– Только, ради Бога, не насмерть, Иосиф! – улыбнулся Костомаров.
Мне показалось, что Петров с радостью усыпил бы "их" насмерть. Мы обговорили номер. Каждый должен был работать самостоятельно, поэтому споров не возникло.
На следующий день я отправился в филармонию. У подъезда стояли машины и автобусы с надписью: "Заказной". В холле сновали хорошо одетые молодые люди. У всех был уверенный вид, который чуточку портили нервные суетливые взгляды. У огромного окна с мраморным подоконником стояли двое. Один вынимал изо рта пинг-понговые шарики, а другой, требовательно на него глядя, шарики отбирал и складывал в карманы пиджака. Карманы у него оттопыривались.
Я поднялся на третий этаж и пошел по коридору. В конце была дверь с табличкой: "Отдел оригинального жанра. Чинская Регина Михайловна". Я постучал и потянул за ручку.
В комнате за большим письменным столом сидела женщина, издали казавшаяся молодой. Она была в джинсовом комбинезоне. Очевидно, это была Регина. Она разговаривала по телефону, злорадно улыбаясь. Рядом с аппаратом, на краешке стола, на одной руке стоял юноша. Его раскинутые ноги в узких брюках почти упирались в потолок. Другой рукой юноша поддерживал равновесие. Его лицо показалось мне красивым.
– Разрешите? – сказал я.
– Вы же видите – занято, – недовольно сказал юноша.
– Заходите. Садитесь, – кивнула Регина, не отрываясь от трубки.
Она еще раз с ненавистью улыбнулась ей и повесила. Лицо ее тут же приняло брезгливое выражение.
– И это все? – спросила она юношу.
– Могу хоть два часа, – сообщил перевернутый.
– Да хоть три! Слезай! – крикнула она.
Вместо ответа акробат поднял свободной рукой телефонную трубку, ухитрился прижать ее плечом к щеке и стал набирать номер. Регина с силой выдернула трубку, грохнула ее на рычажки и взвизгнула:
– Вон отсюда!
Акробат мягко спрыгнул со стола. В нормальном состоянии его лицо показалось мне идиотическим. Он вышел гордо, ступая с носка.
– Слушаю вас, – сказала Регина.
Я подошел к столу. Этого делать не следовало, потому что Регина вдруг резко постарела. От двери ей можно было дать двадцать пять, но у стола – не меньше пятидесяти.
Я назвался и сообщил, что хочу предложить номер оригинального жанра совместно с гипнотизером Глуховецким.
– Что вы будете делать? – спросила она.
– Сниться.
– Сниться тарификационной комиссии! Неплохо придумано, сизый нос! – воскликнула она и неестественно громко рассмеялась.
Я изложил ей идею номера. Она слушала внимательно, довольно бесцеремонно рассматривая меня узкими глазами.
– Я слышала о вас. Мне говорили, – сказала она. – Давайте попробуем, это интересно. Реквизит, оформление, музыка – за ваш счет.
Итак, нам необходимо было выступить перед членами тарификационной комиссии, чтобы меня, в случае успеха, поставили на ставку актера. Это и называлось "тарификация". Мой мифический партнер Глуховецкий, как оказалось, уже имел низшую ставку и претендовал на следующую. О Петрове я помалкивал.
– Только учтите, что Глуховецкий всех не усыпит. Я вас честно предупреждаю, – сказала Регина на прощание.
Выйдя на улицу, я тут же позвонил Петрову и сказал, что заседание комиссии состоится через три дня. Необходимо было срочно репетировать.
– Спите спокойно, – сказал Петров. – Филофенов в Мексике. Я вас предупрежу.
Я решил, что Петров не хочет репетировать. Два дня я обдумывал сон для членов тарификационной комиссии. Мне захотелось порадовать их острыми ощущениями. Я придумал напряженный сюжет: будто мы плывем по Индийскому океану на паруснике, а нас берут на абордаж пираты. Члены комиссии блестяще отражают нападение – выстрелы, гром, дым, звон шпаг, – и мы плывем под тихим солнцем.
В назначенный день я пришел в филармонию. В холле висело объявление, извещающее о том, что заседание тарификационной комиссии переносится на следующую неделю. Причин указано не было.
Через неделю повторилось то же самое.
После третьей отсрочки я перестал туда ходить и стал ждать звонка Петрова. Каждую ночь я показывал Яне сон тарификационной комиссии. Поскольку я не знал ее членов в лицо, все мужчины выглядели как Костомаров, а женщины – как Регина. Семь Костомаровых и пять Чинских. Пиратам было от чего прийти в ужас.
Петров позвонил через месяц.
– Усыпляем послезавтра, – сказал он. – Приходите вечером, приготовимся.
Вечером мы с Яной пошли к нему. Петров жил в коммунальной квартире. Он открыл нам и повел по темному коридору. Слева и справа были высокие, выкрашенные в разные цвета двери. Из одной выглянула голова женщины, повязанная полотенцем.
– Спать! – рявкнул на нее Петров, женщина обомлела и провалилась обратно в комнату.
Петров привел нас к себе и усадил Яну на диван. В комнате ничто не указывало на профессию Петрова. Книжные полки были набиты книгами по философии и медицине. На низком столике стояла пишущая машинка. Петров порылся в шкафу и извлек оттуда две чалмы. Одну он протянул мне.
– Дешево, – сказал он, поморщившись. – Но так надо.
Он надел чалму, скрестил руки на груди и метнул взгляд на Яну. Она открыла рот и стала заваливаться набок.
– Стоп, стоп! – сказал Петров. – Однако вы чувствительны…
Мы отрепетировали выход и комплименты публике. Репетировали под музыку из кинофильма "Шербурские зонтики". Петров спросил, как я собираюсь сниться. Я рассказал сюжет.
– Пожалуйста, попробуйте на мне сегодня после двенадцати, – сказал он.
Ночью я приснился ему в том же сюжете. Семь Костомаровых, пять Чинских и один Петров. Я был в ударе – потопил к чертовой бабушке пиратский корабль и взял в плен главаря пиратов.
Утром Яна впервые выразила неудовольствие тем, что не участвовала во сне.
– Ну представь. Тарификационная комиссия тебя не знает. Будут спрашивать – что за девушка? – объяснил я.
Что-то чужое мелькнуло у нее во взгляде.
Заседание комиссии происходило в просмотровом зале филармонии. В программе было двенадцать номеров оригинального жанра. В зале находилось девять членов комиссии во главе с Филофеновым, заслуженным артистом республики.
Нас собрали в артистической и вызывали на сцену по очереди. Какой-то жонглер подбрасывал булавы. Вдоль стены нервно ходил дрессировщик с пушистой собачкой на руках и что-то шептал ей в ухо. Собачка тупо смотрела на него. В углу разминали друг друга силовые акробаты. Петров молча сидел в кресле и курил. На голове у него была чалма. Тяжелые веки Петрова были полуопущены. Он экономил гипнотический заряд.
Во всей этой обстановке было что-то необычное. Я присматривался к актерам. Все нервничали, кроме Петрова и собачки. Жонглер то и дело ронял булавы, и они со стуком падали на пол. Иллюзионист механическим движением извлекал из воздуха игральную карту. Это был туз пик.
Странная штука – талант! Ни в чем так не уверен человек, как в наличии у него таланта, и ни в чем он так упорно не сомневается. Ему нужны непрерывные подтверждения в виде похвал, аплодисментов, сплетен и даже ругани. Ему необходимо вызывать общественный интерес.
Не только тщеславие собрало в этой комнате людей оригинального жанра. Если бы это было так, я ушел бы первым. Несомненно, каждый хотел отдать то, что имел. Большинство отдало бы свое умение даже бесплатно, но бесплатному удовольствию не верят, как я уже говорил. И вот сейчас мы готовились пройти оценку таланта, причем таланты были у всех разные, а низшая тарификационная ставка одна – шесть пятьдесят за концерт с обязательной отработкой восемнадцати концертов в месяц.
Ученая собачка умела умножать и делить. Умножив ставку на количество концертов, она получила бы результат – сто семнадцать рублей.
Это было в полтора раза меньше, чем получал я, работая инженером.
– Я забыл вас предупредить, – вдруг сказал Петров. – Когда кончится бой с пиратами, пускай они, – он кивнул в сторону зала, – захватят сундуки с драгоценностями. Не скупитесь. Побольше бриллиантов.
– Зачем? – спросил я.
– Так надо, – тоном, не допускающим возражений, произнес Петров.
Нас вызвали после дрессированной собачки. Выходя на сцену, я успел заметить снисходительные улыбки, вызванные предыдущим номером. Мы поклонились, а затем Петров провел молниеносный сеанс усыпления. Он наклонился вперед, расставил руки, будто упираясь в невидимую преграду, и медленно, с огромным напряжением сдвинул эту преграду в сторону зала. Казалось, что он катит на членов комиссии гигантскую бочку.
– Спать! – с наслаждением прошипел он, когда воображаемая бочка достигла пятого ряда, где сидела комиссия.
Члены комиссии обмякли. Регина Чинская успела что-то вскрикнуть, дернулась и повисла на стуле. Филофенов медленно вытекал из кресла, как тесто из кастрюли.
Но я рассматривал их недолго. Петров сошел со сцены, уселся в первом ряду и вытащил сигареты.
– Спят, сволочи… – усмехнулся он. – Работайте!
И сделал в мою сторону пасс, будто кинул спичечный коробок.
Я очутился на корабле и поплыл по Индийскому океану. Филофенов стоял на капитанском мостике и смотрел в подзорную трубу. Регина Чинская прогуливалась по палубе в купальном костюме. Остальные члены комиссии изображали матросов. Петров был боцманом.
Я стоял за штурвалом и слушал приказы Филофенова.
Внезапно на горизонте показался барк под черным флагом.
– Интересно, – сказал Филофенов, не отрываясь от подзорной трубы. – На флаге череп и кости. Что бы это могло означать?
– Вероятно, пираты, – пожал плечами я.
Филофенов отставил трубу в сторону и недоверчиво посмотрел на меня.
– Американские? – спросил он.
– Потом будет видно, – уклончиво ответил я.
– Что значит "потом"? Уж не хотите ли вы сказать…
В это время на корабле пиратов ударила пушка. Ядро просвистело над головой председателя комиссии и пробило в нашем парусе идеально круглую дыру. Филофенов, держась за живот, потрусил вниз, на палубу. А я продолжал курс на сближение. Я знал, что бой завершится победой тарификационной комиссии.
Дальше было много выстрелов, крика и грохота. Регина, визжа, как ночная кошка, стреляла сразу из двух револьверов. Петров рычал на матросов, среди которых был один довольно-таки пожилой режиссер, заставляя их бегать по вантам. Пираты один за другим прыгали на борт нашего парусника и вступали врукопашную. Филофенов, прикрываясь сковородкой, бегал по палубе и выкрикивал команды. Его никто не слушал.
Я невозмутимо опирался на штурвал и время от времени убирал из боя очередного пирата.
Члены комиссии стали прыгать на пиратский барк. Первой устремилась туда Регина. Она пристрелила капитана флибустьеров и юркнула в его каюту. Через минуту она вышла оттуда, сгибаясь под тяжестью кованого сундука. Члены комиссии бросали за борт последних пиратов.
Регина грохнула на палубу сундук и откинула крышку. В сундуке сверкнули бриллианты. Она погрузила руки в сундук по локти и в упоении подняла лицо к небу.
– К черту! К черту всех! – хрипела она. – Моя добыча! Законная!
И тут же принялась вешать на себя побрякушки.
Остальные бросились в трюмы и стали выносить на палубу парчу, ковры и хрустальные вазы. Филофенов отдуваясь, припер японский цветной телевизор.
Неожиданно для меня они не вернулись на наш корабль, а стали поднимать паруса на пиратском барке. Регина вскарабкалась на мостик и схватила подзорную трубу. Сундук она поставила рядом с собою. Филофенов взялся за штурвал.
– На горизонте купеческий корабль! – крикнула Регина.
Пиратский барк отчалил от нас и понесся к горизонту. Черный флаг свирепо развевался на ветру. Члены комиссии с пистолетами и саблями сидели на кучах барахла, разбросанного по палубе.
На нашем паруснике остались только мы с Петровым. Петров вполголоса матерился…
– …и кончен бал! – была последняя его фраза.
Я очнулся. Петров докуривал сигарету. Члены комиссии еще спали в самых разнообразных позах, придерживая руками воображаемые ценности. Регина, откинувшись на спинку стула, прижимала к глазу кулак с несуществующей подзорной трубой. Петров медленно поднялся на сцену.
– Па-апрашу проснуться! – громовым голосом сказал он.
Члены комиссии нехотя зашевелились. Регина открыла глаза и посмотрела вниз, где должен был стоять сундук.
– Не хочу, не надо… – прошептала она и снова прикрыла глаза. Потом вздрогнула, выпрямилась и взглянула на нас уже осмысленным взглядом.
Мы раскланялись под финальные аккорды французской музыки.
Вслед за нами выступали силовые акробаты. Я подсматривал из-за кулис за членами комиссии. То один, то другой, прикрыв лицо ладонями, пытался погрузиться в сон. Регина сидела с остекленевшими глазами.
Наш номер обсуждался последним, когда уже были тарифицированы силовые акробаты и жонглер, а иллюзиониста и ученую собачку отвергли.
Слово взял престарелый режиссер. Он признал, что впервые видит нечто подобное на эстраде. Затем он детальнейшим образом разобрал сон с точки зрения режиссуры. По его словам, сон был излишне натуралистичен, хотя сцены абордажа неплохи.
Потом долго и хорошо говорили остальные. Чувствовалось, что словоговорение было их основной специальностью.
Интересно, что признаваемая всеми новизна жанра не приводила никого в восторг, а, скорее, ставилась мне в вину. Она была как бы отягчающим обстоятельством. Обсуждали буквально каждую мелочь: костюмы, систему вооружения и оснастки барка, погоду в Индийском океане. Всем не понравилось, что Филофенову достался японский телевизор. Эту деталь сочли малоправдоподобной.
Очень часто упоминалось слово "реализм".
– Предложенная концовка может быть истолкована превратно, – вдруг сказала Регина. – Да, наши зрители победили пиратов, но во имя чего? Чтобы самим овладеть награбленными сокровищами?
Она предложила иную концовку. Будто бы в трюме пиратского корабля томятся негритянские невольники, которых пираты везут на продажу. В результате боя невольников освобождают.
Я взглянул на Петрова. На кой черт он предложил мне купать их в бриллиантах? Петров сделал знак: соглашайтесь! Я согласился.
Короче говоря, нас тарифицировали. Вернее, тарифицировали меня и Глуховецкого, по всей видимости принимая за него Петрова. Фамилия Глуховецкого была в списках комиссии.
Петров воспринял это как должное.
– Знаете, что я бы вам еще посоветовал? – сказал Филофенов, когда обсуждение закончилось. – Середина номера прекрасна, иллюзия убедительнейшая… Но оформление убого. Нужно расширить вступление и концовку. Непременно взять ассистентку…
– Может быть предложим им Корианночку? – спросила Регина. – Она только что ушла из "Летающих блюдец".
– Ассистентка есть, – сказал Петров.
Я недоуменно взглянул на него.
– Ваша жена, – пояснил Петров. – Не скромничайте.
– Жена? – переспросил я, естественно, имея в виду свою жену, с которой мы расстались, и удивляясь нелепости предложения Петрова.
– Ну да, Яна.
– Ах, Яна…
– У вас несколько жен? – улыбнулся Петров. – Яна молода, красива и обаятельна. Кроме того, вам удобнее будет гастролировать.
Когда я дома рассказал об этой идее Яне, она пришла в восторг. Но прежде чем я увидел Яну, произошел один загадочный случай.
Я распрощался с Петровым и поехал домой на трамвае. У подъезда моего дома стояло пустое такси с потушенным огоньком. Я вошел в подъезд и увидел Регину Чинскую. Она нервно курила. Увидев меня, она бросила сигарету и возбужденно заговорила:
– У вас прекрасный номер, прекрасный… Вы далеко пойдете. Но я хочу вас предупредить: бойтесь Петрова!
– Вы его знаете? А Глуховецкий…
– Петров мой муж, – сказала Регина. – Бывший. А Глуховецкий – бездарный гипнотизер. Петров не выступал уже семь лет. Он гений гипноза… Зачем-то увлекся философией…
Она усмехнулась и вытянула из сумочки еще одну сигарету.
– Он не захотел выступать? – спросил я.
– Я не захотела… Учтите, от меня многое зависит.
Она сделала ко мне шаг и зашептала, глядя в глаза:
– Я сделаю для вас все! У вас будет прекрасная афиша, лучшие площадки, гастроли. Я сделаю это завтра же…
Я отступил, испугавшись. Я подумал, что Регина сошла с ума. Она была старше меня лет на пятнадцать. Не говоря о других обстоятельствах.
Регина вдруг хрипло рассмеялась:
– Не бойтесь… Дурачок, он боится! Да вас просто сожрут. Мне от вас ничего не надо. Вы только будете мне сниться. Лично мне. Не очень часто – раз в неделю. Вы согласны?
– Зачем?
– Мне так надо. Любые сны, лишь бы поострее: гонки, преследования, преступления… Секс не обязателен. Я вас очень прошу, очень… – Она всхлипнула, вырвала из сумки платочек и приложила к носу. – Об этом никто не будет знать.
– Хорошо, – сказал я. – Хорошо…
– Благодарю, – сухо сказала она. – Об остальном – позже!
Она вышла из подъезда, хлопнула дверцей такси и умчалась.
Я приснился ей в ту же ночь, придумав невероятный сюжет с угоном самолета, перестрелкой в Римском аэропорту и поимкой банды экстремистов. Регина была главарем банды. Ей одной удалось скрыться.
Машина завертелась. Типография печатала афиши, в театральных кассах продавали билеты на первый концерт, мы спешно оттачивали номер. Регина провела участие Петрова и Яны, минуя тарификационную комиссию. Яна шила платье с блестками.
Репетировали у Петрова. Собственно, я не репетировал, поскольку моя часть номера осталась без изменений. Я сидел на тахте, листая философские книги и изредка взглядывая на Петрова и Яну. Они отрабатывали небольшой сеанс гипноза перед моим сновидением. Петров усыплял Яну и укладывал ее на два бочонка с опорой на затылок и пятки. Яна лежала прямая, как карандаш. Петров ставил ей на живот хрустальную вазу, наливал туда воду и опускал букет тюльпанов. Затем он усыплял тюльпаны. Повинуясь его взгляду, цветы закрывали бутоны и никли головками.
В этом месте ожидались аплодисменты.
После этого Петров пробуждал цветы и Яну. Она выходила к воображаемой рампе с букетом красных распустившихся тюльпанов и бросала их в воображаемую публику. Это было красиво. Тюльпаны очень шли Яне, и я, сидя на месте воображаемой публики, испытывал некую приятность.
Платье с блестками, будучи сшитым, Петрова, однако, не устроило, и он порекомендовал Яне выступать в белых брюках. В таком виде ее удобнее было укладывать на бочонки.
Петров работал серьезно, был немногословен и слегка загадочен. Однажды он прервал репетицию и отобрал у меня книгу, которую я в это время листал. Книга была о рефлексах головного мозга.
– Вам не нужно, – мягко сказал он, ставя книгу на полку.
Я пожал плечами и постарался не обижаться.
За время подготовки к первому концерту я, как и было договорено, регулярно снился Регине. Снился я по вторникам. Один сон был авантюрнее другого. Самой Регины я не видел, лишь пару раз разговаривал с ней по телефону, выясняя деловые вопросы.