- Она бродила среди могил, совсем как кто, Жан Лезуф? - переспросил Мартин Бриоли и, приподнявшись с места, добавил приглушенно, но вполне отчетливо, так что было слышно каждое слово: - Я скажу, как кто, Лезуф. Как вампир! У мадам Кабанель красные губы и красные щеки, а на ваших глазах погибает маленький племянник мадам Адель. У мадам Кабанель красные губы и красные щеки, и она часами сидит среди могил. Сможете отгадать загадку, друзья мои? Для меня ответ так же ясен, как благословенное солнце.
- Да уж, папаша Мартин, вы нашли правильное слово - как вампир! - задрожав, согласился Лезуф.
- Как вампир! - стонущим эхом отозвались остальные.
- Я первый сказал "вампир", - заметил Мартин Бриоли. - Вспомните, я сказал это первый.
- Верно! Так и было, - ответили все. - Вы сказали правду.
Недружелюбие, с которым встретили и которое сопровождало молодую англичанку с тех самых пор, как она приехала в Пьевро, достигло апогея. Семя, брошенное Мартином и Адель, наконец пустило корни. Пьевронцы были готовы обвинить в неверии и безнравственности любого, кто не согласен с их решением. Они объявили, что симпатичная мадам Кабанель, обыкновенная, ни в чем не повинная молодая женщина с привлекательной наружностью, данной ей природой, и превосходным здоровьем, сосет кровь ребенка и живет среди могил, чтобы сделать своей добычей тех, кого недавно похоронили.
Маленький Адольф становился все бледнее и худее; жестокое летнее солнце сказывалось на полуголодных обитателях грязных хижин, окруженных неосушенными болотами; и прежнее несокрушимое здоровье месье Жюля Кабанеля сильно пошатнулось. Доктор, который жил в Креш-эн-Буа, глядя на все это, покачал головой и сказал, что дело плохо. Когда Адель стала настаивать, чтобы он объяснил, что случилось с ребенком и месье, он уклонился от ответа; вернее, произнес слово, которого никто не понял и не смог повторить. Правду говоря, доктор был недоверчивый человек, у которого все вызывало подозрение. Он выдвигал теории, а затем искал доказательства их правильности. Он предположил, что Фанни тайно отравила и мужа и ребенка; и хотя он ни словом не намекнул на это Адель, она продолжала считать, что во всем виновата мадам Кабанель.
Что до месье Кабанеля, то он был человек без воображения и не подозрительный; человек, который просто смотрел на жизнь и не боялся никого оскорбить; человек эгоистичный, но не жестокий; человек, для которого превыше всего собственное удовольствие, и поэтому он не может представить, чтобы кто-то вступил с ним в противоборство или не желал относиться к нему с любовью и уважением. Однако он любил свою жену, ибо никогда прежде не любил женщину. Грубо скроенный, простой по своей природе, он любил ее со всей силой и страстью глубоко спрятанной поэтической натуры; и если таковая была в нем не слишком сильна, зато ее смело можно было считать подлинной. Но и в него закрались сомнения, когда то Адель, то доктор стали вести с ним загадочные разговоры, одна о дьявольском влиянии, другой (с помощью записок) о том, что ему надлежит быть осторожным, особенно в отношении того, что он ест и пьет, как это приготовлено и кем. Адель постоянно намекала на вероломность англичанок и на то, что светлые волосы и чудесный цвет лица - от дьявола. Несмотря на всю его любовь к молодой жене, непрерывно капавший яд не мог не возыметь действия. Но о его стойкости и преданности говорило то, что это действие все же было очень небольшим.
Однажды вечером, когда мадам, как обычно, отправилась на прогулку, Адель припала к ногам месье Кабанеля.
- Почему вы оставили меня ради нее? - воскликнула она. - Меня, которая любила вас и была вам предана, ради нее, которая гуляет среди могил, пьет вашу кровь и кровь нашего ребенка? Ради нее, у которой только и есть, что дьявольская красота, и которая вас не любит!
Месье Кабанеля словно ударило электрическим током.
- Несчастный глупец, что я наделал! - воскликнул он, прижался головой к плечу Адель и заплакал.
Сердце Адель прыгало от радости. Неужели ее власть будет восстановлена? Неужели она избавится от соперницы?
С того вечера отношение месье Кабанеля к молодой жене изменилось, но мадам Кабанель была слишком легкомысленна и доверчива, а если что и замечала - так она любила мужа не слишком сильно, скорее относилась к нему со спокойным дружелюбием, а потому и не переживала. Она приняла его неприветливость и резкость с таким же добродушием, как и все остальное. Было бы мудрее с ее стороны кричать, устраивать сцены и закатывать месье Кабанелю скандалы. Тогда они лучше поняли бы друг друга; французы любят громко и с удовольствием выяснять отношения.
По природе своей мягкосердечная, мадам Кабанель часто ходила в деревню, предлагая больным свою помощь. Но никто, даже последний бедняк, не встретил ее учтиво и не принял от нее хоть что-то. Если она хотела дотронуться до умирающего ребенка, мать, дрожа, торопливо брала его на руки; если она говорила с больным, его тусклые глаза смотрели на нее со странным ужасом, и он слабым голосом бормотал на местном наречии слова, которых она не понимала. Но одно и то же слово звучало всегда: "Бруколак!"
"До чего же эти люди ненавидят англичан!" - думала она, отворачиваясь, немного обиженная, но слишком флегматичная, чтобы испытывать неудобство или тревожиться.
То же самое происходило дома. Если она хотела сделать что-нибудь для ребенка, Адель яростно отказывалась от помощи. Как-то она грубо выхватила мальчика из рук хозяйки, приговаривая:
- Мерзкий бруколак! Как ты смеешь делать это у меня на глазах?
Однажды, когда Фанни, беспокоясь о муже, предложила приготовить для него чашку крепкого английского бульона, доктор посмотрел на нее так, словно хотел пронзить взглядом. Адель опрокинула кастрюлю.
- Для вас это недостаточно быстро, мадам? - дерзко спросила она, хотя на глаза ей навернулись горячие слезы. - Что ж, сперва вам придется убить меня!
Фанни ни на что не реагировала; она только подумала, что доктор плохо воспитан, так как слишком пристально посмотрел на нее, а Адель ужасная злючка со скверным характером. Английские экономки совсем другие!
Но месье Кабанель, которому рассказали об этой сцене, позвал Фанни к себе.
- Ты ведь не причинишь мне вреда, женушка? - сказал он ласковее, чем обычно в последнее время. - Не сделаешь мне ничего плохого? Ведь ты добра и любишь меня?
- Плохого? Что плохого я могу сделать? - удивилась Фанни, широко открыв свои голубые глаза. - Что плохого я могу сделать моему лучшему и единственному другу?
- А я твой друг? Твой возлюбленный? Твой муж? Ты любишь меня, дорогая? - спросил месье Кабанель.
- Дорогой Жюль, кто мне здесь дороже и ближе? - ответила она и поцеловала мужа.
- Благослови тебя Бог! - пылко сказал он.
На следующий день месье Кабанелю пришлось уехать по срочному делу. Он сказал, что должен отлучиться на два дня, но постарается приехать раньше. И молодая жена осталась одна среди врагов, даже без такой ненадежной охраны, как его присутствие.
Адель ушла. Была темная и жаркая летняя ночь, и малыша Адольфа лихорадило больше, чем днем. К тому же он был очень беспокойным. К вечеру ему стало совсем худо. И хотя Жаннетт были даны строгие указания не позволять мадам до него дотрагиваться, ее напугало состояние мальчика; поэтому, когда мадам вошла в комнату, чтобы предложить свою помощь, Жаннетт с удовольствием избавилась от ноши, которая была для нее слишком тяжела, и позволила леди взять его на руки.
Сидя с ребенком на коленях, Фанни то ворковала, то пела ему колыбельную. Ей показалось, что приступ миновал, и малыш уснул. Но мальчик прикусил себе губу и язык, и теперь из его рта сочилась кровь. Он был симпатичный малыш, а смертельная болезнь сделала его трогательно прекрасным. Фанни наклонила голову, поцеловала бледное спокойное личико - и на ее губах осталась его кровь.
Пока она продолжала склоняться над ним - ее женское сердце тронула тайна собственного будущего материнства, - в комнату быстро вошла Адель в сопровождении старого Мартина и других деревенских жителей.
- Смотрите на нее! - закричала она, хватая Фанни за руку и поднимая ее лицо за подбородок, - смотрите, что она делает! Друзья, взгляните на моего ребенка - он мертвый, мертвый в ее руках, а на ее губах его кровь! Вам нужны еще доказательства? Она вампир, и вы видите это собственными глазами!
- Да! Да! - хрипло заревела толпа. - Она вампир, существо, проклятое Богом, и враг человека! Тащите ее к оврагу! Она должна умереть, как заставила умирать других!
- Умри, как заставила умереть моего мальчика! - сказала Адель.
И многие, кто во время эпидемии потерял родственника или ребенка, повторили за ней:
- Умри, как заставила умереть моего!
- Что все это значит? - спросила мадам Кабанель, поднявшись и представ перед толпой с храбростью истинной англичанки. - Какой вред я причинила хоть одному из вас, зачем вы явились сюда в отсутствие моего мужа, отчего эти злые взгляды и наглые слова?
- Какой вред ты причинила? - воскликнул старый Мартин, подходя к ней. - Ты колдунья, и ты околдовала нашего доброго хозяина. А еще ты вампир, который питается нашей кровью! Разве у нас нет доказательств? Посмотри на свой рот, проклятый бруколак. Вот лежит твоя жертва, которая обвиняет тебя в своей смерти!
Фанни презрительно улыбнулась.
- Я не собираюсь отвечать на ваши безумные обвинения, - сказала она, подняв голову. - Вы мужчины или дети?
- Мы мужчины, мадам, - ответил мельник Легро, - и как мужчины мы должны защитить тех, кто слабее. У нас у всех были подозрения - и у меня больше, чем у других, потому что трое моих малышей ушли в мир иной до срока, - и теперь они подтвердились.
- Я укачивала умирающего ребенка и старалась его успокоить! - заявила мадам Кабанель с невольной горячностью.
- Ни слова больше! - крикнула Адель и потянула ее руку, которую все это время не выпускала. - К пруду ее, друзья, если не хотите увидеть, как умрут все ваши дети вслед за моим ребенком и детьми нашего доброго Легро!
Толпу сотрясла дрожь, раздался стон, прозвучавший как проклятие.
- К пруду! - кричали они. - Пусть демоны заберут ее!
В мгновение ока Адель связала белые руки, форма и красота которых так часто раздражали ее, заставляя ревновать; прежде чем бедная девушка успела закричать, Легро зажал ей рот мускулистой рукой. Хотя уничтожение монстра, по их мнению, не было убийством человека, тем не менее они не хотели слышать крики, казавшиеся вполне человеческими, как и сама мадам Кабанель. Молча и угрюмо ужасный кортеж направился в лес, унося живой груз с завязанным ртом, беспомощный, словно труп. За исключением Адель и старика Мартина, эти люди не были враждебно настроены против мадам Кабанель, скорее их подстегивало непреодолимое желание защитить себя. Они были палачами, а не врагами; и палачами их сделал самосуд, а не закон. Но постепенно толпа таяла, пока их не осталось всего шестеро, в том числе Легро и Лезуф, потерявший единственную сестру.
Пруд был в английской миле от дома Кабанель. Мрачное уединенное место, куда не каждый храбрец отважился бы пойти в одиночку после наступления сумерек, даже в сопровождении кюре; но компания добавляет храбрости, сказал старый Мартин Бриоли; полдюжины крепких мужчин во главе с такой женщиной, как Адель, не побоялись бы даже гномов и Белых Дам.
Они несли свою ношу так быстро, как могли, и все это в абсолютной тишине. Кортеж двигался по торфянику. Один или двое несли факелы; ночь была темной, и в пути могла подстерегать опасность. Они приближались к пруду, и их жертва становилась все тяжелее. Она давно перестала бороться, и теперь лежала в руках своих носильщиков, точно мертвая. Но никто не говорил ни об этом, ни о чем-то другом. Они не обменялись ни словом, и кое-кто из оставшихся уже начал сомневаться, мудро ли они поступили и не стоит ли все сделать по закону. Только Адель и Мартин твердо намеревались довести начатое до конца, да еще Легро. Но он был слаб и по-человечески сожалел о том, что, как он чувствовал, обязан сделать. Что касается Адель, то ревность женщины, мучения матери и суеверный страх не заставили бы ее и пальцем пошевельнуть, чтобы облегчить страдания жертвы или понять наконец, что она самая обыкновенная женщина, а не вампир.
Вокруг становилось все темнее, а расстояние до места расправы - все короче. Наконец они добрались до пруда, куда хотели бросить перепуганного монстра, вампира - невинную бедняжку Фанни Кабанель. Когда они опустили свою ношу на землю, свет факелов осветил ей лицо.
- Великий Боже! - воскликнул Легро и стащил шляпу. - Она мертва!
- Вампиры не умирают, - возразила Адель. - Это только видимость. Спросите папашу Мартина.
- Вампир не может умереть, пока его не заберет дьявол или не похоронят с осиновым колом в сердце, - нравоучительно сказал Мартин Бриоли.
- Я не хочу на это смотреть, - проговорил Легро; то же самое сказали и остальные.
Они вытащили кляп изо рта бедной девушки; и пока она лежала в мерцающем свете, с прикрытыми голубыми глазами и смертельно бледным лицом, в жителях деревни на мгновение проснулось сочувствие, словно над головами прошумел легкий ветерок.
Вдруг все услышали звук конских копыт, доносившийся с равнины. Они посчитали: две, четыре, шесть лошадей; а их только четверо безоружных мужчин, не считая Мартина и Адель. С одной стороны им грозила людская месть, с другой - могущественные и злобные лесные духи. Поэтому храбрость их испарилась, и они потеряли присутствие духа. Легро со всех ног помчался в темный лес, Лезуф последовал за ним. Двое других побежали по равнине, в то время как всадники приближались. Только Адель держала факел высоко над головой, освещая себя, охваченную темными страстями и желанием мести, и труп своей жертвы. Она не хотела ничего скрывать, она сделала свое дело и теперь торжествовала. Всадники подскакали к ней - впереди Жюль Кабанель, а за ним доктор и четверо сельских полицейских.
- Негодяи! Убийцы! - только и сказал Жюль, спрыгнув с лошади и прижавшись губами к бледному лицу жены.
- Хозяин, - обратилась к нему Адель, - она заслужила смерть. Она вампир, она убила нашего ребенка.
- Глупости! - воскликнул Жюль Кабанель, отбрасывая ее руку. - О моя любимая жена! Ты, не причинившая вреда ни человеку, ни зверю, убита людьми, которые хуже, чем животные!
- Она постепенно убивала вас, - возразила Адель. - Спросите месье доктора. Чем болел хозяин, месье?
- Не вмешивайте меня в это чудовищное преступление, - сказал доктор, осматривая умершую. - Чем бы ни болел хозяин, она не должна была здесь лежать. Вы стали ей судьей и палачом, Адель, и вы должны ответить за это по закону.
- Вы тоже так считаете, хозяин? - спросила Адель.
- Я тоже так считаю, - подтвердил месье Кабанель. - Вам придется ответить перед законом за невинную жизнь, которую так безжалостно забрали вы и эти легковерные убийцы, которых вы переманили на свою сторону.
- Разве не надо было отомстить за нашего ребенка?
- Хотите сделать это вместо Бога, женщина? - строго спросил месье Кабанель.
- А как же годы нашей любви, хозяин?
- Они лишь напоминают о ненависти, Адель, - ответил месье Кабанель и повернулся к бледному лицу своей мертвой жены.
- Тогда мое место свободно, - горько воскликнула Адель. - Ах, мой маленький Адольф, как хорошо, что ты ушел раньше!
- Стойте, мадам Адель! - закричал Мартин.
Но прежде чем он успел протянуть руку, Адель, испустив вопль, прыгнула в пруд, где собиралась утопить мадам Кабанель. Они услышали, как ее тело ударилось о воду и с глухим всплеском ушло на дно.
- Против меня нет доказательств, Жан, - сказал старый Мартин державшему его полицейскому. - Я не завязывал ей рот и не тащил на плечах. Я могильщик из Пьевро, и, право же, вы, несчастные создания, после смерти не обойдетесь без моей помощи! Я буду иметь честь вырыть могилу для мадам, даже не сомневайтесь. И, Жан, - зашептал он, - пусть эти богатые аристократы говорят все, что хотят, они ведь ничего не знают. Она вампир, и в нее надо воткнуть осиновый кол! Мне лучше знать! Если ее не пригвоздить к земле, она встанет из могилы и будет пить нашу кровь. Так делают все вампиры.
- Молчать! - рявкнул полицейский. - Отправишься в тюрьму вместе с убийцами. И держи язык за зубами.
- В тюрьму вместе с мучениками и благочестивыми людьми, - возразил старый Мартин. - Так общество вознаграждает своих лучших сограждан!
И с этой верой он жил и умер в Тулоне, до своего последнего дня пребывая в убеждении, что оказал обществу благодеяние, избавив его от чудовища, которое уничтожило бы всех до единого жителей Пьевро, и этим увековечил свое имя. Но Легро и его товарищ Лезуф стали всерьез сомневаться в том, что поступили правильно той темной летней ночью в лесу. Хотя они всегда утверждали, что ни в чем не виноваты, ибо действовали из лучших побуждений, постепенно они перестали верить в старого Мартина Бриоли и его мудрость - пусть правосудие вершится по закону и без их помощи. Они продолжали молоть муку и чинить обувь жителям деревни и жили праведной жизнью, как учил господин кюре и наставляли жены.
Мэри Чолмондели
Мэри Чолмондели (1859–1925) родилась в Шропшире, половину жизни провела в заботах о больной матери и умерла, так и не выйдя замуж. Несмотря на то что она и ее семья вели довольно уединенную жизнь, они были знакомы со многими литераторами той эпохи. Ее дядя Реджинальд дружил с Марком Твеном, а ее племянница Стелла Бенсон также стала романисткой.
Мэри Чолмондели - автор более дюжины романов, в том числе высоко оцененных читателем детективов "Сокровища Дэнверсов" (1886), "Сэр Чарльз Дэнверс" (1889), "Диана Темпест" (1893) и "Узники" (1906); среди сборников рассказов на различные темы, также принадлежащих ее перу, - "Нижняя ступень" (1908) и ""Любовь всей его жизни" и другие истории" (1921). Самым известным ее сочинением является сатирический роман "Красное" (1899), одно из наиболее удачных литературных воплощений "Новой женщины" - британского культурного движения 1880 - 1890-х годов, утверждавшего идеи женской эмансипации и резко высмеянного в "Дракуле" Брэма Стокера.
Рассказ "Освободи!" был впервые опубликован в издании "Темпл бар: Лондонский журнал для городских и сельских читателей" в апреле 1890 года. Позднее вошел в американское издание авторского сборника рассказов "Моль и ржа" (Нью-Йорк: Додд и Мид, 1902), однако отсутствует в лондонском издании этой книги, выпущенной в свет в том же году Джоном Мерреем.