Торфел с грубоватой нежностью поднял девушку и поставил ее на стол.
- Разве не достойна она стать женой викинга? - крикнул он. - Немного застенчива, это верно; что ж, так оно и должно быть.
- Все ирландцы - трусы! - выкрикнул Освик.
- Доказательством тебе служит Клонтарф и шрам на подбородке! - вполголоса произнес Ательстан. Колкость заставила Освика скривиться и вызвала радостное гоготание пирующих.
- Берегись, она с норовом, Торфел, - сказал Джуно, юноша с вызывающим взглядом, сидевший среди воинов. - У ирландок когти, как у кошек!
Торфел рассмеялся; привыкший повелевать, он был уверен в себе.
- Я научу ее покорности с помощью крепкого березового прута. Довольно. Становится поздно. Священник, обручи нас.
- Дочь моя, - с трудом поднявшись на ноги, произнес священник, - язычники силой привели меня сюда, чтобы справить христианские обряды в их нечистом доме. Согласна ли ты выйти за этого человека по доброй воле и без принуждения?
- Нет! Нет! О Господи, нет! - от этого крика, полного безнадежного отчаяния пот выступил на лбу у Турлоха. - О пресвятой владыка, спаси меня! Они оторвали меня от дома; от их мечей пал брат, что спас бы меня! Этот человек увел меня, словно овцу - словно я животное, лишенное христианской души!
- Замолчи! - прогремел Торфел; он ударил ее по лицу, легко, но с достаточной силой, чтобы окровавить нежные губы. - Клянусь Тором, ты становишься своевольной. Я намерен обзавестись женой, и жалкий визг капризной бабы мне не помеха. Бесстыжая девчонка, разве я не велел поженить нас по христианским обычаям, и все из-за твоих дурацких предрассудков? Смотри, я могу передумать и взять тебя не как жену, а как рабыню!
- Дочь моя, - прерывающимся от волнения голосом произнес священник. Охваченный страхом не за себя - за ее судьбу. - Молю тебя, подумай! Человек этот предлагает тебе большее, чем дали бы многие другие. По крайней мере, ты станешь его законной женой.
- Верно, - проворчал Ательстан. - Выходи замуж, как послушная девочка, и будь довольна своей судьбой. Немало женщин из южных земель стоят на помосте, ожидая, когда их купят.
Что делать? Вопрос вихрем пронесся в голове Турлоха. Оставалось одно - ждать, пока не кончится церемония, и Торфел удалится со своей невестой. Потом как-нибудь выкрасть ее. А затем… но так далеко он не смел загадывать. Он предпринял все, что мог, и сделает все, на что способен. Приходится действовать в одиночку: отверженный лишен друзей, даже среди таких же изгоев. Нечего и думать о том, чтобы дать знать Мойре, что он здесь. Ей придется пройти мучительный обряд венчания без малейшей надежды на освобождение; надежды, которая придала бы ей силы, знай она, что не осталась одна в стане врагов. Машинально взгляд его скользнул по статуе, бесстрастно взирающей на происходящее в зале. У ног ее старое столкнулось с новым, - язычество с христианством, - но даже в тот момент Турлох ощутил, что для Черного Человека и то, и другое одинаково молодо.
Слышали ли в тот миг каменные уши, как скребут по песку берега днища неведомых лодок, как погружается в тело нож, неожиданно возникший из ночного мрака, и всхлипывающий вздох, который издает человек, падая с перерезанным горлом? Те, что собрались в скалли, слышали лишь самих себя, а снаружи, у костра, продолжали горланить песни, не чувствуя как смерть бесшумно тянет щупальца все ближе и ближе, смыкая кольцо.
- Хватит! - крикнул Торфел. - Перебирай четки и бормочи вои заклинания, священник! А ты, наглая девка, сейчас станешь моей женой; иди сюда!
Он стащил ее со стола и поставил перед собой. Сверкнув глазами, девушка вырвалась из его рук. Горячая ирландская кровь словно воспламенила ее.
- Ты, желтоволосая свинья, - вскричала она, - неужели ты думаешь, что принцесса Ирландии, у которой в жилах течет кровь Бриана, станет сидеть в доме варвара и растить белобрысых зверенышей северного разбойника? Нет, никогда я не выйду за тебя!
- Тогда возьму тебя как рабыню! - прорычал он, хватая ее за запястье.
- Не будет по-твоему, свинья! - воскликнула девушка с неистовым торжеством, заставившем ее забыть о страхе. Молниеносным движением она выхватила у него из-за пояса кинжал, и прежде чем он успел схватить ее, вонзила клинок себе в сердце. Священник издал крик, будто сам только что испытал этот удар и, выпрыгнув, подхватил ее оседающее тело.
- Проклятие Всемогущего Бога на тебе, Торфел! - крикнул он голосом, звенящим словно колокол, опуская ее на лежанку.
Торфел ошеломленно застыл. На миг молчание воцарилось в зале, и в то мгновение безумие овладело Турлохом.
- Ламх лайдир абу! - Как крик рассвирепевшей от ран пантеры пронзил тишину боевой клич О’Брайанов; все воины резко повернулись на шум и, охваченный бешеным гневом ирландец, словно ветер из преисподней, ворвался в зал. Он был во власти черной кельтской ярости, перед которой бледнеет неистовство берсерка-викинга. С горящими словно факелы глазами, с пеной на искривленных губах, он обрушился на тех кто, захваченный врасплох, оказался на его пути. Взгляд этих страшных глаз был прикован к Торфелу, что стоял на другом конце зала, но прорываясь вперед, ирландец крушил направо и налево. Словно пронесшийся ураган, он оставлял за собой корчащиеся в агонии и неподвижные тела врагов.
Трещали перевернутые сидения, вопили люди, из опрокинутых сосудов на пол лилась брага. Несмотря на всю быстроту атаки, путь к Торфелу преградили двое с мечами наизготовку - Халфгар и Освик. Викинг с лицом, покрытым шрамами, упал с рассеченным черепом прежде чем успел поднять клинок и, приняв удар Халфгара на свой щит, Турлох молниеносно вновь опустил топор. Острая сталь разрубила кольчугу, ребра и позвоночник.
В зале царило страшное смятение. Мужчины хватались за оружие и надвигались со всех сторон, а в середине одинокий ирландский воин молча работал топором. В своем безумии Турлох превратился в раненого тигра. Его неуловимо быстрые движения сметали как вихрь, как взрыв неодолимой силы. Едва был повержен Халфгар, как ирландец перепрыгнул через его распростертое тело и устремился к Торфелу, который вытащил свой меч и стоял, будто обеспамятев. Но люди из челяди, кинувшись на помощь хозяину, заслонили его. Поднимались и опускались мечи; среди них, словно отблеск летней молнии, сверкал далкассийский топор. Справа и слева, спереди и сзади на ирландца наступали воины. С одной стороны надвигался, вращая двуручный меч, Осрик; с другой - слуга с копьем. Пригнувшись, Турлох уклонился от просвистевшего над головой острия и нанес двойной удар: лезвием и коротким острием с другой стороны топора. Брат Торфела упал с перерубленным коленом; слуга умер еще стоя на ногах, когда острие пробило ему череп. Турлох выпрямился, направил щит в лицо воину, что бросился на него. Острый выступ в центре превратил лицо нападавшего в кровавое месиво. Уже поворачиваясь, чтобы защитить себя с тыла, Турлох почувствовал, что тень смерти нависла над ним. Краем глаза он заметил, как Тостиг Датчанин поднял свой огромный двуручный меч и застигнутый врасплох, прижатый к столу, понял, что даже сверхъестественная быстрота на сей раз не спасет его. Затем просвистевшее в воздухе лезвие ударилось о статую, и со звуком, подобным грому, раскололось на тысячу сверкающих голубых звездочек. Тостиг пошатнулся ошеломленный, все еще сжимая бесполезную рукоятку, и Турлох сделал выпад, будто держал в руке меч: острие вверху топора вонзилось Датчанину в лицо и дошло до мозга.
В этот миг отовсюду послышалось странное пение, и викинги взвыли. Гигантский слуга Торфела вдруг повалился на Турлоха, даже не опустив занесенный для удара топор. Ирландец расколол ему череп, прежде чем заметил, что в горле врага застряла стрела с наконечником из кремня. Казалось, зал наполнился странными лучиками света, что жужжали как пчелы, и жужжа несли мгновенную смерть. Турлох рискнул бросить взгляд в другой конец зала, где располагался огромный главный вход. Через него в помещение вливалась орда странных пришельцев. Были они смуглокожими и маленькими, с черными как бусины глазами и бесстрастными лицами. Их не прикрывала кольчуга, но руки сжимали боевые топоры, мечи и луки. Теперь, лицом к лицу с врагами, они пускали свои длинные черные стрелы почти не целясь, и пол усеяли трупы челядинцев.
Кровавые волны побоища захлестнули зал скалли, словно разрушительный шторм, что превращает в груду обломков столы, разносит скамьи, срывает охотничьи трофеи и украшения со стен и оставляет алые озера на полу. Темнокожих пришельцев было меньше, чем викингов, но неожиданность нападения и смертельный град стрел сравняли их числом; а теперь, в рукопашной схватке, их воины показали, что дерутся не хуже своих высокорослых врагов. Ошеломленные внезапной атакой, лишенные времени на то, чтобы подготовиться к битве, одурманенные брагой, северяне сражались со всей безудержной отвагой, свойственной этому племени. Но примитивная ярость нападавших ни в чем ни уступала доблести викингов; а там, где побелевший от страха священник собственным телом прикрывал умирающую девушку, Черный Турлох крушил врага с неистовством, делавшим одинаково бесполезными и доблесть, и ярость.
Над ними возвышался Черный Человек. И когда среди сверкающих молний смертоносной стали взгляд Турлоха ловил изваяние, ему казалось, что оно как бы выросло, стало больше, выше, словно великан нависло над сценой битвы; что голова его терялась в дыму, который собрался у потолка огромного зала; что оно словно черное облако смерти, упивается зрелищем жалких букашек, умерщвляющих друг друга у его ног. Погрузившись в эту оргию убийств, отражая удары и нападая, Турлох осознал, что такой мир привычен Черному Человеку. Ярость кровавой сечи, насилие - его стихия. Острый запах свежей крови приятно щекотал его ноздри, а желтоволосые трупы, что валялись у подножья, стали жертвами, принесенными в его честь.
Шторм неистовой битвы сотрясал скалли. Помещение превратилось в груду развалин, где ноги скользили в лужах пролитой крови, а тех кто, не удержавшись, падал, ждала смерть. Обезображенные гримасой ярости, словно ухмылкой, головы скатывались по мокрым плечам. Копья с шипами вырывали еще бьющееся сердце, заливая горячей кровью грудь. Словно скорлупа, раскалывались черепа, и их содержимое пятнало сверкающее железо боевых топоров. Из темноты возникал нож, из распоротого живота вываливались на пол дымящиеся внутренности. Скрежет стали о сталь, звуки ударов сливались в оглушительную какофонию. Никто не просил пощады; никто не проявлял милосердия. Раненый викинг подмял под себя темнокожего воина и сжал мертвой хваткой шею, не обращая внимания на удары, которые тот вновь и вновь наносил ему, погружая нож в тело.
Один из смуглых людей схватил ребенка, который воя. Выбежал из внутренних покоев, и разбил ему череп о стену. Другой намотал на руку золотистые волосы нор манки и заставил встать. Она плевала ему в лицо, пока ей не перерезали горло. Ни единого возгласа страха, мольбы сохранить жизнь; мужчины, женщины, дети - все умирали сражаясь, с судорожным всхлипом ненависти, рычанием неутоленной ярости на устах.
И стол, на котором, неподвижное как скала, возвышалось изваяние, омывали волны побоища. У ног его испускали дух викинги и воины его племени. Сколько сцен безумия и кровавого ада открывались перед твоим каменным взором столетие за столетием, Черный Человек?
Плечом к плечу сражались Торфел Прекрасный и Свейн. Сакс Ательстан, золотистая борода которого словно встала дыбом в неистовом упоении битвой, прислонился к стене, и с каждым взмахом его огромного двуручного топора падал замертво один из нападавших. К нему прорвался Турлох, молниеносным поворотом туловища избежав первого могучего удара. Тут проявились преимущества легкого ирландского топора: пока сакс сумел вновь пустить в ход свое массивное оружие, в его тело, словно зуб кобры, впился далкассийский топор; лезвие, пробив кольчугу, рассекло ребра, и Ательстан пошатнулся. Еще один удар, и истекая кровью от раны в виске, он рухнул на пол.
Теперь только Свейн преграждал путь к Торфелу. Турлох словно пантера прыгнул вперед, но его опередили. Вождь смуглых людей тенью скользнул под просвистевший над головой меч и своим коротким клинком нанес удар снизу, под кольчугу. Турлох и Торфел стояли теперь лицом к лицу. Оставшись в одиночестве, викинг не испытывал страха; он даже рассмеялся в упоении боем, нанося удар. Но на лице Турлоха не было улыбки жестокой радости, он испытывал лишь ярость, что заставила дрожать губы и превратила глаза в горящие синим огнем раскаленные угли.
Зазвенела сталь о сталь; при первом же ударе меч Торфела сломался. Юный повелитель морей как тигр бросился на своего недруга, направив обломок клинка ему в лицо. Турлох безжалостно рассмеялся: сталь рассекла ему щеку, и в тот же миг он отсек левую ногу Торфела. Викинг тяжело рухнул на пол, затем с усилием поднялся на колено, пальцы судорожно сжимали пояс в поисках кинжала. Глаза его были затуманены.
- Будь ты проклят; добей меня, - прорычал он.
Турлох засмеялся. - Где теперь твои слава и власть? - насмешливо произнес он. - Ты, пожелавший взять в жены, похитивший принцессу Ирландии, ты…
Неожиданно прилив ярости заставил его задохнуться и зарычав, словно пантера, он размахнулся. Топор описал сверкающую дугу и разрубил норманна от плеча до грудины. Второй удар отсек ему голову и, держа этот страшный трофей, Турлох приблизился к лежанке, на которой распростерлась Мойра О’Брайан. Священник приподнял ей голову и поднес кубок с вином к бескровным губам. Взгляд затуманенных серых глаз скользнул по Турлоху, но, кажется, в конце концов она узнала его и по устам скользнула улыбка.
- Мойра, частица души моей, - с трудом произнес отверженный. - Ты умираешь в чужой земле. И птицы, что щебечут среди холмов Куллана, не перестанут плакать по тебе, а вереск - вздыхать, вспоминая твою легкую поступь. Но ты не будешь забыта: за тебя обагрятся кровью боевые топоры, за тебя пойдут ко дну корабли. А чтобы твой дух не ушел неутоленным в края Тир-Нан-Оге, вот он - знак свершившейся мести!
Он поднял окровавленную голову Торфела.
- Во имя Господа, сын мой, - хриплым от ужаса голосом заговорил священник, - довольно, довольно. Неужели станешь творить эти дикости перед лицом… видишь, она умерла. Да простит Создатель в неизреченной милости своей ее душу, ибо хоть она и лишила себя жизни, но погибла как жила, в невинности и чистоте.
Турлох опустил руку, голова его склонилась на грудь. Пламя безумия покинуло его, остались лишь грусть, чувство полной безнадежности и страшная усталость. Во всем зале царила тишина. Не слышно ни единого стона, ибо поработали ножи маленьких смуглолицых воинов, и кроме людей их племени, раненых не осталось. Турлох чувствовал, что оставшиеся в живых собрались вокруг статуи и смотрят на него своими ничего не выражавшими глазами-бусинами. Священник, перебирая четки, бормотал молитвы над телом девушки. Пламя охватило стену скалли, но никому до этого дела не было. Затем из груды трупов поднялось чья-то гигантская фигура и, шатаясь, выпрямилась. Ательстан, незамеченный теми, кто добивал раненых, оперся о стену и остекленевшими глазами осмотрелся вокруг. Кровь лилась из раны в боку и глубокого пореза на голове, где задел его топор Турлоха.
Ирландец подошел к нему. - Я не держу зла на тебя, сакс, - произнес он. - Но пролитая кровь требует крови: ты должен умереть.
Ательстан безмолвно посмотрел на него. Выражение больших серых глаз сакса было серьезно, однако он не выказал страха. Он тоже остался варваром, - больше язычником, чем христианином, - и знал, что такое право кровной мести. Но когда Турлох занес для удара топор, раненого заслонил священник; он простер тонкие руки к Турлоху, пронзая его горящим взором.
- Довольно, остановись! Именем Господа приказываю тебе! Силы небесные, разве недостаточно крови пролилось в эту страшную ночь? Во имя Всевышнего, отдай его мне.
Турлох опустил оружие. - Он твой; не из-за твоих призывов или проклятий, и не из-за твоей веры, а потому, что ты выказал стойкость и как сумел, помог Мойре.
Мягкое прикосновение к руке заставила Турлоха обернуться. Вождь незнакомого племени глядел на него бесстрастными глазами.
- Кто ты? - спросил безучастно ирландец. Ему было все равно, он чувствовал лишь усталость.
- Друг Черного Человека, я - Брогар, вождь пиктов.
- Почему ты так называешь меня?
- Он плыл с тобой на носу твоей лодки и довел до Хельни сквозь дождь и снег. Он спас тебе жизнь, сломав меч Датчанина.
Турлох бросил взгляд на погруженное в мрачные думы изваяние. Казалось, в странных каменных глазницах светится человеческий, либо сверхчеловеческий разум. Случайно ли Тостиг задел статую, готовясь нанести смертельный удар?
- Что это такое? - спросил ирландец.
- Единственный бог, что остался у нас, - мрачно произнес его собеседник. - Изображение величайшего из наших королей, Брана Мак Морна, который собрал разрозненные, слабые племена в единый могучий народ, оттеснил северян с бриттами и разгромил римские легионы много столетий назад. Могучий маг создал статую, когда Морни был еще жив и правил нами. А когда он пал в последней великой битве, его дух вошел в изваяние. Это наш бог.
Много столетий назад мы владели миром. Когда еще не было ни данов, ни ирландцев, бриттов и римлян, мы правили на западных островах. Наши круги из каменных глыб поднимались к солнцу. Мы добывали кремень, выделывали шкуры зверей и жили счастливо. Потом пришли кельты и оттеснили нас в необжитые края. Они укрепились на южных землях. Но мы обитали на севере и были сильны. Рим сломал хребет бриттам и двинулся на нас. Но тут встал среди нас Бран Мак Морн, в чьих жилах текла кровь Бруля Копьеметателя, соратника короля Кулла Валусского, что правил за тысячи лет до того, как волны поглотили Атлантиду. Бран стал королем всех каледонцев. Он сломал стальные ряды римских воинов и заставил их легионы спасаться на юге, укрывшись за своим Валом.
Бран Мак Морн пал в битве; единое королевство распалось. Междоусобные войны сотрясали нас. Пришли гэллы - ирландцы, и построили королевство Далриадию на руинах Круисни. Когда скотты, ведомые Кеннетом Мак Алпином разрушили королевство Гелловея, остатки пиктской империи растаяли, словно снег на горных вершинах. Как волки живем мы теперь, рассеянные по островам, среди утесов и туманных холмов Гелловея. Наш род угасает. Мы уходим. Но Черный Человек остается с нами - Черный Бог, великий король Бран Мак Морн, чей дух живет в каменном подобии его бренного тела.
Будто во сне, Турлох увидел как древний старец, походивший на мертвеца, на теле которого нашел он изваяние, поднял Черного Человека со стола. Руки старца походили на иссохшие ветки, а кожа обтягивала череп, как у мумии, но он легко нес статую, которую едва тащили два могучих викинга.
Словно прочитав его мысли, Брогар тихо сказал, - Только друг может без опаски касаться Черного Бога. Мы поняли, что ты наш друг, ибо он плыл в твоей лодке и не причинил вреда.
- Как узнали вы все это?
- Старейший, - он указал на седобородого старца, - Гонар, главный жрец Черного Бога: дух Брана приходит к нему в снах. Грок, младший жрец, и его люди похитили божество и отправились в плавание на длинной лодке. Гонар преследовал их в своих грезах, ибо, погрузившись в сон, он посылал душу к духу Морни. Он увидел погоню датчан, битву и ее кровавый исход на острове Мечей. Увидел, как пришел ты и отыскал Черного Бога. Он понял, что дух великого короля доволен тобой. Горе недругам Мак Морна! Но друзей его никогда не покинет удача.