Я не верил своим глазам, так хорошаона была. Я не верил своим глазам, такой изумительно прекрасной она стала.
Однако же рядом с Лионой стоял десятилетний мальчик, мой сын, и стоило мне на него взглянуть, как я увидел перед собой брата Джейкоба, погибшего как раз в этом возрасте. Горло у меня сжалось, глаза заволокло слезами. Это же мой сын! Нет, я не хочу встречать их слезами, подумал я, но только успел вынуть носовой платок, как Лиона заметила меня, улыбнулась, взяв сына за руку, подошла по дорожке прямо ко мне и сказала радостно и убежденно:
- Тоби, я узнала бы тебя где угодно. Ты нисколько не изменился.
Ее улыбка была такой жизнерадостной и искренней, что я не смог ответить. Я лишился слов. Не мог высказать, что означает для меня ее приезд. А когда я взглянул на глядевшего на меня маленького мальчика, на темноволосую и темноглазую копию моего давно умершего брата Джейкоба, на маленького мальчика, прекрасного внешне, уверенного и смышленого, на сына, которым гордился бы каждый, на чудесного, замечательного ребенка, я не смог удержаться от слез.
- Я тоже заплачу, если ты не перестанешь, - сказала Лиона. Она протянула руку и положила мне на плечо.
В ней не было никаких сомнений или колебаний, и когда я мысленно отметил это, то понял, что она не сомневалась никогда. Она всегда была уверенная и сильная, и ее мягкий, глубокий голос как нельзя лучше соответствовал ее щедрой душе.
Щедрая, это слово само пришло, пока я смотрел Лионе в глаза, а она улыбалась мне. Она щедрая. Щедрая и любящая, она проделала такой долгий путь, потому что я попросил ее, и тут я поймал себя на том, что говорю об этом вслух:
- Ты приехала. Проделала такой долгий путь. Ты приехала! Я до последнего момента не верил, что ты приедешь!
Мальчик вынул что-то из нагрудногокармана и протянул мне.
Я наклонился, чтобы лучше его рассмотреть, и взял то, что он держал на ладони - это оказалась моя фотография.
Маленькая, вырезанная из школьного альбома и покрытая защитной пленкой.
- Спасибо, Тоби, - произнес я.
- Я всегда ношу ее с собой, - сейчасже отозвался он. - И всегда всем говорю: "Это мой папа".
Я поцеловал его в лоб. А в следующий миг Тоби удивил меня. Он обнял меня так, словно он был взрослым мужчиной, а я - ребенком. Он обхватил меня обеими руками и прижал к себе. Я снова поцеловал его, на этот раз в нежную щеку. Сын смотрел на меня чистым искренним взором.
- Я всегда знал, что ты придешь, - продолжал он. - Ну, я знал, что когда-нибудь ты появишься. Знал, что появишься. - Он проговорил эти слова так же просто, как и все остальные.
Я распрямился, проглотил комок в горле, снова поглядел на них обоих и обнял сразу двоих. Прижал к себе, не отпуская.
Я чувствовал, какая Лиона нежная, как от нее веет сладостным ароматом - сладостным ароматом женщины, совершенно чуждым мне и моей прежней жизни, - а от ее шелковистых темных волос исходит запах чудесных цветочных духов.
- Идемте, номер уже готов, - я заикался, словно изрекая важную истину. - Я уже зарегистрировал вас, а теперь провожу наверх.
До меня дошло, что все это время рядом с нами стоял носильщик с багажной тележкой, я дал парню двадцатидолларовую бумажку и велел нести вещи в "номер хозяина гостиницы", сказав, что мы подойдем чуть позже.
Еще какой-то миг я просто смотрел на Лиону, и мне на ум пришли слова, произнесенные Малхией. Все, что ты скажешь ей, ты скажешь ради нее. Не ради себя.
И еще одна мысль с силой пронзила меня, пока я стоял и смотрел: какая же Лиона серьезная, и эта серьезность - обратная сторона ее уверенностив себе.
Именно благодаря своей серьезности Лиона сейчас же собралась и без малейших колебаний приехала сюда, чтобы сын смог встретиться с отцом. Своей серьезностью Лиона напомнила мне одну женщину, которую я встретил и полюбил, исполняя задание Малхии, - женщину из другого столетия, глядя на которую я тогда вспомнил Лиону, прекрасную, настоящую, живую.
И вот сейчас Лиона стоит рядом со мной, в мой день и мой век.
"Вот человек, которого можно любить. Тот, кого можно любить от всего сердца, точно так, как ты любил людей из другого века, когда был в прошлом вместе с ангелами, когда был рядом с теми, кого никак не мог прижать к своей груди. Последние десять лет ты жил, отгородившись от всех живых существ, но вот она, настоящая, такая же настоящая, как подопечные Малхии, человек, которого можно любить верно и безгранично. И неважно, сумеешь ли ты внушить ей ответную любовь. Ты можешь ее любить. И еще ты можешь любить этого мальчика".
Когда мы все вместе вошли в тесный лифт, Тоби показал мне другие мои фотографии из школьных альбомов. Он постоянно носил их с собой.
- Значит, ты всегда знал, как меня зовут, - сказал я, на самом деле не зная, что говорить, поэтому лишь сообщая очевидный факт, и он подтвердил: да, он всем говорил, что его отец Тоби О’Дар.
- Я рад. Я так этому рад. Не могу высказать, как я тобой горжусь, - сказал я.
- Почему? - удивился он. - Ты же даже не знаешь, какой я на самом деле. - Он был все-таки еще совсем мал, и голос у него по-детски звонкий, но, когда он произносил эти слова, они прозвучали не по возрасту рассудительно. - Вдруг я плохо учусь?
- Ну, не знаю, твоя мама всегда была отличницей, - заметил я.
- Да, она и сейчас такая. Она ходит на курсы в Университете Лойолы. Ей неинтересно преподавать в средней школе.
И на курсах она всегда получает одни пятерки.
- И ты ведь тоже, правда? - уточнил я.
Он кивнул.
- Я мог бы перескочить через класс, если бы мне разрешили. Но в школе считают, что это плохо отразится на моем социальном развитии, и дедушка того же мнения.
Мы поднялись на последний этаж, и я провел их по всем балконам, а затем вниз, на длинную веранду, выложенную красными плитками. В конце веранды располагались их комнаты, неподалеку от моего номера.
"Номер управляющего" в "Миссион-инн" - единственный по-настоящему современный и роскошный, как и подобает пятизвездочному номеру. Снять его можно только в том случае, если хозяева гостиницы в отъезде, поэтому я заранее выяснил, смогу ли получить комнаты на это время.
И апартаменты действительно производили впечатление: три камина, огромная мраморная ванная, чудесная открытая веранда, - но еще больше мои гости поразились, когда узнали, что я снял смежный номер специально для Тоби, мотивируя это тем, что ему уже десять и он вполне может рассчитывать на собственную комнату и собственную постель.
Затем я повел их в люкс "Амистад", мой любимый, чтобы показать чудесно расписанный купольный потолок, кровать под балдахином и изумительный неработающий камин. Они оба сказали, что все "прямо как в Новом Орлеане", однако обоих поразили роскошные апартаменты, подготовленные для них, и все получилось ровно так, как я планировал.
Мы присели за стол из стекла и металла, и я заказал вина для Лионы и кока-колу для Тоби, поскольку он признался, что иногда, хотя это и неполезно, он все-таки пьет кока-колу.
Тоби вынул айфон и показал мне, какие функции может выполнять прибор. В телефоне уже имелись мои старые фотографии, но, если я не возражаю, ему хотелось бы сделать новые.
- Нисколько не возражаю, - заверил я, и Тоби сейчас же превратился в профессионального фотографа: отходил назад, держал телефон так, как художник из прошлых веков держал бы палитру, и снимал и снимал нас с разных точек, обходя стол по кругу.
В этот момент, пока Тоби делал одну фотографию за другой, я похолодел, кое-что вспомнив. Я же совершил в "Амистаде" убийство. Я убил человека, здесь, в "Миссион-инн", и все равно привел сюда Лиону с Тоби, словно ничего такого и не было.
Конечно, сюда приходил и Малхия, серафим, который именем Господа потребовал от меня ответа, отчего я не хочу оставить ту жалкую жизнь, какую веду. И я оставил ее, и с тех пор все в моем существовании переменилось.
Малхия вырвал меня из двадцать первого века и отправил в прошлое, чтобы предотвратить несчастье, грозившее одной иудейской общине средневековой Англии. И когда я исполнил свое первое задание для нового босса ангельского рода, то проснулся здесь, в гостинице "Миссион-инн", и здесь же написал подробный отчет о первом своем путешествии по Времени Ангелов. Сочинение находилось сейчас в номере. Лежало на том самом столе, за которым сидела моя последняя жертва, убитая уколом шприца в шею. И именно отсюда я позвонил своему прежнему шефу, Хорошему Парню, и сообщил, что никогда больше не стану убивать.
Но все равно я же совершил здесь убийство. То было хладнокровное, тщательно спланированное убийство, благодаря которым и прославился Лис-Счастливчик. Я внутренне содрогнулся, бормоча молитву, прося, чтобы тень того зла не пала на Лиону и Тоби, чтобы их не коснулись возможные последствия того злодеяния.
До последнего убийства гостиница была моим прибежищем, единственным местом, где я чувствовал себя раскованно, и, конечно, по этой самой причине я и пригласил Лиону с сыном именно сюда, за тот самый стол, где мы сидели вместе с Малхией. Казалось вполне естественным, что они сидят именно здесь, вполне естественным, что я испытываю неведомую ранее радость, глядя на них обоих именно здесь, где я получил настоящий ответ на свои мрачные, полные сарказма молитвы о спасении.
Ладно, собственные мотивы мне ясны. Но ведь и для Лиса-Счастливчика разве найдется более безопасное место, чем место недавнего преступления? Разве кто-нибудь ждет от наемного убийцы, что он возвратится на место убийства? Никто. В этом я уверен. В конце концов, я десять лет был наемным убийцей, но никогда еще не возвращался на место преступления, никогда до этого раза.
Хотя, должен признать, я привел двух обожаемых мною, невинных людей в совершенно особенное место.
Я был настолько недостоин моей давней любви и недавно обретенного сына, настолько безоговорочно недостоин, что они оба и помыслить не могли.
"И постарайся сделать так, чтобы они никогда в жизни не догадались, потому что, если они узнают, кто ты, чем ты занимался, если увидят кровь на твоих руках, они никогда не оправятся от потрясения, и ты это знаешь".
Мне показалось, я слышу тихий голос где-то совсем близко и отчетливо.
- Это верно. Ни единого слова, способного им повредить.
Я поднял голову и увидел проходившего мимо молодого человека, он прошагал вдоль стены, мимо двери люкса "Амистад", и скрылся из виду. Это был тот самый молодой человек, которого я видел внизу, у дверей фойе: в таком же костюме, как у меня, со светлыми рыжеватыми волосами и тревожным взглядом.
"Я не причиню им вреда!"
- Ты что-то сказал? - спросила Лиона.
- Нет, извини, - прошептал я. - Наверное, я разговаривал сам с собой. Прости.
Я посмотрел на дверь люкса "Амистад". Как мне хотелось выбросить из головы мысли о том убийстве. Игла в шею, умирающий, как будто от сердечного приступа, банкир - казнь проведена так ловко, что никто ничего не заподозрит.
"Ты просто бессердечный тип, Тоби О’Дар, - сказал я себе, - если вот так запросто пытаешься начать новую жизнь на том самом перекрестке, где отнял жизнь у другого".
- Ты куда-то ушел от меня, - мягко произнесла Лиона, улыбаясь.
- Извини, - сказал я. - Столько разных мыслей, столько воспоминаний. - Я взглянул на нее, и мне показалось, будто я вижу ее впервые. Лицо Лионы было таким свежим, таким открытым.
Не успела она ответить, как нас прервали.
По моей просьбе пришел гостиничный гид, и я сказал Тоби, что сейчас он отправится на экскурсию по "катакомбам" и прочим любопытным местам, которых полно в громадном отеле. Тоби был в восторге.
- Когда вернешься, будем обедать, - пообещал я. Хотя, конечно, для них это будет уже ранний ужин, поскольку обедали они в самолете.
И вот настал миг, которого я больше всего боялся и ждал с нетерпением: мы с Лионой остались наедине. Она сняла красный пиджак, ей невероятно шла розовая блузка, я же ощущал всепоглощающее желание быть с нею, и чтобы ничто и никто не мешал нам, включая и ангелов.
В этот момент я приревновал ее даже к собственному сыну, который уже скоро вернется. И еще я так явственно сознавал, что ангелы смотрят на нас, что, кажется, даже покраснел.
- Разве ты сможешь простить меня за то внезапное исчезновение? - вдруг спросил я.
На веранде не было ни одного туриста. Только мы одни сидели за стеклянным столиком, за которым я столько раз сиживал в последнее время. Нас окружали лавандовые герани и фруктовые деревья в кадках, но Лиона была прекраснее всех цветов на свете.
- Никто не винил тебя за то, что ты уехал, - сказала она. - Все знали, что случилось.
- Знали? Откуда они узнали?
- Когда ты не появился на вручении аттестатов, решили, что ты пошел на угол играть. Было несложно выяснить, что ты играл всю ночь до утра, а утром пришел домой и увидел. Ничего удивительного, что после такого потрясения ты просто исчез.
- Просто исчез, - повторил я. - Я даже не был на их похоронах.
- Твой дядя Патрик обо всем позаботился. Кажется, расходы оплатили пожарные, то есть нет, твой отец ведь был полицейским. В общем, кто-то оплатил. Не знаю точно. Я ходила на похороны. Все твои кузены были потрясены. Многие думали, что ты появишься, но никто не удивился, когда ты все-таки не пришел.
- Я сразу сел в самолет до Нью-Йорка, - сказал я. - Забрал лютню, деньги и несколько любимых книг, сел в самолет и больше ни разу не возвращался.
- Я тебя не виню.
- Но как же ты, Лиона? Я ведь даже ни разу не позвонил, чтобы спросить, как ты поживаешь. Ни разу не позвонил, чтобы сказать, куда уехал и чем занимаюсь.
- Знаешь, Тоби, когда женщина вот так теряет рассудок, как потеряла его твоя мать, когда она убивает собственных детей… Я хочу сказать, что в таком состоянии женщина вполне способна убить и взрослого юношу, каким был ты. В квартире у вас находился пистолет. Следователи нашли. Тоби, она ведь могла тебя застрелить! Она совершенно обезумела. Я вообще не думала тогда о себе, Тоби. Я думала только о тебе.
Я долго молчал. Затем наконец проговорил:
- Лиона, все это мне уже неважно. А важно, чтобы ты простила меня за то, что я так и не позвонил. Я пошлю денег дяде Патрику. Я заплачу за похороны. Это несложно. Но важна для меня только ты. Меня интересуешь ты, Тоби и, скажем прямо, мужчины в твоей жизни, а также что из всего этого получится.
- В моей жизни нет мужчин, Тоби, - ответила она. - Во всяком случае, не было, пока не появился ты. И я вовсе не жду, что ты женишься вдруг на матери Тоби. Я привезла сюда Тоби ради тебя и ради него самого.
Жениться на матери Тоби? Если бы я допустил, что подобное возможно, то прямо здесь, на веранде, сию секунду упал бы на колени и умолял ее.
Но я этого не сделал. Я отвернулся, размышляя о десяти годах жизни, растраченных впустую, когда я работал на Хорошего Парня. Размышляя о жизнях, отнятых по требованию "конторы", или "Хороших Парней", или черт его знает кому еще я так лихо и без остатка продал свою восемнадцатилетнюю душу.
- Тоби, ты вовсе не обязан рассказывать мне, чем занимался все эти годы, - внезапно проговорила Лиона. - Вовсе не должен объяснять, какой стала твоя жизнь. У меня не было мужчины, потому что мне не хотелось, чтобы у сына появился отчим, и я твердо решила, что приходящих отчимов у него тоже никогда не будет.
Я кивнул. Я был так благодарен ей за это, что не мог выразить словами.
- У меня тоже не было женщин, - сказал я. - То есть время от времени они случались, наверное, чтобы доказать самому себе, что я все-таки мужчина, но это были просто контакты. Да, именно так: контакты, за которые женщины получали вознаграждение. В том никогда не заключалось ничего… душевного. И никогда не возникало даже подобия душевности.
- Ты всегда был настоящий джентльмен, Тоби. Даже в детстве. Всегда находил для всего вежливые слова.
- Нет, Лиона, это бывало не так уж часто. К тому же невежливые слова придают речи живость, какой не было бы без них.
Лиона засмеялась.
- Никто не рассуждает так, как ты, Тоби, - сказала она. - Я никогда не встречала никого похожего на тебя. Никого, кто хотя бы отдаленно напомнил мне тебя. Я по тебе скучала.
Я понял, что краснею. Я болезненно остро сознавал присутствие Малхии и своего ангела-хранителя, пусть они и невидимы.
Кстати, ведь есть же еще ангел-хранитель Лионы! Боже праведный. На миг мне пригрезилось величественное крылатое существо, возвышающееся у нее за спиной.
По счастью, ничего подобного не материализовалось.
- Ты по-прежнему выглядишь невинным ребенком, - сказала Лиона. - У тебя до сих пор такие глаза, как будто бы ты во всем видишь чудо.
Я? Лис-Счастливчик, наемный убийца?
- Ты никогда не узнаешь, - пробормотал я себе под нос. Я вспомнил, что сказал мне Хороший Парень в ночь нашего знакомства: у меня самые холодные глаза, какие он когда-либо видел.
- Ты немного поправился, - продолжала Лиона, как будто бы только что заметив. - Стал мускулистее, но это очень даже хорошо. В детстве ты был такой тоненький. Но лицо у тебя такое же, как раньше, и волосы столь же густые. По-моему, только стали светлее, наверное, из-за калифорнийского солнца. А глаза иногда кажутся почти синими. - Она отвела взгляд и проговорила негромко: - Ты по-прежнему мой золотой мальчик.
Я улыбнулся. Да, теперь я вспомнил, что она называла меня так, своим золотым мальчиком. Обычно она произносила эти слова шепотом.
В ответ я невнятно пробормотал себе под нос, что не умею принимать комплименты от красивых женщин.
- Расскажи мне о своей учебе, - попросил я.
- Изучаю английскую литературу. Хочу преподавать в колледже. Думаю заниматься Чосером или Шекспиром. Пока еще не решила точно. Мне нравится работать в школе, нравится гораздо больше, чем считает Тоби. Он свысока относится к своим сверстникам. В точности как ты. Считает себя взрослым и общается со взрослыми больше, чем с детьми. Это у него врожденное, как у тебя.
Мы засмеялись, потому что так оно и было. Самый лучший смех на свете, когда ты смеешься в ответ или подводя итог разговору - южане постоянно и с легкостью смеются так.
- Помнишь, в детстве мы оба хотели преподавать в колледже? - продолжала Лиона. - Ты говорил тогда, что если будешь преподавать в колледже, то купишь красивый дом на Палмер-авеню и станешь самым счастливым человеком на свете. Кстати, Тоби ходит в школу Ньюмана, и, если ты вдруг спросишь, он сейчас же скажет, что это лучшая школа в городе.
- Она всегда была лучшей. Иезуиты на втором месте, если сравнивать подготовку к колледжу.
- Ну, некоторые бы с тобой поспорили, кто из них лучше. Дело в том, что Тоби еврей, поэтому он ходит к Ньюману. Я совершенно счастлива, Тоби. Ты вовсе не покинул меня в беде, ты оставил мне настоящее сокровище. Я всегда так считала и считаю до сих пор. - Лиона облокотилась на стол и подалась вперед. Она говорила серьезно, но в то же время совершенно обыденным тоном. - Садясь в самолет, я думала: хочу показать ему сокровище, которое он мне оставил. Хочу, чтобы он понял, что это сокровище может значить для него.
Лиона замолчала. Я тоже ничего не отвечал. Не мог. И она поняла это. Поняла по моим слезам. Я не смог выразить словами всю полноту счастья и любви.