– Полно вам!
– Это так, монсеньор. Позвольте мне отлучиться, чтобы привести себя в порядок.
– Не стесняйтесь, дружище, – ответил сеньор Жан. – После сигнала тушить огонь можно принимать друзей без церемоний. К тому же, приятель, есть дела поважнее.
– Что же, монсеньор?
– Привести в чувство госпожу Маглуар. Вы же видите, она без сознания.
– Без сознания! Сюзанна без сознания! О боже мой! – воскликнул толстячок, ставя свечу на камин. – Как могло случиться такое несчастье?
– Погодите, погодите, мэтр Маглуар, – сказал сеньор Жан, – прежде всего нужно устроить вашу жену в кресле. Неудобно лежать – для женщины без чувств хуже всего.
– Вы правы, монсеньор, переложим госпожу Маглуар в кресло… О Сюзанна! Бедная Сюзанна! Как с тобой могла приключиться такая неприятность?
– Уж не подумайте, дорогой друг, чего-нибудь нехорошего, увидев меня здесь в такое время.
– Я не посмею, монсеньор! – отвечал бальи. – Дружба, которой вы меня удостоили, и добродетель госпожи Маглуар – других гарантий и не нужно, чтобы в любое время дня и ночи мое бедное жилище было почтено честью принимать вас.
– Трижды дурак! – пробормотал Тибо. – Только если, наоборот сказать, не дважды хитрец… Но неважно! – добавил он. – Посмотрим, как ты станешь выкручиваться, сеньор Жан.
– Тем не менее, – продолжал мэтр Маглуар, смачивая платок мелиссовой водой и потирая жене виски, – мне любопытно узнать, что за столь сильный удар мог быть направлен против моей бедной жены.
– А-а, это очень просто! Сейчас я вам обо всем расскажу, приятель. Я возвращался после ужина у моего друга, сеньора де Вивьера, и пересекал Эрневиль, чтобы попасть в башню Вез, когда увидел открытое окно, а в открытом окне женщину, которая подавала отчаянные знаки.
– Ах, боже мой!
– Я сказал то же самое, когда узнал окно вашего дома: "Ах, боже мой! Неужели с женой моего приятеля случилось несчастье и ей необходима помощь?"
– Вы очень добры, монсеньор, – с умилением сказал бальи. – Надеюсь, ничего страшного не произошло?
– Напротив, приятель.
– Напротив?
– Да, сейчас вы обо всем узнаете.
– Монсеньор, вы заставляете меня дрожать! Как, моей жене нужна была помощь, и она не позвала меня?
– Сначала она думала поступить именно так, но воздержалась от этого, и то, что она воздержалась, лишний раз говорит о ее деликатности, ибо она опасалась подвергнуть опасности вашу драгоценную жизнь.
– Неужели? – бледнея, спросил бальи. – Моя драгоценная жизнь, как вы изволили выразиться, в опасности?
– Сейчас уже нет, поскольку я здесь.
– Но, монсеньор, что же все-таки произошло? Я, конечно, спросил бы об этом у жены, но вы видите, что она пока еще не может ответить.
– Боже мой! Разве я здесь не для того, чтобы ответить вместо нее?
– Ответьте, монсеньор, вы ведь так добры! Ответьте, я слушаю.
Сеньор Жан кивнул в знак согласия и продолжил рассказ:
– Итак, я поспешил и, увидев, как она испугана, спросил: "Что случилось, госпожа Маглуар, кто вас так напугал?" – "Ах, монсеньор! – ответила она мне. – Представьте только, позавчера и сегодня мой муж принимал у себя человека, который вызвал у меня самые скверные подозрения! Человека, который проник сюда под видом друга моего дорогого Маглуара, а сам… а сам волочится за мной…"
– Она вам такое сказала?
– Слово в слово, приятель! Она ведь не слышит, о чем мы говорим, не так ли?
– Нет, она в обмороке.
– Вот и хорошо. Когда она придет в себя, расспросите ее, и, если она не повторит вам слово в слово то, что сказал я, считайте меня нехристем, сарацином, турком.
– О люди, люди… – шептал Бальи.
– Да, порождение змей! – подхватил сеньор Жан. – Хотите, чтобы я продолжил, дружище?
– Конечно! – воскликнул толстячок, совершенно забыв о недостатках своего наряда, так заинтересовал его рассказ сеньора Жана.
– "Но, мадам, – спросил я госпожу Маглуар, – как вы заметили, что этот негодяй осмеливается вас любить?"
– Да, – повторил бальи, – как она это заметила? Я бы этого никак не сказал.
– Вы бы это заметили, загляни вы под стол. Но такой любитель поесть, как вы, не может видеть того, что делается внизу.
– Дело в том, монсеньор, что у нас был превосходный ужин! Представьте себе отбивные из кабанчика…
– Вот-вот, – сказал сеньор Жан, – вы уже готовы описывать ужин, вместо того чтобы послушать, как жизнь и честь вашей супруги подверглась опасности!
– Ах! В самом деле, бедная Сюзанна! Монсеньор, помогите разжать ее руки, чтобы я мог похлопать по ладоням.
Сеньор Жан пришел на помощь бальи, и они совместными усилиями смогли разжать руки госпожи Маглуар.
Несколько успокоившись, толстячок принялся похлопывать пухлой ручкой по ладони жены, внимательно слушая интересный и достоверный рассказ сеньора Жана.
– На чем я остановился? – спросил рассказчик.
– Монсеньор, вы говорили о том, что моя бедная Сюзанна, которую вполне можно назвать невинной Сюзанной…
– О! Вы можете ею гордиться! – сказал сеньор Жан.
– И я горжусь ею! Вы остановились на том, что моя бедная Сюзанна заметила…
– Да-да, что подобно пастуху Парису ваш гость хотел сделать из вас второго Менелая. Тогда она встала… Вы припоминаете, как она встала?
– Нет, я был несколько… несколько… взволнован.
– Именно! Итак, она поднялась и заметила, что пора расходиться.
– Дело в том, что, когда я последний раз слышал бой часов, было одиннадцать, – радостно подхватил бальи.
– Итак, встали из-за стола.
– Только, похоже, не я, – сказал бальи.
– Нет, поднялись госпожа Маглуар и ваш гость. Она указала комнату, куда его проводила мадмуазель Перрина, после чего госпожа Маглуар – такая нежная и верная супруга! – уложила и вас, подоткнула одеяло и вернулась к себе в спальню.
– Дорогая Сюзаннетта! – с умилением проговорил бальи.
– Именно в спальне, оставшись в одиночестве, она испугалась: она подошла к окну, открыла его, и ветер, ворвавшись в комнату, задул свечу. Вам известно, что такое страх, приятель?
– Да, я очень пуглив, – наивно ответил мэтр Маглуар.
– Так вот, с этого мгновения ею овладел страх, и, не осмеливаясь разбудить вас и опасаясь, как бы не случилось несчастья, она позвала первого же проезжавшего мимо всадника, которым оказался я.
– Какое счастье, монсеньор!
– Не правда ли? Я быстро приблизился и назвал себя. "Монсеньор, поднимитесь! – сказала она. – Поднимитесь, скорее поднимитесь! Мне кажется, в комнате какой-то человек".
– О-ля-ля! – воскликнул бальи. – Вам, должно быть, было очень страшно?
– Ничуть! Я подумал, что звать на помощь означает терять время, передал поводья сопровождавшему меня слуге, встал на седло, потом с седла забрался на балкон и, чтобы притаившийся в комнате человек не смог убежать, закрыл окно. Именно в этот момент ваша жена, услыхав, как открывается дверь и не выдержав столь сильных волнений, без чувств упала мне на руки.
– Ах, монсеньор! – сказал бальи. – Какой ужасный рассказ!
– И заметьте, приятель, что я скорее смягчил, чем заострил происходившее. Впрочем, вы услышите, что вам расскажет госпожа Маглуар, когда придет в себя…
– Смотрите-ка, монсеньор, она пошевелилась.
– Хорошо! Зажгите у нее под носом перо, приятель.
– Перо?
– Да, это превосходное средство от судорог. Зажгите у нее под носом перо, и она придет в себя.
– Но где же взять перо? – сказал бальи.
– Черт возьми! Держите, это с моей шляпы.
Сеньор Жан отломил часть страусового пера, украшавшего его шляпу, и протянул мэтру Маглуару, который поджег его от свечки и поднес к носу жены.
Как и говорил сеньор Жан, средство было превосходным.
Результат сказался тут же.
Госпожа Маглуар чихнула.
– Ах! – радостно воскликнул бальи. – Вот она и приходит в себя! Жена моя! Моя дорогая жена! Моя милая женушка!
Госпожа Маглуар вздохнула.
– Монсеньор! Монсеньор! – продолжал кричать бальи. – Она спасена!
Госпожа Маглуар открыла глаза и с испуганным видом принялась переводить взгляд с супруга на сеньора Жана, пока наконец не остановила его на бальи.
– Маглуар! Мой дорогой Маглуар! – произнесла она. – Это вы! О, как я счастлива видеть вас после такого страшного сна!
– Ну и ну! – прошептал Тибо. – Если я и не добиваюсь цели, ухаживая за дамами, то они дают мне очень хорошие уроки!
– Увы! Моя бедная Сюзанна, – сказал бальи, – это был не дурной сон. Это, похоже, ужасная явь.
– И правда припоминаю… – сказала госпожа Маглуар. Затем, сделав вид, что только что заметила присутствие сеньора Жана, она проговорила: – Ах, монсеньор! Я очень надеюсь, что вы не передали моему мужу те глупости, которые я вам рассказывала.
– Почему же, милая дама? – спросил сеньор Жан.
– Потому что честная женщина умеет защитить себя сама и не жужжит мужу в уши о подобной чепухе.
– Напротив, госпожа, – возразил сеньор Жан, – я обо всем рассказал моему приятелю.
– Как! Вы сказали ему о том, что весь ужин этот человек гладил меня под столом по колену?
– Я ему об этом сказал.
– О презренный! – воскликнул бальи.
– Вы сказали ему, что когда я наклонилась за салфеткой, то нашла вовсе не салфетку, а его руку?
– Я ничего не утаил от моего приятеля Маглуара.
– О бандит! – закричал бальи.
– Вы ему сказали, что когда господин Маглуар почувствовал себя неважно и закрыл глаза, то его гость воспользовался моментом и насильно поцеловал меня?
– Я считаю, что мужу должно быть известно все.
– О злодей! – воскликнул бальи.
– Наконец, – продолжала дама, – вы сказали ему, что, когда я вошла в спальню и ветер задул свечу, мне показалось, будто занавеси на окне колыхнулись, поэтому я позвала на помощь, подумав, что он прячется за ними?
– Нет, этого я не сказал, но как раз собирался это сделать.
– О негодяй! – завопил бальи, выхватывая из ножен шпагу сеньора Жана, которую тот положил на стул, и устремляясь к окну, указанному женой. – Если он действительно там, я проткну его, как зайца.
И он нанес два или три удара шпагой в занавеси.
Но вдруг бальи замер, как школьник, в игре коснувшийся стены. Его волосы под хлопковым ночным колпаком встали дыбом, и головной убор заходил ходуном. Шпага выскользнула из его дрожащей руки и со звоном упала на паркет.
Он увидел прячущегося за занавесями Тибо. И как убивающий Полония Гамлет считал, что наказывает убийцу отца, мэтр Маглуар, думая, что поражает пустоту, едва не убил своего нового друга, который уже успел показать себя другом неверным.
Впрочем, поскольку кончиком шпаги бальи приподнял занавесь, он оказался не единственным, кто увидел Тибо.
Его жена и сеньор Жан вскрикнули от изумления. Рассказывая то, что только что придумали, они и предположить не могли, что настолько близки к истине.
Сеньор Жан не только узнал некоего человека, но и признал в нем Тибо.
– Разрази меня гром! – воскликнул он, направляясь к нему. – Глаза мне не врут, это мой старый знакомый – человек с рогатиной.
– Как человек с рогатиной? – спросил бальи, стуча зубами. – Надеюсь, что сейчас, во всяком случае, рогатины с ним нет!
И он поспешил укрыться за спиной жены.
– Нет-нет, успокойтесь, – сказал сеньор Жан. – Даже если бы она и была, я выхватил бы ее у него из рук. Итак, господин браконьер, – продолжал он, обращаясь к Тибо, – вы не довольствуетесь охотой на косуль монсеньора герцога Орлеанского в лесах Виллер-Коттре, вы отправились в путешествие по долине и решили поохотиться на земле моего приятеля бальи Маглуара?
– Браконьер? – удивился бальи. – Разве мэтр Тибо не честный владелец хутора, живущий в сельском доме на доходы от сотни арпанов земли?
– Этот? – сеньор Жан расхохотался. – Он, похоже, заставил вас в это поверить. У прохвоста хорошо подвешен язык. Владелец? Это оборванец! А то, чем он владеет, носят на ногах мои слуги. Это Тибо-башмачник, Тибо-сабо.
Госпожа Сюзанна, услыхав, чем занимается Тибо, состроила презрительную гримасу. Мэтр Маглуар отступил на шаг и покраснел. Вовсе не потому, что храбрый толстяк был горделив. Нет, он ненавидел ложь. И покраснел он не оттого, что пил с башмачником, а из-за того, что пил с лгуном и предателем.
Тибо снес поток оскорблений, скрестив руки и с улыбкой на губах.
Он был уверен, что лишь только наступит его очередь говорить, как он с легкостью отыграется за все. Ему показалось, что время пришло.
И он воскликнул насмешливым тоном (а это доказывает, что мало-помалу он привыкал говорить с людьми более высокого положения):
– Клянусь рогами дьявола! Монсеньор, вы прекрасно знаете, что проболтались некоторое время назад, и если бы все поступали так, как вы, мне не пришлось бы даже делать вид, что я нахожусь в двусмысленном положении!
Сеньор Жан ответил на угрозу Тибо, совершенно ясную и ему, и госпоже бальи, гневным взглядом.
– О! – несколько непредусмотрительно сказала госпожа Маглуар. – Вот увидите, он тотчас же выдумает обо мне какую-нибудь гадость.
– Будьте спокойны, госпожа, – произнес Тибо, вновь обретя свойственный ему апломб, – что до гадостей, то мне нет нужды их выдумывать.
– О злой дух! – воскликнула госпожа бальи. – Видите, я не ошиблась: он нашел способ оклеветать меня, он хочет отомстить за пренебрежение, которым я ответила на его томные взгляды, наказать меня за то, что я решила не жаловаться мужу на его поведение.
Пока госпожа Сюзанна говорила, сеньор Жан поднял шпагу и направился к Тибо. Но бальи бросился между ними и удержал руку барона.
Это было очень кстати, ибо Тибо не отступил ни на шаг и, без сомнения, собирался предупредить угрожавшую ему опасность каким-нибудь ужасным пожеланием.
Но благодаря вмешательству бальи ему не пришлось этого делать.
– Спокойнее, монсеньор! – сказал мэтр Маглуар. – Этот человек недостоин нашего гнева. Видите, я всего лишь простой мещанин, но презираю его россказни, кроме того, прощаю ему то, что он хотел злоупотребить моим гостеприимством.
Госпожа Маглуар сочла, что пора оросить сложившуюся ситуацию слезами. Она разрыдалась.
– Не плачьте, Сюзанна! – сказал бальи со свойственным ему простодушием и доброжелательностью. – В чем может обвинить вас этот человек, если предположить, что он так поступит? В том, что вы меня обманываете? Боже мой! Если вы до сих пор меня, такого, каким я создан, не обманывали, то я должен только благодарить вас за прекрасные дни, которыми вам обязан, – делом и словом. Вот почему не бойтесь, как бы из-за воображаемого зла не изменилось мое отношение. Я всегда буду добрым и снисходительным, Сюзанна, и как никогда не затворю моего сердца для вас, так не закрою дверей своего дома для друзей. Когда ты скромен и слаб, лучше смириться и доверять людям. Тогда приходится бояться только трусливых и злых, а я, к счастью, убежден, что их меньше, чем мы думаем. И еще… Клянусь честью! Если птица зла проникнет в мой дом через дверь или окно, то – святой Грегуар, покровитель пьяниц, тому свидетель – я подниму такой шум! Я стану петь и стучать стаканами! И ей придется отправиться восвояси тем же путем, каким она сюда попала.
Госпожа Сюзанна бросилась к ногам толстячка и принялась целовать ему руки. Было очевидно, что меланхолически-философская речь бальи произвела на нее куда большее впечатление, чем самая красноречивая проповедь.
Не было никого, кто не был бы тронут, даже сеньор Жан. Кончиком пальца он отер слезинку, блеснувшую в уголке глаза, затем, протягивая бальи руку, сказал:
– Клянусь рогами Вельзевула, вы справедливы и добры, приятель, и было бы грешно отягощать вашу голову заботами! И если я когда-то подумал о вас плохо, пусть Господь простит меня! Уверяю вас, впредь это не повторится.
Пока три второстепенных героя нашего повествования заключали договор о раскаянии и прощении, положение четвертого, то есть главного героя, становилось все более затруднительным.
К тому же сердце Тибо, словно воздушный шар, наполнялось яростью и ненавистью. Он и сам не заметил, как случилось, что из эгоиста и завистника он превратился в злодея.
– Сам не пойму, – закричал он, сверкнув глазами, – сам не пойму, почему я до сих пор не положил всему этому конец!
При восклицании, напоминавшем угрозу, учитывая то, каким тоном оно было произнесено, сеньор Жан и госпожа Сюзанна ощутили, что над всеми нависла какая-то неизвестная, невиданная опасность.
Сеньор Жан был не робкого десятка. Он снова выхватил шпагу и шагнул к Тибо. Но бальи опять удержал его.
– Сеньор Жан! Сеньор Жан! – процедил сквозь зубы Тибо. – Вот уже второй раз вы норовите пронзить меня шпагой, а это означает, что мысленно вы уже дважды убийца! Берегитесь! Грешат не только действием.
– Тысяча чертей! – вскричал барон вне себя. – Похоже, этот негодяй читает мне наставления! Приятель, вы только что хотели проткнуть его, как какого-то зайца, так позвольте мне нанести один-единственный удар, как матадор быку, и, обещаю, от этого удара ему несдобровать.
– Ради вашего бедного слуги, который умоляет вас на коленях, – сказал бальи, – отпустите его с миром, монсеньор, и соизвольте вспомнить, что он мой гость и в моем скромном жилище ему не должно быть причинено зло или увечье!
– Будь по-вашему! – ответил сеньор Жан. – Но я его все равно разыщу. Последнее время о Тибо ходят недобрые слухи, и браконьерство – не единственное, что вменяется ему в вину. Люди видели, как он бегал по лесу в сопровождении по-особенному прирученных волков. По-моему, этот мерзавец в субботние ночи не спит дома, а седлает метлу, что не подобает доброму католику. Да и мельничиха из Койолля жаловалась, как мне говорили, на его колдовство… Довольно, не станем больше об этом. Я пошлю осмотреть его жилище, и если мне покажется, что что-то там не в порядке, то велю разрушить этот ведьмин притон, которого не потерплю во владениях его светлости герцога Орлеанского. А теперь убирайся! И поживее!
Во время этого исполненного угроз выговора ожесточение башмачника достигло предела.
Однако он воспользовался тем, что путь был открыт, и вышел из комнаты.
Благодаря способности видеть в темноте, он направился к выходу и, переступив порог дома, где навсегда похоронил столь сладкие надежды, захлопнул дверь с такой силой, что задрожал весь дом.
Разумеется, он подумал о том, сколько желаний и волос было израсходовано впустую за этот вечер, чтобы удержаться и не попросить уничтожить в пламени дом вместе со всеми, кто в нем находится.
Лишь через десять минут Тибо обратил внимание на погоду.
Лило как из ведра. Но именно этот ливень, каким бы ледяным ни был, и даже потому, что он был ледяным, благотворно подействовал на Тибо.
Как простодушно сказал добрый Маглуар, его голова пылала. Выйдя от бальи, Тибо пустился бежать по полю куда глаза глядят. Он не стремился попасть в определенное место. Ему нужны были простор, свежесть и движение.
Бесцельный бег привел его сначала в лес Валлю. И только заметив вдали мельницу в Койолле, он понял, где очутился.
На бегу он послал проклятие красавице-мельничихе, пронесся как сумасшедший между Восьенном и Койоллем и, увидев перед собой черную громаду леса, поспешил туда.
Перед ним лежала дорога, ведущая из Койолля в Пресьямон.