Одна за другой из воды поднимаются три безволосые головы. Это женщины, подобных которым я никогда прежде не видела. Их тела покрыты слегка светящейся чешуей, они переливаются розовым, коричневым, персиковым оттенками… Когда женщины поднимают над водой руки, я вижу тонкие перепонки между их длинными пальцами. Вид женщин зачаровывает, и я осознаю, что не в силах оторвать от них взгляд. А от их песни у меня кружится голова. Фелисити и Энн смеются, стоя у поручней и держась как можно ближе к необыкновенным существам. Мы с Пиппой подходим к подругам. Пальцы с перепонками поглаживают бока огромного корабля. Горгона не замедляет хода. Вся масса перепутанных змей яростно шипит.
Энн опускает руку, но не может дотянуться до женщин.
- Ох, как мне хочется до них дотронуться! - говорит она.
- Но почему у нас не получается? - спрашивает Пиппа. - Горгона, ты не могла бы сделать борта пониже, если тебе не трудно?
Горгона не отвечает и не сбавляет скорости.
Женщины так прекрасны… их песня так завораживает…
- Горгона, - говорю я, - опусти борта.
Змеи корчатся, как будто от боли.
- Ты действительно этого хочешь, высокая госпожа?
- Да, я этого хочу.
Огромный корабль замедляет ход, крылья-борта опускаются, корабль немного погружается в воду - и палуба оказывается почти вровень с поверхностью воды. Мы с подругами, подобрав подолы юбок, подбираемся к самому краю и наклоняемся, высматривая необыкновенных певуний.
- Где же они? - спрашивает Энн.
- Не знаю, - растерянно отвечаю я.
Фелисити опустилась на четвереньки, и концы ее длинных волос упали в воду.
- Наверное, они ушли.
Я стою рядом с ней, напряженно всматриваясь в туман. Что-то холодное и мокрое касается моей лодыжки. Я взвизгиваю и отшатываюсь - перепончатая рука речного существа плавно отодвигается от моей ноги, оставив на чулке несколько мерцающих чешуек.
- Ох, нет! Я ее напугала! - говорю я.
Тело, похожее на русалочье, мелькает рядом с бортом и исчезает.
Поверхность реки покрывается слоем чего-то густого, маслянистого, глянцевого. Снова появляются существа. Они, похоже, так же зачарованы нами, как мы - ими. Они покачиваются на небольших волнах, их странные руки движутся взад-вперед, взад-вперед…
Энн опускается на колени.
- Привет!
Речная жительница подплывает ближе и начинает петь.
- Ох, как это чудесно! - вздыхает Энн.
Песня настолько нежна, что мне хочется прыгнуть в воду и вечно слушать невероятных певиц. А их становится все больше - вот на поверхности реки мы видим шесть женщин, потом их уже семь, потом десять… И каждый раз, когда появляется новое существо, песня становится все более могучей… Я полностью захвачена этой красотой.
Одна женщина цепляется за корабль. Она смотрит прямо мне в лицо. Ее глаза огромны, как зеркало океана. Я смотрю в них и вижу, как стремительно несусь в глубину, где исчезает свет… Женщина протягивает руку и гладит меня по щеке. Ее песня омывает меня…
- Джемма! Не надо!
Я с трудом понимаю, что это Пиппа выкрикивает мое имя, но ее голос растворяется в песне и превращается в мелодию, увлекающую меня в реку. Джемма… Джемма… Джемма…
Пиппа грубо дергает меня назад, и я падаю на палубу. Песня нимфы превращается в яростный крик, от которого у меня по коже бегут мурашки.
- Ч-что такое? - с трудом выговариваю я, как будто пробуждаясь от глубокого сна.
- Да то, что эта тварь чуть не утащила тебя под воду! - говорит Пиппа. Энн сидит на палубе, перекинув обе ноги через низкие теперь поручни. На ее лице блуждает совершенно экстатическая улыбка, а речное существо гладит ее ногу и поет так нежно и грустно, что ее песня разрывает сердце. Фелисити протянула руку, ее пальцы уже в каком-то дюйме от перепончатых рук двух певуний…
- Нет!.. - одновременно кричим мы с Пиппой.
Я хватаю Энн, а Пиппа обеими руками обхватывает Фелисити. Те сопротивляются, но мы оттаскиваем их назад.
Существа снова ужасающе визжат. В ярости они хватаются за борта корабля, как будто намерены стряхнуть нас в воду или разнести корабль вдребезги.
Энн съеживается в руках Пиппы, а Фелисити бьет каблуками по рукам тварей.
- Горгона! - кричу я. - Помоги нам!
- Омата! - зазвучал голос горгоны, гулкий и властный. - Омата! Оставьте их, или мы пустим в ход сети!
Твари отскакивают подальше. Они разочарованно смотрят на нас, а потом медленно исчезают под водой. И только маслянистый глянец на поверхности реки напоминает, что они недавно были здесь. Я отталкиваю подруг подальше от края борта.
- Горгона, подними борта! - кричу я.
- Как пожелаешь, - звучит в ответ.
Тяжелые огромные крылья передвигаются выше, отгораживая нас от сияющих, лысых речных жительниц. Тем это не нравится. Из-под воды доносится очередной яростный вопль.
- Что это за существа? - спрашиваю я.
- Водяные нимфы, - отвечает горгона таким тоном, словно эти существа заходят ко мне на чай чуть ли не каждый день. - Их так сильно привлекла ваша кожа.
- А они не опасны? - спрашивает Энн, отдирая от чулка разноцветные чешуйки.
- Когда как, - отвечает горгона. - Зависит от обстоятельств.
Фелисити всматривается в воду.
- И как именно зависит?
Горгона не спеша продолжает:
- Все дело в том, насколько они могут вас зачаровать. Если им удастся заворожить вас, они попытаются утащить вас в воду. А если им удалось вас поймать - они заберут себе вашу кожу.
Когда я осознаю, насколько была близка к тому, чтобы последовать за нимфами в глубину реки, я содрогаюсь с головы до ног.
- Я хочу вернуться, - всхлипывает Энн.
Мне тоже этого хочется.
- Горгона, сейчас же вези нас обратно в сад! - приказываю я.
- Как пожелаешь, - отвечает она.
Я вижу, как за кормой корабля водяные нимфы поднимают головы над речными волнами, и их лысины подпрыгивают над водой, как драгоценности из утерянного сокровища. Обрывки прекрасной песни доносятся до нас, и меня снова охватывает желание подбежать к краю борта и прыгнуть в воду. Мы стремительно несемся вперед, отдаляясь от нимф, и нежное пение переходит в бешеный вопль, в нем слышится ярость хищной птицы, у которой отобрали добычу.
- Прекратите! - бормочу я, отчаянно желая, чтобы крики умолкли. - Почему они не перестают кричать?
- Они ожидали получить дар, вроде платы за то, что вы плыли по их реке, - говорит горгона.
- Какой еще дар? - спрашиваю я.
- Одну из вас.
- Но это ужасно! - вскрикиваю я.
- Да-а… - шипит горгона. - Боюсь, вы очень, очень их расстроили. А когда они злятся, они могут быть довольно жестокими. И они злопамятны.
Мысль о холодной мокрой руке, тянущей кого-то из нас в глубину реки, заставляет меня вздрогнуть.
- А здесь есть еще такие нимфы? - спрашивает Пиппа; на ее бледное лицо ложатся отсветы оранжевого неба.
- Да-а… - отвечает горгона. - Но я бы не стала слишком из-за них беспокоиться. Они могут напасть на вас только в воде.
Это почему-то мало утешает.
Туман рассеивается. У меня дрожат и руки, и ноги, как будто я была вынуждена бежать долго-долго. Мы вчетвером лежим на палубе, глядя вверх, в ясное небо.
- Но как же мы найдем Храм, если эти существа начнут использовать против нас свою магию? - спрашивает Энн.
- Не знаю, - отвечаю я.
Да, сферы - это не один только прекрасный сад, который показала мне матушка. Теперь очевидно, что сферы за пределами сада - не то место, где можно проявлять беспечность.
- Горгона, - заговариваю я, когда мы успокаиваемся, а впереди виднеется сад, - правда ли, что ты заключена в этот корабль в наказание?
- Да-а, - звучит шипящий ответ.
- Но чьей магией?
- Магией Ордена.
- А почему, за что?
Большой корабль потрескивает и стонет на волнах.
- За то, что возглавила мой народ, когда мы взбунтовались против Ордена.
Змеи на ее голове извиваются и тянутся ко мне. Одна обвилась вокруг острого носа корабля, ее раздвоенный язык в нескольких дюймах от моей руки, и я отодвигаюсь на безопасное расстояние.
- И ты по-прежнему преданна Ордену? - недоуменно спрашиваю я.
- Да-а… - отвечает горгона.
Но она чуть-чуть медлит с ответом, как будто не сама это говорит, а ее вынуждает к тому магия. И потому колеблется. Она остановилась, чтобы подумать. И я начинаю понимать, что в предостережении Филона есть смысл.
- Горгона, а ты знала, что водяные нимфы прячутся рядом с нами?
- Да-а… - шелестит она.
- Тогда почему ты не предупредила меня?
- Ты не спрашивала.
Мы наконец оказываемся в саду, и огромная зеленая горгона закрывает глаза.
Пиппа крепко обнимает нас, не желая отпускать.
- Вы можете поспешить с возвращением? Когда вы снова придете?
- Так скоро, как только сможем, - заверяет ее Фелисити. - Ты тут поосторожнее, Пиппа. Не позволь кому-нибудь причинить тебе вред.
- Не позволю, - говорит Пиппа и берет меня за руку. - Джемма, я тебе сегодня жизнь спасла.
- Да, я не забыла. Спасибо тебе.
- Мне кажется, это нас по-особому связывает. Как обещание.
- Наверное, да, - не слишком уверенно отвечаю я.
Пиппа целует меня в щеку.
- Возвращайтесь как можно скорее!
Перед нами вспыхивает дверь света, и мы покидаем Пиппу, машущую нам рукой… она тает, как последние образы сна перед пробуждением.
Очутившись в спальне, мы внимательно оглядываем друг друга. В общем, мы в порядке, хотя и слегка взбудоражены, и вполне готовы вернуться к чаепитию.
- Ты это чувствуешь? - спрашивает Фелисити, когда мы спускаемся по лестнице.
Я киваю. Магия течет во мне. Сердце бьется быстрее обычного, все чувства обострены. Это изумительно, я как будто освещена изнутри. Подойдя к закрытой двери столовой, я слышу обрывки разговоров, ощущаю потребности и желания, всплески зависти и разочарования в каждом бьющемся в огромной комнате сердце… и мне приходится отогнать от себя все это.
- О, это же наша мисс Брэдшоу! - восклицает пышная женщина, когда мы входим в столовую. - Насколько мы тут поняли, вы в детстве учились у наилучшего во всей России маэстро, и именно поэтому семья царицы сразу признала в вас давно потерянную родственницу - по вашему чудесному голосу! Не окажете ли нам честь, не споете ли для нас что-нибудь?
Да, история Энн разрастается с каждым пересказом, такая же необузданная, как магия сфер.
- Да, ты просто должна это сделать! - говорит Фелисити. - Воспользуйся магией.
- Фелисити! - шепчу я. - Ты ведь не предполагаешь, что…
- Мы должны! Мы не можем бросить Энн им на съедение!
Энн умоляюще смотрит на меня.
- Всего одну песню, - говорит Фелисити.
- Да, только одну, - повторяю за ней я.
Энн поворачивается лицом к гостям, улыбаясь:
- Я с удовольствием спою.
Она ждет, пока все усядутся на места и утихнет шорох дамских юбок. Потом закрывает глаза. Я ощущаю, как она сосредотачивается, концентрируя принесенную с собой магию. И мы как бы присоединяемся к ней, сливаясь в ансамбль для создания иллюзии. Энн открывает рот, чтобы запеть. У нее и от природы чудесный голос, но песня, которая теперь изливается из ее груди, обладает огромной силой и очарованием. Я не сразу понимаю, что это за язык. Энн поет на русском, хотя на самом деле не знает его совершенно. Да, это весьма убедительная деталь.
Женщины клуба "Александра" пленены ее голосом. Когда Энн добирается до крещендо, некоторые подносят к глазам платочки, чтобы осушить слезы, - настолько они тронуты. Песня закончилась, Энн делает вежливый короткий реверанс, женщины аплодируют и рассыпаются в похвалах. Энн купается в их восхищении.
Леди Денби быстро подходит к Энн и поздравляет ее.
- О, леди Денби, как вы прекрасно выглядите! - говорит мать Фелисити.
Леди Денби кивает, но ничего не говорит. Это проявление пренебрежения отмечено всеми присутствующими. В столовой воцаряется неловкое молчание.
Леди Денби окидывает Энн прохладным взглядом.
- Так вы говорите, вы в родне с герцогом Честерфилдом?
- Д-да, - запинаясь, отвечает Энн.
- Странно. Не уверена, что встречалась с таким герцогом.
Я чувствую в воздухе какое-то давление, что-то едва заметно изменилось. Я оглядываюсь и вижу, что Фелисити прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и на ее полных губах играет легкая улыбка. И вдруг леди Денби с треском и громом испускает газы…
Она не в силах скрыть потрясение и ужас, и они отражаются на ее лице, когда она осознает, что сделала. И тут же газы снова вырываются из ее кишечника, и несколько дам откашливаются и отворачиваются, делая вид, что не заметили столь чудовищного оскорбления общества. Леди Денби наскоро бормочет что-то, извиняясь, и спешит к выходу из столовой.
- Фелисити, это ужасно! - шепчу я.
- Почему? - спрашивает она со своим обычным холодным спокойствием. - Она, в конце концов, просто старая индюшка!
После ухода леди Денби дамы собираются вокруг Энн и матери Фелисити, поздравляя миссис Уортингтон с тем, что она удостоилась принимать в своем доме столь выдающуюся гостью. Следуют приглашения на чай, на ужин, и все пускаются в светскую болтовню. Былое пренебрежение к миссис Уортингтон забыто.
- Я никогда больше не стану бессильной, - говорит Фелисити, но я толком не понимаю, что она подразумевает, а она не трудится объяснить.
ГЛАВА 19
Когда я возвращаюсь домой, на Лондон опускается ночь, как пролитый на город бальзам, свет газовых фонарей сглаживает и выравнивает острые углы, скрывает грязь, придавая всем вещам туманное сходство между собой. В доме тихо. Бабушка отправилась куда-то поиграть в карты с подругами. Отец спит неровным, нервным сном в своем кресле, открытая книга упала ему на колени. Мой отец, преследуемый снами…
Остатки магии еще держатся у меня в крови. Я закрываю двери и кладу руку на лоб отцу. Всего разок, как говорила Фелисити. Мне только это и нужно. Я ведь не ради нового бального туалета пользуюсь магией; я хочу с ее помощью исцелить отца. Разве в этом может быть что-то неправильное?
Да, но как начать? Матушка говорила, что я должна сосредоточиться. Я должна быть уверена в том, чего хочу, что намерена сделать. Я закрываю глаза и направляю мысли на отца, желая избавить его от зависимости.
- Я хочу исцелить моего отца, - говорю я. - Я хочу, чтобы он никогда больше не потянулся к опиуму.
Руки начинает покалывать. Что-то происходит. Магия стремительно, как набирающее силу течение, несется через меня - в отца. Его спина выгибается от ее удара, он тихо стонет. Глаза у меня все еще закрыты, я вижу бегущие по небу Индии облака, вижу отца - смеющегося, снова полного здоровья… Он кружит меня в танце и раздает коробки с рождественскими подарками всем до единого слугам, а их глаза светятся благодарностью и добротой. Таким я всегда знала отца. И до сих пор не осознавала, как мне его не хватает. По щекам текут слезы.
Отец затихает в кресле. Я готова убрать руку с его лба, но не могу. Происходит еще что-то, стремительное, как движение рук фокусника. Я вижу лицо какого-то мужчины, его глаза, обведенные черным. "Спасибо, малышка", - рычит он. И я освобождаюсь.
Свечи на рождественской елке ярко горят. Я дрожу, покрывшись потом от напряжения. Отец выглядит таким спокойным и неподвижным, что я пугаюсь - не убила ли я его?
- Отец? - тихо окликаю я. Он не шевелится, и я встряхиваю его. - Отец!
Он моргает, удивленно глядя на меня. Его озадачивает мое волнение.
- Привет, милая. Я задремал, да?
- Да, - киваю я, пристально всматриваясь в него.
Он проводит пальцем по лбу.
- Мне такой странный сон приснился…
- Какой, отец? Что тебе снилось?
- Я… я не могу припомнить. Ну, неважно, я ведь уже проснулся. И мне ужасно хочется есть. Я что, проспал чай? Придется отдаться на милость нашей дорогой поварихи.
Он энергичным шагом выходит из комнаты. Через несколько мгновений я слышу его гулкий голос и смех кухарки. Это такие чудесные звуки, что я вдруг замечаю, что плачу.
- Спасибо, - говорю я, ни к кому не обращаясь. - Спасибо, что помогли мне вылечить его.
Когда я вхожу в кухню, отец сидит за маленьким столиком и с удовольствием поглощает жареную утку и налегает на хлеб, успевая при этом развлекать кухарку и горничную рассказами о своих приключениях.
- В общем, в итоге я оказался нос к носу с самой огромной коброй, какую вы только можете вообразить. Она поднялась во весь рост, здоровенная, как молодое деревце, и шея у нее толщиной с мужскую руку…
- Ох, боже мой, - говорит кухарка, ловя каждое его слово. - И что же вы сделали, сэр?
- Я сказал: "Эй, меня не стоит есть, я ведь тощий и жилистый! Съешь-ка лучше моего спутника, мистера Робинса!"
- Ох, не может быть, сэр!
- Я так и сказал.
Отец наслаждается вниманием слушателей. И вскакивает, чтобы изобразить дальнейшие события.
- Змея поворачивается и ползет прямиком к Робинсу. А мне и нужно было всего одно мгновение. Я действую бесшумно, как церковная мышь, выхватываю мачете - и разрубаю кобру как раз перед тем, как она собралась напасть на беднягу Робинса и убить его!
Горничная, девушка примерно моих лет, очень взволнована. Она милая, хотя нос у нее и испачкан сажей.
- Кобра оказалась на редкость вкусной! - добавляет отец с довольной улыбкой.
Я так счастлива видеть его таким, что могла бы всю ночь слушать его рассказы.
- Ох, сэр, как это волнующе! Какие приключения выпали вам, просто удивительно!
Кухарка передает горничной какую-то тарелку.
- Вот, возьми. Отнеси от меня мистеру Картику.
- Мистеру Картику? - вырывается у меня. Мне кажется, я вот-вот потеряю сознание.
- Да, - отвечает отец. - Картик. Наш новый кучер.
- Я сама отнесу, пожалуй, если вы не против, - говорю я и забираю тарелку у разочарованной горничной. - Мне бы хотелось познакомиться с мистером Картиком.
И, прежде чем кто-нибудь успевает возразить, я направляюсь к жилищам прислуги. Я прохожу мимо какой-то поденщицы, с головы до ног перемазанной сажей, и усталой прачки, растирающей ладонями спину. В комнатах над конюшнями живут целые семьи. Это невообразимо. Царящие здесь запахи заставляют меня прижать ладонь к носу. Каретный сарай - четвертое строение справа. Помощник конюха чистит отцовскую лошадь. Увидев меня, юноша снимает шапку.
- Добрый вечер, мисс.
- Мне нужен мистер Картик, - говорю я.
- Он вон там, мисс, рядом с каретой.
Я обхожу карету и вижу Картика; он тщательно полирует тряпкой и без того чистый экипаж. Он одет в должную униформу - брюки, ботинки, полосатый жилет, хорошая рубашка, шляпа. Его кудри смазаны маслом, чтобы держались как положено. Он выглядит настоящим джентльменом. И от этого у меня перехватывает дыхание.
Я негромко откашливаюсь. Он оборачивается, видит меня, и плутовская улыбка освещает его лицо.
- Как поживаете? - официальным тоном спрашиваю я, учитывая внимание к нам помощника конюха, который как бы случайно подходит ближе.
Картик сразу все понимает.
- Добрый вечер, мисс. Уилли! - окликает он парнишку.
- Да, мистер Картик?