- Попадись он мне только в лапы! - сдвинув брови, крякнул Харланд. - Эдаких шуточек у себя в доме я не потерплю, усвоили?
- Да уж, ты любого здешнего бродягу в порошок сотрешь, - ввернул Нэр-Джонс.
Харланд оглядел свои мощные бицепсы, обрисовывавшиеся под рукавами рубашки:
- Запросто. Но что с этим парнем - ты ведь не промахнулся?
- Нет, но шар пролетел насквозь! Так, во всяком случае, это выглядело, - ответил Сэйвелсан.
Нэр-Джонс не проронил ни слова.
Харланд задвинул ставни и поворошил в очаге угли.
- Черт знает что творится! Надеюсь, до слуг эта чушь не дойдет. Призраки - это для дома сущее несчастье. Хотя я в них и не верю, - заключил он.
И тут Сэйвелсан выступил с неожиданной речью.
- Я тоже, как правило, не верю, - проговорил он с расстановкой. - Однако невыносимо себе представить, что некий дух до скончания века обречен блуждать вокруг того места, где он совершил злодеяние.
Харланд и Нэр-Джонс уставились на него в растерянности.
- Глотни-ка виски, только не разбавляй, - сочувственно предложил Харланд. - Вот уж не подозревал, что на уме у тебя такое.
Нэр-Джонс хохотнул. По его словам, он сам не понимает, чем был вызван этот смех и что заставило его произнести следующее:
- Дело вот в чем. Миг, когда злокозненное намерение было осуществлено, канул в вечность, но повинному духу вменено в обязанность длить свое преступление до скончания времен: совершенное преступление его нимало не насытило, а принесло лишь краткосрочное удовлетворение - произошло это, быть может, столетия тому назад, однако затем воспоследовала нескончаемая кара, которая заключается в том, что давнее злодеяние должно повторяться вновь и вновь - в одиночестве, холоде и мраке. Трудно вообразить наказание более ужасное. Сэйвелсан нрав.
- Так, о призраках мы, по-моему, посудачили вволю - и хватит, - нарочито бодро подхватил Харланд. - Вернемся к игре. Сэйвелсан, нечего мешкать.
- Без шара нам не обойтись, - заметил Нэр-Джонс. - Кто за ним сходит?
- Только не я, - быстро вставил Сэйвелсан. - Когда я завидел это самое… ну, что в окне… мне чуть дурно не сделалось.
Нэр-Джонс кивнул.
- А я чуть деру не дал! - с нажимом заявил он.
Харланд, глядевший на огонь, круто развернулся:
- А я хоть ничего за окном и не видел, но тоже, черт побери, готов был удрать, усвоили? Со страхом - а он словно в воздухе разлился - никак было не совладать. Но разрази меня гром, если я сейчас чего-то боюсь! - рубанул он. - Иду за шаром.
Крупные, бульдожьи черты его лица горели отчаянной решимостью.
- Я потратил на этот чертов дом чуть ли не пять тысяч фунтов и всяким спиритическим фокусам взять верх над собой не позволю! - добавил он, натягивая на себя пальто.
- Из окна все отлично видно, кроме того, что скрыто кустарником, - сказал Сэйвелсан. - Захвати с собой палку. Впрочем, если вдуматься, ты и без нее обойдешься, ставлю рикошет.
- Палка мне не нужна, - откликнулся Харланд. - Сейчас мне и сам черт не страшен, а с людьми я привык голыми руками справляться.
Нэр-Джонс снова раздвинул ставни, поднял оконную раму и высунулся наружу до пояса.
- Тут совсем невысоко. - Он перекинул было ноги через низкий подоконник, но, поколебавшись из-за бьющего в нос ночного смрада и еще чего-то трудно уловимого, спрыгнул обратно на пол. - Не стоит туда ходить, Харланд!
Харланд бросил на гостя такой взгляд, что тот смешался.
- Чего, собственно, пугаться? Чем уж так страшны призраки? - сурово вопросил он.
Нэр-Джонс, устыдившийся своей новоявленной трусости, но неспособный взять себя в руки, заикаясь, пробормотал:
- Не знаю, но лучше все-таки не ходить.
Он проклинал себя за робость, но слова эти вырвались у него помимо воли.
Сэйвелсан натянуто рассмеялся:
- Брось ты эту затею, дружище, сиди лучше дома.
Харланд, вместо ответа, только сердито фыркнул и перекинул ножищу через подоконник. Вскоре его грузная, облаченная в твид фигура пересекла лужайку и скрылась в кустах.
- Мы с тобой оба будто пуганые вороны, - констатировал Сэйвелсан с убийственной прямотой, наблюдая за тем, как Харланд, громко насвистывая, растворился в тени.
Развить затронутую тему Нэр-Джонс мужества в себе не нашел. Оба, сидя на подоконнике, молча ждали. Усыпанная белым гравием дорога была хорошо видна в ярком свете луны.
- Харланд свистит затем, чтобы перебороть страх, - продолжил Сэйвелсан.
- Страх ему почти незнаком, - сухо возразил Нэр-Джонс. - А кроме того, он занят тем, к чему мы сами не очень-то рвались.
Свист вдруг оборвался. Сэйвелсан утверждал впоследствии, будто видел, как широченные, обтянутые серым твидом плечи Харланда и его вскинутые руки показались на секунду поверх кустарника.
Далее безмолвие было нарушено взрывами сатанинского хохота, который сменился тоненьким жалобным плачем ребенка. Потом все смолкло, и над округой воцарилась мертвая тишина.
Сэйвелсан и Нэр-Джонс, перегнувшись через подоконник, напряженно вслушивались. Минуты тянулись невыносимо. Бильярдный шар по-прежнему блестел на усыпанной гравием дороге, но Харланд из тени кустарника так и не показывался.
- Пора бы ему и вылезть оттуда, - обеспокоенно заметил Нэр-Джонс.
Оба вновь напрягли слух, но не уловили ни малейшего шороха. В тишине отчетливо раздавалось тиканье больших часов Харланда на каминной полке.
- Это уже слишком, - не вытерпел Нэр-Джонс. - Пойду его поищу.
Он выскочил из окна на траву, а Сэйвелсан крикнул, что сейчас к нему присоединится. Пока Нэр-Джонс его поджидал, из кустарника донеслось хрюканье, будто свинья рылась в палой листве.
Оба нырнули в темноту и, едва ступив на тропинку, обнаружили, как под кустами что-то с хрипом судорожно мечется и катается по земле.
- Бог мой! - вскричал Нэр-Джонс. - Да это же Харланд!
- Он шею кому-то сворачивает, - добавил Сэйвелсан, вглядываясь во тьму.
Нэр-Джонс полностью овладел собой. Профессиональный инстинкт, побуждавший оказывать немедленную врачебную помощь, оттеснил в нем все прочие чувства.
- У него припадок, это всего лишь припадок, - деловито объявил он, склонившись над корчившимся телом. - Ничего особенного.
С помощью Сэйвелсана Нэр-Джонсу удалось перетащить Харланда на открытое место. Когда они опустили его на землю, в глазах Харланда виден был застывший ужас, на посиневших губах с хлюпаньем выступила иена. Он задергался и тут же замер, а из кустов донесся новый взрыв хохота.
- Это апоплексический удар. Нужно унести его отсюда, - сказал Нэр-Джонс. - Но сначала я все-таки взгляну, что за чертовщина там в кустах.
Он продрался сквозь кустарник и принялся рыскать по сторонам. Со стороны казалось, будто ему приходится одолевать сопротивление десятерых: он яростно ломал, швырял и топтал ветки, пытаясь в лучах лунного света рассмотреть хоть что-то. Наконец силы его иссякли.
- Ну конечно же, ничего там нет, - устало заметил Сэйвелсан. - А на что ты надеялся после того, что случилось с бильярдным шаром?
Вдвоем, с немалыми трудами, они дотащили грузное тело по узкой аллее до сторожки, где и дождались экипажа.
Все совместно пережитое ими в Медханс-Ли трое участников обсудили между собой, но далеко не сразу. Харланд на протяжении многих недель не в состоянии был вообще что-либо обсуждать, но как только врачами ему это было разрешено, он пригласил Нэр-Джонса и Сэйвелсана на встречу с мистером Флаксменом Лоу - ученым-естествоиспытателем, чьи работы в области психологии и смежных областей пауки хорошо известны в столице, - дабы основательно вникнуть в суть происшедшего.
Флаксмен Лоу выслушал рассказ, сохраняя обычный для него вежливо-рассеянный вид и попутно делая время от времени пометки на обороте конверта. Следя за нитью повествования, он внимательно всматривался в каждого очередного рассказчика. Ему было ясно, что менее всего проникнуть в разгадку тайны способен замкнутый на себе Сэйвелсан; есть некоторые шансы у Нэр-Джонса, не лишенного умения вникать в обстоятельства, однако слишком занятого собственными заботами; оставалось полагаться только на громадного, добродушного Харланда, обладавшего острой, почти животной интуицией и располагавшего не только весомой плотью, но и восприимчивым духом.
По окончании отчета Сэйвелсан обратился к Флаксмену Лоу со словами:
- Все события, мистер Лоу, перед вами. Вопрос в том, что с ними делать.
- Систематизировать, - ответствовал психолог.
- Плач, несомненно, указывает на присутствие ребенка, - начал Сэйвелсан, загибая пальцы при перечислении. - Фигура в черном, лицо в окне и смех связаны между собой понятным образом. Мой вывод таков: нам предстал призрак некоего человека (вероятно, священника), который при жизни плохо обращался с ребенком и наказан тем, что не может покинуть место своего преступления.
- Вот именно: наказание совершается в обстоятельствах, доступных человеческому восприятию, - подхватил Флаксмен Лоу. - Что касается ребенка, то плач представляет собой всего лишь часть мизансцены. Никакого ребенка ведь не было.
- Однако ваше объяснение учитывает не все детали. Как расценивать загадочные подсказки, уловленные моим другом Нэр-Джонсом; что вызвало у мистера Харланда припадок, хотя, по его словам, он не испытывал ни малейшего страха и вообще какого-либо сильного волнения; и возможно ли провести некую связь между всеми этими фактами и бенгальским божком? - подвел итог Сэйвелсан.
- Давайте возьмемся вначале за бенгальского божка, - продолжал Лоу. - Это как раз одна из тех неоднозначных частностей, что на первый взгляд совершенно несовместимы с правильным анализом интересующего нас явления, но вместе с тем именно подобные частности и представляют собой пробный камень, через посредство которого наши теории подтверждаются или опровергаются. - Флаксмен Лоу взял со стола металлического теленка. - Я склонен связать этот предмет с детскими интересами. Приглядитесь. Изделие повидало виды, но это свидетельствует не о небрежном с ним обращении - напротив: такие царапины и щербины обычно характерны для любимой игрушки. Смею предположить, что у ребенка были родственники-англичане, проживавшие в Индии.
Тут Нэр-Джонс придвинулся поближе и в свою очередь обследовал божка, а по лицу Сэйвелсана скользнула недоверчивая улыбка.
- Гипотеза остроумная, - заметил он, - однако боюсь, что к действительной разгадке мы ничуть не приблизились.
- Единственное, что могло бы мою версию подтвердить, это подробное расследование прошлой истории дома: если здесь разыгрались события, которые говорили бы в пользу данной теории, то тогда… Но мне предъявить нечего, поскольку до того момента, как я переступил этот порог, я ничего не слышал ни о Медханс-Ли, ни о здешнем призраке, - добавил Флаксмен Лоу.
- А мне о Медханс-Ли кое-что известно, - вступил в разговор Нэр-Джонс. - Прежде чем покинуть этот странный дом, я немало чего выяснил. И должен поздравить мистера Лоу с успехом его метода, поскольку его версия удивительным образом совпадает с имевшими место фактами. Дом издавна слыл населенным призраками. Судя по всему, здесь много лет тому назад проживала вдова офицера, служившего в Индии, со своим единственным ребенком - мальчиком, для которого она наняла наставника - сумрачного человека, носившего длинное черное одеяние наподобие сутаны: местные жители прозвали его "иезуитом".
Однажды вечером этот человек увел мальчика с собой в кустарник. Оттуда донеслись пронзительные вопли, и когда мальчика вернули в дом, оказалось, что он утратил рассудок. Он не переставая плакал и громко кричал, но до конца жизни так и не сумел рассказать, что с ним сотворили. Что до этого божка, то мать, вероятно, привезла его с собой из Индии и мальчик, скорее всего, постоянно им забавлялся, так как другие игрушки ему не дозволялись. Постойте-ка! - Вертя в руках теленка, Нэр-Джонс случайно нажал на скрытую пружинку, голова теленка распалась надвое, и внутри обнаружилась неглубокая полость, откуда вывалилось колечко из голубых бусин, какие обычно собирают дети. Нэр-Джонс поднял колечко повыше, чтобы все его увидели. - Вот вам и отличное доказательство!
- Да, - нехотя согласился Сэйвелсан. - Но как в таком случае истолковать твои слуховые впечатления и настигший Харланда припадок? Тебе, Харланд, должно быть известно, что стряслось с тем ребенком. Что тебе привиделось там, в кустарнике?
Багровое лицо Харланда залила непривычная бледность.
- Что-то я видел, - неуверенно подтвердил он. - Но что именно, мне никак не припомнить. Помню только, что меня охватил слепой ужас, а потом все из памяти изгладилось - до тех пор, пока я на следующий день не очнулся в гостинице.
- Как вы это объясните, мистер Лоу? - задал вопрос Нэр-Джонс. - И что скажете относительно странных нашептываний мне на ухо в буковой аллее?
- Я думаю на этот счет следующее, - отозвался ученый. - Полагаю, что теория атмосферных воздействий, которые включают в себя способность окружающей среды воспроизводить определенные ситуации, а также мысли, могла бы пролить свет не только на то, что испытали вы, но и мистер Харланд. Таковые воздействия играют значительно большую роль в нашем повседневном опыте, нежели мы до сих пор себе это представляем.
Наступило молчание, которое прервал Харланд:
- Сдается мне, что наговорили мы на этот счет более чем достаточно. Мистер Лоу, мы весьма вам признательны. Не знаю, что думают мои приятели, но что до меня, то призраков я навидался вдоволь - до конца жизни хватит. А теперь, - без особого энтузиазма подытожил он, - если нет возражений, давайте-ка потолкуем о чем-либо более приятном.
Эдмунд Г. Суэйн
Edmund Gill Swain, 1861–1938
Автор "Рассказов о призраках Стоунграунда" (The Stoneground Ghost Tales, 1912) родился в Стокпорте вблизи Манчестера, в семье церковного органиста. После окончания школы учился в Кембридже, в Эмманьюэл-колледже.
В 1886 г. получил сан священника и служил викарием, пока в 1892 г. не был назначен капелланом в Кингз-колледж в Кембридже. Здесь началась его многолетняя дружба с Монтегю Р. Джеймсом, оказавшим заметное влияние на его творчество. В 1905 г. был назначен викарием в Стэнграунд, под Питерборо. С 1923 г. Суэйн служил младшим каноником в соборе Питерборо, исполняя одновременно обязанности библиотекаря. Написал в это время "Историю собора Питерборо" (1931).
В опубликованных в 1912 г. (отчасти за счет автора) "Рассказах о призраках Стоунграунда" прослеживаются многие местные черты и особенности. Все девять рассказов Суэйна объединены центральной фигурой священника - мистера Батчела, который, постоянно сталкиваясь со сверхъестественными явлениями, относится к ним с философским добродушием. Рассказы Суэйна отмечены тонким юмором. В отличие от опасных призраков Монтегю Р. Джеймса, призраки у Суэйна - "вегетарианцы" и особого вреда никому не причиняют. Из этого сборника взят и предлагаемый рассказ "Рокарий".
Других беллетристических произведений Суэйна, если они были написаны, не сохранилось: согласно завещанию, его архив был уничтожен.
РОКАРИЙ
(Пер. Л. Бриловой)
Сад викария Стоунграунда простоял в ограде уже свыше семи веков, и никому даже в голову не приходило, что кто-то дерзнет посягнуть на это едва ли не священное владение. Намеки на то, что сад может быть передан в другие руки и при этом не навлечет проклятия на нового собственника, вынуждая его осознать кощунственность своего поступка и поскорее пойти на попятный, стали слышны лишь в позднейшие, приверженные новшествам времена. Правы или нет были те, кто это утверждал, мы узнаем позднее. Из прежних рассказов можно заключить, что на неприкосновенность сада полагались все: как добрые люди, так и недобрые. И вот вам новая история, по-своему в высшей степени необычная.
Для начала неплохо было бы описать ту часть сада, которая до сих пор здесь не упоминалась. Это участок, примыкающий к западной границе, где под пологим косогором течет, а вернее стоит, ручей, скорее похожий на пруд. Местные жители называют его Рудный. На всем своем протяжении он служит западной границей сада. По берегам гнездится шотландская куропатка, попадается и зимородок - в наши дни, увы, нечасто. В самом центре западной оконечности жмутся друг к другу несколько высоких вязов, к ним сходятся все садовые тропинки. Под деревьями устроена земляная насыпь, а на ней рокарий - большие камни, в недавнее время заросшие папоротником.
Мистера Батчела, ценителя "правильных садов", эта неаккуратная картина давно уже смущала. Там и сям в его саду естественный беспорядок уступал место четким линиям регулярного парка, и находились многие, кто не считал это переменой к лучшему. Однако мистер Батчел был верен себе и вознамерился в надлежащий срок уничтожить рокарий. Ему было непонятно, чего ради под деревьями соорудили эту увенчанную камнями горку: солнечные лучи сюда не попадают и из растений укореняются только самые грубые и некрасивые. Устроитель всего этого, кто бы он ни был, руководствовался либо своим невежественным вкусом, либо целями, которые оставались для мистера Батчела загадкой.
И вот однажды, в первых числах декабря, когда сад готовили к зиме, мистер Батчел с помощью садовника начал переносить камни в другое место.
Мы говорим это, конечно, в условном смысле: вряд ли кто-то из читателей не прозреет ту истину, что камни начал переносить садовник, а мистер Батчел стоял рядом и отпускал представляющие сомнительную ценность замечания. Собственно, все силы мистера Батчела были сосредоточены в голове, а не в руках, и то, что у него самого называлось "помощью", садовник со своим подручным в свободной обстановке обозначали совсем иначе.
Большую часть камней, которые садовник скатывал с горки, мистер Батчел не смог бы даже сдвинуть с места, но вскоре он забыл об их величине и поразился их виду. Будучи завзятым любителем древностей, он весь ушел в зрение. Камни скатывались один за другим, являя взгляду то капитель колонны, то обломок рельефной арки или оконного средника, то еще какой-нибудь фрагмент церковного здания.
То и дело мистер Батчел звал садовника вниз, чтобы тот сложил обломки вместе, и в скором времени на тропинке возникло несколько участков аркады. Камни, не один век лежавшие порознь, вновь образовывали единство, и мистер Батчел, потирая руки в радостном волнении, объявил, что, когда рокарий будет окончательно разобран, взору предстанут главнейшие красоты когда-то существовавшего храма.
Садовник испытывал к подобным предметам не столь сильный интерес. "Нужно бы аккуратней лопатой махать, - заметил он, - а то вот-вот и на орган наткнемся". Они убирали камень за камнем, пока не разобрали всю горку, и основная цель мистера Батчела была достигнута. Каким образом обломки были тщательно распределены и использованы в других частях сада, всем известно; сейчас это нам не важно.