавки он просить не стал. Так что, думаю, ему хватило.
- За это надо выпить! - решительно отметил конюх. - У меня пиво есть. Пойдем?
- Пойдем.
- Этот самый Томас - гад известный, - повествовал Четыре Джона, размахивая полупустой пивной кружкой. - Ко мне тут, понимаешь, аж три девицы бегают. Как звать, уж прости, не скажу - честь дамы, она и в конюшне должна строго блюстись. Вот.
- А как же иначе, - поддакнул Шарц.
- Девицы ж, они как и лошади… ласки требуют, - продолжал Четыре Джона. - К ласке тянутся. К пониманию, опять же… Их понимать нужно. Вот. А Томас этот… позор естества какой-то… и грубиян настоящий! Пришел как-то ко мне и говорит, гад, я тебе, мол, вина принесу хорошего, с герцогского стола, значит, и еды какой-то… заморской, чтоб у него руки отсохли, у ворюги, а ты, говорит, со мной девицами поделишься - подглядел, мол, как они ко мне шастают. Ну я ему и говорю, значит, чтоб он шел отсюда, пока еще на ногах стоит, да не приходил больше, а то я его ненароком могу в нужнике утопить, с подтиркой перепутав. А что до вина, так не нищий, сам купить могу! Слава богу, не блюдья лизать обучен. Ремесло имею. Так ему и сказал. И чтоб даже не мыслил, что я ему за какое-то вино, да еще и краденое, своих подружек продавал! Они мне, между прочим, и не принадлежат даже. Их воля - сюда бегать. А он - пошел вон! Сам вор - и меня в воры запрягать?! Он тогда аж позеленел от злости, но ушел сразу. А потом как-то жду подружек, а их все нет, я вышел, иду, слышу - писк какой-то, возня в потемках, смотрю, этот поганец моей Элли руку вывернул и под юбкой шарит, а Марта с Джесси его от нее оторвать пытаются. Тут я ему и врезал. Подошел и врезал. Так дал, что он от меня через весь двор летел, аккурат до нужника того… Жаль, не долетел немного.! Слабовато я его. Побоялся насовсем убить. А он - ничего, живой. Девчонок моих больше не трогал, правда. Зато мне вредить повадился. И не явно, а тайком. То в кашу наплюет, то в мед соли насыплет.
Да так ловко, стервец, безобразит, что и не подкопаешься под него. Принесут с кухни еду, вроде все, как должно, а на деле - сущая пакость выходит. Так что, сам понимаешь, брат, хорошо это, что ты ему тоже врезал. Если его все бить станут, может, он совсем уйдет? Или хоть гадить перестанет?
- Хорошо бы, - с надеждой промолвил Хью. - А как это ты с тремя подружками сразу управляешься?
- Так я же не кто-нибудь, - с ухмылкой подмигнул великан. - Я ж - Четыре Джона! Мне трех даже и маловато вроде. Вот думаю четвертую заводить. Попросил уж Марту, Элли и Джесси, пусть подыщут хорошую. Девчонки обещали… Да ладно, что это мы все о девчонках? Ты, сдается мне, и сам не промах. Пойдем, я тебе лучше коней покажу. Потому что кони… это, брат, понимать надо… Это не просто так все устроено. Еще по кружечке и пойдем. Пойдешь?
- Конечно, - легко согласился Шарц.
Шарц стоял и смотрел на грозу. Гроза жевала морковку и смотрела на него большими карими глазами.
Когда Шарц впервые увидел лошадей, он никак не мог понять, на что же они похожи. В одном только не сомневался - их создал бог. Какой криворукий болван сляпал людей с гномами - это еще очень большой вопрос. Ох уж эти несуразные создания, вечно с ними сплошные проблемы с вопросами - причем, увы, без решений и ответов. А вот лошадей… лошадей точно создал бог, и это едва ли не лучшее, что у него получилось. Самым прекрасным были, конечно, звезды; рассветы и закаты тоже удались на славу, не придерешься. Добрая работа, гномская. Шарцу даже представился на миг живущий на небе гном, который старательно кует себе все эти рассветы-закаты, а потом с тоской смотрит, что же всякие люди с гномами на фоне этой красоты выделывают. А потом вздыхает и кует по новой. Ну должна же эта красота хоть как-то отзываться в сердцах! Ну не сейчас, так хоть через тысячу лет!
А теперь вот - лошади. Шарц долго не мог понять, на что же они похожи, пока раз не стряслась огромная гроза. Шарц был совершенно очарован могуществом стремительно несущихся облаков, яркими секирами молний, ласковой песнью грома и тем, как под ногами чуть дрожит, словно бы мурлыкает, земля. А воздух… никогда он еще не дышал так свежо и пьяняще… когда искры невозможной легкости пробегают по коже и кажется, что, стоит оттолкнуться - и взлетишь туда, к грозным грозовым облакам, что сталкиваются друг с другом в радостном кличе, сливаются в страстных объятиях и их могучий рык пробуждает все живое.
Лошади были совсем другие, но, если бы кто спросил у Шарца, на кого они похожи, он бы сказал, что лошади похожи на грозу. Кто знает почему? Быть может, они несли в себе какой-то отблеск могущества и величия разыгравшихся стихий, какую-то искру божьего дыхания? Шарц не знал. Просто, когда он смотрел на них, ему всегда вспоминалась гроза, блеск молний, какой-то совершенно особый свет, стремительно скользящие тучи и громкие кличи грома.
Лошади были волшебными. Сказочными. Он просто не мог понять, как их можно не любить и бояться. Разве можно бояться грозу? Ведь это все равно что самой жизни бояться…
- Прокатиться не желаешь? - голос конюха вывел Шарца из раздумий. - Да не на этом… Этот - герцогский. Ветром кличут. Я вон про того. Его Огоньком прозвали. А я - Рыжиком зову. Ишь весь какой… золотистый. Рыжик и есть.
Если скакун милорда Олдвика был похож на грозу, то рядом с ним стоял не иначе как грибной дождик. Маленький пони, темно-рыжий, с белыми "чулками" и белой же проточиной, длиннющей светлой гривой и заботливо расчесанной челкой. Из-под этой челки он и взирал на Шарца с веселым любопытством.
- Да ты что? - Шарц перепугался не на шутку. - Я же хоть и маленький, а тяжелый - куда мне на такую крохотку? Сломается еще подо мной…
Четыре Джона заржал так, что герцогский жеребец вздрогнул и посмотрел на конюха с укоризной.
- Ну удружил! - сообщил он ошарашенному Шарцу, утирая слезы смеха - каждая с добрую вишню величиной. - Да эти "крохотки" у каринтийцев бревна тягают, если хочешь знать. А что? Земля в этой самой Каринтии паскудная, каменюки сплошные, травка мелкая, жесткая - тьфу! И зимы сырые, снежные. Обычная лошадь в тех краях не прокормится, а зимой и вовсе померзнет. А эти крохотки всю зиму пасутся открыто, им даже конюшни ни к чему, и травки тамошней им хватает. Милорд их из Каринтии привез - как мир подписывали, ему пятерых таких крохотулек подарили. С виду, конечно, сущее недоразумение, а на деле скотинки славные. Едят, как маленькие, работают, как большие. Ты не гляди, что от земли едва видать. Они супротив обычной лошади… ну вроде как гном супротив человека - ростом поменьше, а силой едва ли не вровень.
Огромный герцогский жеребец и маленький каринтиец, способный, оказывается, таскать тяжеленные бревна, стояли рядом и, что характерно, мирно уживались друг с другом.
"Вот бы и люди с гномами так!" - подумал Шарц.
- Ты знаешь, Четыре Джона, я просто не умею ездить верхом, - честно признался он.
- Так я тебя научу! - обрадовался конюх. - Сейчас сходим… еще по кружечке… и научу. Нет. Лучше я принесу сюда весь бочонок!