Игорь устроил ее в хорошую клинику, больше похожую на пятизвездочный отель, – с цветами на окнах, кокетливыми занавесочками и вышколенным персоналом. Все дни в этом странном заведении были похожи один на другой, так что казалось, будто время здесь изменило свое течение, стало бесконечно растянутым… С пациентов просто пылинки сдували. Хорошенькие сестрички в форменных голубых халатиках с беджиками на груди бесшумно сновали туда-сюда, разнося таблетки, врачи были безукоризненно вежливы и даже разговаривали почему-то чуть понизив голос, словно боялись потревожить их покой. Еда была не хуже ресторанной – жаль только, что Кира почти не могла есть и возвращала тарелки нетронутыми. Только когда лечащий врач заговорил о необходимости "введения питательных веществ", Кира поняла, что ее могут начать кормить насильно, и с отвращением начала запихивать в себя пищу.
Каждый день приходила дама-психолог – полная, громкоголосая, в больших очках, с черными мелкими кудряшками и пугающе-красными, как будто вывернутыми, губами. Кира почему-то невзлюбила ее с первого взгляда и очень тяготилась этими беседами. Оглушенная своим горем, она не хотела видеть никого – и уж точно не эту тетку, которая нарочито бодрым тоном вещала о том, что необходимо примириться с тем, что произошло, и жить дальше. Слова совершенно не вязались с выражением лица, и в глазах ее Кира видела совсем другое. "Какое счастье, что это случилось не со мной! – вот что говорили глаза за толстыми выпуклыми линзами. – Пусть твой муж платит бешеные деньги за каждый день пребывания здесь, пусть тебе все обязаны угождать, но не дай бог никому оказаться на твоем месте!" От этого было особенно противно.
Долгими часами Кира лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Боль от потери была нестерпима, она разрывала все ее существо. Даже с Игорем, когда он приходил ее навещать, Кира разговаривала с трудом, сквозь зубы, чтобы не закричать в голос, как тогда, в морге… Некоторое облегчение наступало только после того, как очередная хорошенькая сестричка (почему-то они все были на одно лицо, словно клонированные овечки, и Кира так и не научилась отличать их друг от друга) приносила маленькую белую таблетку. Стоило выпить ее – и весь окружающий мир словно удалялся куда-то, потом приходило чувство покоя и отрешенности. Все начинало расплываться перед глазами, и несколько часов она существовала в зыбкой реальности на грани яви и сна, где не было ничего – ни окружающей действительности, ни ее горя, ни даже ее самой…
А дальше – все возвращалось на круги своя. Снова перед глазами возникали все те же опостылевшие стены. Психушка – она и есть психушка, как ее ни назови… Долго там Кира не выдержала – ушла домой через две недели. Ей стало казаться, что она постепенно превращается в какое-то растение, и если останется здесь, то в самом деле сойдет с ума.
Но и дома было не лучше – все вокруг напоминало о дочери. Целыми днями Кира бестолково топталась по квартире, пытаясь то убраться, то приготовить что-нибудь к приходу Игоря, но почему-то получалось плохо. Еда пригорала, из рук все валилось, и бывало, что к вечеру Кира с удивлением обнаруживала себя совершенно вымотанной посреди полного разора.
На работу она больше не вышла – к чему это? Видеть людей и разговаривать с ними было по-прежнему невыносимо. К тому же в фирме Игоря, где Кира трудилась бухгалтером, все уже знали об их несчастье. Один раз сослуживцы даже навестили ее в больнице с цветами и фруктами, и Кира еле вытерпела полчаса, стиснув зубы, с трудом сдерживая себя, чтобы не крикнуть: "Пошли вон отсюда! Оставьте меня в покое, ну что вам стоит…"
Следствие по делу о смерти Насти шло ни шатко ни валко. В первое время Кира регулярно наведывалась в прокуратуру. Скоро на нее стали смотреть словно на докучливую муху, но ей было все равно. Казалось, что ради дочери она должна сделать хоть что-нибудь, и, если она поможет найти убийцу, станет хоть немного легче. Игорь постарался задействовать все свои связи, обращался и к частным детективам, и к бандитам, и даже к экстрасенсам, но результат был нулевой. Дело не трогалось с мертвой точки, а потом его и вовсе приостановили со странной формулировкой "за необнаружением лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности". Как будто, если преступника не нашли, это причина не искать его больше! Мысль о том, что изверг, убивший Настеньку, остался безнаказанным и где-то ходит по земле, продолжая творить свое черное дело, и, возможно, убьет еще не одну девушку, сводила с ума.
Некоторое облегчение приносили таблетки – те, что давали еще в больнице. После них все становится таким призрачным, нереальным… И утихает боль, не отпускающая ни днем ни ночью, и воспоминания не терзают, не мучают, уходят куда-то далеко-далеко. Конечно, достать их было не так просто, и продавать такие препараты положено только по рецепту врача, но ради денег люди готовы на многое… Когда становилось уж совсем невмоготу, Кира вытаскивала заветный пузырек. Глядя на маленькие белые кругляши, она порой думала о том, что когда-нибудь выпьет их чуть больше – и уже не проснется, не откроет глаза, чтобы волочить эту бессмысленную, ненужную больше жизнь…
Когда-нибудь, но не сейчас. Она пока еще не готова. Страшно уходить из жизни вот так – отчаявшейся, изверившейся, ненавидящей все и вся… И потом, есть еще Игорь. Без нее он останется совсем один! И ему тоже нелегко… Он старается ничем не выдавать своего горя, работает как одержимый, а по вечерам все чаще напивается и является домой за полночь, чтобы рухнуть в постель и заснуть тяжелым сном. А раньше ведь почти не пил – так, бокал вина в праздник или рюмку хорошего коньяка под настроение.
Кира не винила мужа. Она лишь с ужасом представляла себе, как он садится за руль в таком состоянии, и уговаривала нанять, наконец, водителя. Игорь только отмахивается, невнятно обещает сделать это – когда-нибудь! – а у нее сердце сжимается от страха. Бог знает в какую беду он может попасть!
Кира почувствовала, как по щекам ручьем текут слезы. Нет, не надо было вспоминать о прошлом сейчас! Слишком больно, слишком жестоко… Они с мужем столько лет пытались выстроить свою жизнь, столько сил на это положили, а теперь оказались посреди настоящей выжженной пустыни, по которой предстоит брести до самого конца.
– Алло!
Женщина вздрогнула, словно очнувшись от короткого забытья. Она не сразу сообразила, почему сидит на постели с телефонной трубкой в руках. Ах да, дурацкий звонок… Разбудили только зря, но еще хуже – душу разбередили. Целый день теперь не успокоиться.
– Кира Георгиевна, вы слушаете?
– Да…
– Хорошо. Для вас есть очень важное сообщение. Оставайтесь на линии.
Кира хотела было послать назойливую девицу куда подальше, но почему-то вновь не сделала этого. Она могла бы поклясться, что несколько минут назад разговаривала именно с этой девушкой, но теперь ее голос звучал совершенно иначе. Исчезла офисная скороговорка, интонации вымуштрованной секретарши, и теперь ее собеседница говорила веско и значительно, словно вдохновенная пророчица…
Или сама Судьба.
В трубке что-то щелкнуло, и послышался другой голос – на этот раз мужской. Было в нем нечто странное, завораживающее, почти гипнотическое… Низкий, мягкий, с богатыми модуляциями, он словно обволакивал ее, окружая со всех сторон шелковистым коконом.
– Здравствуйте, Кира. Простите за ранний звонок, за то, что вообще позволил себе побеспокоить вас, но поверьте, я просто не мог поступить иначе. Пожалуйста, выслушайте меня… И постарайтесь поверить. Мне в самом деле очень нужно с вами поговорить.
Кира слушала его – и вот странность! – тело стало легким, невесомым, как бывало только в детстве, когда летаешь во сне. И в то же время она чувствовала, как живое тепло наполняет все ее существо до последней клеточки и кровинки. Это ощущение было неожиданно приятным! Кира даже как-то позабыла на миг о своем раздражении и досаде, и казалось, что она вот-вот полностью растворится в этом голосе, будет готова покориться чужой воле…
– Поговорить? О чем? – сонно пробормотала она.
– О вашей дочери… И о вас. Вы ведь до сих пор очень скучаете по ней, правда?
Кира вздрогнула, как от удара. Блаженная истома мигом слетела с нее. Сердце забилось часто-часто, ладонь, держащая трубку, стала противно потной и липкой, но почему-то она крепко прижимала ее к уху, словно боясь упустить хоть слово. А странный собеседник все говорил, но теперь каждое слово отдавалось болью.
– Да, вы скучаете по ней. Более того, вы в отчаянии и не видите смысла в своем дальнейшем существовании. – Он подумал немного и добавил: – Гибель близких и дорогих людей всегда мучительна, особенно если вы не знаете пока, что смерти нет.
Кира даже растерялась. В этом неожиданном звонке было что-то дикое и странное. Просто сумасшествие какое-то! Почему она должна выслушивать этот бред?
– Кто вы? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно строже, но он предательски дрожал, выдавая волнение. – Кто вы такой?
Собеседник замялся на мгновение, словно подыскивая слова, и ответил после короткой паузы:
– Я – Тринадцатый. Разумеется, это не мое имя, хотя в последнее время я как-то привык к нему, – доверительно сообщил он, – но сейчас это не важно. Гораздо важнее другое – ваша жизнь еще не кончена. – Голос звучал так же мягко, с убаюкивающими интонациями: – Это кажется почти невероятным – подняться из бездны отчаяния, когда кажется, что все уже кончено и просвета больше не будет. Поверьте, я знаю, потому что тоже был там. Я, как и вы, стоял на краю и так же, как и вы, порой мечтал о смерти как об освобождении.
По спине пробежала ледяная волна озноба. Кира вспомнила о пузырьке с таблетками… Даже Игорь о них не знает – по крайней мере, она от души на это надеялась. Так откуда же узнал совсем чужой, посторонний человек?
А он продолжал, словно уловив ее мысли:
– Да, да, не удивляйтесь. Я действительно многое знаю о вас, Кира. И понимаю, как трудно пережить, что вашу дочь нашли в какой-то грязной канаве! Вы любили ее, вы много сил положили на то, чтобы у нее было все самое лучшее… Но тот, кто убил ее, не тронул ни вещей, ни денег. Он забрал лишь самое дорогое.
Ну, это уж слишком! Мысль о том, что убийца Насти до сих пор ходит где-то по земле, неузнанный, не наказанный за свое преступление, полоснула по сердцу, словно острое лезвие. Сколько раз она пыталась представить себе его, вглядывалась в лица прохожих на улице… Да, кажется, попадись – сама бы убила его, изверга, своими руками!
– Вы его знаете? Кто он? Да говорите же, наконец! – крикнула она.
На этот раз человек, называющий себя Тринадцатым, отозвался не сразу, словно обдумывая ответ:
– Нам доводилось встречаться… Очень давно. И эта встреча не доставила удовольствия нам обоим.
Он говорил теперь спокойно, даже суховато, но задушевные интонации вдруг пропали. Кире даже показалось, что его голос на мгновение дрогнул. Словно воспоминания мучают и его…
Но важнее сейчас было другое – этот человек что-то знает! Кира хотела было расспросить его поподробнее, но не успела она открыть рот, как Тринадцатый оборвал ее – вполне вежливо, но твердо:
– Я знаю, что вы и ваш муж очень хотели бы его разыскать, но уверяю вас – не стоит об этом беспокоиться. Тем более что это все равно невозможно.
Кира прикусила губу. Да, конечно, она и раньше знала, что перед законом все равны, но некоторые равнее, и есть люди, которые всегда могут уйти от ответственности… Но в конце концов, если на милицию и суд рассчитывать не приходится, есть и другие способы поквитаться с изувером! У Игоря за долгие годы сложился весьма широкий круг добрых знакомых, в том числе и с криминальной биографией.
Почему-то вдруг вспомнился Иван Федорович – милейший дядька с круглой добродушной физиономией, балагур и весельчак… Они с Игорем знакомы сто лет, но какие именно дела их связывают, Кира не знала, благоразумно стараясь не вникать в подробности. Как говорится, "меньше знаешь – крепче спишь". Иван Федорович желанный гость на любом шумном собироне – из тех, разумеется, куда приглашают "нужных" людей. Каждый раз он является в сопровождении двух шкафоподобных молодцов, чинно целует ей ручки, и лишь иногда в его маленьких, прищуренных глазах мелькает нечто такое, что становится страшно. И тому, кто убил Настю, точно несдобровать, попадись он ему в руки…
– Скажите, кто он такой! – взмолилась она. – Просто скажите, ну пожалуйста, что вам стоит? У моего мужа большие связи, он заплатит вам…
Она почти рыдала, но Тринадцатый лишь чуть усмехнулся:
– Вы не совсем правильно меня поняли. Тот, кого вы так стремитесь покарать, в настоящий момент совершенно недоступен для общения с кем бы то ни было. Если бы вы могли его видеть, то, поверьте, испытали бы сочувствие, несмотря на все ваше горе.
Ага. Прямо Исусик какой-то. "Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую…" Кира чувствовала, что странный незнакомец играет с ней, как кошка с мышкой. Этот дурацкий разговор надо было прекратить с самого начала!
– Так что вам от меня надо? – сухо спросила она. – Чего вы хотите? Говорите быстрее и оставьте меня в покое, наконец!
Тринадцатый ответил охотно, словно только этого и ждал:
– Сегодня – особенный день для вас, Кира. Ваша судьба находится в точке перелома. Если вам удастся пережить его – в самое ближайшее время ожидайте перемен к лучшему. – Потом помолчал и добавил непонятно: – Чтобы жить заново, нужно умереть и воскреснуть.
В первый момент Кира аж задохнулась от возмущения. Вот еще утешитель нашелся! Мало ей красногубой тетки-психолога из больницы… Она уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать непрошеному собеседнику все, что думает о нем, но вместо этого тихо спросила:
– А что, если я не хочу? Теперь… мне больше ничего не надо, – зачем-то призналась она.
Но Тринадцатый больше не собирался жалеть и утешать ее. Теперь он говорил как строгий учитель с первоклашкой:
– Простите, но это не вам решать. Ваша жизнь еще нужна, и не только вам самой. Прощайте и берегите себя.
В трубке запищали короткие гудки. Кира со злостью отшвырнула прочь ни в чем не повинный телефон. Все в душе просто кипело от возмущения – и в то же время чуть не плакала. Больше всего ее пугала именно абсурдность, необъяснимость происходящего. Ну, в самом деле, кому понадобилось тревожить ее? И зачем? Она с силой сжала виски ладонями. Мысли путались, и она никак не могла сосредоточиться.
Нет, просто так этого нельзя оставлять! Она должна что-то сделать – немедленно, прямо сейчас…
Кира встала с постели, накинула халат и прошла в кабинет мужа. Там стоит другой телефон – с автоответчиком и определителем номера последней модели. Потыкав в кнопки, женщина попыталась извлечь нужную комбинацию цифр, но на дисплее высветился странный номер, сплошь состоящий из одних нулей и семерок. "Наверное, анти-АОН стоит", – подумала Кира, но все же зачем-то принялась набирать номер.
Ноль… Еще ноль… Семь… Пальцы дрожали, но Кира упорно нажимала на кнопки. Неизвестно на что надеясь, она приложила трубку к уху.
Но ничего не вышло. Кира услышала только монотонный механический голос:
– Набранный вами номер не существует.
Послышались какое-то шипение и треск, и Кира уже хотела было положить трубку, когда вновь услышала голос давешнего собеседника, пробивающийся сквозь механический шум:
– Вам не стоит сюда больше звонить.
Дальше произошло нечто совсем уж непонятное: в розетке заискрило, телефон замигал разноцветными лампочками и вырубился. Дисплей погас, и в трубке стояла мертвая тишина. Кира даже испугалась и поспешила выдернуть штепсель. Вот еще только пожара не хватает!
Ну что же, значит, не судьба. Почему-то теперь у нее напрочь пропало желание разыскивать своего непрошеного собеседника. Утро еще только началось, а она уже чувствовала себя такой усталой…
Кира вышла в гостиную. Прямоугольник, где раньше было зеркало, выделялся на фоне стены, и пустая рама, казалось, взирала на нее с немым укором. Раньше она бы такого ни за что не допустила! Давно стоило бы позвать рабочих, чтобы привести комнату в божеский вид, но как-то все руки не доходят. Да и к чему это? Вряд ли у нее когда-нибудь появится желание любоваться собственным отражением…
Теперь ей было совершенно наплевать и на комнату, и на зеркало, и на все остальное. В ту ночь, когда Игорь запустил в него вазой, грохот разбудил ее. Она вскочила с постели и выскочила из спальни, на ходу запахивая халат.
– Что ты наделал! – ахнула она.
Картина и вправду была очень впечатляющая. Осколки разлетелись по всей комнате… А Игорь сидел прямо на полу, привалившись спиной к дивану, и смотрел куда-то в пустоту невидящими остекленевшими глазами. Взглянув ему в лицо, Кира почувствовала, что все горькие, гневные слова застыли на губах. Она только вздохнула и молча принялась собирать осколки. Муж не двигался, сидел совершенно безучастный, словно здесь присутствовало только тело, а душа находилась где-то далеко… Но вдруг он остановил взгляд на ней и сказал совершенно трезвым голосом:
– Тапочки надень. Порежешься.
Кира вздрогнула от неожиданности и только в этот момент поняла, что и в самом деле стоит на полу босиком. Она бросила свое занятие, подошла к мужу и опустилась на пушистый ковер рядом с ним. Одним движением он притянул ее к себе, обнял за плечи… И Кира вдруг заплакала. Рыдания сотрясали тело, ее знобило, но вместе с тем она неожиданно почувствовала какое-то странное, горькое облегчение – впервые, наверное, за эти дни.
Уткнувшись в плечо Игоря, она не видела его лица, но ей казалось, что и он тоже плачет. Руки его дрожали, он неловко гладил ее по голове, по плечам и тихо приговаривал:
– Такие дела, Кирюшка…
Кирюшкой он звал ее давным-давно. От этого прозвища Кира зарыдала еще сильнее, почти в голос, но Игорь понял ее по-своему:
– Ну, что ты, что ты, не надо… Успокойся. Ну, грохнул зеркало по пьяни! Ты прости меня. И не плачь, чего уж теперь…
– Примета плохая, – всхлипнула она.
Игорь невесело усмехнулся:
– Думаешь, может быть еще хуже?
Кира еще крепче прижалась к нему и почувствовала, что ей стало теплее – пусть ненамного, но теплее. Кажется, в ту ночь они просидели до самого утра, обнявшись…
Кира отвела взгляд от стены и прошла через просторный холл на кухню. Там царила стерильная чистота – все чашки и ложки расставлены по местам, столешница протерта, нержавеющая мойка сияет. Домработница Ира, что приходит два раза в неделю наводить порядок в квартире, вполне добросовестно справляется со своими обязанностями… А главное – все время молчит и, закончив свои дела, так же бесшумно исчезает.
Кира иногда ловила себя на мысли, что завидует прислуге. У Иры – трое детей, и она с трудом сводит концы с концами, но все они живы и здоровы! Пусть ей приходится тяжко работать, отмывая полы и унитазы в чужих домах, пусть приходится ходить в дешевой мешковатой одежде неопределенного цвета и фасона, но ее дети живы!
Счастливая.
Кира щелкнула кнопкой электрочайника, насыпала в чашку растворимый кофе (варить настоящий было лень) и села у стола. Руки немного дрожали, и она никак не могла прийти в себя. Давешний телефонный разговор снова и снова прокручивался в голове, словно заезженная пластинка.