У меня вдруг закружилась голова. Испугавшись, что станет ещё хуже, я вернулся в постель, чувствуя себя усталым и разбитым. Очень хотелось пить. Укрывшись потеплее, я приподнялся, чтобы напиться, и долго не мог утолить жажду. Потом наконец улегся и принялся размышлять.
Реальностью было не то, что я увидел на экране телевизора и услышал в коротких репортажах.
Реальностью была эта комната и огонь, плясавший в очаге. Реальностью был сосуд, наполненный кипящей жидкостью, и невероятная, фантастическая мысль о возможности в ней оказаться. Оказаться в кипящей жидкости! Я закрыл глаза.
А потом я вдруг вновь услышал его голос: "При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе…"
Я услышал, как сам напеваю эти слова.
- Вернись, Азриэль, пожалуйста, вернись! Расскажи мне, что случилось дальше, - произнес я вслух и тут же провалился в сон.
Меня разбудил звук открывавшейся двери. На улице почти стемнело, а в комнате было восхитительно тепло. Лихорадка бесследно прошла.
Возле очага стоял человек и пристально смотрел в огонь. Не сдержавшись, я вскрикнул и устыдился своего испуга. Это было не по-мужски.
Вокруг фигуры клубился не то пар, не то туман, и облик стоявшего человека - во всяком случае, его голова и прическа - напомнил мне Грегори Белкина. Однако в следующее мгновение я увидел кудри Азриэля и его нахмуренные брови. А потом комнату наполнил неприятный запах, как в морге, но и он постепенно делался слабее и вскоре стал едва различимым.
Азриэль, приняв знакомое обличье, стоял ко мне спиной. Он простер руки и произнес несколько слов - возможно, по-шумерски, точно сказать не могу. Он призывал что-то, и это что-то обладало приятным ароматом.
Я моргнул. В воздухе плавали лепестки роз, они бесшумно опускались мне на лицо. Запах морга окончательно исчез.
По-прежнему стоя перед очагом, он вновь простер руки и принял иной облик - стал похож на Грегори Белкина. Фигура замерцала и пропала - передо мной опять был Азриэль. Он со вздохом опустил руки.
Выбравшись из постели, я направился к магнитофону.
- Я включу? - спросил я.
Теперь, в ярком свете очага, я мог рассмотреть его лучше. На нем был костюм из темно-синего бархата, отделанный старинным золотым шитьем по воротнику, манжетам и штанинам, и широкий пояс того же цвета, тоже расшитый золотом. Выглядел он немного старше, чем раньше.
Я как можно деликатнее подошел к нему. Что же в нем изменилось? Да, кожа выглядела чуть более смуглой, как у человека, долгое время находившегося на солнца, глаза стали другими, веки набрякли и утратили прежнее совершенство. Я отчетливо различал поры его кожи и редкие темные волоски.
- И что ты видишь? - спросил он.
- Все выглядит чуть темнее и рельефнее, - ответил я, присаживаясь возле магнитофона.
Он кивнул.
- Я уже не в состоянии одной только волей сохранять облик Грегори Белкина. Да и других людей тоже, во всяком случае долго. Я не ученый и не обладаю достаточными знаниями, чтобы понять, в чем дело. Когда-нибудь эта тайна будет раскрыта. По-видимому, все дело в частичках и вибрациях. Думаю, все окажется не таким уж сложным.
Я сгорал от любопытства.
- Ты пробовал принять иной облик, кого-то более приятного, чем Грегори Белкин?
Он покачал головой.
- Я мог бы превратиться в урода, если бы захотел напугать тебя, но я не желаю быть уродливым. И не хочу никого пугать. Я утратил ненависть, а вместе с ней и часть силы. Но мне кажется, я еще способен кое на что. Вот смотри.
Он поднес руки к шее и медленно провел ими сверху вниз по груди. И там, где только что были его ладони, появилось ожерелье из золотых дисков, похожих на старинные монеты. В тот же момент дом словно содрогнулся, пламя в очаге ярко вспыхнуло и взметнулось вверх.
Он приподнял ожерелье, будто желая показать мне, какое оно тяжелое, и снова опустил на грудь.
- Ты боишься зверей? - спросил он. - Тебе противно носить их шкуры? Я не вижу ни одной в твоем доме, а ведь они теплые. Например, медвежья.
- Нет, - ответил я. - Я не испытываю ни страха, ни отвращения.
Температура в комнате резко повысилась, пламя снова ярко вспыхнуло, будто кто-то его раздул, и я почувствовал, что укутан в медвежью шкуру на шелковой подкладке. Я вытянул руку и коснулся роскошного густого меха, заставившего меня вспомнить о русских лесах и их обитателях. Вспомнил я и о евреях, которые жили в России и носили меховые шапки. Возможно, носят и поныне.
Я сел и подоткнул одеяло.
- Это восхитительно, - произнес я, чувствуя, что дрожу.
Мысли в голове смешались, я не знал, что еще сказать.
Он глубоко вздохнул и буквально рухнул в кресло.
- Все эти перевоплощения и фокусы окончательно лишили тебя сил, - заметил я.
- Да, пожалуй, - кивнул он. - Но не настолько, чтобы я не мог поговорить с тобой, Джонатан. Это единственное, на что я способен, а потом… Кто знает, какое еще испытание пошлет мне Господь? Я надеюсь, что на этот раз, когда я выполню свою миссию, лестница наконец появится… Или мне будет дарован глубокий сон… Я думал… Так много всего произошло… Я хотел, чтобы все закончилось. - Он помолчал, прежде чем продолжить. - Я кое-что понял. Прошедшие два дня убедили меня, что рассказ о моей жизни не принесет мне облегчения.
- Объясни.
- Я думал, история о кипящем котле избавит меня от боли, терзающей душу. Но этого не случилось. Во мне нет ненависти, я не способен копить злость и чувствую только отчаяние.
Он замолчал.
- Пожалуйста, расскажи до конца, - попросил я. - Ведь на самом деле ты веришь, что это поможет, и потому пришел. Именно затем, чтобы все рассказать.
- Ну… Я буду говорить, потому что… кто-то должен все узнать. Кто-то должен записать мою историю. И еще из расположения к тебе, ибо в тебе есть великодушие и милосердие, ты умеешь слушать и хочешь знать.
- Да, хочу. Но, должен признаться, я с трудом представляю такую жестокость и не верю, что твой собственный отец обрек тебя на муки. Невероятно, чтобы человека умертвили таким вот образом. Ты по-прежнему не держишь зла на отца?
- Сейчас - не знаю. Именно это я и пытался тебе объяснить: я рассказываю о том, что произошло, но это вовсе не означает, что я простил отца. Просто так я могу вновь приблизиться к нему, увидеть его.
- В чем отец был прав, так это в том, что не обладал твоим мужеством и твоей силой.
Мы помолчали. Я вспомнил о Рашели Белкин, о ее гибели, но вслух не произнес ни слова.
- Тебе понравилась прогулка по снегу? - наконец спросил я. Он бросил на меня удивленный взгляд и улыбнулся, широко и по-доброму.
- Да, понравилась. Однако ты даже не притронулся к ужину, который я подогрел для тебя. Нет, теперь сиди, а я принесу еду и серебряную ложку.
Так он и сделал, а потом сложил на груди руки и наблюдал, как я поглощаю тушенку с овощами и рисом.
Едва я отставил в сторону тарелку, он тут же убрал ее вместе с ложкой. Вскоре я услышал шум льющейся воды: Азриэль мыл посуду. Закончив, он принес мне небольшую чашку с чистой водой и полотенце, как это принято в некоторых странах. И хотя не было такой нужды, я с удовольствием ополоснул пальцы и промокнул полотенцем губы.
Азриэль унес миску и полотенце.
Только теперь он заметил мой телевизор с крохотным экраном, оставленный рядом с очагом. Я вдруг почувствовал замешательство и смущение, как будто шпионил в его отсутствие, проверяя достоверность рассказа.
Он долго смотрел на телевизор, потом отвел взгляд.
- Работает? - равнодушно спросил он. - Ты что-нибудь видел?
- Новости какого-то местного канала - видимо, из ближайшего городка. Все штаб-квартиры организации Белкина захвачены, люди арестованы, общественное мнение постарались успокоить.
Он долго молчал.
- Что ж… Наверняка есть еще несколько мест, до которых они пока не сумели добраться. Но все, кто там находился, мертвы. При встрече с этими людьми - с теми, кто носит оружие и клянется уничтожить себя вместе со всем населением страны, - самое лучшее… убить их на месте.
- Тебя тоже показали. Гладко выбритого.
Он рассмеялся.
- Значит, им ни за что не найти меня. Они никогда меня не узнают.
- Конечно. Если ты не подстрижешься. Было бы досадно, случись иначе.
- Нет нужды беспокоиться, - пожал плечами Азриэль. - У меня по-прежнему остается наилучший выход из положения.
- Какой?
- Исчезнуть.
- Ах да. Рад слышать. Ты ведь знаешь, что объявлен в розыск? Они сообщали об убийстве Рашели Белкин. Мне мало что говорит это имя.
- Это мать Эстер. И она не хотела умирать в доме Грегори. Но вот что странно. Мне показалось, что, увидев ее мертвой, Грегори был буквально раздавлен горем. Думаю, он ее действительно любил. Мы порой не допускаем мысли, что такие люди способны любить.
- Может, ты мне скажешь… Это ты убил ее? Или я не должен спрашивать?
- Нет, я ее не убивал, - искренне ответил он. - Им это известно. Они были там. Не понимаю, зачем им теперь меня искать.
- Ты же понимаешь: тайные организации, банки, заговоры, длинные щупальца, раскинутые Храмом… А ты для всех человек-загадка.
- Ну да, конечно. И к тому же человек, который способен исчезнуть в случае необходимости.
- Вернуться в прах? - спросил я.
- О да, в прах, в золотой прах.
- Ты готов рассказать?
- Я думаю как. Видишь ли, прежде чем перейти к смерти Эстер Белкин, я должен поведать еще кое о чем. Были всеми уважаемые люди, которых я любил. Мне необходимо объяснить.
- Ты расскажешь о них?
- Их слишком много. Некоторые не стоят того, чтобы о них помнили, других я сам забыл. Поэтому речь пойдет только о двоих. О первом и последнем повелителях, которым я повиновался. С некоторых пор я перестал кому-либо повиноваться. Стоило мне услышать зов, будь то зов мужчины или женщины, я просто отворачивался. Так продолжалось много лет, пока наконец прах не был защищен множеством предостережений на древнееврейском, немецком, польском языках, так что никто не осмеливался вызвать Служителя праха.
Но о двоих я хочу рассказать - о первом и о последнем. Все другие достойны не более чем пары слов.
- Ты, кажется, повеселел и выглядишь отдохнувшим, - заметил я.
- Правда? - Он усмехнулся. - Интересно, почему? Впрочем, я поспал и чувствую в себе силу, и немалую. А рассказ заставляет меня вернуться в прошлое.
Он вздохнул.
- В моей жизни после смерти я почти не помню дней, когда я не испытывал боли, - снова заговорил он. - Наверное, я это заслужил, ибо стал могущественным демоном. Последний господин, которому я повиновался, был евреем из Страсбурга, где впоследствии сожгли всех евреев, объявив их виновными в эпидемии бубонной чумы.
- Да-да, - кивнул я. - Это произошло в четырнадцатом веке.
- В тысяча триста сорок девятом году, - с улыбкой уточнил он. - Я был тому свидетелем. Евреев убивали по всей Европе, потому что считали их виновниками нашествия черной смерти.
- Знаю. С тех пор случился не один холокост.
- А знаешь, что сказал мне Грегори? Что сказал наш горячо любимый Грегори Белкин, когда считал себя моим господином и уповал на мою помощь?
- Понятия не имею.
- Он сказал, что, не случись в Европе эпидемии чумы, она превратилась бы в пустыню. Люди, населявшие ее, так безоглядно вырубали всю растительность, что от некогда огромных лесных массивов не осталось и следа. Те леса, что мы видим сейчас, появились именно в четырнадцатом веке.
- Да, похоже, что так, - согласился я. - И что, этим он оправдывает уничтожение людей?
- Ну, это лишь одно из оправданий. Грегори был незаурядным человеком, во многом благодаря своей искренности.
- А разве не безумцем, который создал всемирную террористическую организацию?
- Нет. - Азриэль покачал головой. - Он был жестоким, но искренним и честным. Однажды он сказал мне, что существовал лишь один человек, в корне изменивший ход истории. Я ожидал, что он назовет Христа, или царя персов Кира, или, возможно, Магомета. Но нет, человеком, радикально повлиявшим на историю мира, он считал Александра Великого. Именно Александр казался ему образцом для подражания, идеалом. Грегори был в здравом уме. Он намеревался разрубить огромный гордиев узел. И почти преуспел. Почти…
- Как же ты его остановил? Как вообще обо всем этом стало известно?
- Его погубил собственный порок, - ответил он. - Известно ли тебе древнее персидское религиозное сказание, в котором говорится, что зло пришло на землю не вследствие греха, не по воле Господа, а по ошибке, совершенной во время обряда?
- Да, я знаю. Ты имеешь в виду зороастрийские легенды?
- Правильно. Эти легенды мидийцы передали персам, а те, в свою очередь, евреям. Речь только об ошибочном решении. Согласись, почти как в Книге Бытия. Ева делает неверный выбор и в результате нарушает правило. А это не вполне то же самое, что грех.
- Не знаю.
Он рассмеялся.
- Грегори погубила ошибка в суждениях.
- Объясни.
- Он рассчитывал, что я столь же тщеславен, как и он сам. Вероятно, он неправильно оценил мои силы и готовность вмешаться… Он надеялся, что меня поразят его идеи, ибо считал их неопровержимыми. В этом и состояла его ошибка. Не поделись он со мной в нужный момент сокровенными мыслями, даже я не сумел бы его остановить. Но он не мог не поделиться, не похвастать, ибо хотел завоевать мое расположение и, осмелюсь предположить, мою любовь.
- А он знал, кто ты на самом деле? Знал, что ты Служитель праха, дух?
- О да. Мы полностью доверяли друг другу, как теперь говорят. Но к этому я еще вернусь.
Он откинулся в кресле.
Я заправил новые кассеты в магнитофоны, наклеил ярлыки на записанные, чтобы ничего не перепутать, и поставил магнитофоны у очага.
Азриэль с неподдельным интересом и доброжелательностью наблюдал за моими действиями.
Однако мне показалось, будто в глубине души он не хочет рассказывать дальше или ему тяжело возвращаться к повествованию, но в то же время он жаждет продолжить.
- А Кир сдержал слово? - задал я вопрос, который не оставлял меня с момента, как он прервал свою повесть. - Он и в самом деле отправил тебя в Милет? Мне не верится, что Кир умел держать слово…
- Вот как? - улыбнулся он. - Тем не менее Кир выполнил обещание, данное Израилю. Евреям позволили покинуть Вавилон, они вернулись домой, воссоздали Иудейское царство и построили храм Соломона. Тебе это должно быть известно. Кир не нарушал обещания покоренным народам, в том числе иудеям. Вспомни, религия, которую исповедовал Кир, не так уж сильно отличалась от нашей. По сути, это была религия, основанная на… Я бы сказал, на этике.
- Да, мне известно, что под властью персов Иерусалим процветал.
- О, это правда. Он процветал столетиями, до прихода римлян, точнее до восстания, завершившегося падением Масады. Мы часто вспоминаем о тех временах и не позволяем себе забывать. Тогда я не мог предположить, что нас ожидает. Но Киру я верил с самого начала, с первой нашей встречи, и не сомневался, что он сдержит слово. Он не был лжецом. Во всяком случае, не таким, как большинство людей.
- Но если у него были свои мудрецы, почему он позволил кому-то столь могущественному, как ты, выскользнуть из его рук?
- Он жаждал избавиться от меня. Если честно, его мудрецы тоже. На самом деле он не позволил мне уйти из-под его власти. Он послал меня к Зурвану, самому могущественному магу, какого знал. А Зурван был предан Киру. Этот богатый человек жил в Милете - городе, который, как и Вавилон, сдался персам без единого выстрела. Впоследствии греки, граждане ионийских городов, конечно, восстали против персов. Однако в тот момент, когда я стоял перед великим царем, моля его отправить меня к могущественному магу, греческий город Милет благоденствовал под властью персов.
Азриэль умолк и смотрел на меня изучающе, но когда я открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, заговорил снова.
- Тебе не следовало выходить на холод. Ты до сих пор не согрелся, и жар усилился. Выпей холодной воды. Сейчас принесу, а потом продолжим.
Он встал, направился к двери и вернулся с бутылкой. Она стояла возле самого порога, и вода была очень холодной. А меня действительно мучила жажда.
Я смотрел, как он наливает воду в серебряную чашу - не старинную, нет, вполне современную, возможно даже фабричного производства, но необыкновенно красивую. От ледяной воды она тут же запотела. Как бы то ни было, чаша напомнила мне не то святой Грааль, не то потир, не то сосуд, из которого пили древние вавилоняне, а быть может, и сам Соломон.
Прямо перед креслом я увидел еще одну такую же чашу.
- Как тебе удалось создать чаши? - спросил я.
- Так же, как и свою одежду, - ответил он. - Я просто собираю вместе все необходимые частички, стараясь, чтобы они соединились в нужном порядке. Меня нельзя назвать выдающимся дизайнером. Если бы эти чаши создавал мой отец, они были бы великолепны. А я лишь велел частичкам сложиться в сосуды, украшенные в стиле того времени… Я мог бы долго объяснять тебе, как это происходит и каких затрат энергии требует… Но изложил самую суть.
Я кивнул, благодарный и за столь краткое объяснение.
Я опустошил чашу, и Азриэль наполнил ее снова. Я выпил до дна. Чаша, сделанная из серебра высшей пробы, уж точно не казалась волшебной. Я внимательнее рассмотрел ее: классическая чаша для вина на простой невысокой ножке, украшенная выгравированными по краю гроздьями винограда. И все же она была великолепна.
Я бережно держал чашу обеими руками, восхищаясь глубокой гравировкой, и вдруг услышал тихий звук, исходивший из чаши, почувствовал едва заметное движение воздуха, коснувшееся моих ноздрей, и увидел, что на чаше появляются древнееврейские буквы, составляющие мое имя: Джонатан Бен Исаак. Надпись шла по периметру чаши и была очень мелкой, но безукоризненно четкой.
Я взглянул на Азриэля: закрыв глаза, он откинулся в кресле. Он глубоко вздохнул.
- Память - это все, - шепотом проговорил он. - Неужели ты думаешь, что можно считать Господа несовершенным, если мы уверены, что Господь помнит… помнит все…
- Ты хочешь сказать, знает все. Мы же хотим, чтобы он забыл о наших грехах.
- Да, пожалуй, что так.
Он наполнил водой свою чашу - точно такую же, как моя, только без имени - и тут же опустошил ее, потом сел прямо и устремил взгляд на огонь. Грудь его тяжело вздымалась.
Интересно, подумал я, каково жить в мире, населенном такими, как он?
Похож ли этот мир на храм Эсагила, где обитали высокомерные бородатые люди в расшитых золотом одеждах?
- Известно ли тебе, - с улыбкой спросил Азриэль, - что древние персы верили, будто в последнюю тысячу лет перед всеобщим воскресением накануне Судного дня люди постепенно перестанут употреблять в пищу мясо и молоко, откажутся даже от растительных продуктов и будут поддерживать свое существование только водой? Одной чистой водой.
- И тогда мертвые воскреснут.