– О госпожа! – воскликнула горничная. – Я не отважусь пойти за этим человеком!
– Я сама пойду, – сказала графиня.
– В добрый час! – сказал Тибо. – Вот так женщина!
И он исчез в овраге. Лизетта от страха чуть не лишилась чувств.
– Обопрись на меня, трусиха, – сказала графиня, – и пойдем. Мне не терпится узнать, что он может рассказать.
Обе женщины вернулись через ферму. Никто не видел, как они вышли; никто не видел, как они вернулись. Графиня прошла к себе в спальню, где и поджидала, пока Лизетта приведет незнакомца. Десять минут спустя вошла белая как стена Лизетта.
– Ах, госпожа! – сказала она. – Его можно было не встречать.
– Почему? – спросила графиня.
– Потому что он знает дорогу не хуже моего! О, если бы госпожа только знала, что он мне сказал! Этот человек наверняка демон!
– Введи его, – приказала графиня.
– Он здесь! – сказал Тибо.
– Вот и славно, – сказала графиня Лизетте, – оставь нас.
Лизетта удалилась. Графиня осталась наедине с Тибо. Вид его не внушал доверия. В нем чувствовалась убежденность в верности принятого решения, и было очевидно, что решение это дурного толка: рот его сводило сатанинской улыбкой, глаза блестели адским огнем.
Вместо того чтобы прикрыть свои красные волосы, Тибо с удовольствием выставил их, и они спадали ему на лоб подобно огненному плюмажу. Но графиня, даже не побледнев, устремила взгляд на Тибо.
– Горничная сказала, что вам известна дорога в мою спальню. Вы здесь уже бывали?
– Да, госпожа, однажды.
– Когда же?
– Позавчера.
– В котором часу?
– С половины одиннадцатого до половины первого ночи.
Графиня посмотрела Тибо прямо в глаза.
– Это неправда! – сказала она.
– Вы желаете, чтобы я рассказал, что здесь произошло?
– В то время, которое вы указали?
– В то время, которое я указал.
– Говорите, – велела графиня.
Тибо был столь же лаконичен, как и та, что его спрашивала.
– Господин Рауль вошел через эту дверь, – сказал он, показывая на дверь из коридора, – и Лизетта оставила его одного. Вы вошли отсюда, – продолжал он, указывая на дверь в туалетную комнату, – и застали его на коленях. Вы были с распущенными волосами, сколотыми тремя бриллиантовыми шпильками. На вас было домашнее платье из розовой тафты, розовые шелковые чулки, серебряные парчовые туфельки и жемчужное ожерелье на шее.
– Наряд описан совершенно точно, – сказала графиня. – Продолжайте.
– Вы трижды норовили поссориться с господином Раулем: первый раз из-за того, что он останавливался в коридорах, чтобы поцеловать вашу горничную; второй – из-за того, что его встретили в полночь на дороге из Эрменвиля в Виллер-Коттре; третий – из-за того, что на балу в замке, когда вас не было, он четыре раза танцевал кадриль с госпожой де Бонней.
– Продолжайте.
– Всякий раз ваш любовник приводил оправдания – убедительные или нет. Вы находили их убедительными и прощали его. В это время вбежала перепуганная Лизетта; она кричала, что любовник должен спасаться бегством, потому что только что возвратился ваш муж.
– Похоже, вы и вправду демон, как говорит Лизетта, – промолвила графиня и зловеще расхохоталась. – Я вижу, что мы можем действовать сообща… Заканчивайте.
– Так вот. Вы с горничной вытолкнули упиравшегося господина Рауля в туалетную комнату; Лизетта проводила его по коридору и двум или трем комнатам к винтовой лестнице в противоположном относительно того, через который они ранее вошли, крыле замка. Спустившись, беглецы наткнулись на запертую дверь и укрылись в какой-то кладовке. Лизетта открыла окно, расположенное всего лишь в семи-восьми футах от земли, и господин Рауль выпрыгнул через него, подбежал к конюшне и нашел там своего коня с перерезанными сухожилиями. Тогда он, считая, что без нужды калечить благородное животное подло, поклялся перерезать сухожилия графу, как только где-нибудь встретит его. Потом он отправился пешком к пролому и по ту сторону стены обнаружил графа, поджидающего его со шпагой в руке. У барона был с собой охотничий нож; он вынул его из чехла, и бой начался.
– Граф был один?
– Подождите… Похоже, граф был один; на четвертом или пятом выпаде он получил удар ножом в плечо и с криком "Ко мне, Лесток!" упал на колено. Тогда барон вспомнил о клятве и перерезал ему сухожилия, как граф перерезал сухожилия его коню. Но в тот момент, когда он вставал, Лесток ударил его сзади – клинок вошел под лопаткой и вышел из груди… Мне нет нужды напоминать, в каком месте вы целовали рану.
– Дальше.
– Граф с конюхом возвратились в замок, оставив барона без помощи. Тот пришел в себя, позвал крестьян, которые уложили его на носилки и понесли. Они намеревались доставить его в Виллер-Коттре, но в Пюизе барону стало так плохо, что идти с ним далее стало невозможно. Они переложили его на кровать, на которой вы его видели и где он в девять часов тридцать минут и одну секунду вечера испустил дух.
Графиня встала.
Не говоря ни слова, она подошла к ларцу, вынула из него нить жемчуга, которая была на ней накануне, и протянула Тибо.
– Что это значит? – удивился тот.
– Берите, – сказала графиня, – это стоит пятьдесят тысяч ливров.
– Вы рассчитываете отомстить? – поинтересовался Тибо.
– Да, – ответила графиня.
– Месть стоит дороже.
– Сколько же?
– Ждите меня завтра ночью, – сказал Тибо, – и я вам скажу.
– Где вы хотите, чтобы я вас ждала? – спросила графиня.
– Здесь, – ответил Тибо с хищной усмешкой.
– Я буду ждать вас здесь, – сказала графиня.
– Выходит, до завтра?
– До завтра.
Тибо вышел. Графиня положила жемчужное ожерелье в ларец, подняла двойное дно, вынула флакон с жидкостью опалового цвета и маленький кинжал, рукоятка и ножны которого были украшены драгоценными камнями, а клинок – золотой насечкой.
Она спрятала флакон и кинжал под подушкой, преклонила колени перед иконами, помолилась и не раздеваясь бросилась на кровать…
Глава 20
Верна слову
Выйдя от графини, Тибо прошел знакомым путем и беспрепятственно выбрался сначала из замка, затем из парка.
Но, выйдя оттуда, Тибо впервые в жизни не знал, куда идти дальше. Его хижину сожгли, ни единого друга у него не было – подобно Каину, он не знал, где преклонить голову.
Он вошел в лес, свое вечное убежище. Затем добрел до лежащего в низине Шавиньи и, поскольку уже светало, подошел к стоявшему особняком дому с просьбой продать ему хлеба.
Хозяина дома не было, и его жена дала Тибо хлеба, не захотев брать плату.
Тибо внушал ей страх.
Уверенный, что ему хватит пищи на весь день, Тибо подался в лес.
Он знал одно местечко между Флери и Лонпоном, где лес превращался в непроходимую чащу. И решил провести там день.
В поисках убежища за скалой он заметил, как в глубине оврага что-то поблескивает.
Любопытство подтолкнуло его спуститься.
Это поблескивала серебряная пластинка с перевязи какого-то гвардейца. Сама перевязь была обвита крест-накрест на шее трупа или, скорее, скелета, потому что плоть с покойного была обглодана, а кости обчищены, будто для анатомического кабинета или художественной мастерской.
Скелет был совсем свежим; казалось, человек скончался этой ночью.
– Ага! – воскликнул Тибо. – Судя по всему, это работа моих друзей волков. Похоже, они воспользовались разрешением, которое я дал.
Он спустился в овраг, потому что хотел узнать, чей это труп, и его любопытство было с легкостью удовлетворено.
Пластинка, которую господа волки сочли не столь легко усваиваемой, как все остальное, лежала на груди скелета, как этикетка на тюке товара.
Ж.-Б. Лесток, личный телохранитель господина графа де Мон-Гобера
– Славно! – сказал Тибо, смеясь. – Вот и первый, не ушедший от расплаты за убийство! – Затем, наморщив лоб, тихо и на этот раз без смеха, Тибо добавил, будто говорил сам с собой: – Выходит, Провидение все-таки существует?
Смерть Лестока было совсем несложно истолковать. На направлявшегося (несомненно, для выполнения какого-то поручения хозяина) ночью из Мон-Гобера в Лонпон телохранителя графа напали волки. Вначале он отбивался с помощью того же охотничьего ножа, которым ударил барона Рауля, потому что Тибо нашел этот нож в нескольких шагах от дороги, в месте, где, судя по изрытой земле, и происходила борьба; затем уже безоружного Лестока свирепые звери утащили в овраг и там обглодали.
Тибо стал настолько безразличен ко всему, что не чувствовал ни удовольствия, ни сожаления, ни удовлетворения, ни угрызений совести; он подумал лишь о том, что случившееся упрощает планы графини, которой теперь остается отомстить только собственному мужу.
Затем он устроился между скалами в самом безветренном месте, намереваясь спокойно провести здесь день.
Около полудня он услышал звуки охотничьего рожка барона Жана и лай собак.
Обер-егермейстер охотился, но охота прошла довольно далеко от Тибо и не потревожила его.
Наступила ночь.
В девять часов Тибо пустился в путь. Он отыскал пролом, прошел по дороге и подошел к хижине, где ожидала его Лизетта в день, когда он появился здесь в облике барона Рауля.
Бедная девушка вся дрожала. Тибо хотел последовать традиции и вознамерился ее поцеловать. Но она отскочила с явным ужасом.
– О! – воскликнула она. – Не прикасайтесь ко мне, или я позову на помощь!
– Чума! – сказал Тибо. – Красотка, в прошлый раз с бароном Раулем вы не были столь несговорчивы.
– Это так, – сказала служанка, – но с того дня многое произошло.
– Не считая того, что еще произойдет! – с усмешкой заявил Тибо.
– Ох! – ответила горничная с печальным видом. – Думаю, самое тяжелое позади. – Затем она сказала: – Если вам угодно войти, следуйте за мной.
Тибо пошел за ней. Ничуть не таясь, Лизетта пересекла открытое пространство, отделявшее замок от деревьев.
– Ого! – сказал Тибо. – Ты сегодня такая смелая, красотка! А если нас увидят?
Но она покачала головой:
– Опасности больше нет: все глаза, которые могли нас увидеть, закрылись.
Хотя он и не понял, что имела в виду девушка, но тон, которым она произнесла эти слова, заставил Тибо содрогнуться. Он молча пошел за ней, и они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж. Но в тот момент, когда Лизетта дотронулась до двери в спальню, он остановил ее.
Безлюдность и тишина замка пугали его. Можно было сказать, что замок проклят.
– Куда мы идем? – спросил Тибо, не вполне понимая, что говорит.
– Вы это прекрасно знаете.
– В спальню графини?
– В спальню графини.
– Она меня ждет?
– Она вас ждет.
И Лизетта открыла дверь.
– Входите, – сказала она.
Тибо вошел. Лизетта затворила за ним дверь и осталась в коридоре. Это была все та же очаровательная спальня, точно так же освещенная, благоухающая теми же ароматами.
Тибо поискал глазами графиню.
Он ожидал, что увидит ее в дверях туалетной комнаты.
Дверь в туалетную комнату была закрыта.
В комнате не было слышно ни звука, не считая тиканья часов из севрского фарфора и стука сердца Тибо.
Он стал оглядываться с ужасом, в котором не мог дать себе отчета.
Его взгляд остановился на кровати.
Там лежала графиня.
У нее в волосах были те же бриллиантовые шпильки, на шее – та же нитка жемчуга, на ней самой – то же домашнее платье из розовой тафты, на ногах – те же туфельки из серебряной парчи, в которых она встречала барона Рауля.
Тибо приблизился. Графиня не шевельнулась.
– Вы спите, прекрасная графиня? – произнес он, склоняясь, чтобы рассмотреть ее.
Внезапно он выпрямился. Взгляд его замер, волосы встали дыбом, на лбу выступил пот. Он начал подозревать ужасную правду.
Уснула графиня сном бренного мира или сном вечности?
Тибо пошел за канделябром, что стоял на камине, и дрожащей рукой поднес его к лицу так необычно спящей.
Лицо было бледным, как из слоновой кости, а на висках – мраморным. Губы посинели.
Обжигающая капля розового воска упала на эту сонную маску. Но графиня не проснулась.
– О-о! Да что же это? – воскликнул Тибо.
И он поставил канделябр на ночной столик: дрожащая рука уже не могла его удержать. Обе руки графини были вытянуты вдоль тела; в каждой, похоже, было что-то зажато.
Тибо с усилием разжал левую руку. В ней он обнаружил флакон, который графиня накануне извлекла из ларца.
Он разжал вторую руку. В ней оказалась бумажка, на которой было написано: "Верна слову". Правильнее, верна даже после смерти. Графиня была мертва.
Иллюзии Тибо рассеивались одна за другой, как сонные видения исчезают по мере пробуждения.
Правда, в сонных видениях других людей мертвые поднимаются.
А мертвые Тибо продолжали лежать.
Он вытер пот со лба, подошел к двери в коридор, открыл ее и увидел коленопреклоненную Лизетту.
– Так графиня умерла? – спросил Тибо.
– Графиня умерла, и граф умер.
– Из-за ран, полученных в бою с бароном Раулем?
– Нет, от удара кинжалом, который нанесла ему графиня.
– О! – Тибо попытался изобразить смех среди мрачной драмы. – Это уже новая история, мне она неизвестна.
И горничная рассказала, что произошло.
Все было просто, но ужасно.
Графиня пролежала в постели часть дня, слушая звон колоколов в деревушке Пюизе, возвещавший о том, что тело Рауля отправляется в замок Вопарфон, где его должны были предать земле в фамильном склепе.
Колокола смолкли к четырем часам пополудни.
Тогда графиня встала, вынула из-под подушки кинжал, спрятала его на груди и направилась в спальню мужа. Она встретила радостного камердинера графа. Только что ушел врач. Он снял повязку и заверил, что спокоен за жизнь графа.
– Госпожа согласится, это большое счастье! – воскликнул камердинер.
– Да, это действительно большое счастье.
И графиня вошла в спальню мужа. Через пять минут она вышла.
– Граф спит, – сказала она, – не стоит входить к нему, пока он сам не позовет.
Камердинер поклонился в знак повиновения и присел в прихожей, чтобы быть готовым войти по первому зову хозяина.
Графиня вернулась к себе.
– Раздень меня, Лизетта, – приказала она горничной, – и подай то, что на мне было надето, когда он приходил сюда в последний раз.
Субретка повиновалась. Мы уже видели, как верно, до малейших деталей она воспроизвела наряд госпожи. Графиня написала несколько строк, сложила записку и взяла ее в правую руку. Потом она легла на кровать.
– Не прикажет ли госпожа подать что-нибудь? – спросила горничная.
Графиня разжала левую руку и показала флакон, который был в ней.
– Нет, Лизетта, – ответила она, – я выпью то, что в этом флаконе.
– Как! – воскликнула Лизетта. – И больше ничего?
– Этого довольно, Лизетта, ибо, если я выпью это, мне не понадобится ничего другого.
И действительно, графиня поднесла флакон ко рту и осушила его одним глотком. Затем она сказала:
– Ты видела мужчину, который поджидал нас на дороге, Лизетта. Сегодня у меня с ним свидание, с девяти до десяти часов вечера. Ты подождешь его в известном вам месте и приведешь в мою комнату… Я вовсе не хочу, – добавила она шепотом, – чтобы говорили, будто я не верна слову, пусть даже после смерти.
Тибо нечего было возразить: все намеченное было исполнено.
Вот только месть графиня взяла на себя.
Как стало известно, обеспокоенный молчанием хозяина камердинер приоткрыл дверь спальни, вошел туда на цыпочках и увидел графа, лежащего на спине с кинжалом в сердце. Тогда он поспешил к госпоже, чтобы сообщить печальную новость, но и ее тоже нашли мертвой.
Слух о двойной смерти быстро распространился по дому, и слуги разбежались, говоря, что в замок влетел ангел-губитель. Осталась только горничная, чтобы исполнить последнюю волю хозяйки.
Тибо больше нечего было делать в этом доме. Он оставил графиню лежащей на кровати, Лизетту возле нее и спустился вниз.
Как сказала горничная, ему нечего было бояться встречи с хозяином и слугами. Слуги разбежались, хозяева были мертвы.
Тибо пошел к пролому. Небо было хмурым, и если бы на дворе стоял не январь, то можно было бы сказать, что оно было грозовым.
Дорожка в парке едва угадывалась.
Дважды или трижды Тибо останавливался и прислушивался; ему казалось, что он слышит, как справа и слева хрустят ветки под ногами кого-то, кто хочет попасть с ним в шаг.
Подойдя к пролому, Тибо отчетливо услышал, как чей-то голос произнес:
– Это он!
И в тот же миг два жандарма, сидевшие в засаде позади пролома, прыгнули спереди на Тибо, а два других напали на него сзади. Ревнивец Крамуази, бодрствуя по ночам, бродил вокруг замка и накануне увидел, как по окольным дорожкам пришел и ушел неизвестный человек. Он донес об этом бригадиру жандармов. К доносу отнеслись еще серьезнее, когда узнали о новых злоключениях, случившихся в замке. Бригадир отправил четырех человек с приказом арестовать любого подозрительного бродягу. Двое из них в сопровождении Крамуази засели в засаде за проломом в стене, двое других шли след в след за Тибо по парку.
Мы видели, как по сигналу Крамуази все четверо бросились на него.
Борьба была долгой и упорной. Тибо был не тем человеком, которого четверо жандармов могли свалить запросто, без труда.
Но у него не было оружия, и его сопротивление оказалось бесполезным.
Жандармы делали все тем усерднее, что они узнали Тибо, а Тибо, ставший известным по происходившим рядом с ним несчастьям, уже снискал в округе отвратительную славу. Его повалили на землю, крепко связали и поставили между двумя лошадьми. Два жандарма шли один спереди, другой сзади.
Сопротивлялся Тибо скорее из самолюбия, а не по какой-то иной причине. Он знал, что его власть делать зло безгранична. Стоило ему лишь пожелать смерти этим четырем, и они упадут замертво.
Но это он всегда успеет сделать. Окажись он у подножия эшафота, останься ему одно-единственное желание, он был уверен, что избежит человеческого правосудия.
Связанный по рукам и ногам, Тибо шел в окружении четырех жандармов с показным смирением.
Один из жандармов держал конец веревки, опутавшей башмачника. Они шутили и смеялись, спрашивая у колдуна Тибо, как, обладая такой властью, он позволил себя схватить.
Тибо же отвечал на их насмешки широко известной поговоркой: "Хорошо смеется тот, кто смеется последним". Жандармы очень надеялись, что последними будут смеяться они.
Они миновали Пюизе и вошли в лес.
Становилось все темнее. Казалось, тучи огромным черным покрывалом лежат на кронах деревьев. В четырех шагах ничего не было видно.
Но Тибо видел.
Он видел, как со всех сторон мелькали и пересекались огоньки. Они приближались, сопровождаемые шорохом сухих листьев.
Встревоженные лошади пятились, втягивая ночной воздух и дрожа под всадниками.
Громко смеявшиеся жандармы мало-помалу затихли.
Тогда начал смеяться Тибо.
– Над чем ты смеешься? – спросил его один из жандармов.
– Над тем, что вам уже не до смеха, – ответил Тибо.