Некоторые из тогдашних событий были поистине грандиозны. Так, нас всех вместе взятых превзошли своими навыками телекинеза братья Грау, Луи и Генрих. Они всегда были очень близки, обладали уже определенными навыками телепатического общения. Нам же они наглядно продемонстрировали, насколько мы все-таки недооцениваем возможностей телекинеза. Находясь в Античном зале Британского музея, я стал свидетелем того, как они, состроив умы в резонанс, передвинули мраморную глыбу весом в тридцать тонн. Единственно, кто при этом присутствовал, были Янис Ласкаратис, Эмелин Джонс, Жорж Рибо, Кеннет Фурье (директор отдела археологии, тоже из числа мною "посвященных") и я сам. Братья объяснили, что эффекта добились, поочередно как бы подкрепляя мозговые усилия друг друга своеобразным пульсирующим ритмом. В тот раз из их объяснения мы не вынесли для себя решительно ничего.
Прежде чем описать тот первый внезапно обрушившийся на нас удар, мне бы хотелось еще несколько слов сказать о явлении телекинеза, поскольку ему в моем повествовании тоже отводится определенное место. Появление его навыков явилось самым прямым и естественным следствием обретения нами новой цели, направленной на борьбу с паразитами. Первое, что я понял, начав практиковать методы Гуссерля, это что людям свойственно упускать из виду необычайно простой секрет, касающийся их существования, хотя секрет этот достаточно ясно различим и невооруженным глазом. Суть его в следующем. Непрочность человеческого бытия (и сознания) объясняется слабостью луча внимания, который мы направляем на мир. Представим, что у нас есть мощный прожектор, но в нем отсутствует отражатель. При включении свет в прожекторе возникает, но рассеивается во все стороны, причем большая его часть поглощается самим осветительным устройством. Теперь вставим в прибор вогнутый отражатель. Луч у нас поляризуется, и его острие выстреливается из прожектора подобно стреле или пуле. Сила луча удесятеряется. Но и здесь коэффициент его полезного действия реализуется лишь наполовину, поскольку теперь, даром что пучок света и фокусируется в одном направлении, световые волны в нем все равно движутся "не в ногу", словно змеящаяся по улице колонна военнопленных. Но стоит лишь пропустить свет через рубиновый лазер, как все волны моментально "берут ногу", а совокупная их мощь усиливается тысячекратно - так от грохота марширующего войска рухнули стены Иерихона.
Человеческий мозг, в сущности, тот же "прожектор", проецирующий "луч" внимания на мир. Но прожектор этот во все времена был лишен отражателя. Наше внимание секунда за секундой рассеивается, и как, каким образом сфокусировать и упорядочить луч, мы, фактически, не знаем. А между тем сделать это можно, и случается такое весьма и весьма часто. Например, тот же сексуальный оргазм, замечал Флейшман, это не что иное, как фокусировка и сосредоточение "луча" сознания (или внимания). "Луч" внезапно обретает большую силу, и результат этого - обостренное чувство наслаждения. С этим в принципе можно сравнить и порыв вдохновения у поэтов. По какой-то счастливой случайности от внезапного упорядочения мыслей "луч" внимания на мгновение поляризуется, и то, на чем он в данную минуту оказывается случайно сфокусирован, вдруг волшебным образом меняет очертания, враз проникаясь "силою и свежестью мечты". Нет надобности дополнительно разъяснять, что сюда же безоговорочно можно отнести и так называемые "мистические озарения", с той лишь разницей, что здесь "луч" пропускается уже через "лазер". Когда Якоб Беме, увидев исходящий от оловянной чаши свет, изрек, что видит в ней все небо, в его словах не было ни капли лжи.
Люди никогда не задумывались как следует над тем, что жизнь у них так тщетна из-за того, что рассредоточен и несфокусирован "луч" внимания - хотя, повторяю, секрет этот вот уж сколько веков лежит на поверхности. А примерно с тысяча восьмисотого года за работу берутся паразиты и делают все от них зависящее, чтобы отвлечь людей от открытия, которое с наступлением века Бетховена и Уордсворта стало абсолютно неизбежным. Утаивания они добивались преимущественно тем, что подспудно формировали в человеке привычку к скучливому безразличию, склонность к пустому времяпрепровождению. Человека внезапно посещает грандиозная идея, ум у него на минуту фокусируется. И в этот момент в действие вступает привычка. Желудок у человека начинает урчать, требуя пищи, глотка сетует на жажду, и вязкий шепот принимается вкрадчиво при этом вещать: "Давай-ка вначале удовлетворим телесные потребности, а там уж можно будет сосредоточиться на деле с удвоенной силой". Человек подчиняется, и посетившая его идея безвозвратно уходит в забвение.
Момент, когда человек внезапно натыкается на мысль, что его внимание представляет собою "луч" (или, по Гуссерлю, когда "сознание намеренно"), и является моментом истины, моментом постижения краеугольного секрета. Единственно, чему человеку остается еще научиться, так это как свой "луч" "поляризовать". Навыки телекинеза и указывают в какой-то мере на то, что "поляризация" уже имеет место.
Так вот, братья Грау совершенно случайно открыли, каким образом, подыскивая "лучам" соответствующую фазу, можно использовать умы друг друга на манер рубиновых лазеров. Понятно, "асами" в этом деле их назвать было никак нельзя: около девяноста девяти процентов энергии они растратили впустую. Но и единственного остающегося процента им оказалось достаточно, чтобы безо всякого видимого усилия сдвинуть глыбу весом в тридцать тонн. Этого процента им хватило бы и на пятисоттонный блок, окажись такой перед ними в ту минуту.
***
Вспоминая сейчас ту ночь на четырнадцатое октября, когда неожиданно грянула катастрофа, я не могу с уверенностью сказать, кто конкретно был виновен в том, что паразиты получили сигнал предупреждения. Мне кажется, что это был Жорж Рибо, - странноватый, маленького роста человек, попавший в наш круг через поручительство Джоберти. Рибо был автором ряда книг о телепатии, магии, спиритизме и пр, с названиями вроде "Затерянный чертог", "От Атлантиды к Хиросиме". Он же был создателем журнала "Les Horizons de L'Avenir" ""Горизонты будущего" (фр.)·. Наверное, несправедливо будет утверждать, что Джоберти выказал непроницательность, остановив выбор на этом человеке. Рибо был личностью с развитым интеллектом, хорошим математиком. Его книги свидетельствовали о том, что он очень близко подошел к догадке о существовании паразитов разума, но нельзя не отметить и того, что они были излишне спекулятивны и порой не всегда научны. Говоря об Атлантиде, он вдруг перескакивал на ядерную физику, с обрядов первобытных племен на кибернетику. Веский аргумент насчет эволюции он смазывал на нет совершенно огульным "фактом" из спиритической литературы, в одной и той же сноске приладил слова и ученых и душевнобольных. В Диярбакыр Рибо приехал специально, чтобы встретиться со мной - маленький человечек с тонким нервическим лицом и пронзительно-черными глазами. Мне сразу показалось, что из всех, кого мне уже довелось встречать, этот, при всем его уме и знании, наименее надежен. Его суетливые, никчемно поспешные манеры внушали чувство, что по сравнению с остальными этот человек как-то менее устойчив, нестабилен. Вслух эту мою мысль высказал Райх, заметив: "Ему не хватает индифферентности".
В тот вечер, часов в десять, я работал у себя в комнате за письменным столом. Совершенно неожиданно я вдруг почувствовал то самое " знобящее" ощущение, что возникает при появлении паразитов. Ощущение было точно таким же, как тогда, в квартире на Перси-стрит. Успев сообразить, что это, вероятно, какая-то очередная "профилактическая" с их стороны проверка, я поспешно упрятал свою теперешнюю сущность в прежнюю оболочку и переключился на решение шахматного этюда. Мыслил я нарочито медленно, на каждый ход затрачивая не меньше минуты, хотя на деле мог перескочить к итоговому решению мгновенно. Остановившись где-то на середине, я дал своим мыслям отвлечься и поднялся принести себе фруктового сока (алкоголь я уже не употреблял, соответствующее возбуждение мог запросто вызывать теперь мгновенным умственным сосредоточением). Затем я сделал вид, что утерял нить рассуждения, и с терпеливым усердием начал обдумывать все ходы заново. Примерно через полчаса я зевнул и допустил, чтобы ум у меня утомился. Все это время я чувствовал на себе их пристальное наблюдение причем из более глубокого слоя сознания, чем тогда на Перси-стрит. Год назад при аналогичных обстоятельствах я бы даже не испытал перемены в самочувствии - настолько скрытным было это наблюдение, исходящее вовсе откуда-то из-за порога сознательного или подсознательного восприятия.
Уже минут через десять после того как улегся в постель, я наконец почувствовал, что они меня оставили, и тогда подумал, что бы они могли мне сделать, если б решились "атаковать". Ответить на это было затруднительно, но силу я в себе ощущал достаточную для того, чтобы отразить исключительно мощный натиск.
В полночь раздался звонок телекрана. Звонил Райх; он был явно чем-то встревожен.
- Они к тебе не наведывались?
- Наведывались. Оставили с час назад.
- А меня вот только что, - сказал Райх. - Это у меня был первый случай, когда я ощутил их присутствие по-настоящему. Ощущение мне не понравилось. Они сильнее, чем мы предполагали.
- Не берусь о том судить. Наверно, это было что-то вроде очередной проверки. Ты успел от них оградиться?
- О да. Я, к счастью, сидел над теми надписями к "Абхоту", так что мне оставалось лишь поусерднее на них сосредоточиться и соображать вполсилы.
- Позвони, если нужна будет помощь, - сказал я. - Мне вот думается, может, мы как-нибудь состроим умы в параллель, как братья Грау? Что-нибудь, глядишь, и получится.
Я снова лег и даже принял меры предосторожности: вместо того чтобы выключить сознание разом, как лампу, стал наливаться сном постепенно, как в прежние времена.
Из сна я выдрался в состоянии подавленном, чем-то напоминающем похмелье или симптом нарождающейся болезни. Голова разбухала от свинцовой, ломовой тяжести, словно ночь я провел где-нибудь в сыром и холодном подвале. И тут до меня дошло: игра в прятки закончена. Пока я спал, они скрытно вползли и овладели мной. Я походил на узника, накрепко связанного по рукам и ногам.
Итак, свершилось. Хотя это было не так уж и страшно, как мне думалось; я готовил себя к худшему. Фактически ощущать в себе их присутствие всегда представлялось мне чем-то невыразимо мерзостным; на самом деле это было не так. Просто я чувствовал в себе наличие чего-то чужого - нечто такое, что почему-то хотелось назвать "металлическим". У меня не было мысли оказывать сопротивление. Какую-то секунду я походил на задержанного, который сознает, что единственный шанс выпутаться - это всем своим видом убедить блюстителей порядка, что его арестовывают по ошибке. Поэтому я повел себя так, как повел бы год назад: недоуменно, в тревожном замешательстве насторожился, однако все это без особого страха, в твердой уверенности, что сейчас приму аспирин и недомогание тотчас пройдет. В уме я стал якобы вышаривать ответ, что именно могло послужить причиной моего сегодняшнего дурного самочувствия.
Примерно с полчаса никаких ощутимых изменений не наблюдалось. Я пассивно лежал, полностью расслабясь, и без особого беспокойства потихоньку гадал, когда они меня оставят. Втайне я сознавал, что при необходимости смогу прибегнуть к силе и сбросить паразитов с себя.
Затем постепенно до меня стало доходить, что ждать бесполезно. Они знали то, что знал я: знали, что я притворяюсь. И вот, словно почувствовав, что я об этом догадался, паразиты взялись за дело уже по-иному. Они постепенно, не торопясь, начали нагнетать на мой мозг давление такой силы, от какой прежде я бы мгновенно сошел с ума. Подобно тому как тошнота ощущается физически, мой ум сейчас ощущал все растущий вес этого гнетущего бремени, по своей тошнотворности схожего с приступом морской болезни.
Мне, очевидно, следовало дать им отпор, но я медлил, решив до поры не изъявлять своей силы наружу. Я сопротивлялся пассивно, словно бы не сознавая, откуда исходит давление. У них, вероятно, складывалось опущение, будто перед ними громоздится гигантская тысячетонная глыба, и вот они теперь всем скопом силились ее своротить. Давление нарастало, но я чувствовал в себе незыблемый покой и уверенность. Я знал, что сил у меня вполне хватит и на вес в полсотни раз больший.
Однако уже через полчаса стало ясно, что на мозг мне давит бремя весом едва не с Эверест. Резервный запас прочности был по-прежнему огромен, но если так будет длиться дальше, то я рисковал постепенно ее израсходовать. Не оставалось ничего иного, как применить силу. И вот, рванувшись с краткой мгновенной мощью, я подобно разрывающему путы узнику сбросил с себя их гнет. Луч внимания сфокусировал до интенсивности примерно оргазма, его острием я стеганул эту нечисть. Мощность луча можно было при желании увеличить в десяток раз, но мне все так же не хотелось, чтобы они проведали, какой конкретно силой я обладаю. Как и прежде, я был спокоен и уравновешен. В некотором смысле это единоборство мне даже нравилось. Если я выйду из него победителем, мне не придется более осторожничать, пытаясь скрыть свою силу - она и без того станет им понятна.
Результат пробного удара был разочаровывающим. Гнет за секунду пропал, сами паразиты рассеялись; создавалось впечатление, что я никого из них не задел. Это напоминало бой с тенью. А мне бы так хотелось почувствовать, что я "съездил" по ним как боксер, проводящий нокаут! Но ничего подобного не произошло - совершенно однозначно.
Атака тотчас же возобновилась. На этот раз она была столь жесткой и внезапной, что я едва успел ее отразить из неподготовленной позиции. Меня можно было сравнить с хозяином дома, двери которого пытается высадить орава уличной шпаны. Я понимал, что имею дело с тварями явно "низшего" порядка, и им не должно быть места в моем мозгу. Они, словно какие-нибудь крысы из канализации, возомнили, что своим бесчисленным скопищем могут со мною справиться, и теперь я должен был показать, что их здесь не потерпят. Страха во мне не было: я видел, что на заведомо чужую территорию их толкает безудержная наглость. Ринувшись было вновь, они получили хлесткий ответный удар и вынуждены были откатиться.
Непосвященные иной раз спрашивают, "видел" ли я паразитов, умозрел ли их обличие? Отвечаю - нет. Нагляднее всего мои ощущения можно описать, представив, что у тебя, допустим, сильный жар и изнуренность во всем теле. В таких случаях начинает казаться, что все вокруг идет наперекосяк. Стоит ступить на край проезжей части, как вдруг откуда ни возьмись появляется автобус и на сумасшедшей скорости проносится мимо, едва не сбив тебя с ног. Возникает чувство, что весь мир желает тебе зла, и приходится бежать по нему как по длинному петляющему коридору, где за каждым поворотом таится кто-то, готовый нанести тебе удар. Ощущение безопасности пропадает, и начинает казаться, что все в твоей жизни невероятно хрупко и уязвимо. Вот такое примерно ощущение жизни возникает при их атаке. В прежние времена я бы лишь вскользь заметил, что на меня непонятно отчего накатили вдруг безудержный пессимизм и жалость к себе, а там бы уж я подыскал им какую-нибудь мнимую причину и списал дурное самочувствие на их счет. Каждый из нас участвует в подобных стычках по сотне раз на дню, и верх в них одерживает тот, кто откидывает прочь уныние и страх перед жизнью, думая о себе как о победителе, о человеке с важной целью. Мы все наслышаны об источниках "неведомой жизненной силы", скрытно бытующей внутри нас. Так вот, работа над собой, которую я неуклонно проводил в течение предшествовавших месяцев, просто сделала для меня этот "потаенный источник" гораздо доступнее. Сила во мне произрастала из оптимизма, из "позитивного мышления" (если уместно употребить здесь эту весьма размытую по смыслу фразу).
Поединок с паразитами длился без особого перевеса в ту или иную сторону вот уж примерно час. Я не допускал мысли, что в итоге будет, если паразиты на самом деле неисчислимы и сил у них достаточно, чтобы ломить не переставая недели напролет, пока у меня не истощится ум. Когда эта мысль непроизвольно всплыла сама собой, я ее немедленно подавил. А между тем в этом действительно состояла главная опасность.
К пяти часам я уже чувствовал некоторую усталость, но ни в коем случае не ослабление душевных сил. И именно тогда я почувствовал, что они, судя по всему, стягивают новые силы, готовясь к решительному штурму. На этот раз я решил дать им приблизиться вплотную. Мне хотелось убедиться, могу ли я нанести им урон. И я безропотно ждал, когда они, скопившись, навалятся всей прорвой, словно огромная толпа. Я безмолвно наблюдал, как они все обильней и обильней скапливаются вокруг меня, пока наконец не почувствовал, что мне начинает перехватывать дыхание. Ощущение было ужасным, равносильным тому, как если бы я добровольно сунул руку в медленно сжимающиеся тиски. Вес все тяжелел. Я терпел его, не давая себе шевелиться. И вот когда сносить чудовищное бремя стало совсем уже невмоготу, я, собрав всю мозговую энергию воедино, выпалил ее единым залпом. Эффект был такой, словно в самой гуще толпы разорвался артиллерийский снаряд. На этот раз промаха не было. Паразиты, очевидно, были невесомы, как туча мошкары, но набилось их там столько, что отпрянуть достаточно быстро они не успели. И я испытывал отрадное чувство: урон им был нанесен достаточно весомый.