Труханов накрыли с днепровских круч залпом старых установок "Ливень". Китайская сторона заявила об убийстве миллиона мирных переселенцев и потребовала созвать Совбез ООН. Но почему-то он не собрался. На самом деле так и не нашли того, кто отдал приказ. А так как прогоревшая на шесть метров вглубь после термитных шашек земля не сохранила даже костей, суд присяжных заседателей Троещинского района постановил, что нельзя составить заключение о составе преступления. ООН специальным постановлением определила все, как воспрепятствование гуманитарному процессу ухода из регионов, пораженных атипичной пневмонией. Было совершенно ясно: в Китае решили, что Украина, не получив поддержки ни от России, ни от Штатов, не сможет сильно противиться процессу переселения. Это переселение с Востока уже давно проводилось в районы Африки, как мало зараженные СПИДом, а также в Южную Австралию и объявленную перед этим свободной для въезда Народную китайскую республику Канада. Но Великий Кормчий на этот раз просчитался.
И никому не было дела до того, что за день до боя за Труханов остров, все его обитатели на джонках уплыли на Подол, что ракетные шахты были на острове ещё с хрущевских времен и их давно развинтили шустрые азиаты на металлолом. А что до страшного оборонного оружия, примененного против вертолетной армии, – так не надо было стрелять по фабрике фейерверков. Вот и разлетелась продукция по острову, сея огонь и ужас вместо новогоднего детского смеха. В общем – слава богу, обошлось без жертв.
Опустевшие базары Киева и других городов постепенно стали заполнять местные продавцы. Конфликт перешел из активных действий в обмен неожиданными ударами. Как мне удалось выяснить, Миша и ещё двести тридцать человек, находившиеся вместе с ним в заключении, освобождены. Миша, правда, в состоянии глубокого стресса и под воздействием наркотиков проявил неадекватность поведения. Он скрылся в подвале разрушенного частного дома, где занимался строительством бомбоубежища из дров.
К тому времени, когда спровоцированные мною события были в разгаре, удалось сделать ещё несколько важных открытий относительно моего местопребывания. Я разобрался в системе доступа в подземелье – это было действительно ментальное управление. И ещё – после длительных манипуляций главный компьютер выдал мне потрясающую примочку. Она хранилась в одном из многих внезапно открывающихся ящичков. Это были очки-дисплей с проекцией на сетчатку. Вместе со встроенным микрофоном они позволяли сохранять полный голосовой и визуальный контроль над системой. Поэтому я, наконец, решился на свой первый за многие дни выход из моего убежища.
Глава одиннадцатая
Чёрная точка в небе беззвучно росла. Её безмолвие постепенно превращалось в предчувствие звука, которое разрешилось адским грохотом, похожим на взрыв. Старенький МИГ, чуть не задев за крышу почтамта, вышел из пике и оставил в горячем воздухе над Крещатиком две дымные полосы. Они следовали за ракетами, беззлобно врезавшимися в основание монумента на площади. Бронзовая баба на высоком, когда-то белом столбе, стала медленно заваливаться, с треском раскидывая вокруг себя плитки облицовочного мрамора. Наконец монумент с грохотом рухнул на теплицеобразную конструкцию у подножия гостиницы "Москва", и висевший над площадью истошный женский визг вмиг был заглушен звоном тысячи разбиваемых стекол. А истребитель унизительно расстреляли над Днепром пушки подоспевшей двойки Су-45 с трехцветным флагом на хвосте. Гордые работой "Сушки", выполнив рискованный пролет под аркой Ненависти народов и совершив ритуальную кобру, восходящей "бочкой" скрылись в сторону Подола. Да, сильно поменялось все вокруг.
Воющие пожарные машины, скорые помощи – все это скопилось вокруг Майдана. А в пятидесяти метрах отсюда жизнь шла своим чередом. Создавалось впечатление, что за короткое время люди привыкли и к внезапным налетам, и к в одночасье опустевшим бесчисленным китайским ресторанам и магазинчикам. Ещё совсем недавно казалось, что реклама с иероглифами, продублированная украинским текстом – неотъемлемая часть Крещатика. А сегодня – нет ни следа. Но не только потери изменили вид улицы. Как по мановению волшебной палочки возникли старые знакомцы – напёрсточники. Пассаж, бывший последние два года просто компактным чайна-тауном, вдруг заполнился шикарными авто, а ресторанчики с иероглифами превратились в какие-то подозрительные кафе. Публика, судя по повадкам и лицам, была совершенно бандитская и чувствовала себя там достаточно вольготно. Покой этой братии охраняли молодчики с оттопыренными пиджаками, (имелось ввиду, что пиджаки топорщились от пистолетов в кобурах подмышками) а тех – лоснящиеся от самодовольства милиционеры. Жизнь шла своим чередом.
После долгого сидения на синтезированной пище меня потянуло на настоящее пиво. И чтобы донышек у кружки было нечетное количество. На Крещатике напротив метро всегда стояли два ларька, работающих, как мне кажется, круглосуточно.
– Пожалуйста, мне кружку темной "Оболони", – обратился я к дородной тетке.
– А ты кто? – неожиданно вопросила продавщица.
– В смысле? Клиент, разве не похож? Вот и три рубля есть, – гордо сообщил я.
– Ты наверное не здешний! А пока цел, я тебе объясню – пиво – только для пацанов Черепа! – тихо прошептала тетка.
– То есть как?? Какой такой череп? – удивился я.
– Отвали, – вдруг громко заявила тетка, увидев кого-то у меня за спиной.
За спиной стояли два мордоворота без тени эмоций на лбу.
– Тебе шо у нас на улице нада? – промычал один из них.
– Да ничего, пиво выпить хочу.
– Ну иди и пей себе дома! Тут тока для нормальных пацанов. Панаезжали тут лохи рогатые, уже в Киеве человеку с понятиями проходу нет, – занудил второй и оттолкнул меня от прилавка.
Вступать в дискуссию с гуманоидами мне не захотелось. Да, поменялись нравы в Киеве за пару недель…
Очередной сюрприз поджидал меня на улице Октябрьской революции. Там, напротив Верховного совета, митинговала толпа. Несмотря на российские истребители, защищавшие небо Киева, толпа орала "Украина – без москалив" и "Геть оккупантов" и ещё, совсем уже не к месту, размахивала картонными плакатами "Геть Мосола-Кравчука" – наверное, из старых запасов. Мы что – опять в эпохе ранней независимости? Да и толпа соответствующая. Какие-то обмылки с воспаленными глазами, облезлыми усами, а то и с оселедцами. Дирижировал митингом, произнося громкую речь невнятными словами, молодой человек типичной наружности. Был он худ, с черными усами, с ранней сединой и чернотой вокруг ввалившихся глаз. Постояв минутку, я разобрал, что он что-то говорил о чеченских братьях и сестрах, польских предателях и требовал возвращения Севастополя Турции. Чеченские братья…Был у меня приятель из Чечни – служили вместе – Коля Коротков по кличке Кейтель. Хоть и дружили, братом назвать я его не мог. А о сестрах и вообще ничего не могу сказать. Что же это за страна такая – не может выбраться из глубокого маразма. Да ну их всех! Я домой иду!!! Но идти домой с пустыми руками – не дело. Только сейчас до меня дошло, что денег-то нет (трешка не в счет)! Хороший повод, чтобы проверить, как я отсюда управлюсь с системой.
Ближайший банкомат находился на выходе из метро недалеко от Национального банка (сразу заходить в банк я побоялся).
Надо сказать, что на улице я себя чувствовал не совсем уверенно. Во-первых, я еще не привык видеть мир с наложенной на него картинкой от дисплея, да и голосовая связь с базой заставляла меня все время озираться из страха показаться сумасшедшим, разговаривающим с самим собой. Эх, надо тренироваться в ментальном управлении. В вестибюле метро в это время было достаточно многолюдно, и просто так вытащить деньги из банкомата я не рискнул. Пришлось для вида запихать в щель телефонную карточку. Банкомат, уже находившийся полностью под моим управлением, принял ее с радостью. Потом я отдал тихую команду – выдать десять тысяч. Внутри тумбы зажужжало, и из щели стали одна за другой выскакивать банкноты. Распихав деньги по карманам, я медленно, не оглядываясь, вышел из метро. Однако, для спокойствия заглянул внутрь уже с улицы. Да, надо быть осторожнее. Мужик, стоявший за мной в очереди к банкомату, бил по нему кулаком и орал: "Десять тысяч, десять тысяч!". Он явно подсматривал за моими манипуляциями. Пришлось в очередной раз проверить весь банкомат. На этот раз энтрудеры нашли нечто, не имевшее отношения к выдаче денег. Камера наблюдения, подключенная к записывающим устройствам в глубоких казематах метро. Следующий раз будем знать. А пока доставим тем, кто вздумает проверять видеозапись, пару веселых минут – пусть увидят, как подошедший к банкомату крокодил Гена вынул оттуда десять тысяч Чебурашек. И никаких моих следов.
А вот и мой дом. Неужели я смогу войти в свою квартиру?
На лестничной клетке шла возня. Два битюга тащили ко мне домой большой платяной шкаф. Им морально помогал сосед – лицо депутатской национальности. Он, сразу сориентировавшись, стал объяснять. Мол, как китайцев прогнали, он, уже награжденный орденом Леси Украинки за победу над врагом, получил льготы. Пока, мол, прошение на занятие моей квартиры, как бесхозной, не принято, он, чтобы, там, мол, не простаивало, и вот… Что-то было написано у меня на лице такое, что битюги молча потащили шкаф обратно, а депутат ещё быстрее скрылся в неизвестном направлении.
В институт я приехал с легкой тревогой. Как оно там? На проходной охранник, бывший совсем недавно свидетелем моего изгнания, весело распахнул ворота, дав мне заехать без всяких препятствий. Внешне в институте ничего не изменилось. Впрочем, ничто и никогда внешне не менялось под ликами великих, выписанных под куполом главного корпуса много лет назад. Посидев недолго в своей каморке под лестницей, поболтав о возможных исследованиях с теми, кто ими ещё занимался, я пошел в отдел кадров выяснить свое теперешнее положение. Ткнувшись туда и увидев массу народа, я решил переждать наплыв, изучая наглядную агитацию. Все было как всегда. Обновленный список украинских терминов в науке. Новые втыкачки-вытыкачки, напивдроты и сойки. Да, разошелся наш Богдан Шендеровский – созидатель новой лексики физиков. Очередная рукописная стенгазета про Полюя и про то, как Рентген его обокрал. А! Вот новое! Размышления о том, что Украина стала первой в мире развитой цивилизацией именно благодаря организованному на государственном уровне антисемитизму. Рискованная для Института физики статья. Ну что же – новая волна! А вот и доска объявлений и приказов – даже приказ о моем увольнении ещё не сняли. Почему-то по собственному желанию. Приказ директора, который уже по счету, "О необходимости использования в процессе программирования на компьютерах только государственного языка и о создании комиссии по контролю над программным продуктом". Кто же, интересно, в который раз подставляет академика? А вот уже, по-моему, и народ из ОК отвалил, зайдем…
Вместо доброй и отзывчивой Анны Ивановны за её столом восседал молодой битюг в костюме тройке и вышиванке. Козацкие усы дополнял приклеенный скотчем оселедець. Такое я видел только в кино. Я кратко изложил свое дело, историю увольнения и желание вернуться на работу. В ответ услышал:
– Я нэ розумию иностранною мовою…
Переступив через собственные принципы, повторил то же самое на украинском. В ответ услыхал длинную тираду о том, что согласно государственной политике в госучреждениях введен лимит служащих из лиц некоренной национальности в пять процентов, и в настоящий момент в институте этот лимит превышен наполовину. В случае установления нового лимита будет возможен набор сотрудников некоренной национальности. Однако в первую очередь будет проводиться конкурс среди соискателей генетически близких национальностей – евреев, болгар, молдаван и гагаузов, а в особенности немцев и этрусков, и только если останутся вакансии, то возможен после прохождения экзамена на ридную мову конкурсный набор лиц русской национальности. Только моя многолетняя привычка сдерживаться спасла декоративный оселедець…
Глава двенадцатая
На этот раз я вошел в зал через ход, совершенно незаметный в вековых зарослях, на склоне Владимирской горки. Гораздо более длинная галерея, чем с днепровских круч. Только в зале понял – это единственное место, где я чувствую себя свободно и спокойно. Не хотелось бы, чтобы так было всегда. А не хочу, так нечего сопли жевать! Действовать надо!
Дорога к дому на Холмах была непростая. Я всегда забывал, какой поворот надо не пропустить на Краснозвездном проспекте, но сегодня все прошло нормально. Даже фигурное вождение по ямам, гордо именуемым улица Холмогорская, прошло без царапин на бампере и брюхе. Мишин дом заслуживает особого внимания. Как-то, в приступе очередной симуляции потери рассудка, Миша одолжил много долларов и купил себе дом. Дом, построенный пятьдесят лет назад, уже лет тридцать, как был необитаем. Сначала необходимо было куда-то деть кузов от бимера, явно ворованный. Кузов этот, сваленный кем-то прямо во дворе дома, полностью блокировал подходы. Оказалось, что это не просто. Вернее, непросто за деньги продать, а просто так отдавать его не хотелось. В итоге, пришлось приплатить. Потом в доме поселились бомжи. Миша их долго вытравливал, но ничего не получалось до тех пор, пока не были установлены ворота. Потом выяснилось, что откопать дом из-под наехавшего на него много лет назад склона соседнего участка можно, но землю девать некуда. Была проведена кампания – "Земля народу". Миша отдавал землю в мешках соседям, у которых были противоположные проблемы – съезжали склоны. Вся эта суета постоянно отдаляла процесс восстановления собственно дома, так и остававшегося в течение нескольких лет непригодными к жизни руинами.
– Открывай, Сова, Медведь пришел! – Загремел я монтировкой по жестяным воротам, которые Миша прикрутил проволокой к развалинам дома несколько лет назад.
– Это ты? – раздался слабый голос из глубины. Миша был не в ударе – даже не вышел встречать.
– Если отвечу, что это не я – совру.
– Ну ладно, заходи! Только смотри, осторожно, – там у меня вход в убежище привален шиферными плитами, – мне показалось, что Миша явно был не в себе. Какое убежище?
– Ты чё? Совсем в китайском плену повелся? Давай лучше водки выпьем, – я твердо решил ввести его в нормальное состояние.
– Пить вредно! Тем более что водки нет! И денег нет!
– Ладно, Миша, – поехали ко мне в гости!
Послышалась возня, загремела, судя по всему, лопата, и из подвала на карачках вылез Миша. Я не уверен, что в китайском плену ему было хорошо, но сейчас он выглядел совсем плохо. Одет был Миша в высотный комбинезон летчика-истребителя, с притороченным к боку бечевкой шлемом. Борода была заплетена в мелкие косички, прихваченные на концах черными бигудёвыми резинками, а на голове красовался танковый прибор ночного видения. Вот где мой ПНВ!! А я его семь лет искал!
Миша гордо произнес:
– Я долго думал о природе фотона и в последние дни пришел к выводу – они все разные по размерам! И главное – невидимые! А если считать, что в том месте, где фотона нет, он неопределен, то можно положить, что фотон имеет родителей! Но они негры.
– Миша, причем тут негры?
– Негры не причем – они борются за свободу черной Африки. Что ты говорил начет выпить?
– А ел ты когда? – судя по землистому цвету лица кормили Мишу давно и плохо.
– У меня тут смородина поспела. И белки жили.
– Ты что – белок ел? Они же наши меньшие сестры.
– Нет, я у них орехи воровал.
Было очень трудно понять – то ли Миша валял очередного дурака, то ли слегка тронулся умом. Впрочем, тоже в очередной раз.
– Ладно, кончай базар, поедем водки купим и в гости ко мне заскочим.
Миша сопротивляться не стал. Он покопал пару минут кучу песка возле ворот и осторожно устроился на переднем сиденье машины. Застегнулся ремнем, попробовал его на прочность и попытался пристегнуться вторым.
Тормознув возле магазина "Предслава" и отоварившись (не научился я еще делать хорошую водку), я порулил к тылу Ватутинского парка. Миша забеспокоился:
– Так мы не к тебе?
– Нет, тут есть место одно, хорошо кормят.
Далее, до самой будочки на склонах, вопросы не возникали. Миша спокойно преодолел тоннель, задав один только вопрос:
– Это ты сам выкопал?
– Нет, муравьи помогали.
В зале у него пропал дар речи, и Миша сел на пол.
Заранее подготовленная программа запустилась с голоса без проблем:
"гипнотерапия"
"цикл запущен"
Миша, так и не встав с пола, тихо съехал на бок и закрыл глаза.
В соответствии с тем, что было заранее обсуждено с мейнфреймом, ментосканирование, а потом и глубокая релаксация с терапией должны были продлиться часа два. Пока можно в Инете полазать – что там и как.
Тихо пискнула клавиатура, переводя систему из вербального в обычный контроль, и на экране засветилось родное окно эксплорера.
– А можно почту посмотреть? – от вопроса, неожиданно прозвучавшего над ухом, я подскочил.
– Миша! Почему ты не спишь? Ты ведь сейчас лечиться должен!
– Пусть больные лечатся! Кстати, ты наливаешь, или зачем? А я почту давно не проверял! – Миша уже мало походил на человека с подавленной психикой, и голос его звучал нормально.
– Проверить-то можно, но как ты?
– В порядке. Если бы ты еще гипнотить меня не пробовал, так вообще было бы хорошо. И не пялься! Косички на бороде – удобно, когда бомбоубежище строишь! Ты-то сам себе вон какое отгрохал!
– А с фотонами как же?
– А что с фотонами? Природа фотона очень сложна! Дай я мыло проверю и посмотрю как на Ебее торги идут! Там Гриша должен был выставить мою грамоту с подписью Берии. Я эту подпись два дня рисовал! Денег много дадут!
– Миша! – мысль созрела моментально. – Да кинь ты эти торги! Я тебе сейчас весь Ебей куплю!
– Мы их всех, конечно, купим, но всех купить ужасно трудно.
Я отдал простую команду, предварительно переключив систему на голосовое управление. Опять была запущена эвристическая программа. В течение долей секунды она проделала титаническую работу. Не поверив своим глазам, Миша полчаса лазал по аукциону. Оказалось, что в последнюю секунду все лоты, выставленные на Ебее, были куплены одним человеком, со странным ником Хаким Беспартийный. Общая сумма покупок составляла более восьми миллиардов, и в действительности под ником Хакима оказался сам Миша.
– Во-первых, я не собирался покупать все! – пробурчал Миша. – Там девяносто процентов советских наград – подделки из Львова. Потом, мне совсем не нужен самолет В-52 с запасными колесами и партия поддельных ролексов, а тем более четыре тысячи ритуальных анальных перьев зукулусов – так же полная туфта. А телевизоры эти все, машины? Да и ещё вопрос, кто платить будет?
– Ты можешь проверить свой счет, – я решил убить Мишу окончательно.
– У меня нет счета! Был однажды в западноберлинском банке. Я положил туда пятьдесят марок, а через месяц они мне прислали письмо, что я им уже должен сто. С тех пор – ни-ни!