Старшему сыну дракона было на вид года на два побольше, чем Кенету. Высокий плечистый парень, на диво ловкий и сноровистый. Кенет не успел спросить, как его зовут, а потом не получилось: незадолго до окончания работ он куда-то исчез. Кенет даже не заметил, когда именно. И никто не заметил. Работали не разгибая спины: всем казалось, что не успеют закончить вовремя. Когда солнце перевалило далеко за полдень, Кенету почудилось, что у него звенит в ушах. Потом он понял, что для звона в ушах звук слишком мелодичен. А еще чуть погодя Кенет уловил не только мелодию, но и слова.
Сын дракона тихонько напевал старинную любовную песенку, незамысловатую, но забавную. Кенет песенку знал. В ней пелось о пятилетнем мальчике, который сам, без сватов и родителей, отправился сватать свою соседку-ровесницу. Кенет даже знал, о ком была сложена песенка. К слову сказать, его малолетние герои настояли на помолвке, в положенный срок поженились, и брак их оказался на редкость удачным. Кенет даже улыбнулся, вспомнив, как счастливо сложилась их жизнь, и неожиданно для себя подхватил песню.
Через несколько минут пели все. Еще недавно изнемогавшие трамбовщики - кто бы мог поверить! - припустили бегом. Месильщики глины заводили одну песню за другой. Начинали утром работу с отчаянием, с остервенением, а заканчивали под взрывы дружного хохота. И среди смеха и песен никто не заметил, что парень, который запел самым первым, исчез куда-то.
Работа была закончена за час до срока.
Распорядитель метался вдоль всего участка дороги, бледный от неожиданного счастья, но молчал, чтобы не сглазить удачу. Никто и не пытался с ним заговорить, никто не просил расчета. Все знали: до приезда проверяющих - нельзя. Дурная примета.
Когда тени деревьев потеряли четкость очертаний, расплываясь в еще легких, невесомо-прозрачных сумерках, распорядитель внезапно побледнел еще сильнее, вздохнул, судорожно выпрямился и расправил плечи, поднял левую руку и сделал ею троекратный знак защиты от всяческого зла. Смех и шутки дорожных рабочих затихли мгновенно. Все повскакали на ноги и выстроились вдоль дороги. Недоумевающий Кенет последовал общему примеру. Недоумение его продлилось недолго. Вскоре и он услышал то, что изнемогающий от напряженного ожидания распорядитель расслышал первым. Звук нарастал очень быстро.
Сначала на Кенета надвинулся тяжелый дробный звон, словно пьяные колокола пошли вприскачку. Следом за звоном из-за поворота вылетела тяжелая конница. Фиолетово лоснились мощные черные крупы лошадей, сумеречный розовый отсвет ложился на боевые доспехи всадников. Кенет смотрел, затаив дыхание: такого он отродясь не видывал. Военный парад? Здесь? Откуда? Зачем?
Не успел затихнуть гул подкованных копыт, как дорогу сотряс свинцовый гул. Он стлался вдоль земли, и казалось, не по дороге, а по самому этому гулу с икающим грохотом мчатся боевые колесницы.
- Зачем это? - шепотом спросил Кенет стоящего рядом огромного трамбовщика, потом повторил вопрос уже вполголоса, потом еще раз, громко.
- Деревня, - сплюнул трамбовщик, не отрывая взгляда от дороги. - Это же проверка едет. Проверяют дорогу на прочность. Погоди, это еще не все.
За колесницами следовало несколько человек. Они то и дело нагибались к дороге, а один так и полз на карачках.
- Что, деревня, глазища повылупил? - выдохнул трамбовщик. - Сейчас еще интереснее будет.
Снова раздался дробный рокот, на сей раз мягкий и нестройный. Ему вторил многоголосый мальчишеский визг. На дороге вновь появились кони - на сей раз неоседланные. На передних конях, пригнувшись к самой холке, сидели мальчишки-пастухи и молотили пятками бока своих скакунов, отчаянно вопя и завывая, размахивая в воздухе пастушескими бичами и просто длинными ветками.
Трамбовщик, к изумлению Кенета, вперил в это веселое зрелище тоскливый взор, беззвучно шевеля губами - видимо, читал молитву.
После звона подков, грохота колесниц и стука копыт некованых коней топот сотни босых ног казался особенно тихим. До смешного тихим - словно лягушки шлепают по мокрой траве. Молодые воины и мальчишки-ученики бежали медленно. Лица их были суровы и сосредоточенны, словно у дорожной развилки их ждал если и не смертный бой, то уж серьезная выволочка от начальства - несомненно.
- Теперь - все, - тоскливо произнес трамбовщик; провожая взглядом босых бегунов. - Теперь все прошли. Сейчас им только ноги и копыта осмотрят, тогда нам все и скажут.
Кенет сообразил, зачем нужны были на дороге вольные табунные кони, чьи копыта не знали подков и ступали лишь по мягкой луговой траве; понял, зачем бежали босиком воины. Если тяжелая конница с колесницами испытывала дорогу на прочность, то бегуны и вольные кони проверяли качество дороги: не собьются ли копыта, не поранит ли бегун босые ноги?
Молчание длилось недолго. Проверяющие вернулись на дорогу. Толпа сначала затаила дыхание, а потом разразилась приветственными криками еще раньше, чем проверяющие успели сказать хоть слово: по выражению их лиц люди отлично поняли, что это будет за слово.
Мучительно бледный трясущийся распорядитель выступил вперед. Проверяющие подошли к нему и остановились. А потом медленно, не пренебрегая ни одним движением, что предписывал обычай, отдали ему глубокий земной поклон. Распорядитель ответил им поясным поклоном, пошатнулся и свалился на руки двух каменотесов.
Трамбовщик издал могучее ликующее мычание, подпрыгнул и заключил в объятия четырех человек разом, в том числе и Кенета.
Земной поклон означал наивысшее возможное качество дорожных работ. Ни единой щербинки, ни одного отлетевшего камешка, ни одной поцарапанной ноги. Шелковый путь - вот как это называется. За такую работу платят втрое да еще выставляют бесплатное угощение, и не по обычным каэнским меркам, а со всей возможной щедростью. Что останется после пира, сожгут назавтра на походных жертвенниках и пеплом осыплют дорогу, чтоб она насытилась перед тем, как начнет свою службу.
Памятуя о предстоящей ему встрече с драконом, Кенет не воспользовался даровым угощением. Он наскоро ополоснулся из ведра, оделся, расчесал свои влажные темные волосы, скрепил их заколкой, взял котомку и меч и отправился за расчетом.
Пока он собирался, вечер сменился ночью. Вокруг замелькали факелы и костры. Кенет шагал из света в тьму, из тьмы на свет, то и дело заслоняя глаза ладонью. Не он один бродил вдоль дороги в поисках распорядителя, но Кенету повезло больше других - он столкнулся с распорядителем, что называется, нос к носу.
- Расчет хотите получить, господин воин? - блаженно улыбаясь, спросил распорядитель. - Извольте. Сейчас вот и сосчитаем.
Он повлек Кенета за собой. Кенет шел и посмеивался в душе: вот он уже опять и "господин воин".
- Милости прошу, господин воин. - Распорядитель сноровисто отсчитал положенную Кенету долю, а затем прибавил еще столько же. - А это господину вашему родственнику. Поет он, ничего не скажешь, просто замечательно. Без его песен нам бы в срок не управиться. Так уж вы передайте ему... как его, кстати, по имени?
Кенет замялся: он ведь не успел спросить драконова сына, как его зовут.
- Аори, - ответил распорядителю вместо Кенета человек-дракон. - Его зовут Аори. Премного вам благодарен, господин распорядитель, но плату вы моему остолопу выделили не по справедливости большую. Ему полагается расчет только за полдня работы и ни на грош больше.
Он взял из второй доли две крупные серебряные монеты и одну мелкую, первую долю пододвинул Кенету.
- Пойдем, - сказал он.
Кенет ссыпал свои деньги в кошелек, раскланялся с распорядителем и пошел за драконом. Вослед ему неслось неистовое: "Счастливого пути, господин во-о-ин!"
Дракон негромко засмеялся, и перед глазами Кенета золотые колеса засияли ярче факелов.
- Почему вы... почему? - начал Кенет.
- Вы? - улыбнулся дракон. - Какой между нами может быть этикет, Повелитель Молний? Среди равных это не принято.
Кенет жарко покраснел.
- Почему вы... ты... заговорил со мной?
- Ты сделал добро одному из нас, - ответил дракон. - Мы добра не забываем. Собственно говоря, мы вообще ничего не забываем.
Тропинка свернула к лесу. Позади горели и чадили факелы, раздавались восторженные крики. Впереди была влажная спокойная темная тишина. Ветер почти не колыхал листья над головой. По мере того как ветви все тесней смыкались, закрывая собой лунный диск и мерцание звезд, Кенету становилось все легче разговаривать со своим собеседником. Днем, на дороге, все чувства говорили ему, что перед ним дракон, а зрение властно лгало: нет, человек! В обступившей Кенета лесной тьме зрение больше не мешало ему. Он почти не видел своего спутника, но тем более ясно ощущал, что рядом с ним идет дракон.
- Разве он тебе рассказывал? - спросил Кенет.
- Он? Ах, ты о моем сородиче? Нет, я его не встречал.
- А откуда ты тогда знаешь? - удивился Кенет.
- Драконий дар просто так не дается, - прошелестел в лесной траве невидимый дождь.
- Но я не получал никакого дара, - еще больше удивился Кенет.
- Ты его всего лишь не видел, - ответила влажная темнота, - а это совсем другое дело. Драконий дар невидим для людей. Его можем видеть только мы. И маги - кроме тех, кому он предназначен. Обладатель драконьего дара не может увидеть его никогда, будь он хоть самым великим волшебником.
- А какой у меня дар? - с любопытством спросил Кенет.
- Тот, который тебе нужнее всего, - усмехнулся в проеме листвы звездный свет. - Драконы не делают бесполезных подарков.
- А все-таки? - упорствовал Кенет.
Огромное золотое колесо вобрало в себя весь ночной лес, дрогнуло и угасло.
- Почаще переступай через текучую воду. Лучше всего по нескольку раз в день. Пусть это войдет у тебя в привычку. Стоит тебе перешагнуть через воду, и ты невидим для любого мага, который вознамерится за тобой понаблюдать. Я потому и заставил тебя переступить через ручей хитростью, что за тобой присматривали. Теперь тебя не видят и не слышат, и я могу сказать тебе о твоем даре.
Присматривали! Конечно, Кенет не мог всерьез надеяться, что могущественный маг оставит его в покое. Но он и не предполагал, что слежка окажется столь настойчивой.
- Инсанна! - невольно воскликнул он.
- Тебе лучше знать, кто за тобой присматривает, - пожал плечами лес, и листья тихо зашелестели.
- Так, значит, тот волшебник на дороге, - понял Кенет, - это человек Инсанны?
- Вполне возможно.
- Да... похоже на то, очень похоже, - вслух размышлял Кенет. - Разговоры у него... странные такие. Вроде он меня обманул... а вроде и нет. Я так и не понял, где же он сказал неправду.
Дракон ответил не сразу.
- Собственно, нигде, - вздохнула листва. - В его словах не было лжи. Но ты прав, Повелитель Молний. Он тебя действительно обманул.
- Каким образом?
Лес шумно пригнулся и выпрямился.
- Самая гнусная ложь - это ложь с помощью правды. Ложь была не в том, что он сказал, а в том, как он это сказал, кому, а главное - зачем.
- Не понимаю, - признался Кенет.
- Потом поймешь.
Некоторое время они шли молча. Кенет не слышал шагов своего спутника - да и можно ли расслышать, как движется туча? - но постоянно ощущал его присутствие. Шум листвы становился все явственней, все громче.
- Куда ты теперь собираешься направиться? - после долгого молчания спросил дракон.
- Не знаю, - ответил Кенет. - В столицу мне идти неохота. В горы, наверное, подамся.
- В горы, - задумчиво промурлыкал гром. - Послушайся старого дракона, Повелитель Молний. Не ходи в горы. Не время еще. Иди в Каэн. Тебя там ждут.
- Кто? - изумился Кенет. - Я же там никого не знаю.
- Понятия не имею, - ответил дракон. - Новые друзья. Неприятности. Добрые дела. Ты там нужен.
- Но кому? - не отставал Кенет.
- Точнее сказать не могу, - отрезала короткая сизая молния. - Я дракон, а не гадальщик.
- Не обижайся, - засмеялся Кенет. - Я ведь так, к слову спросил. Ладно. Каэн - так Каэн.
- Хорошо, - прошелестела трава. - Тогда идем. В Каэн ты войдешь с другой стороны. Сначала я тебе хочу кое-что показать.
Кенет покладисто последовал за драконом. Шум листвы становился все громче и громче.
- Ночи сейчас короткие, - невпопад сказал дракон. - Это хорошо.
Кенет не стал спрашивать, что такого хорошего увидел дракон в коротких ночах. Он шел, смутно начиная различать темные стволы на фоне светлеющего неба и тропинку под ногами. А потом, разом, лес оборвался. Но шелест листвы не затих. Он заполнил собой все небо - или то, что представилось Кенету небом.
Сначала Кенету показалось, что рассвет начинается у самых его ног. Огромный рассвет - синий, яблочно-зеленый, белесый, розовый и бледно-золотой, и больше ничего, кроме рассвета. Потом Кенет различил линию, рассекавшую рассвет пополам. Потом понял, что линия эта - горизонт, и ниже горизонта - не небо, а вода. Кенет никогда не видел столько воды сразу и вдобавок без берегов. Ему показалось, что вся эта чудовищная масса воды стоит стеной, даже нависает над ним, и он невольно отшатнулся и вскинул руки, чтобы защитить голову, когда стена воды обрушится на него. Но тут среди синевы мелькнула темным пятном лодка, и наваждение рассеялось. С беззвучным грохотом водяная стена легла наземь и растянулась до горизонта.
- Вот это и называется море, - довольно засмеялся дракон. Золотые колеса дрогнули и обрушились в рассвет. Кенет прерывисто вздохнул.
- Тебе понравился рассвет на дюнах? - улыбнулся дракон и поправил складки на шелковом рукаве.
- Ты тут живешь? - хрипло спросил Кенет. Глаза юноши сияли, щеки пылали от восторга.
- Нет. Только когда хочу вспомнить юность, - снова улыбнулся дракон. - Люди не могут жить в воде, а я ведь женат. У меня и имя есть, как у человека, - Хараи. Пойдем ко мне. Отдохнешь, переночуешь. А уже потом можно и в Каэн.
- Странное дело, - сказал Кенет, спускаясь вслед за драконом по мягкому песку, - в уставе для магов сказано, что зверь-дракон - это что-то очень нехорошее...
- Так ведь не дракон, Повелитель Молний, - ответил ему Хараи, - а "зверь-дракон". Это не одно и то же.
- А какая разница?
- Зверь-дракон - это тот, кто перестал быть драконом. Так же, как Инсанна перестал быть человеком.
Глава 11
Трибунал
В Каэн Кенет вступил отдохнувшим, сытым, веселым и полным сил. Сутки, проведенные им в гостях у Хараи, вспоминались с удовольствием.
Кто его знает, какой дом держит дракон в своем истинном облике на дне морском, но в его человеческом жилище хозяйство было поставлено на широкую ногу. Не будь жена Хараи ведьмой, нипочем бы ей не управиться. Да и то сказать - может ли обычная женщина быть женой дракона?
У дверей Кенета встретил Аори и двое его младших братьев. Самый младший сын Хараи туманным облачком парил над колыбелькой.
- Обычно я не разрешаю детям принимать свой второй облик при гостях, - извинился Хараи, заметив изумление Кенета, - но у малыша режутся зубки. Отчего-то у вас, людей, это происходит очень болезненно.
Кенет вполне понимал беднягу дракона. Он вспомнил, как истошно орал Бикки, когда у него резались зубы. Мачеха ходила с опухшими от слез и недосыпания глазами. Кенет бегал по вечерам собирать тягучий млечный сок беломордника и соцветия мышкиных слезок, варил их с медом и мазал этой смесью десны Бикки. На несколько часов в доме воцарялась тишина, и все его обитатели засыпали мгновенно: если успел добраться до кровати - считай, повезло. Как же хорошо, как мирно жилось тогда Кенету!
Ему не впервой было вспоминать оставленный им дом, но на сей раз заглушить причиненную воспоминаниями боль оказалось не так-то просто. Лишь когда дракон и ведьма позвали его к столу, боль начала затихать. А потом и вовсе забылась.
Слишком уж хорошо было в этом доме. Здесь не было места ни боли, ни даже памяти о ней.
"Когда найду свое место средоточия... а все-таки что это за место такое?.. - думал Кенет, прихлебывая густой горячий сладкий напиток из меда и ягод. - Когда я это самое место средоточия найду, непременно выстрою себе такой дом. И женюсь. Нашел ведь Хараи ведьму себе по силе. Если уж дракону удалось, у меня тем более получится".
Еда и застольная беседа настолько подкрепили тело и дух Кенета, что спать ему не хотелось. День он провел в приятнейшем общении с сыновьями дракона, дивясь их двойственной природе и наслаждаясь ее созерцанием. Вечер прошел в неторопливой беседе с драконом. Потом Кенета отвели в чудесную жарко натопленную баню. Потом чистенького разомлевшего Кенета отвели в спальную комнату для гостей, и он заснул, едва коснувшись щекой изголовья.
Наутро он проснулся таким бодрым и отдохнувшим, что готов был в три прыжка преодолеть расстояние до Каэнских ворот.
Дракон простился с Кенетом сдержанно. Лишь на прощание он приобнял юношу за плечи, словно желая оградить его от чего-то.
- И не забудь побывать у каэнского массаоны! - крикнул он Кенету вслед.
Как будто об этом можно забыть! Аканэ столько раз говорил об этом Кенету, что и счет потерян. Каждый воин или его ученик, прибывая в город, перво-наперво должен доложить о своем прибытии местному массаоне - начальнику имперских воинов. До сих пор у Кенета такой необходимости не возникало: главой имперских воинов Сада Мостов был господин наместник Акейро собственной персоной. Довольно и того с князя Юкайгина, что он терпел в своей вотчине какого бы то ни было наместника. Еще одна важная особа из столицы переполнила бы чашу его терпения. А когда его отношения с молодым наместником сложились столь необычно, он разорвал бы на куски любого столичного заправилу, вздумай тот совать палки в колеса его обожаемому Акейро.
Теперь же Кенету впервые предстояло увидеть массаону, и он немного робел. Но не идти нельзя. Аканэ ему не единожды втолковывал: "Пренебречь подобным посещением мог бы я, но не ты. Это даже не дерзость, но прямое нарушение воинского устава". Так что робей не робей, а идти все едино придется.
И снова Кенет вступал в чужой, незнакомый город, не глядя по сторонам. Только теперь он искал не еду и ночлег - успеется еще, - а казармы императорской гвардии.
Он еще в воротах спросил у взимавшего пошлину стражника, куда ему идти. Стражник, спокойный седоусый воин со шрамом через все лицо, не был удивлен его вопросом и не затруднился с ответом.
- Направо вдоль городской стены, - сказал он, поправляя рукав своего безупречно чистого форменного хайю. - Там и будет казарма. Не заблудитесь. Если, конечно, пойдете прямиком в казарму, а не в веселый квартал к девицам.
Кенет вовсе не собирался идти к девицам, но покраснел так, словно пожилой стражник угадал его самые заветные чаяния.
- Вот она, молодость, - вздохнул стражник. - А идите-ка вы прямо в казармы. Господин массаона сегодня сильно не в духе. И если вы полдня проваландаетесь по трактирам да девицам, а с докладом явитесь под вечер, я даже не знаю, что господин массаона с вами сделает.
Он еще раз вздохнул и удалился, слегка припадая на левую ногу.