И снова он практически не заметил, как проехал вдвое большее расстояние, чем от дома до работы. Припарковавшись перед зданием районного УВД, он достал из кармана лист бумаги, прочитал имя - старший лейтенант Алеуткин - и вышел из машины.
Следователя он нашел быстро. Подойдя к нужному кабинету, Иван Викторович мысленно перекрестился, хотя обычно поминал Бога только в пьяном состоянии, и, постучав для приличия, толкнул дверь.
Алеуткин пил кофе. В кабинете царил аромат Nescafe Gold. Представившись, Вилентьев без приглашения сел на стул.
- Кофе будете, товарищ майор, - радушно предложил старлей. На его лице сияла жизнерадостная улыбка.
- Нет. Я по делу. Мне надо всё, что ты накопал по тому делу, о котором ты рассказал Сергееву.
Заметив легкое недоумение на лице Алеуткина, майор нетерпеливо закончил:
- Ну, там где пьяный мужик убил женщину и выдавил правый глаз.
- А, это, - снова просиял старший лейтенант, - да легко, товарищ майор.
Он поставил чашку с кофе на стол и повернулся к сейфу. Вилентьев нетерпеливо потирал руки. Он быстро посмотрел по сторонам - типичный кабинет следователя, живущего на "земле". Грязное зарешеченное окно, подоконник, заваленный стопками папок и бумаг, огромный компьютерный монитор, занимающий полстола, портрет президента на стене и потертый диван у дальней стены. Когда-то и он работал в таких условиях.
Дверца сейфа скрипнула.
- Ну, вот она, родная.
Иван Викторович взял протянутую ему папку и открыл её.
- А зачем вам это дело, товарищ майор? - спросил старший лейтенант. - Мужик убил свою сожительницу. Правда, он ничего не помнит, но это не причина снимать с него обвинения. Тут, вроде, всё ясно.
- Вот именно, что вроде, - задумчиво пробормотал Вилентьев. Он быстро пробежал глазами по тексту заключения патологоанатома, и, вычленив главное, твердым голосом закончил:
- Я забираю это дело у тебя, старлей.
12
Семен Александров пришел с утра. Сев на стул, он говорит:
- Всё, доктор, благодаря вам, я выздоровел. Спасибо огромное. У меня уже два дня не болит голова, и нет температуры.
- Что, прямо совсем здоров?
- Да.
- Ну, что же, давай посмотрим.
Я даю парню градусник, смотрю в рот и считаю пульс. Шестьдесят ударов в минуту, слизистая оболочка горла розовая и чистая, температура тела тридцать шесть и шесть.
Как и неделю назад, Семен Александров здоров. И он сделал то, что собирался совершить. Я заинтересованно смотрю ему в глаза и говорю:
- Молодец! И ведь всё получилось.
- Да, благодаря вам, - улыбается парень.
Я закрываю справку, которая позволила ему на законных основаниях прогулять неделю в университете. И, протянув её Семену, говорю:
- Печать поставьте в регистратуре. И больше не болейте.
Кивнув, он еще раз говорит спасибо и уходит.
Парень терпелив и последователен в достижении своей цели. Он не боится действовать, и ему нравиться быть самим собой. Я знаю, что мы еще с ним встретимся, но, скорее всего, это случится не в этом кабинете.
- Михаил Борисович, можно приглашать следующего?
Я смотрю на Марину. Она изменилась за прошедшие полгода. Теперь девушка не смотрит на меня коровьими глазами. Нет, глаза у неё по-прежнему большие и тиреотоксикоз никуда не делся, но сейчас в них нет влюбленности. И это хорошо. Пусть она на кого-нибудь другого смотрит влюбленным взглядом.
- Да, Марина, давайте работать.
Я даже стал находить некоторое удовольствие от работы в поликлинике. Амбулаторный прием хорош тем, что пациенты постоянно меняются. В стационаре я ежедневно в течение длительного времени видел одни и те же лица. В поликлинике, в принципе, то же самое, ходят одни и те же больные, но я их вижу далеко не каждый день.
За следующее три часа я посмотрел десятерых пациентов, из которых во мне нуждались только семеро. Остальным нужен священник и патологоанатом. Впрочем, двоим из них вполне достаточно последнего специалиста. Священник будет для них ненужной роскошью.
Я автоматически смотрю на пациентов и пишу в амбулаторных картах, говорю минимум объясняющих слов и полезных рекомендаций. Я равнодушно созерцаю проходящие мимо меня тени, пытающиеся найти утерянное здоровье. До определенного момента они идут по жизни, думая, что имеют всё и навсегда. А когда замечают, что уже не могут кушать "в три горла", что не могут пить водку "ведрами", что не способны подняться на пятый этаж без изнуряющей одышки и боли в ногах, что тело начинает разваливаться, то бегут к доктору с молитвой. Обычно бывает поздно, но для теней, неустанно ползущих вперед, падение в пропасть кажется нереальной ситуацией. Они заглядывают в глаза и наивно надеются на то, что врач пропишет таблетки и всё снова встанет на свои места. Они уверены, что можно угробить своё здоровье, а современная медицина в лице доктора вернет всё обратно, и они снова смогут жить так, как им нравится. Они готовы отдать все деньги, которые у них есть, обещая "златые горы", словно забыв о том, что здоровье - единственный продукт, который никто никогда не сможет купить за деньги. Ни в одной частной клинике страны и мира, ни один врач никогда и ни за какие деньги не сможет гарантировать выздоровления.
Под конец рабочего дня в кабинет заглядывает девушка.
- Можно? - робко спрашивает она.
- Вы по записи? - недовольным голосом задает вопрос Марина. Она хочет уйти домой раньше. У неё сегодня свидание.
- Да. Я записывалась на последнее время.
- Заходите, - говорю я, подняв голову и посмотрев на пациентку.
Девушка, мягко говоря, толстая. Если бы она была повыше ростом, то выглядела бы лучше. Если бы она смогла похудеть, то её можно было бы назвать симпатичной. Если бы не затравленный взгляд и обреченное выражение лица, то я бы даже не заинтересовался ею.
Ганиева Динара, восемнадцать лет, нигде не учится и не работает, живет с родителями.
- Что беспокоит? - спрашиваю я, когда девушка садится напротив меня.
- Шум в ушах. Почти постоянный.
Вздохнув, Динара показывает на свои уши, и продолжает:
- Этот шум появился лет пять назад, но сначала он был слабый и почти не мешал мне. В детской поликлинике меня смотрели доктора и говорили, что это скоро пройдет. Потом стало сильнее шуметь. Мне делали рентгеновские снимки, но они ничего не показали. А потом мне исполнилось восемнадцать лет и всё. Больше я в больницы не ходила.
- На что походит этот шум - свист, звон, шипение, щелчки, гудение? - уточняю я.
Девушка задумчиво смотрит в потолок и говорит:
- Сначала это был просто шум, как будто где-то далеко-далеко летит самолет. Потом года через два присоединился звон и посвистывание. А сейчас, кроме этого, бывают еще щелчки.
- Головокружение и обмороки бывают?
- Да, а откуда вы знаете? Я никому об этом не говорила, - Динара искреннее недоумевает.
- Марина, измерьте девушке давление и можете идти, - говорю я, обращаясь к медсестре. Я вижу, что она уже в нетерпении поглядывает на часы, и разрешаю ей уйти раньше.
- Сто на шестьдесят, - говорит Марина и, быстро собравшись, исчезает из кабинета.
В наступившей тишине я смотрю на толстую девушку по имени Динара и понимаю, что я хочу ей помочь. Причина болезни проста и я могу сделать то, что не в состоянии были сделать врачи детской поликлиники.
- Ну, что, Динара, будем лечиться.
- Вы думаете, что получится? Пока никто не мог мне помочь.
- Я знаю, что получится.
13
Динаре Ганиевой просто не повезло в жизни. Отец девушки, офицер-ракетчик, дослужившись до пенсионного возраста в звании подполковника, ушел в отставку. Мать девушки, Алина, жена офицера, будучи типичной домохозяйкой, мечтала о том, что однажды станет генеральской женой. Но не вышло. Когда Динаре исполнилось четырнадцать, семья отставного военного поселилась в городе, где подполковник Ганиев родился и где у него осталась по наследству двухкомнатная квартира.
Когда мужа практически постоянно не было дома, Алина спокойно занималась своими делами, готовила пищу, растила девочку, встречала мужа вечером и провожала утром. И это было замечательное время.
Этот ритм жизни внезапно изменился, и, оказалось, что муж стал раздражать Алину.
Когда Альберт Ганиев практически каждый день уходил на службу, то он даже не задумывался о том, что у него в тылу. И, оказавшись один на один с женой, он вдруг осознал, что эта женщина ему совершенно чужая. Он её не понимал.
Они стали ругаться почти постоянно. Встав утром, бывший подполковник не находил на кухне завтрак и кричал на жену, которая в ответ в полный голос орала, что не собирается готовить завтрак какому-то подполковнику.
Найдя грязные носки, брошенные в ванной комнате, Алина швыряла их в лицо мужу и кричала, что эти вонючие тряпки он будет стирать сам, потому что она не прачка и не нанималась за копейки его убогой пенсии корячится в ванной.
Они шумно ссорились из-за того, что смотреть по телевизору - Альберт хотел посмотреть футбол или очередную серию "Солдат", а Алина - "Кривое Зеркало" или очередную серию "Глухаря". Алина хватала пульт дистанционного управления и кричала, что не собирается смотреть на этого тупого ублюдка Шматко, потому что настоящий мужчина - это только Сергей Глухарев. На что Альберт отвечал, что не надо даже сравнивать продажного мента Глухарева с прапорщиком Шматко, потому что на таких служаках вся Российская Армия держится.
Динара сидела в своем углу у компьютера и пыталась приготовить перед школой домашнее задание. Иногда у неё получалось, но чаще - нет.
Сначала она стала хуже учиться.
Затем она стала больше кушать.
Потом у неё появился шум в ушах.
Так как хождение по врачам не помогло, а родители не перестали ругаться, она перестала жаловаться матери на то это. Она перестала готовиться к занятиям в школе, просиживая практически всё время за компьютерными играми, в которых была иллюзия нормальной жизни.
С трудом закончив школу, Динара на целый год зависла в подвешенном состоянии, став еще одной причиной для родительских ссор. В голове девушки постоянный шум, крики родителей и однообразная музыка компьютерных игр слились в одну какофонию звуков, которые стали почти привычными. Она прибавила в весе двадцать килограмм, и уже не хотела смотреть на себя в зеркало.
И всё бы ничего, но пару месяцев назад девушка в первый раз упала в обморок. Отец ушел получать пенсию, мать ушла в ванную комнату мыться, и в это момент зазвенел телефон. Резко встав со стула, Динара хотела подойти к нему и взять трубку, но вдруг перед глазами всё поплыло, и она поняла, что ноги её не держат. Очнулась она на полу. Прошло всего лишь пара минут, вода в ванной продолжала шуметь, но телефон больше не звонил. Динара встала с пола и вернулась к компьютеру. В течение дня она ощущала головокружение, но никому ничего не сказала.
У неё еще два раза были обмороки, прежде чем она поняла, что надо идти к доктору.
Я знаю причины болезни девушки.
И я хочу помочь.
Вопрос лишь в том, как это сделать.
Я сижу и рисую семью - бывший подполковник, домохозяйка и толстая девушка.
Я думаю о том, кто и в чем виноват. И как это можно исправить.
И еще вопрос - что после этого изменится?
В детстве девушка по имени Динара мечтала стать певицей. У неё хороший голос, и вполне возможно, у неё бы могло что-то получиться. Потом она хотела стать врачом, но это желание быстро испарилось после посещения стоматолога. В тринадцать лет она решила, что будет бизнесвумен и заработает кучу денег. В пятнадцать - она хотела стать палачом и, нажав на рубильник, смотреть, как умирают на электрическом стуле люди. И чаще всего она убивала своих родителей. В шестнадцать - она уже ни о чем не мечтала. В семнадцать лет она захотела умереть и даже думала о том, как это сделать, но дальше мыслей не пошла. После - она просто тупо шла по жизни, ничего не замечая вокруг.
После третьего обморока Динара впервые задумалась о том, что хочет жить. И впервые ей в голову пришла мысль, что она хочет родить ребенка и воспитать его так, чтобы он вырос в тишине и спокойствии. И чтобы родители любили его.
Собственно, поэтому девушка пошла в поликлинику.
Она захотела стать обычным человеком. Простой тенью, бредущей в общем стаде.
Стоит ли помогать ей?
Нарисовав лицо Динары, я не вижу в глазах того, чтобы я хотел увидеть.
А, значит, пока еще рано.
Отложив рисунок в сторону, я вдруг понимаю, что не один в комнате.
Я улыбаюсь.
Богиня вернулась.
Я вижу её силуэт в дальней части комнаты. Она не смотрит в мою сторону. Она словно не замечает меня. Она как бы случайно здесь оказалась.
Но я рад даже этому.
Вернувшись на утоптанную тропу, я иду по своему пути и пока не вижу свет далеких фонарей. Но это вопрос времени.
Я терпелив и спокоен.
В ночи я шепчу слова, которые обращены к Богине:
…Я каждый день восторгаюсь твоей красотой.
Мое желание - слышать твой прекрасный голос,
Звучащий, словно шелест северного ветра.
Молодость возвращается ко мне от любви к тебе.
Дай мне твои руки, что держат твой дух,
Чтобы я смог принять его и жить им.
Называй меня моим именем вечно - а мне
Без тебя всегда чего-то будет недоставать.
Любовь - это память, которая всегда с тобой. Ты идешь по жизни, не замечая смены дня и ночи, пытаешься хорошо делать свое дело или не делаешь ничего, молчишь, когда надо говорить, и поешь песню, которая никому не нужна.
Ты хочешь быть самим собой, но постоянно приходится опасаться порицания общества.
Ты ломаешь преграды, воздвигнутые только что на твоем пути.
Ты перешагиваешь через трупы, и протягиваешь руку помощи человеку, падающему в пропасть.
Ты живешь так, как можешь и - ты всегда погружен в свою память, словно находишься в другом мире.
И в этом мире ты счастлив.
14
Вилентьев был приятно возбужден. Уверенность в том, что убийство совершил Парашистай, не покидало его. Убил и подставил мужика, вся вина которого в неумеренном употреблении алкоголя. Раньше Парашистай так не делал, но - всё течет, всё меняется. Затаившийся маньяк снова вышел на охоту, но при этом он хочет остаться в тени.
Но не на того напал. Майор хрустнул суставами рук и придвинул к себе папку. Он уже просмотрел все документы, отметил для себя проблемные места, решил, что он сделает в первую очередь, а что во вторую, но просто сидеть и ждать он не мог. Скоро должны были привезти основного подозреваемого, сожителя жертвы, и, только поговорив с ним, он сможет двигаться дальше.
Иван Викторович открыл папку и снова стал раскладывать информацию в сознании по полочкам.
Первое, и самое важное, - выдавленный правый глаз. Зачем бы мужику это делать, даже если он находится в невменяемом состоянии? И почему не выдавлен левый глаз? Вопросы, на которые он скоро получит ответы.
Второе - точный удар ножом. Трудно поверить в то, что пьяный мужик смог бы это сделать. Надо не только нанести удар, но и знать, куда вонзить нож.
Раздался телефонный звонок. Подняв трубку, Вилентьев послушал, что ему сказали, и произнес довольным голосом:
- Да. Давайте его прямо ко мне.
Ощущение полноценной жизни стремительно возвращалось к майору. Весело глядя в окно, он с удовольствием подумал о том, что чутье в очередной раз не подвело его. Мог бы не обратить внимания на рассказ капитана Сергеева, полениться съездить в районное УВД, и, как результат, никто бы не заметил этих мелочей.
И Парашистай снова ушел бы от правосудия.
- Можно, товарищ майор?
- Заводи.
Сержант завел в кабинет подозреваемого. Вилентьев увидел перед собой маленького роста невзрачного мужичка с пропитым опухшим лицом и пустыми глазами. Узкие плечи и оттопыренные уши на голове с редкими волосенками завершали карикатурную картину на настоящего самца.
- Садись, - показал рукой на стул майор.
Мужик сел, сложил руки в наручниках себе на колени и исподлобья посмотрел на нового для него человека.
- Зовут как?
Вилентьев знал имя и фамилию мужика, но надо было с чего-то начинать.
- Василий, - ответил мужик тихим голосом.
- Рассказывай, Василий, как сожительницу свою убивал.
- Не помню.
- Что не помнишь? Как ножом зарезал и затем глаз выдавил?
- Зачем глаз-то? - недоуменно спросил Василий.
Вилентьев чуть не рассмеялся. Похоже, мужик даже не догадывался, что он убил сожительницу в извращенной форме. Капитан Алеуткин не рассказал ему, каким образом совершено убийство.
- Ладно, расскажи мне, Василий, всё, что помнишь в тот день. Что пили, чем закусывали, о чем говорили.
Майор слушал сбивчивую речь мужика и думал, что этот алкоголик не мог совершить это убийство. Слишком уж сложно для него, особенно, в алкогольном опьянении. Придя к этому выводу, он, прервав монолог мужика на полуслове, махнул рукой сержанту - уводи.
- Начальник, погоди, - пробормотал мужик, - я что, действительно, глаз выдавил у неё?
- Да.
- Левый?
- Нет. Правый.