* * *
Ночь мести кончилась. С минуты на минуту в алдан-шаваре могли хватиться Хооргона, и неизвестно, что тогда будет. Пора уходить. Шооран вновь был полностью экипирован, из старого снаряжения уцелел лишь нож и надетая под жанч кольчуга. Тонкая и шелковистая, она была не тяжелее цамца. Теперь, хотя Шооран вновь шёл в мёртвые земли, ему не надо было ползти на брюхе, поскольку тот край никем не охранялся. Значит, там будет легче или по крайней мере одежда изорвётся не так быстро.
Шооран шёл на север, куда четыре года назад ушёл старик. "Возможно, когда-нибудь ты поймёшь, почему я пошёл именно туда, – сказал он перед уходом, – хотя лучше, чтобы ты этого так и не понял". Милый, славный Энжин, не так трудно угадать твою мысль. Ты начал строить эту дорогу, чтобы когда-нибудь новый илбэч, если ему станет невмоготу жить, мог уйти по ней от людей, построить себе безопасный приют и прозябать там одному, вдалеке от всех, как прозябал ты сам. Спасибо тебе, старик, только новый илбэч пойдёт по твоей дороге не от людей, а к людям, вернее, к единственному человеку, который ему нужен.
От Боройгала Шооран знал, что вдоль стены тянутся два мёртвых оройхона. Значит, старик успел тогда выстроить ещё один. На эти оройхоны люди не совались, когда страна только заселялась, туда были посланы разведчики, но с тех пор там никто не бывал. Страна ещё не слишком перенаселена, пройдёт не меньше дюжины лет, прежде чем первые неудачники будут оттеснены туда на верную смерть. Значит, там можно безопасно строить. Не в этом ли объяснение тому, что илбэчи былых времён тоже двигались в основном вдоль стены Тэнгэра?
Бессонная ночь и два кряду перехода через мёртвые земли, казалось, лишь вдохнули в Шоорана новые силы. Он сразу понял, что ничего не забыл и ничему не разучился. Теперь уже не старику, а ему навстречу рванулось чистое пламя новорожденных аваров, и Шооран, не слишком даже понимая, с ним это происходит или с кем-то из легендарных героев, освобождённо засмеялся и пошёл дальше по чистому, не загаженному ещё оройхону. И вновь увидел изъеденную волнами стену Тэнгэра, и снова авары второго за день оройхона не пустили его к ней. Лишь тогда энергия покинула Шоорана, и он, надрывая в кашле обожжённую грудь, потащился назад.
Ночевать надо было на сухом, разбуженный Ёроол-Гуй мог явиться и среди ночи, но на сухом сейчас, должно быть, изрядный переполох, если, конечно, приближённые Хооргона сочли нужным во всеуслышание объявить об исчезновении царя. Шооран пробрался по сухой полосе, уже изрядно заселённой, на угловой оройхон. На пятачке свободной земли, зажатой с двух сторон аварами, находились владения сушильщиков. Но сами мастера, как и обещал покойный Пуиртал, жили в алдан-шаваре, так что в большой палатке, где хранился их инструмент, никого не было. Шооран завернулся в жанч и улёгся на землю, неподалёку от навеса. Он чувствовал себя в полной безопасности и даже думал не о трудных делах последних дней, а о каких-то совершенно отвлечённых вещах: здесь земля всегда горячая, потому что рядом авары, на мокром – всегда холодная, потому что рядом далайн. Но почему она всегда тёплая на сухом? Даже там, где далеко и от границы, и от далайна. Если тепло есть свойство земли, то почему она остывает в горсти? Разрешить загадку Шооран не успел, провалившись в сон.
Проснулся оттого, что кто-то осторожно толкнул его. Рядом с Шоораном стоял высокий худой человек. По воспалённым глазам, отрешённому выражению ошпаренного красного лица и особенно по вкрадчивым, словно нечеловеческим движениям в нём сразу можно было узнать сушильщика.
– Что ты здесь делаешь? – спросил сушильщик.
– Сплю, – ответил Шооран. – Но я сейчас уйду.
Шооран не испугался незнакомца и даже ничуть не был встревожен. Это Хооргон, наученный горьким опытом отца, мог изменить отношение к презираемой профессии, сами сушильщики измениться не могли. Они слишком близко ходили около смерти, чтобы доносить на кого-нибудь или кого-нибудь бояться.
– Пойдёшь туда? – спросил сушильщик, указывая пальцем.
– Да, – ответил Шооран.
– Встретишь Ёроол-Гуя, передай, что сушильщик Койцог всегда помнит о нём.
– Хорошо.
Шооран поднял пустую корзину из-под харваха и, пряча лицо, пошёл через просыпающуюся сухую полосу.
До края мёртвой земли Шооран добрался довольно просто. Нойт уже вовсю горел на аварах, но далайн ещё не успел накидать сколько-нибудь мощного вала падали, и идти было не слишком трудно. Изгрызенная временем стена крошилась перед ним, но Шооран не стал тянуть дорогу вдоль неё. Сначала надо создать опорный пункт, место, где можно переждать беду и переночевать. Ведь немыслимо каждый день проходить всё более страшный путь, да и сколько ещё надеяться на везение, ночуя среди людей? Юбилейный, двенадцатый оройхон уже не был пограничным, он шел к середине далайна. Шооран начал создавать новую страну, которой пока ещё не было названия. Эта задержка рушила все планы, ведь Шооран сгоряча хотел, строя по два оройхона в день, добраться в страну добрых братьев к началу мягмара. Но ничего, зато теперь им с Яавдай будет где жить.
Тем не менее он твёрдо намеревался ставить по два оройхона в день. Теперь дар илбэча был для него не чудом, а инструментом, создание земли – не подвигом, а работой. Бесконечно трудной, далеко за пределами человеческих возможностей, но всё же работой. И, закончив этот оройхон, так похожий на Торговый, что в припадке безумия сотворил его предшественник, Шооран упорно двинулся дальше. Следующий остров должен был стать пограничным и ещё на двойную дюжину шагов приблизить его к цели.
Стена Тэнгэра в этом месте была поражена особенно глубоко, и на мгновение Шоорану показалось, что она рухнет прямо сейчас, прежде чем он закончит работу. Он спешно поднял руки, ловя в душе ноту страсти и труда. Оройхон рождался мучительно, словно далайн именно сейчас решил дать противнику бой и сопротивлялся каждой каплей. И всё же Шооран вытягивал остров из небытия. Поднимались суурь-тэсэги, затвердевала почва, казалось, ещё миг, и он сможет расслабиться, выдохнуть воздух… но тут страшный удар настиг все чувства. Оройхон, почти уже законченный, качнулся, словно брошенный в ручей лепесток. С грохотом рушились холмы, трескалась твердь, и сквозь камень, землю и кипящую пену рванулся на свет вовремя успевший к расправе Ёроол-Гуй.
Кажется, Шооран кричал. Крика не было слышно за шумом жидкости и треском разрушения. Бежать Шооран не пытался, он лишь отползал, лёжа на спине и не сводя глаз с Ёроол-Гуя, который так легко уничтожал его труд. Бежать было поздно, да и некуда. Оставалось играть со смертью в пятнашки, надеясь человеческими силами переиграть чудовищного бога. Несколько мгновений, минут или лет – Шооран не мог сказать точно – Ёроол-Гуй раздумывал, качая вздетыми под облака руками, а затем ринулся на пограничный, огненный оройхон.
То, о чём рассказывал когда-то старик, ныне творилось перед его глазами. Туча дыма поднялась, достигнув небесного свода. Визжал пар, бухали, лопаясь, авары, клокотала лава и ледяная кровь чудовища. И лишь сам Ёроол-Гуй молчал, целеустремлённо и бессмысленно швыряя себя в огонь. Шооран кинулся было в дальний конец оройхона, где не так сильно душил дым, но вовремя остановился, сообразив, что там Ёроол-Гуй легко достанет его, если вдруг сползёт обратно в далайн. И действительно, Многорукий нырнул шумно, словно разом выпалила дюжина дюжин ухэров, и тут же принялся штурмовать соседний оройхон. Шооран, спотыкаясь, перебежал на огненную сторону, где всё кипело и трещало, сгорая. Ёроол-Гуй рванулся следом, остановился лишь у самого поребрика и, гипнотизируя, выкатил разом полдюжины глаз. Один из глаз был меньше других и, кажется, слеп.
– Ты мало получил в прошлый раз?! – неслышно крикнул Шооран. – Могу добавить ещё!
Он швырнул гарпун. Острое орудие бесследно кануло в прозрачно-зеленоватом теле.
Оскальзываясь в лужах крови и нойта, Шооран побежал вдоль поребрика. Он знал, что не сможет убежать, что Многорукий легко перехватит его там, но всё же бежал. Ёроол-Гуй перелился через оройхон, вздыбив далайн, рухнул вниз и снова, на этот раз с другой стороны, пополз на авары, загоняя крошечного человечка к обрыву. Опять свистел рвущийся пар, скрючивались опалённые руки, ошпаренная плоть белела, теряя прозрачность, но тут же переваривала сама себя и вновь возрождалась. А человечек из последних сил брёл вдоль поребрика, стремясь хотя бы уйти от отравленного дыма. Но и этого ему не дал многорукий властелин. Ёроол-Гуй ещё раз переметнулся на другую сторону и вновь зажал Шоорана на узкой полосе огненного болота.
– Ну что тебе надо? – прохрипел Шооран. – Тебе меня не взять, а сам я не сдамся! Что ты бегаешь за мной, словно баргэд за должником? Ты ничего не получишь, я ничего тебе не должен… Хотя погоди – должен! Сушильщик Койцог велел передать, что он твой покорный раб. Он видел далайн лишь в дни мягмара, но молится тебе день и ночь. Его голова в проплешинах от срезанных волос… А я не такой… Мне плевать на тебя!
Ёроол-Гуй нырнул и в бессчётный раз взгромоздился на огненную дорогу. Шооран упал. Ни идти, ни бежать он уже не мог, но руками, пока ещё послушными, перевалил себя через поребрик в густой, многократно перемешанный нойт. Хотелось закрыть глаза и умереть, но этого было нельзя. Надо смотреть и ждать, когда Ёроол-Гуй повернётся, и тогда ещё и ещё раз ползти через поребрик…
* * *
Выйдя утром к аварам, сушильщик Койцог увидел лежащего человека. Это был уже второй такой случай за последнюю неделю, что не могло понравиться Койцогу. Возле авара сушильщика спать не следует.
Койцог подошёл поближе, чтобы ткнуть лежащего носком сапога и разбудить. Сначала Койцог думал, что это вернулся тот, прежний, но, подойдя, понял, что ошибся. Тот был молод и щеголевато одет. Неясно, что могло занести его сюда и заставить спать на земле. Этот же… более страшного человека Койцогу видеть не приходилось. Чёрная личина из запёкшейся крови и грязи с багровыми пятнами, где сошедшая лохмотьями кожа обнажила вздувшееся мясо. Вместо одежды – рвань, расползающаяся от единого прикосновения. Тело, проглядывающее сквозь прорехи, тоже кажется сплошной раной. Было непонятно, как ещё дышит этот будущий труп. И всё же это был прежний, тот человек. Когда Койцог приблизился, он разлепил щёлки глаз и сипло произнёс:
– Я выполнил твою просьбу. И принёс тебе подарок.
Он достал старый, видавший виды нож, культяпками пальцев отковырнул затычку и вывалил на камень что-то длинное, шевелящееся, похожее на червя. На конце отростка красовался изогнутый коготь, а по сторонам он был усыпан крошечными, едва заметными присосками.
Не стоило быть ни мудрецом, ни старейшиной, чтобы понять, кому принадлежит эта конечность. Довольно часто случалось, что, выходя на сушу, Ёроол-Гуй терял одну или несколько своих рук, но он всегда тут же пожирал их, не оставляя своего тела людям. Лишь редким и несказанно отважным счастливчикам удавалось, стоя на соседнем оройхоне, отсечь кончик щупальца и перетащить его к себе. Куда чаще резкий рывок лишал смельчака оружия, а то и жизни. Во всяком случае, прежде Койцог лишь слышал о редкостном живом талисмане. Говорили, что пока отрубленная конечность Ёроол-Гуя шевелится, с её владельцем не может произойти ничего плохого. А случалось, что рука продолжала жить больше года.
Койцог осторожно, палочкой запихал опасный подарок обратно в нож, а когда поднял голову, то увидел, что гость лежит без памяти, хрипит и, судя по всему, умирает. Сушильщик расстелил жанч, перекатил на него безвольное тело, оттащил под прикрытие единственного на пятачке холодного тэсэга и побежал за водой.
* * *
Ёроол-Гуй приближался, разбрасывая в стороны руки, крутящиеся, словно ручьи. Они окружили его со всех сторон: щупальца с присосками, с когтями, с бахромой рвущих пальцев. Сочно чмокая, распахивались рты, маленькие глазки в узлах рук и огромные главные глаза смотрели на него, лишь один, подбитый глаз косил в сторону. Шооран понимал, что на этот раз он не успел уйти и сейчас будет съеден, как и тьмы безымянных, забытых людей до него, но он не мог сдаться так просто, а дёрнулся, пытаясь подняться, вскрикнул от боли в руках и очнулся.
Над головой плавно прогибался навес, земля, греющая даже сквозь подстилку, подсказывала, что он находится на огненной, но сухой земле. Казалось, он вернулся домой, сейчас полог откинется, и войдёт мама. Вот только дома, на сухой полосе никогда не бывало так тихо. И ещё, откуда взялась эта боль?
Шооран поднял руки к лицу и увидел, что они замотаны повязками. Может быть – старик? Тогда почему он не в алдан-шаваре? Вообще, что произошло? Шооран напрягся, пытаясь встать, но со стоном откинулся на постели. Неожиданно, разом он вспомнил и свою неудачную карьеру, и неудачную женитьбу, и неудачную попытку прорваться в страну добрых братьев. Лишь вместо последних часов в памяти оставался провал: Шооран не понимал, как ему удалось спастись и где он находится.
Полог сдвинулся, под навес, пригнувшись, вошёл худой человек со следами старых ожогов на лбу и щеках.
"Сушильщик Койцог", – сразу, словно кто-то подсказал, вспомнил Шооран.
Койцог подошёл, начал перебинтовывать Шоорану руки. Руки до самого локтя были покрыты язвами. Койцог, невесомо касаясь поражённых мест, смазал их чем-то прозрачным. Было совсем не больно.
– Спасибо, – прошептал Шооран.
– Тебе спасибо, – отозвался Койцог.
Он поднял стоящую на столике флягу из прозрачного рыбьего пузыря. Внутри, царапая ядовитым когтем, копошился палец Ёроол-Гуя. Почему-то Шооран сразу узнал его, хотя и не мог вспомнить, как тот достался ему.
– Третью флягу прогрызает, – сообщил Койцог.
– Живучая тварь, – согласился Шооран.
Койцог вышел и через несколько минут вернулся, неся блюдо с тонко нарезанными полосками белого мяса.
– Ешь, – сказал Койцог. – Это целебное, тебе надо.
Мясо слегка приванивало нойтом, но острый пряный вкус заглушал запах. Кушанье показалось необычайно вкусным. Хотя, возможно, это оживший организм понимал, что ему нужно.
– Что это? – спросил Шооран, проглотив последний ломтик.
– Хвост парха.
– Где только достал… – уважительно произнёс Шооран.
– Сейчас это несложно. Мягмар.
– Не может быть! – Шооран встрепенулся. – До мягмара ещё три недели!
– Было… когда ты вернулся. – Койцог присел на корточки возле постели. – Ты три недели в бреду провалялся. Всё с Многоруким беседовал и со стариком Тэнгэром. Ругал их нещадно, меня аж жуть брала.
– Мне их любить не за что, – сказал Шооран.
Узнав, что даже в бреду он не выдал своей тайны, Шооран успокоился. Жаль потерянных трёх недель, но он наверстает их и всё равно прорвётся к Яавдай.
– Мягмар… – повторил Шооран. – Почему ты тогда не на берегу?
– Мне теперь необязательно. – Койцог поднял пузырь с обрезком щупальца, любуясь им. – В этом году вообще странный праздник. На оройхонах суматоха, цэрэги рыщут, хватают всех подряд. А ван в покоях заперся и народу не показывается. Вместо него выходил одонт Тройгал.
– Ван и не выйдет, – сказал Шооран, догадавшись, о ком идёт речь. – Я его убил.
– Потому и скрываешься? – спросил сушильщик.
– Да, – солгал Шооран.
– Здесь тебя никто не найдёт. Сюда запрещено ходить, да люди и сами боятся.
– А второй сушильщик?
Койцог махнул рукой в сторону далайна.
– Его нет, – сказал он. – Не повезло.
– Прости. Я не знал.
– Ничего, зато с нами всё будет в порядке. Со мной и с тобой. – Койцог укрыл Шоорана пушистой шкурой. – Спи, тебе сейчас надо много спать.
– Я не могу много, мне надо идти, – возразил Шооран, уплывая уже не в беспамятство, а в обычный сон вернувшегося к жизни человека.
Как ни старался Шооран, встал на ноги он лишь через две недели. Но и тогда о походе на север нельзя было и помыслить. Шооран остался жить на сухом пятачке в крошечных владениях Койцога. Сушильщик, как и всё их племя, был странным человеком. Он безразлично относился к происходящему, казалось, его ничто не интересовало и было ничего не нужно. Шооран, не выдержав, как-то спросил, зачем Койцог согласился перейти на новое место. Койцог усмехнулся:
– Две недели я не работал. Я украл эти две недели у судьбы.
– А зачем тогда торговался из-за алдан-шавара?
– Чтобы одонт не догадался, что я и так согласен. Пусть сильней ценит.
Разговаривал Койцог только во время отдыха. Подходя к аварам, он сразу менялся, становясь похожим на большого хищного зверя, и один вид его отбивал охоту вести беседы. В такие минуты Шооран забивался под навес и сидел затаившись. Он не боялся опасной близости горящего харваха, зная, что навес не мог бы защитить его, просто Шооран понимал – мешать нельзя.
Но однажды, когда Койцог, сметя в чашу последние пушинки сухого харваха, отошёл, чтобы перевести дыхание и дать отдых уставшим рукам, Шооран, не очень сознавая, что делает, подошёл к чану, перемешал харвах и кинул на авар большую лепёшку. Харвах завизжал, поднялся столб кисло пахнущего пара, по краям лепёшка вспенилась валиком сухого порошка. Шооран быстро смёл его, потом снова, и ещё… Спиной он чувствовал, что Койцог подошёл и стоит рядом, готовый к безумной попытке: помочь, если Шооран допустит ошибку. Ещё никто и никогда не мог исправить ошибки сушильщика, Койцог рисковал бессмысленно. Шооран тоже понимал, что ошибки быть не должно. Стараясь ни о чём не думать, он оглаживал свистящим хитином лепёшку, сметал убийственное зелье, а харвах всё не кончался, лепёшка не убывала…
Когда последние порошины упали в чашу, Шооран не понял, что всё позади и ещё несколько раз бесцельно мазанул щёткой по горячей поверхности. Лишь потом он сумел положить инструмент и отойти. Страшно болели напружиненные мышцы живота. Оказывается, всё это время Шооран ожидал взрыва и каменных осколков, вспарывающих брюшину.
– У тебя лёгкая рука, – похвалил Койцог. – Ты мог бы стать сушильщиком. Но лучше – не надо. Лучше бы сушильщиков не было вообще.
– А зачем ты работаешь сушильщиком? – спросил Шооран. – Тебе же ничего не нужно.
– Не знаю… Привык. Да я ничего больше не умею.
– Как ты им стал?
– Как и все. Мать умерла, отец погиб. Мне было десять лет, и я – старший в семье. Наследство досталось вану, и мне оставалось или уходить с малышами на мокрое, или идти в сушильщики. Это в земледельцы детям нельзя, а в сушильщики – можно. Выживает, может быть, один на двойную дюжину. А куда деваться?
– Я знаю, – сказал Шооран. – У меня случилось так же. Но я был один – и ушёл.
– Сёстры вышли замуж, брат где-то бродит, – закончил рассказ Койцог, – а я так и остался сушильщиком. Теперь уж навсегда.
– Вот что, – сказал Шооран, – завтра я уйду по делам на один день, потом уйду надолго. Но ты знай, что я обязательно вернусь и уведу тебя отсюда.
– Не всё ли равно, где жить? Сушильщик всюду останется сушильщиком, а шавар везде препротивное место. Но тем не менее спасибо. Твои дела будут на мокром?
– Да.