ГЛАВА 20 в которой Барри знакомится с городом Р-1526 и пугает Блюка.
– Барри! Милый! Я уже все знаю. Мы едем завтра в город.
Алиса повисла на шее мужа и крепко его поцеловала. Все заботы растворились в ней, исчезли на сегодня. Барри всегда чувствовал себя рядом с женой счастливым мальчишкой. Глетчер уткнулся в золотистые кудри Алисы. Ее неуловимый, но такой знакомый запах кружил голову, манил к ее телу. Вот оно под руками, близко-близко. Такое теплое, хрупкое, доверчивое. Какое наслаждение. Он тронул губами мочку уха, потом чуть ниже. Прикосновения были еле ощутимыми, не поцелуи, а почти дыхание, но они так нравились Алисе. Вот и сейчас она крепче прижалась к нему, уронила голову на плечо.
– Ах ты, мое наслаждение! – прошептал Глетчер и поднял жену на руки, – да только ради встречи с тобой я бы согласился еще раз облететь полгалактики…
Рано утром супругов разбудил зуммер вызова. "Без видео",– сонно скомандовала Алиса.
– Извините, мне нужен господин Глетчер, – раздался сочный мужской баритон.
– Слушаю.
– Позвольте представиться: Роман Блюк, сотрудник Социального института.
– А чем вы там занимаетесь?
– Не понял, где? – Блюк был явно растерян, даже голос задрожал.
– В институте. В каком отделе работаете, на какой должности.
– Э-э-э… Простите…
Алиса толкнула Глетчера в бок и энергично постучала своим милым кулачком по его лбу. Выражение ее лица и беззвучно шевелящиеся губы говорили Барри, что он в очередной раз сморозил глупость. Барри виновато развел руками и попытался исправить положение:
– Извините, мистер Блюк, я, наверное, допустил бестактный вопрос?
– Да нет, что вы, что вы.
– Прекрасно. Через 30 минут мы будем готовы, – Глетчер повернулся к жене. Она смотрела на него не мигая, в глазах читался ужас. – Впрочем, лучше подъезжайте за нами через час.
…И вот они ехали по городу в персональной машине Хармана. Лимузин величаво плыл по дороге. Осталась позади застава с охраной, потом еще одна, блокирующая проход в силовом поле, и теперь они несутся по пустынному шоссе. Алиса почти сразу же уснула, видимо, не выспалась. За рулем сидел неопределенного возраста мужчина с большой лысиной и каплями пота на ней. Глаза у него казались живыми и доброжелательными, что удивило Глетчера, он привык к безликим и слепым взглядам. Но в дороге Блюк стал то и дело оглядываться, рассматривая астронавта. "А-а, все понятно, – мысленно усмехнулся Барри. – Мистер Блюк пришел в зверинец". В душе шевельнулся гнев. Но Глетчер быстро взял себя в руки, ведь нельзя винить за интерес к человеку, которому пять с лишним тысяч лет.
От этих мыслей его очень скоро отвлек пейзаж за окнами машины. Там тянулась уже знакомая ему степь, но кое-где мелькали небольшие рощицы низких, каких-то неуклюжих и костлявых на вид деревьев.
– Мистер Блюк, что это за деревья по обочинам?
– Просто деревья, – пожал тот плечами, не оборачиваясь. – Я не знаю их названия, но других за пределами оазисов нет. Только на Севере есть хвойные леса. Я там однажды был, летал с господином Харманом.
– Оазисы – это элитные города, типа Амброзии?
– Совершенно верно.
– А откуда же столько разных пород деревьев в оазисах, почему их не рассаживают в степи?
– На самом деле не так уж их и много, сэр. А рассаживать пытались, и сейчас пытаются. Не получается. Гибнут деревья.
– Почему? – удивился Глетчер.
– Они ведь все выведены искусственно, из старых семян. И размножаются только в специальных условиях. Я не знаю точно, в чем причина, не мой профиль, – при этих словах Глетчер поймал в зеркале заднего вида лукавый взгляд Блюка, – но когда их в очередной раз высаживают в степи, то они растут год-два, не больше. А потом все равно гибнут, как будто их прокляли.
Некоторое время ехали молча. Разговаривать не хотелось. Неожиданно глаза наткнулись на развалины нескольких сараев и покосившийся, полусгнивший забор вокруг них. Память резануло картиной подобных строений, но целых, в которых одни люди были биороботами, другие – нелюдями. Как быть с этим черным пятном, на какую полку, в какой ящик своей памяти запихнуть его подальше, чтобы подольше не мучило, а спокойно дожидалось своего часа, своей разгадки?
– Роман, можно я буду вас называть по имени?
– Конечно, мне будет приятно.
– Роман, сколько километров до города?
– Осталось около двухсот, сэр. Через час подъедем.
– Роман, скажите, почему так странно – одни города называются красивыми именами, а другие – только цифрами? Жители не обижаются?
– Да ничего обидного, мистер Глетчер. У меня у самого в городе дом. Просто когда-то для облегчения работы компьютеров ввели специальные номера, которые выполняли сразу несколько опознавательных и информационных функций, а теперь все привыкли. Мы вообще очень трепетно относимся к древним традициям. Вы спрашивайте еще, сэр. Я с удовольствием отвечу, если, конечно, смогу.
– Хорошо, тогда такой вопрос… Алиса, рано еще, спи. Ложись на сиденье, а голову ко мне… Вот так, спи. Итак, вопрос о транспорте: вы используете двигатели внутреннего сгорания, а на чем они работают?
– О-о! Это простой вопрос. Мы буквально ездим на воде, только хорошо очищенной. Энергии хватает, чтобы расщеплять ее на кислород и водород. Первый газ – в атмосферу, а второй – в двигатель… Вон, уже город показался.
Он вынырнул из-за горизонта темной зазубренной тенью, и горизонт тут же исчез, остался только бесконечный силуэт города. "Боже мой! – думал Барри, глядя на эти каменные джунгли, – здесь живут 120 миллионов человек! В одном необъятном мегаполисе! Чудовищно". Между тем Р-1526 медленно выползал навстречу солнцу и поджигал в его утренних лучах зубья своих небоскребов.
– Грандиозно! – воскликнула Алиса. – Мистер Блюк, вот вы, как я поняла, живете в этом городе, правильно?
– Да, можно сказать и так. Там живет моя семья: жена и сын. Я нечасто вырываюсь к ним: служба. Но они все понимают.
– Там не страшно, мистер Блюк, вам, вашей семье?
– Госпожа Глетчер имеет в виду преступность?
– Да.
– Конечно, в этом огромном городе всякое бывает, но при разумном поведении неприятностей почти всегда можно избежать. Кроме того, полиция прекрасно справляется со своими обязанностями. Я уверен, что во времена мистера Глетчера ситуация была хуже, хотя количество жителей было на порядок меньше. Я знакомился с архивами, и из них четко следует, что у вас очень распространенны были глобальные преступления, такие, как организованная преступность, терроризм. Сегодня об этих пороках общества даже не слышно. В наших городах случаются только бытовые преступления, связанные или с сильными стрессовыми ситуациями, или вызванные психическими отклонениями. Но и это зло уходит. Статистика показывает, что сегодня таких преступлений совершается меньше на 1,5%, чем сто лет назад. Медленно, скажете вы, но зато неуклонно. Я знаю динамику за несколько столетий.
Роман Блюк явно увлекся, Алиса это заметила.
– Мистер Блюк! Я, кажется, знаю, чем вы занимаетесь в институте. Папа говорил…
Испугаться Блюк не успел. Глетчер ткнул жену пальцем в бок так, что она ойкнула. Надо было исправлять положение, пока Блюк не додумался, что сгоряча наболтал лишнего.
– Если все, что вы говорите, реальность, то я искренне, от всей души рад, – как ни в чем ни бывало, заговорил Барри. – Но объясните, Роман, как удается столь эффективно бороться с этими вечными язвами человеческого общества?
– Воспитанием, мистер Глетчер, и многовековой селекцией положительных качеств человека.
– Очень интересно! Хотелось бы поподробнее поговорить на эту тему.
– Сожалею, сэр, я и так, кажется, увлекся. Если вас эта тема заинтересовала, обратитесь к Директору, без его разрешения я не смогу дать вам более подробную информацию. Мне бы очень хотелось поговорить с вами без утайки, представляю, как много вы могли бы сообщить мне новых фактов, комментариев.
– Думаю, Роман, вы заблуждаетесь. В наше время люди чаще всего не касались темной стороны общества. Свои представления я, как и все добропорядочные граждане, черпал из газет и телевидения, и почти никогда из собственного опыта.
– О-о! Это тоже очень интересно.
– Нет, это возмутительно! – Алиса вмешалась опять. – Уже город начался, и я не хочу больше слушать скучных разговоров. А то сбегу от вас, сидите тут вдвоем и болтайте, сколько душе угодно.
– Прошу вас, не надо. Мне господин Харман рассказал, что восемь лет назад вы так и сделали. И эта шалость стоила моему предшественнику места, – голос Блюка был неподдельно озабоченным.
– Не волнуйтесь, – обиженно отозвалась Алиса. – Я уже не девочка, чтобы делать глупости.
Все замолчали. Они уже несколько минут ехали в черте города, проскочив, не останавливаясь, несколько пропускных пунктов. Глетчер только мельком заметил, как засуетились на них люди в униформе. Видимо, машину Хармана здесь хорошо знали.
– Нет, мистер Глетчер, – заговорил Блюк, заметив его заинтересованный взгляд, – машина здесь ни при чем, просто на ней стоит специальный электронный опознаватель с кодом высшего допуска, вот они и переполошились. А внешне эта машина ничем не отличается от тысяч других, которые есть в городе. Конечно, видно, что она очень дорогая, но в городе много богатых людей.
Глетчер хотел поблагодарить Блюка, но слова застряли в горле. Они как раз свернули с автострады на обычную улицу, обычную настолько, что астронавт остолбенел. Вокруг него неспешно двигался поток машин из его времени, только стекла у всех были затемненными. По тротуарам шли его современники: легкие курточки, юбки, костюмы, обувь… Все было из его времени, во всяком случае, отсюда, из машины, он не видел различий.
– Что с тобой, милый? – испуганно затормошила мужа Алиса. – Ты весь побледнел!
– Алиса! Ты только оглянись вокруг! – Глетчер смотрел на нее лихорадочно горящими глазами. – Смотри, это мое время! Вон люди идут, машины, даже светофоры такие же. И дорожные знаки! Как будто не прошло несколько тысячелетий. Но это невозможно, это, наверное, сон?!
– Ну и что? – Алиса презрительно надула губки. – Да у них здесь и через десять тысяч лет все будет по-прежнему.
– То есть как это?!
– Сейчас объясню. – Блюк спокойно и привычно лавировал в автомобильном потоке, впрочем, к дорогому лимузину относились здесь явно с почтением и уступали дорогу. – Мистер Харман предвидел вашу реакцию и поручил мне пояснить вам ситуацию. Все города планеты находятся в стадии оптимальной цикличности. Термин мало что объясняет, поэтому постараюсь его разъяснить. Социальный институт, как вам известно, организация древняя, практически ровесник Новой Цивилизации. Модель социума отрабатывалась несколько тысяч лет назад, поэтому в ее основу и вложили то, что вам, господин Глетчер, так знакомо.
– И с тех пор ничего не менялось?!
– Менялось, конечно. Иногда возникают обстоятельства, требующие вмешательства и коррекции, но в целом все остается прежним. Стабильность превыше всего: превыше изменений, превыше прогресса.
– Удивительно, – тихо произнес Глетчер.
Он долго молчал, глядя в окно, потом спросил:
– Правильно ли я вас понял, что стабильность достигается отказом от развития, от эволюции?
– В целом правильно, мистер Глетчер. Судите сами. Вот вы говорите – прогресс, развитие… А что это за понятия, что реально за ними стоит, в чем суть? Почему в ваше время они всегда были со знаком "плюс"? Это даже сомнению не подвергалось, априори принималось как достижения. Но ведь прогресс и развитие, в том смысле, как вы это понимаете, не могут быть самоцелью, ведь за ними что-то должно стоять, разве не так?
– Да, наверное. Во всяком случае, это логично.
– Ну, вот для вас – какими могут быть цели такого развития?
– Хм, пусть не звучат мои слова высокопарно, но я уверен, что прогресс общества должен исходить из блага всего человечества в целом и каждого человека в отдельности.
– Абсолютно с вами согласен, мистер Глетчер. Но в чем конкретно может выражаться это благо? Ведь не научными открытиями, не тоннами выплавленного металла, не количеством машин или объемами продуктов питания выражается оно; видимо, чем-то другим? Например, возможностью достойно жить, досыта есть, быть здоровым, растить детей и заниматься любимым делом. Разве не так?
– То есть вы хотите сказать, что решили все эти социальные проблемы: болезни, угрозу перенаселения, безработицу, голод?
– Именно это я и хочу сказать. В нашем обществе все продумано, во всем найдены разумные решения. Мы добились того, что все социальные величины констатированы, мы их знаем, мы их контролируем и регулируем. И подтверждают нашу правоту те несколько тысяч лет, в течение которых не было ни войн, ни эпидемий, ни революций. Люди довольны, а значит, нет необходимости что-либо менять.
Глетчер задумался. Мимо мелькали дома и улицы гигантского города, так похожего на города его времени, но они уже отошли на задний план, стали иллюстрацией логики Блюка, только неясно было пока, что он хочет доказать.
– А вы умелый полемист, Роман. Если все, что вы мне только что сказали соответствует действительности, то я не могу не согласиться с вашими доводами. Однако я понимаю, что вы меня подводите еще к каким-то выводам, скорее всего, неожиданным для меня.
– Я польщен, сэр. Но, право, вы напрасно ищете в моем рассказе скрытый смысл. Я лишь стремлюсь описать нашу цивилизацию, помочь вам в ней адаптироваться. И даже если поначалу наше мировоззрение покажется вам несколько отличным от мировоззрения ваших современников, я очень хотел бы, чтобы вы все же постарались нас понять. И только после этого делали окончательные выводы.
– Я постараюсь, Роман.
– Видите ли, наши убеждения строились на фундаменте громадного потрясения, вызванного катастрофой планетарного масштаба. Времена Большого Взрыва до сих пор отождествляются с апокалипсисом. Все народы и каждый конкретный человек получили психологическую травму, нет, скорее, глубочайшую, образно говоря, генетическую рану. Короткая эпоха безвременья ясно показала, как мало отделяет цивилизацию от прежнего дикаря, готового убивать и разрушать. Он спал в нас всегда, спит и сейчас. Это бесспорный факт. Будете спорить, мистер Глетчер?
– Нет, пока не буду. Атавизмы в человеческой психике, безусловно, есть. Продолжайте, пожалуйста, мне очень интересно.
– С удовольствием. Итак, люди Новой Цивилизации после Большого Взрыва и десятков лет страха и жестокости изменились. Они стали ценить благополучие, то есть то, что я уже называл: возможность спокойно жить, не голодать, иметь крышу над головой, ощущать свою защищенность и знать, что все эти блага надолго, навсегда…
– Мистер Блюк! Извините, вы так интересно рассказываете, что даже я заслушалась, хотя все это уже знаю. Можно, я тоже кое-что скажу Барри?
– Конечно, миссис!
– Барри, запомни три "А"…
– Алиса, я не понимаю…
– Не перебивай, сейчас поймешь. Три "А" – это наши древние ученые, родоначальники Новой Цивилизации, те, кто наполнили понятие социума новым смыслом, по заветам которых до сих пор строится наше общество. Запоминай, – Алиса взяла ладонь мужа и загибая на ней пальцы, нараспев, с большими паузами, начала перечислять знаменитые имена и фамилии: – Альфред Грин, Александр Храмов и Арон Шерин. Три "А". Повтори.
Глетчер выполнил ее требование, а она приподнялась и торжественно поцеловала его в нос:
– Молодец, получи награду. – Потом резво повернулась к Блюку: – Господин Блюк, я тоже молодец?
– Вне всякого сомнения.
– Тогда продолжайте, пожалуйста… – Ну что ж… Великие предки, три "А", как совершенно правильно заметила миссис Алиса, известны сегодня каждому ребенку. Эти мыслители впервые подошли к общественному строительству с чисто научной позиции, определили его параметры и задачи, создали теорию, давшую человечеству надежду и путь к новой жизни. Их идею можно сконцентрировать в одном емком слове: стабильность. Кстати, именно три "А" основали Социальный институт. Заметьте, господин Глетчер, наша государственная система весьма отлична от вашей.
– Чем же? Насколько я овладел информацией о вашем мире, она как раз очень похожа на нашу. У вас есть верховный орган государственного управления, Высший Совет, есть нижестоящие его подразделения, полиция, наверное, есть суд. В чем же отличие, Роман?
– В том, что все перечисленные структуры подчинены Социальному институту.
– Не понял?! У меня сложилось впечатление, что господин Харман подчиняется Высшему Совету.
– Не подчиняется, а назначается. Это большая разница. Главная задача Социального института – поддержание стабильности, и этой задаче подчинены все остальные органы управления, а также образования, медицины, полиции. Фактически институт – это правительство Ирии, но не избираемое, не сменяемое, а полновластное, четко знающее, что ему делать, для чего и как. Я понятно объясняю?
– Да, вполне. Вы рассказали много неожиданного, были очень логичны и убедительны. Мне придется о многом подумать, возможно, многое переосмыслить. Но у меня есть еще один вопрос. Есть ли в вашем мире религия?
– Немного странная ассоциативная связь, как мне кажется, мы ведь не затрагивали теологические вопросы.
– Позвольте с вами не согласиться, Роман. Практически все, с кем я разговаривал в последние два месяца, о принципах построения вашего общества, говорили с каким-то особым почтением, которое мне казалось схожим с религиозным. А теперь, узнав о трех "А", я нахожу новое подтверждение своим догадкам. Даже вы оба, говоря сейчас о них, их обожествляли. Поэтому я и спросил о религии.
– Убедили, мистер Глетчер. Особенно трепетное отношение к нашим кумирам, безусловно, существует, и я не удивлен, что вы приняли его за религиозное. Но если сходство есть, то только внешнее, не более того. А что касается религии, то она существует в нашем обществе совершенно свободно. В каждом городе выделено необходимое количество молитвенных мест, где любой верующий может уединиться, помолиться богу, богам или высшим силам, это как ему будет угодно.
– Как это – "как будет угодно"? У вас что, все верующие молятся в одних и тех же храмах? А как же тогда уживаются между собой священнослужители?
– Барри, – вмешалась Алиса, – нет у нас священнослужителей, уже много-много столетий. Вера – это дело каждого, она интимна и, как правило, публично не обсуждается.
– Алиса права, – поддержал ее Блюк, – религия выведена из ткани государства. Мы даже не знаем точно, сколько верующих среди различных категорий населения, кому верят, что просят. Единственное ограничение: хотя вера и дело каждого, но она не должна исповедовать негативные ценности и не должна выходить за пределы молитвенных мест.
– А я слышала, – опять защебетала Алиса, – что некоторые люди молятся дома и устраивают там специальные уголки для поклонений.
– Да, я тоже слышал об этом, – добавил Блюк. – Но, насколько мне известно, законом такое поведение не запрещается, хотя и не одобряется.