Виктор тут же вспомнил треск падающих стволов и ужас, гнавший их прочь, напролом, не разбирая дороги. Хотя, может, в этом и был определенный смысл, ведь иначе бы они до сих пор бродили по лесу и вряд ли вышли бы к Грушино. Если б те солдаты хотели их уничтожить, то могли б это сделать еще ночью, когда проходили мимо костра. Он вопросительно посмотрел на Андрея. Глаза того сощурились – видимо, он тоже пытался оценить ситуацию.
Неизвестно, каким путем Андрей шел к своим выводам, но озвучил он их вполне конкретно:
– Конечно, это не наше дело, но жить и знать, что мир устроен совсем не так, как его представляешь, противно. Поэтому я, например, хочу понять, что это за явление такое.
Колька пропустил мимо ушей психологическую подоплеку и понял только, что один из солдат согласен идти с ним, поэтому перевел взгляд на другого.
– Дяденька, пожалуйста…
Наклонившись к Андрею, Виктор прошептал:
– Ты хоть понимаешь, во что мы ввязываемся?
– Пока нет, но хочу понять. Если это столь мощная, неизвестная человеку сила, то мы просто обязаны с ней познакомиться. Мы ж не сделали этим существам ничего плохого, кроме того, что пели не те песни, которые им нравятся.
– А не боишься? Помнишь, что та "сила" способна творить?
– Помню и боюсь, но мы выжили, значит, нам не суждено от нее погибнуть. Ты представляешь, этот пацан идет с ней биться, а мы поедем трескать перловку, заниматься тактикой и учить матчасть хреновины, которая, оказывается, не страшнее детского пугача!..
Пока они беседовали, Колька забрал у Андрея череп, вновь "упаковал" его и терпеливо ждал, когда "добрые солдаты" окончательно договорятся.
– Хорошо, – сказал, наконец, Виктор, хотя сама затея ему совсем не нравилась – неужели нельзя спокойно дожить оставшийся месяц и вернуться к привычной жизни… к любимой Ленке, в конце концов!..
* * *
Дорога сворачивала к кладбищу, но Колька повел их напрямик. Лес, из которого ребята только что благополучно выбрались, встретил их неодобрительным шелестом листьев – вроде, поступали они не по правилам. Но Колька шел уверенно, потому что не единожды проделанный маршрут хорошо отложился в памяти. Андрей же постоянно озирался, на всякий случай, запоминая ориентиры – то куст с покрасневшими до времени листьями; то кривую березу, а правее – три осины, росшие из одного корня… Таких примечательных объектов набиралось слишком много, и он уже боялся запутаться, в каком порядке они следуют друг за другом, когда Колька остановился.
– Вон, – он указал на пригорок меж двух толстых стволов.
– И что? – не понял Виктор.
– Блиндаж.
Обойдя холм, они обнаружили наполовину обвалившийся ход в темноту, и рядом перекопанную кучу темно-серого песка, из которой торчала большая кость.
– Я нашел его здесь, – Колька кивнул на свои раскопки, и тут все трое поняли, что даже не представляют, как поступить дальше. Достаточно ли просто положить череп на место и уйти или необходимо совершить ритуал? Например, произнести молитву? А, может, какое заклинание? Но они не знали, ни того, ни другого… Или надо дождаться этих … (как их назвать?..) и вернуть вещь лично? Это было бы самое неприятное.
Виктор растерянно огляделся, но никаких признаков сверхъестественного не обнаружил. Обычный лес. Он даже показался почему-то более прозрачным и веселым, чем тот где они проходили вчера. Колька положил череп рядом с торчащей костью и наклонившись, аккуратно присыпал его песком.
– И все? – Виктор, с одной стороны, испытывал облегчение от окончания миссии; с другой, разочарование, потому что все их жуткие приключения вновь отошли в область фантазий и галлюцинаций. Оказывается, ничего особенного с ними и не происходило, кроме страха перед собственным одиночеством.
Виктору никто не ответил – ни лес, продолжавший шептать что-то невнятное миллионами листьев; ни Колька, испуганно водивший глазами в ожидании, то ли обещанной кары, то ли прощения; ни, тем более, Андрей, который подошел к входу в блиндаж и осторожно раздвинул гигантские листья папоротника. Достал зажигалку и сунув руку в темноту, чиркнул кремнем.
В следующее мгновение, будто какая-то сила втащила его внутрь. Виктор даже не успел опомниться, как ажурный папоротниковый занавес снова закрылся. Ни ужасных звуков, ни каких-либо других внешних проявлений не последовало. Могло показаться, что Андрей вошел сам, подгоняемый любопытством, но внутренне Виктор ощутил, что там что-то происходит, что-то противостоящее человеческой природе – не сам и не просто так Андрей резко, чуть не падая, впрыгнул в темноту.
Несмотря на вернувшийся страх, Виктор вдруг понял, что ему тоже придется войти туда . Он всегда считал, что чувство самопожертвования, определяемое принципом "сам погибай, а товарища выручай", если и существовало когда-то, то со сменой моральных и идеологических ценностей, ушло в небытие, сменившись более естественным лозунгом – "каждый за себя"; оно сохранялось лишь стереотипом для пишущих и снимающих о войне или "трудовом героизме советского народа". А оказывается, нет! Оказывается, чувство стаи, в которой ценен каждый зуб и каждый коготь, заложено в человеке генетически, еще с животных времен. Только ситуация для его проявления должна возникнуть соответствующая…
Мысли концентрировались в его голове, пытаясь оправдать совершенно абсурдное, но непреодолимое желание все-таки войти в блиндаж. А противостоял ему всего лишь один идиотский постулат, на котором почему-то воспитывают детей всех поколений: "…А если он прыгнет с седьмого этажа? Ты тоже будешь прыгать?…" А ведь еще можно успеть помочь, если вовремя прыгнуть следом…
Заметив первое неуверенное движение Виктора, Колька вцепился в его руку.
– Дяденька солдат, не надо, пожалуйста! А вдруг…
– Не бойся, – Виктор высвободил руку и оглядевшись, решил, что снаружи ничего страшного произойти не может – все неизведанное, если оно действительно существует, сосредоточено в "черной дыре", и надо постараться сделать так, чтоб больше оно никогда не вылезло оттуда. Шагнул к блиндажу и осторожно раздвинул листья. Колька больше ни о чем не просил, поняв, что отговорить солдата все равно не удастся – он исчезнет, как и тот, первый, вновь оставив его одного со страхами и висящей на волоске жизнью. А Виктор в этот момент жалел о потерянной еще в лагере зажигалке – хотя, может, и лучше не видеть заранее того, что тебя ожидает.
Непроглядная тьма показалась ему входом в иной мир. Здесь не должно было быть, ни пола, ни потолка – делаешь шаг и проваливаешься в другое измерение… Прислушался. Ни звука, будто Андрей уже исчез и только ждал, пока Виктор последует за ним. Правда, еще можно сделать шаг назад, и тогда листья навсегда скроют бездонную, потустороннюю вечность…
Если б Виктор оглянулся на такой знакомый до боли мир, то, может быть, так и поступил, но он заставил себя не оборачиваться. Сделал шаг, потом второй. Тьма и тишина, словно укутали его в кокон. Вытянул руки, пытаясь нащупать стены, но помещение оказалось для этого слишком просторным. Присел на корточки, пробуя пол – обычная сухая, хорошо утоптанная земля. Ощупывая ее ладонями, он двинулся вперед тем странным шагом, который на школьных уроках физкультуры почему-то называли "гусиным". Делать это в сапогах было крайне неудобно, но должен же он чувствовать хоть какую-то грань?..
Прошел семь шагов, но не наткнулся, ни на стену, ни на Андрея. Остановился. Сквозь густую листву тусклым пятном обозначался выход (он все-таки существовал, и никакого другого измерения нет!). Это все его собственные страхи, и остается самое элементарное – отыскать Андрея в незначительном замкнутом пространстве.
Ноги затекли, и Виктор выпрямился. Расставив руки в стороны, повернулся на триста шестьдесят градусов. …Господи, да какой же он огромный, этот блиндаж! Целый бункер…
– Андрюха, ты где?.. – позвал тихо.
Никто не ответил, но неискаженный собственный голос настолько успокаивал, что он позвал громче. Близкое эхо повторило последний звук и угасло. От наличия этого естественного физического явления Виктор совсем осмелел. Вновь вытянув руки, он пошел вперед и через несколько метров наткнулся на холодную шершавую стену; осторожно двинулся вдоль нее, пока не споткнулся обо что-то мягкое.
…Нет, он не мог умереть. С чего? От страха? От страха, скорее, умру я, чем Андрюха, а больше здесь никого нет. Никого нет… Он резко повернулся в одну сторону, потом в другую, и хотя глаза стали привыкать к темноте, кроме показавшегося далеким и призрачным выхода, не увидел ничего. Однако кто бы это ни был, его надо вытаскивать отсюда – выяснять, что случилось, можно и потом. Сам расскажет, в конце концов…
Виктор наклонился и приложив руку, почувствовал живое тепло. Усадил вялое тело; нащупал поникшую голову, безвольно опущенные руки. Попытался поставить на ноги, но они подгибались, как у веревочной куклы. Тогда Виктор подхватил тело под мышки и волоком потащил к свету. В таком положении он чувствовал себя абсолютно незащищенным. Сердце сжималось при каждом шаге, но пальцы так вцепились в одежду, словно приросли к ней.
Шаг. Еще шаг. Совсем чуть-чуть… Обернулся – вот он, свет! Виктор почувствовал, как листья коснулись спины, и в следующее мгновение стало так светло, что он зажмурился. Сырой лесной воздух ворвался в легкие, опьяняя и перехватывая дыхание. И тут он понял, что израсходовал все силы, и физические, и духовные. Упал на землю у самого входа, а тяжкая ноша так и осталась лежать на границе двух миров – ноги в блиндаже, зато бледное лицо, искаженное странной гримасой, широко распахнутые глаза… это безусловно был Андрей, только волосы… По короткой стрижке нельзя сказать, что в них появились "седые пряди", но они сделались гораздо светлее, вроде, припорошенные пеплом.
Подбежал Колька; заплакал, уткнувшись в грудь Виктора.
– Дяденька солдат, дяденька солдат… – запричитал он, и вдруг расстегнув рубашку, вытащил висевший на груди крестик и принялся целовать его.
Это неожиданное проявление Веры привело Виктора в чувство. Отстранившись, он внимательно посмотрел на мальчика, и тот смутился.
– Я у мамки из шкатулки стащил, на всякий случай.
– Ты, молодец, – Виктор прижал к себе его голову, с удовольствием глядя на кроны деревьев, зеленевший под ними папоротниковый ковер, на клочки серого неба, словно, именно, Колька сохранил все это для человечества.
Андрей шевельнулся, глубоко вздохнул. Цепляясь руками за землю, попытался самостоятельно выползти из блиндажа. Виктор с Колькой бросились на помощь, и через минуту он уже сидел, привалившись спиной к дереву и удивленно озирая окрестности, словно соображал, где находится. Виктор стоял рядом, придирчиво наблюдая процесс возвращения к жизни. Все молчали, но ощущение того, что кошмар наконец-то закончился, было совершенно явственным.
– Андрюх, что с тобой случилось? – спросил Виктор.
– А что со мной могло случиться? – Андрей усмехнулся, – помнишь, мы решили тогда, что мы вечные, и ни одна сволочь нас не возьмет… Помнишь?..
Виктор не помнил ничего подобного (скорее, наоборот), но спорить не стал.
– А мы и есть вечные! – Андрей перевел взгляд на Кольку, – пацан, ты ж войну не видел, да?.. А какая тут была мясорубка!..
– Нам в школе рассказывали… – пролепетал Колька, – "наши" попали в окружение и бились, пока все не погибли…
– Молодец. А как звали их командира, знаешь?
– Нет…
– Забыли, – Андрей снова повернулся к Виктору, – как тогда, так и сейчас… Капитан Калюжный, его звали. Командир разведроты 452 стрелкового полка 24 гвардейской дивизии. С ним оставалось пятеро, когда на деревню поперли танки…
– Откуда ты знаешь? – обалдело спросил Виктор, но Андрей не счел нужным ответить. Его затуманенный взгляд блуждал в прошлом, которого он просто не мог знать.
– …сначала погиб Серега Вязов. Он долбил их из ПТРа, пока танк не раздавил его. Потом Сашка Савченко и Мишка Погорельцев пошли… обвязались гранатами… они остановили колонну, но эти сволочи двинули пехоту… Ванька Прохоров не выдержал и рванул в полный рост. Красивый был малый… – Андрей вздохнул, будто лично знал этого Ваньку, – остались Калюжный, да Лешка Самохин… укрылись в этом блиндаже… сутки держались, пока фрицы их не окружили… но они не сдались!.. Пацан, ты слышал об этом?
– Нет… – Колька растерянно замотал головой, – училка нам не рассказывала…
– Ты потревожил их всех, понимаешь, пацан? Это череп Лешки Самохина. Хорошая у тебя фамилия, иначе б не простил он тебя. Лешка хоть и с Урала, но жена у него осталась, а, там, глядишь… чем черт не шутит…
– Постой, – Виктор присел рядом, – откуда ты все знаешь?
– Оттуда…
Шутка приобрела вдруг новый, зловещий смысл – Виктор и не воспринял ее как шутку.
– Но это невозможно… – произнес он не слишком уверенно.
– Да?.. Впрочем, лучше считай, что невозможно.
– Нет, ты объясни! Я просто не понимаю!.. Ты сейчас лежал в блиндаже без сознания…
– Что ты привязался? – огрызнулся Андрей и отвернулся, разглядывая лес, будто не видел его целую вечность.
– А мне больше ничего не будет? – робко уточнил Колька, пользуясь возникшей паузой. У него были свои проблемы, требовавшие немедленного решения.
– С тобой все нормально, – уверенно ответил Андрей, – фамилия у тебя хорошая… хотя обычно так не бывает. В том мире свои законы. Только наивные славяне полагали, что предки могут помочь им… а мудрые египтяне не зря замуровывали покойников в гробницы. Они понимали, что не стоит их тревожить, ведь тот мир гораздо могущественнее…
Виктор поймал себя на мысли, что сравнение славян с египтянами не могло б даже прийти в голову тому Андрею, с которым он пять лет сидел в одной аудитории и слушал лекции по теории машин и механизмов.
– …Значит, я не умру? – не унимался Колька, – и у Сашки больше не будет летать мебель и биться стекла?
– Я ж тебе сказал, пацан! – ответил Андрей раздраженно, – ничего больше не будет! Живи, только по могилам никогда не шастай. Второй раз тебе этого не простят.
– Клянусь! Честное слово! – воскликнул Колька радостно.
– Пойдем, – Андрей встал; расправил плечи, словно проверяя, все ли на месте, – в лагере нас, небось, обыскались. "Губы", точно, не миновать, а, знаешь, какая противная штука?
– Не знаю, – ответил Виктор и подумал: …А откуда ты-то можешь знать об этом, если никогда еще ни одного курсанта со сборов не отправляли на гауптвахту?.. Да и вообще, их, по-моему, давно не существует…
* * *
Когда, наевшись борща у Колькиной матери и помянув Аленку рюмкой самогона, они выезжали из деревни, трясясь в грязном кузове "Белоруся", Андрей вдруг постучал по кабине водителя. Трактор остановился. Виктор с удивлением наблюдал, как Андрей спрыгнул на землю и подошел к обелиску, притаившемуся среди старых лип. Склонив голову, опустился на одно колено; прижал руку к груди… Виктор не мог слышать его слов, а даже если б услышал, то вряд ли б что-нибудь понял.
– Товарищ капитан, спите спокойно, – прошептал Андрей, – вы верно говорили, что победа будет за нами, и пусть только кто-то попробует забыть об этом… Мы все вернемся, если потребуется, да, товарищ капитан?.. Вы ж не забыли наш сигнал?.. Две зеленые ракеты.
На обелиске тусклыми бронзовыми буквами было написано: "На этом рубеже шесть безымянных бойцов 452 стрелкового полка 24 гвардейской дивизии пали смертью храбрых в неравном бою с гитлеровскими захватчиками. Вечная память героям!"
КОНЕЦ
Бизнес-леди и ее дочь
Людмила Федоровна закончила объявлять обладателей двоек и троек, поэтому Даша наконец-то расслабилась. На пятерку она не рассчитывала, а четверка ее устраивала полностью. Ожидая конца урока, она уставилась в окно, где по небу плыли облака, напоминавшие, то странных животных, то фантастические замки, то еще что-то не имевшее названия, но очень красивое. …Эх, был бы фотик – такие клёвые снимки можно сделать!.. Но фотика у нее не было, и, чтоб не расстраиваться, Даша снова повернулась к математичке, продолжавшей занудным голосом:
– …Ефремов – четыре. Решил все правильно, но слишком много исправлений. Артем, это ж городская контрольная работа – неужели нельзя сначала прорешать все в черновике, а потом переписать? Времени ж было достаточно.
– Можно, – послышался голос с предпоследней парты, – Людмила Федоровна, а на фига? Мне четверки хватит.
– Тебе, конечно, хватит! – взорвалась учительница, – но надо заботиться не только о своих ничтожных амбициях, а и о школе в целом! Вы ж взрослые люди! Седьмой класс, как-никак! Пора соображать – чем выше будет процент успеваемости, тем больше нам выделят финансирование! Или ты не хочешь, чтоб, например, в кабинете химии появилось новое оборудование?
– А на фига? – прошептал Павлик Грошев; но прошептал так, чтоб слышали все.
Вырасти до неприличия, смешку, зародившемуся на задних партах, учительница не позволила.
– Тебе, Грошев, все "на фига"! Я понимаю – тебе б какой-никакой аттестат получить, пока не загремел в колонию!
– Людмила Федоровна, – Грошев расплылся в улыбке, – а после аттестата я по возрасту для колонии не подойду. Тогда в реальную тюрягу, – и тут класс все-таки засмеялся, предпочтя авторитет Грошева авторитету учительницы.
Дело в том, что Павлик состоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних, и хотя в школе он никому ничего плохого не делал, но слухи ходили самые разные, и его побаивались. Не все, конечно – было два человека, если не друживших с ним, то, по крайней мере, державшихся на равных: здоровый Олег Мартынов, который три года тренировался в "Золотых перчатках" и даже участвовал в первенстве области по боксу в своей возрастной группе, и Артем Ефремов, высокий, хорошо сложенный – он занимался баскетболом в секции при местном "Динамо". Когда "детские" динамовцы играли на первенство города, весь класс ходил за него болеть; команда, правда, проиграла, но Артем был лучше всех!
– Так, закончили веселье! – Людмила Федоровна взяла предпоследний листок, отмеченный штампом департамента образования, – Вика Артемьева – четыре. Ошибка в примере, хотя мы таких примеров миллион перерешали. И вот, – она гордо встряхнула последним листком – единственная отличная работа!
Даша завертела головой, пытаясь сообразить, чью фамилию пропустила, но учительница, смотрела на нее и улыбалась, что, вообще, случалось крайне редко.
– Это работа Даши Скворцовой! Честно говоря, Даш, не ожидала, но ты меня очень порадовала.
– Ну, ты, блин, даешь! – восторженно прошептала лучшая Дашина подруга и, заодно, соседка по парте, Настя Малышева.
Сначала Даша не поверила, но не могла ж Людмила Федоровна так глупо шутить? И ошибиться не могла – приглядевшись, Даша узнала свой заваленный вправо почерк.