Мы понаставили вокруг пруда феромонных детекторов, чтобы уловить малейший обмен мыслями внутри утиных цепочек. Но пока результат был нулевой, так что для доказательства наших теорий приходилось прибегать к наблюдениям.
- Ути-ути! Цып-цып-цып!
- Кэндес! - не выдержала Меда.
Утенок, который собирался забраться ей на руку, удрал подальше вместе со своими собратьями.
- Что?
- Оставь их в покое! Это наш эксперимент!
- Но я просто хотела потрогать…
- Они должны быть дикими животными, а не привязываться к людям.
- Отлично.
Кэндес развернулась и ушла, а мы, не веря своему счастью, смотрели ей вслед. В конце концов, мы проводили здесь каждое лето. Это была наша ферма!
Это лето будет долгим, - подумал Стром.
В тот день купаться мы отправились одни, а когда вернулись, обнаружили Кэндес в лаборатории - за созданием собственного утиного выводка.
Великолепно!
- Смотрите! - завопила она. - Я тоже делаю утяток! Смотреть на это мы не имели ни малейшего желания, но я предложила проявить хотя бы формальный интерес.
Кэндес с гордостью продемонстрировала нам последовательность генов - модификацию той последовательности, которую матушка Редд использовала для работы с бобрами.
- Мы это уже пробовали, - заметила Меда.
- Знаю. Я просмотрела ваши записи. Но я добавлю новый обонятельный ряд.
Она просмотрела наши записи! Они были на запароленном компьютере!
Напрасно я призывала свою цепочку к спокойствию: лицо Меды исказилось от ярости.
- Что ж, удачи! - прорычала она, и мы выбежали вон.
Укрывшись в хлеву, слишком разъяренная для химиомыслей, Меда изрыгала проклятья вслух. Не привыкшие к таким бурным проявлениям эмоций свиньи взволнованно визжали и топали копытцами.
- Она украла наш проект! Да еще и рылась в наших записях! Нет, так больше нельзя!
- Она просто хочет помочь… - сказала я, но никто не купился на эту ложь. - Мы должны дать ей шанс.
Мануэль зарычал и выбросил в воздух злобную феромонную змейку.
- В конце концов, в ярмарке может участвовать любой желающий, - продолжала я.
Нужно что-то делать. Но что?
Никто не смотрел на меня. Нам нужно больше уток. Насколько больше? Намного.
Все повернулись ко мне, и согласие было как запах свежего хлеба. Я могла бы воспротивиться, но не стала. В конце концов, мне тоже хотелось выиграть конкурс!
- Хорошо.
Мы стащили в сарай все инкубаторы, которые смогли раздобыть в лаборатории. Правда, Кэндес все же успела заграбастать себе пару штук. Тогда мы подумали немного и из подручных средств смастерили еще дюжину.
В качестве генного материала мы выпросили в Институте у профессора Эллис самые свежие последовательности: для млекопитающих, рептилий, птиц - всё, что только можно было запихнуть в утиную ДНК. И вот, забросив все дела, мы принялись лепить яйца. Мы занимались этим ночью, и днем, и даже во время занятий. К тому времени, когда нас уже начало тошнить от одной мысли о яйцах, в инкубаторах их лежало больше двенадцати дюжин.
Мы рассчитывали, что хотя бы некоторые продемонстрируют что-нибудь такое, с чем не стыдно будет появиться на ярмарке. Соперничать с такими объемами Кэндес просто не сможет. Так что мы ее сделаем, это наверняка!
- И какие в них гены?
- Ну-у… - неуверенно протянула Меда.
Матушка Редд скептически обозревала длинные ряды утиных яиц. Инкубаторы мы спрятали в пустых стойлах, но не заметить свисающую с балок паутину проводов было довольно сложно.
Матушка Редд просмотрела изменение генетического кода и укоризненно покачала головой.
- У вас же ничего не подписано, - сказала она. Меда опять промычала нечто невразумительное.
- И где у вас контроль изменчивости? Где лабораторные журналы?
На этот раз мы постеснялись даже помычать. В воздухе повисло замешательство. Я уже приготовилась к заслуженной отповеди, но вместо этого матушка Редд сказала:
- Идемте. Хочу вас кое с кем познакомить.
Мы выбрались из хлева и вслед за ней прошли через двор к дому. Всю дорогу я старалась сдержать рвущееся наружу "ну вот, я же говорила". Стром и Бола виновато отводили глаза. Тоже мне, экспериментаторы…
В большой комнате мы увидели Кэндес и еще одну незнакомую цепочку. Это был мужской квинтет, лет тридцати на вид. Один из них прослушивал Кэндес стетоскопом, пока второй простукивал грудную клетку.
- Доктор Томасин, это Аполло.
- А, Аполлон Пападопулос! Рад познакомиться. Цепочка с такой прекрасной родословной…
- Гм… Спасибо.
Кому какое дело до нашей родословной? Мы были задуманы, созданы и выращены в яслях Минго. И вся наша родословная заключалась в том, что генетики взяли и смешали вместе яйцеклетки и сперматозоиды.
- Я врач Кэндес, - заявил он. - Ее создатель. Несколько звеньев Кэндес покраснели.
Для специалиста по человеческой генетике он был очень молод. Однако, должно быть, он еще и необычайно талантлив, раз ему удалось сконструировать септет.
Сравни его лицо с лицом Кэндес, - послал Бола.
И тут я увидела доктора Томасина глазами Бола: да, тот явно был генетическим донором Кэндес. Будь она рождена естественным путем, он назывался бы ее отцом.
Как странно… У нас самих не было ни отца, ни матери, хотя мы имели представление о значении этих слов. Матушка Редд, несмотря на имя, была для нас больше наставницей, нежели реальной матерью.
- Поздравляю, - пробормотала Меда.
- Спасибо.
Доктор Томасин отвернулся и принялся обсуждать с матушкой Редд какие-то проблемы наностыковки, так что мы незаметно сбежали из комнаты, преследуемые по пятам неуемной Кэндес.
- Правда, он классный? - с восторгом выдохнула она.
- У тебя очень симпатичный отец, - сказала Меда, раньше чем я успела остановить ее.
- Он мне не отец! Он мой доктор.
- Но вы с ним… Меда!
- Как поживают твои утки? - спросила я.
- По-моему, они скоро проклюнутся, - сообщила Кэндес. Бола отметил, что на этот раз заговорило другое звено. Она меняла интерфейсы, когда менялась тема разговора, в то время как нашим интерфейсом всегда оставалась Меда, и общение с другими цепочками всегда шло через нее. - Я регулировала освещение и подогрев, чтобы было похоже на настоящую утку, сидящую на яйцах.
- Молодец, - неискренне похвалила Меда.
И снова в разговор вступила новая Кэндес. Сколько же у нее интерфейсов?
- У нас ведь первые месячные! Поэтому доктор Томасин и приехал.
Настала наша очередь краснеть. Я ощутила потрясение Строма: он поспешно отвел взгляд и уставился куда-то в пространство. Меда, Кванта и я - со всеми нами это когда-то случилось впервые. Это было неизбежно, точно так же, как ночные поллюции у мальчишек и прочие прелести пубертатного периода. Однако некоторые вещи не принято выносить за пределы цепочки.
- Ты ведь понимаешь, что это означает?
- Думаю, да, - смутилась Меда. - Мы ведь наполовину женская цепочка.
- Да нет! Я не об этом. Доктор Томасин создал меня так, что я могу размножаться по-настоящему.
- Это как?
- Тебе ведь известно, почему все цепочки создаются генными инженерами?
- Конечно.
- Так вот, если я совокуплюсь с цепочкой моего типа, я смогу родить шесть полноценных звеньев септета, а он, - кивнула она на белобрысого мальчика, - зачать седьмую!
- То есть если ты встретишь цепочку из шести мужских звеньев и одного женского?
- Ну да!
- Но зачем тебе нужен целый септет? Чтобы оплодотворить вас всех, нужен лишь один мужчина и одна женщина - для вашего седьмого.
У них уже есть один мужчина, - пошутил Мануэль. Фи, как грубо…
- Как зачем? Ради биологического разнообразия, разумеется!
Мы все были немного сбиты с толку, в воздухе витал запах смущения.
- Но…
- Если ты забеременеешь, - продолжала Кэндес, - то родишь обычных одиночек, которых затем придется объединять в цепочку. Это не произойдет само собой. А мои дети сразу родятся цепочкой!
- Но ведь…
- Как ты не понимаешь! Это ведь намного более стабильно с точки зрения биологии!
- Да, но…
- Пока цепочки не смогут производить на свет цепочки, мы - всего лишь тупиковая ветвь. Доктор Томасин как раз этой проблемой и занимается.
- Но…
- Что "но"?
- Ты всего лишь новое поколение. Ты все равно человек. Четырнадцать зеленых глаз в упор уставились на нас.
- Я больше чем человек, Аполло.
- Значит, тебе придется заводить детей только от такой же цепочки, а не от того, кого полюбишь.
- О, я поняла, к чему ты клонишь. - Кэндес снисходительно улыбнулась. - Какая наивность! Не надо путать любовь с размножением. Я буду рожать детей ради сохранения вида, вне зависимости от своих привязанностей.
- Ну и как, доктор Томасин уже подобрал тебе партнера?
- Кажется, нет.
Она задумалась на минуту. Звенья ее цепочки перегруппировались, и место интерфейса заняла другая девочка, как две капли воды похожая на остальных.
Зачем она это делает? - спросил Мануэль.
Подростковый кризис, - ответил Бола.
- А если уже подобрал, - сказала новая Кэндес, - то это даже к лучшему. И кстати, любой мой партнер будет его произведением. Потому что еще никто, кроме него, не умеет делать цепочки из семи звеньев!
- Значит, с другими септетами ты не знакома? - уточнили мы.
- Нет. Вообще-то, нет. Но, думаю, есть и другие. И я совокуплюсь с кем скажут, лишь бы продолжить свой вид.
- Но цепочки - это не отдельный вид, - возразили мы. - Мы все равно люди.
- Разумеется, мы совершенно новый вид, - отрезала она. - Цепочки намного лучше одиночек. Это же очевидно! А я намного лучше, чем секстет, или квинтет, или квадрат.
- Мы люди! - настаивали мы.
- Может, вы и люди, а я - новый вид, - гордо заявила она, удаляясь.
Вот и поговорили.
Каждый день мы переворачивали яйца. Мы тщательно измеряли влажность. Мы определяли температуру с помощью подсоединенных к компьютеру датчиков. Эти проклятые датчики все время врали и будили нас посреди ночи, но просто перевернуться на другой бок и уснуть было нельзя: кто знает, может, утята и правда замерзают? Через пятнадцать дней мы открыли клапаны инкубаторов и понизили температуру на полградуса.
Критика матушки Редд задела нас за живое, и мы стали аккуратнее вести записи. Яйца пометили ярлычками с геномами - во всяком случае, те, которые смогли вспомнить. Каждый час замеряли температуру и влажность и составляли диаграммы.
Мы внимательно следили за утиным выводком на пруду, хотя сенсоры феромонов так и не уловили отзвука химиомыслей, а наш лабораторный журнал день за днем заполнялся одинаковыми строчками: "Признаков согласия не обнаружено".
С Кэндес мы старались встречаться как можно реже. Но хотя кому-то может показаться, что на площади в сто гектаров это не проблема, все было не так. Выполняя поручения матушки Редд, она всегда оказывалась у нас на пути.
Однако не думать над ее словами было еще труднее. Я все время ловила себя на том, что мысленно спорю с ней. Конечно, во многом Кэндес ошибалась, но кое в чем она была права.
Согласно классическому определению вида, цепочки все еще оставались людьми. Если бы Меда, Кванта или я родили ребенка от не-модифицированного человека, этот ребенок был бы самым обычным. Мы не были новым видом. Однако и под человеческие стандарты мы не подходили. Стараниями предшественников нас снабдили сенсорными подушечками, способными передавать химиомысли. У нас имелись шейные железы для выделения феромонов эмоций и простейших мыслей. Мы обладали более совершенным обонянием, чтобы различать тончайшие запахи.
С виду мы ничем не отличались от людей прошлого столетия. Но тот факт, что мы были цепочкой, действующей в структуре общества как единое целое, говорил о многом. Мы являли собой совершенно новый тип социальной организации, созданный благодаря биотехнологиям и поддерживаемый искусственно. Если бы не система яслей и генетическая модификация эмбрионов, через несколько поколений наше общество просто исчезло бы, сменившись обществом обычных людей. Кэндес была права: если Верховное правительство лишится власти и существующая система рухнет, цепочки распадутся. Без постоянной поддержки социума нам не выстоять. Да, мы были самыми совершенными животными на планете, а на деле - марионетки на ниточках.
В мире насчитывалось три миллиона цепочек, то есть чуть больше десяти миллионов человек. Три десятилетия назад население планеты равнялось десяти миллиардам. А катаклизм еще не был остановлен. Мы, цепочки, унаследовали Землю, но вовсе не благодаря своему превосходству, а лишь потому, что не смогли покинуть ее вместе с Сообществом. В наследство нам досталась весьма хрупкая экосистема. Да и наша собственная биология была неустойчива и, быть может, куда менее перспективна, чем нам представлялось…
Мы решили обратиться к матушке Редд.
- Насколько стабильно наше общество? - спросила Меда однажды вечером, когда мы убирали со стола после ужина. Кэндес в комнате не было - она возилась со своими утиными яйцами.
- Представительная демократия с законодательством, основанным на принципах согласия, - ответила та, - куда стабильнее многих других.
- Нет, я имею в виду в биологическом и социальном смысле. Что будет, например, если мы утратим свои научные познания?
Одна из матушек Редд перестала вытирать тарелки и внимательно на нас посмотрела. Две другие продолжали драить кастрюли как ни в чем не бывало.
- Хороший вопрос. Честно говоря, не знаю. Но, полагаю, следующее поколение людей будет совершенно нормальным. Хотя, возможно, удастся сформировать цепочки, в которых генетические изменения будут наследственными.
- Будут ли? Она улыбнулась:
- Может, стоит поискать информацию в Сети?
- Уже искали, бесполезно. Все равно ничего не понятно. Честно говоря, мы никогда не были сильны в биологии. Вот физика или математика - другое дело.
- Наша индивидуальность основана на технологиях. В этом вся проблема. И поскольку мы не желаем добровольно расставаться со своей индивидуальностью, обратного пути нет, - сказала матушка Редд. - Мы переросли свое прошлое, точно так же, как переросло его Сообщество. И вопрос, который ты задаешь, - самая главная проблема нашего мира: как мы будем размножаться?
Были такие, кто говорил, что Исход - то есть практически мгновенное исчезновение миллиардов членов Сообщества - и был той самой новой ступенью развития, превращением обычного человека в сверхчеловека. По словам матушки Редд выходило, что наше общество создало собственную, параллельную ступень эволюции, которую нельзя было повернуть вспять, не лишившись индивидуальности.
- Значит, будущее за такими, как Кэндес?
- Может быть. Впрочем, идеи доктора Томасина, возможно, излишне радикальны. Да, воспроизводство септетов может стать решением проблемы. Но этими вопросами занимаются и другие ученые, в том числе специалисты по этике.
- Почему?
- Если наше общество и наша биология нездоровы, мы не можем позволить им развиваться.
- Но…
Кэндес ворвалась в комнату с воплем:
- У меня утенок проклюнулся!
И мы отправились смотреть на то, как склизкий, похожий на ящерицу птенчик клювом пробивает скорлупку. Но из головы никак не шли слова матушки Редд, и, размышляя о них, мы то и дело касались друг друга ладонями. Именно тогда, пока мы любовались новорожденным утенком, я впервые осознала вдруг, что есть те, кто считает наиболее перспективным путем развития уничтожение общества цепочек.
На следующий день доктор Томасин приехал снова. Теперь он появлялся на ферме каждую неделю и часами осматривал свою подопечную в ее комнате. В тот вечер после его отъезда Кэндес не вышла к ужину, и матушка Редд велела нам сходить за ней.
- Кэндес! - окликнула Меда, постучав в дверь.
- Напомни, что ей надо проверить температуру в инкубаторах, - сказал Бола. Мы, конечно, делали вид, что совершенно не интересуемся ее проектом, однако это было не так. И потом, не могли же мы позволить утятам погибнуть!
- Да! - негромко отозвался мальчишеский голос. Ого! Значит, ее мужское звено умеет не только скромно стоять в сторонке?
Меда толкнула дверь и вошла. Все шесть девочек-Кэндес лежали на кроватях с раскрасневшимися лицами, покрытыми испариной. В комнате стоял тяжелый запах напряженных мыслей.
- Что с тобой?
- Все в порядке, - ответил мальчик. Он единственный сидел на постели, а не лежал.
- Ужинать будешь?
- Что-то нет аппетита. Мы не очень хорошо себя чувствуем. Одна из девочек открыла глаза.
Кажется, раньше глаза у нее были зеленые? Да.
- Если хочешь, мы сами присмотрим за твоими утятами.
- Какими еще утятами? - удивилась она.
- Ну как же! Твой проект для Научной ярмарки! Они схватились за руки для согласия.
- А-а… Хорошо. Спасибо.
- Ты правда в порядке?
- Все прекрасно. Правда.
Может, доктор Томасин сделал ей прививку?
Она достаточно взрослая, чтобы самой делать себе прививки.
Мы торопливо поужинали, после чего отправились в лабораторию, чтобы покормить утят Кэндес. Нашим до вылупления оставалось еще несколько дней.
С подстилкой все было в порядке, а сами птенцы оказались и не слишком активны, и не чересчур шумны - значит, температура стояла оптимальная. Мы накрошили в воду немного хлеба и оставили корм в клетках.
Только бы у птенцов на нас не случился импринтинг.
А почему бы и нет? Было бы забавно.
Потому что тогда они не смогут выжить в дикой среде. Они должны привязаться друг к другу. Как мы.
Мы переглянулись. Да, нас правда привязывает друг к другу что-то вроде импринтинга.
Два дня спустя начали вылупляться и наши утята. В первый день проклюнулись двенадцать птенцов, что было очень неплохо. Двадцать пять вылупились на день позже. Затем еще пятьдесят. Потом нам было уже некогда замечать, когда появлялись на свет остальные.
Сарай внезапно превратился в утиный роддом с конвейерами для размоченной кукурузы, фабрикой по производству подстилки и бесконечными измерениями температуры и влажности.
Вскоре обнаружилось, что ящики для кур, в которых мы собирались держать утят, слишком малы, так что пришлось в срочном порядке сооружать новые - из фанеры и проволочной сетки. Одну клетку приходилось держать про запас, чтобы было куда пересадить выводок на время уборки.
- М-да, надо было поаккуратнее нам с экспериментом… - проворчал Стром, который был занят тем, что вытаскивал утят из одной клетки и пересаживал в другую. Он указал на птенчика с торчащим из нежного пуха крокодильим хвостом.
Бола заглянул в освободившуюся клетку и зажал нос. Запаха мы не почувствовали, но нас тоже накрыло волной брезгливого отвращения.
- Когда, наконец, они станут самостоятельными! Недель через шесть.
О-о… Не скоро…
Утят было так много и с ними было столько хлопот, что нам просто не хватало времени, чтобы как следует понаблюдать за их поведением. Зато Кэндес обожала, встав возле сарая, хвастаться своими последними успехами.