В новом романе Сергея Козлова от главы к главе переплетаются шесть судеб. Христиане, русские, мусульманин, китаец, бывший военный, кладбищенский "копаль", доктор философских наук, освободившийся зэк, врач и многие другие… Все они оказываются на пороге Конца времён. Узнаваемые картины современности, так совпадающие с признаками, которые указал Спаситель на Елеонской горе. И десятки пророчеств христианских святых, мучеников и даже суры Корана говорят со страниц этого романа. Апокалипсис уже за окном? Или у героев ещё есть немного времени? Или у всех нас ещё есть немного времени?.. Что-то уже свершилось, что-то только разворачивается на экранах наших телевизоров, что-то, кажется, вот-вот наступит… Не погаснет ли данная каждому от рождения искра Божия? И как пронести через разверзающийся ад любовь к близким, любовь к людям, а главное - веру и Любовь к Богу? Прочитать роман, включить телевизор, заглянуть в интернет, выглянуть в окно и сверить часы. Вот, что остаётся читателю.
Сергей Сергеевич Козлов
РЕПЕТИЦИЯ АПОКАЛИПСИСА
(Ниневия была помилована)
роман
Моей маме посвящается…
Туман остался от России
Да грай вороний от Москвы.
Ещё покамест мы - живые,
Но мы последние, увы.
Шагнули в бездну мы с порога
И очутились на войне.
И услыхали голос Бога:
"Ко Мне, последние, ко Мне!"
Юрий Кузнецов
Глава первая
1
- Ксюша, смотри! Их войска переходят русло пересохшего Евфрата! Съёмки с вертолёта! Огромная армия, столько техники! Да брось ты своё белье! Развесишь потом! Тут решается судьба человечества. Если у нас полночь, сколько времени там? Вечер? Да иди же скорее… Единственная возможность увидеть то, что происходит за тысячи километров, а ты погрязла в быту! Ксюша?! Алёну подыми, пусть тоже посмотрит. Они обещали сбросить на эту массу техники и людей несколько атомных бомб. Вдруг бросят! Что это за сияние за окном? Тьфу! Что это?! Электричество вырубилось? Ксюша, щёлкни защиту. Тумблер там. Ну, быстрее! Там же Армагеддон какой-то… Да где же ты?!.
Надо было перестать говорить, чтобы понять, как давит тишина. Вязкая, буквально ощутимая, как сжиженный газ. Шум за окном, соседская жизнь за стенами, водопровод - тишина поглотила всё, и в первую минуту Олегу показалось, что он оглох. Вставил указательные пальцы в уши, подёргал туда-сюда, не помогло.
- Ксения?! - сам себя слышал, отлегло.
Поднялся в темноте и вышел на лоджию, где жена только что развешивала постиранное белье. Влажное, пахнущее кондиционером-отдушкой, оно чуть качалось на капроновой верёвке, словно кто-то только что тронул её рукой. Сквозняка не было. Окна закрыты. Не было и Ксении. Когда успела выйти и пройти мимо? С нарастающей тревогой Олег прошёл в спальню.
Огромная кровать в две трети комнаты - гордость семейного счастья - была девственно заправлена. Это легко было разглядеть и в темноте.
- Дурость какая-то, - зачем-то сказал Олег по пути в комнату дочери.
Что-то подсказывало ему, что и там пусто. Так и оказалось. Вот только постель Алёны была разбросана. Он дотронулся рукой до вмятины на подушке и, показалось, почувствовал следы недавнего тепла.
- Да что это?.. - растерялся, буквально захлебнулся в своём тревожном состоянии и одновременной беспомощности. - Что за шутки, Ксюша?!
На кухне, в туалете, в ванной - никого. На кухне зажёг и прихватил с собой сувенирную свечу, с ней снова вышел на лоджию и открыл окно. Быстро и точно понял главное: улица не дышала! Воздух был, но не двигался. Рванулся к входной двери, высунул голову в подъезд. Тишина.
- Да вы что, все умерли?! - крикнул кому-то с раздражением. - Что за игра в прятки!
И уже закрывая дверь, вдруг понял - произошло что-то глобальное, такое, что в один миг изменило весь мир. Почему не заметил? Новости смотрел. Каждый день, точнее, каждую полночь, он пялился в огромную плазму на стене, поглощая новости кровавого молоха. Землю тошнило землетрясениями, рвало цунами, она отрыгивала человечество вулканами, покрывалась струпьями засухи, в океанах исчезали острова, а на суше шли сразу три войны, одна из которых всё больше походила на мировую. А человечество следило за главным - курсом валют и ценных бумаг. При этом каждый второй понимал, что бесконечно так продолжаться не может, что уже не только в земле, но и в небе иссякли все важные жизненные ресурсы. И главный ресурс, лежащий в основе стабильности всего, - ресурс терпения. Это было похоже на восторг свободного падения, но без парашюта…
- Ксения?! Алёна?!
Он снова вернулся на лоджию, открыл створку окна. В парке царили мрак и всё та же тишина. В соседнем доме - мёртвые окна, но в одном он увидел лепесток огня - свеча у кого-то в руках. Значит - не один. Значит - есть кто-то ещё. Олег поднял руку со свечой вверх и сделал несколько движений из стороны в сторону. Ему ответили.
- На улицу! - вслух решил он.
Задул свечу, легко нашёл вечно теряющийся карманный фонарь и вышел в подъезд. На какое-то время замер на лестничной площадке, пронизывая слухом двери и стены. Полное, непробиваемое безмолвие было ответом. Оно давило со всех сторон так, что сердце подпрыгивало в грудной клетке, словно пытаясь согреться. Знакомое чувство. Глубоко вдохнул, настраиваясь на спокойное приятие всего, что будет дальше. Вспомнил армию, уличные бои и то, что во время такого боя уже нельзя назвать ни страхом, ни ужасом, скорее - обострённым инстинктом самосохранения, заставляющим принимать мгновенные решения-реакции, движения, доведённые до автоматизма. Нужно ли это сейчас? Что-то внутри подсказывало - всё самое страшное уже позади.
- Может, применили какое-то сверхновое оружие? Оно убивает выборочно? - думать вслух было проще, ибо в голове жил пчелиный рой мыслей, вырвать из него одну существенную удавалось только с помощью языка, выговаривая её чуть ли не по слогам. Разговор с тишиной опять же придавал уверенности.
Улица встретила непривычным, как установил Олег, "нейтральным" теплом. Ни жарко, ни холодно, ни ветерка, чувство покоя такое, словно планета остановилась - не вращается, не плывёт по орбите.
- Статичная безвестность, - назвал он видимый мир, вглядываясь в ставшую жуткой безжизненную темноту в окнах соседних домов.
Там, откуда он ждал, скрипнула тяжёлая металлическая дверь.
- Двери скрипят - уже хорошо, - Олег продолжал разговаривать с кем-то, кто обязательно должен был его слышать. Словно на вселенский диктофон наговаривал.
Выхватил лучом фонаря приближающуюся фигуру. Сразу понял - женщина. Летний плащ, наброшенный, похоже, прямо на пеньюар. И домашние тапочки…
- Вы один? - голос, сплющенный ужасом.
- Нет, теперь нас двое, - напомнил Олег. - Моя фамилия Никонов.
- Никонов? Аня. А имя у вас есть?
- Олег.
- Вы милиционер?
- Почему вы так подумали?
- Тут апокалипсис, а у вас на лице спокойствие, как у памятника философу.
- А что, моё волнение добавит ситуации какой-либо определённости? У меня, между прочим, жена и дочь исчезли. Я не милиционер, я пенсионер, военный… Льготы, прочее…
- Жена и дочь? А у меня… сожитель. Ну… - Аня явно смутилась, - жили вместе… Постоянно… Он уже в постели лежал, я из душа вышла, на секунду отвернулась - и нет его. Сначала думала - шутка дурацкая.
- И я так думал.
- Что же произошло?
- Наши предположения не добавят ясности. Меня другое интересует: кто ещё есть, кроме нас? А то стоим тут, - Олег на секунду задумался, выискивая сравнение, - как Адам и Ева. В тапочках не холодно?
- Нет. Странно, что вообще не холодно.
- Ночь должна быть белая. Солнцестояние всё же. А тут темно. Утро наступит или нет?
- Может, перейдём на "ты"? Кому тут выкать?
- Согласен.
- И что ты собираешься делать, Олег Никонов?
- Решать проблемы по мере их поступления.
- Это как?
- Никак.
Аня посмотрела на него изучающим взглядом.
- Я думала, мы в стороне от всех этих катаклизмов. Что нас это не коснётся. Сибирь. Глухомань.
- Ага, мне это знакомо. Где-то люди гибнут, а мирные обыватели пьют пиво и смотрят футбол. Знаешь, Аня, что самое паршивое в бою?
- В бою? Так ты, наверное, из этих, которые по всем горячим точкам?..
- Из этих. Должен же был кто-то их охлаждать. Горячие точки! Придумали же. Тут вся земля проказой покрылась, а они категориями горячих точек мыслят.
- Понятно, - скривила губки Анна, - вояка, патриот и прочие прелести…
- И прочие прелести… - равнодушно согласился Никонов. - Так вот, самое паршивое в бою - осознавать, что твоя возможная смерть никому на хрен не нужна, кроме самой смерти… - Он демонстративно сплюнул себе под ноги. - Ладно, я пойду.
Девушка растерялась.
- Куда? Спать? А я? Я же боюсь одна!
- Со мной можно попасть в горячую точку. Ищи своего возлюбленного, - сухо отрезал Никонов.
- Да он на моих глазах тупо исчез! Да и не возлюбленный он мне. Прижаться не к кому было, понимаешь?! Двадцать восемь лет - а вокруг только пьяницы, идиоты и обжоры. А он внимательный и заботливый…
- Ну, началась русская исповедь первому встречному, - Олег уже стоял к Анне спиной.
- Да, а вы все - правильные и любящие - каждый со своим самоваром. Тебе не понять…
Никонов нехотя повернулся лицом к Ане, выключил фонарь.
- Что ты про меня знаешь? - с вызовом спросил он. - Может, я в сотни раз хуже тебя. Я же тебя не осуждаю. Как зовут твоего друга?
- Эльчин.
- Как?
- Эльчин. Азербайджанец он. Давно тут осел. Бизнес у него. За это тоже осуждать будешь? Что азербайджанец?
Никонов глубоко вздохнул, покачал головой от недоумения:
- Я вроде не осуждал ещё тебя. Твоё дело - с кем жить. Вон, мужики с мужиками живут. И в загс друг друга тянут. Жила и жила. Что теперь поделать. Отец Сергий меня учил, что в последние времена нормальных людей вообще почти не встретишь. Так что успокойся, не ты первая, не ты последняя. Он хоть тебя любил?
Аня печально ухмыльнулась. На глазах у неё выступили слёзы. Олег подошёл ближе и примирительно взял её за плечи.
- Ну? Теперь надо понять, что с нами.
- Не любил он меня, - с надрывом сказала Аня, - деньги он любил. А мною пользовался. Себя любил и деньги. Относился, правда, с уважением и заботой. Но… он так же к машине своей относился.
- Слушай, Аня, произошло что-то… Я даже не знаю, как об этом сказать. Небо - посмотри: звёзд и луны не видно. Будто пелена какая. Будет ли утро, второй раз уже вопросом задаюсь. Где остальные? Кто есть ещё? Твой Эльчин уже, может, в Баку перенёсся. Сидит - урюк кушает.
- Он не в Баку, у него семья в Зарате каком-то. Но он и к жене и к детям так же относится…
- Да какая на хрен разница! - не выдержал Никонов. - Есть ли теперь на земле этот Зарат? Есть ли Баку? Там до Ирака рукой подать. Армии там шли. Может, планету с орбиты сорвало.
- И всех унесло?
- И всех унесло. А может, это нас унесло, а они остались.
Оба замолчали, чувствуя, как безжизненный город обступает их со всех сторон. Равнодушно и каменно.
- И мы - последние люди на Земле? - прошептала в оглушающую тишину Аня.
Никонов не ответил. Ответов не было. Вспомнил, что где-то на книжных полках пылится подаренная отцом Сергием Библия. Вроде и пытался читать Апокалипсис, да ничего не понял. Точнее, понял главное - будет, и никуда не денешься. Отец Сергий учил: молиться и трезвиться надо. Вроде и осенял себя не по разу в день крестным знамением, вроде и свечки в храме ставил, Алёну крестили Еленою, сам батюшка восприемником согласился быть. И, бывало, иногда, глядя на образ Спасителя, каждой клеточкой ощущал Его величие и Его любовь, вспоминал евангельские сюжеты, и душа содрогалась и рыдала, но, как говорил отец Сергий: над душой и, собственно, душой не трудился.
- Посмотрим, - наконец сказал Олег. - Помню, что-то в Библии про жатву: один возьмётся, другой останется. Так кого сейчас взяли - плохих или хороших? Мы с тобой какие - плохие или хорошие? Ксения у меня - порядочная женщина, красивая, Алёна училась хорошо… Меня, может, не взяли, убивал потому что. Солдат-то солдатом, но кто ж знает меру-то. Нет, что-то другое. Совсем непонятное. Эльчина твоего куда взяли? Явно не с Ксенией моей.
- Не мой он, - буркнула Аня. - Не вспоминай больше его.
- Как скажешь.
- Олег, я боюсь. Я правда боюсь.
- Я почему-то не боюсь, я просто не знаю, что делать. Может, через минуту всё это кончится. Может… - он задумался.
- А если в подвал куда-нибудь спрятаться, как в бомбоубежище?
- Зачем? Как в детстве - в шифоньер? Страх не снаружи, страх внутри. В тебе. Просто забудь о нём. Мой командир когда-то научил меня, что есть вещи пострашнее, чем собственная смерть. - Олег направил фонарь на своё лицо и ободряюще подмигнул Анне. - Надо по улицам пройтись. Пойдёшь или останешься?
- Я от тебя никуда. Даже если жена твоя вернётся.
- Весело, - ухмыльнулся Никонов. - Ну, тогда переходим к рекогносцировке.
2
Лю Эньлай или Эньлай Лю (в зависимости от того, где звучит китайское имя - собственно в Китае или в остальных частях света, у китайцев фамилия ставится на первое место, но, так или иначе, - Эньлай значит "несущий добро") остановил "Великую стену" на обочине. Двигатель напоследок присвистнул ремнями и заглох. Непогашенные фары внедорожника высвечивали странную аварию. Фура аккуратно лежала на боку вдоль обочины, словно прилегла отдохнуть, несколько седанов разлетелись по кюветам в разные стороны без видимых признаков столкновения, УАЗ, перед которым Эньлай едва успел затормозить, просто стоял поперёк дороги, и нигде не было видно людей. Ни тебе битых стёкол, ни разлетевшихся вдребезги бамперов. Инсценировка - и только. Нелепая мистика замершей картинки напоминала сюжеты Стивена Кинга. Испугаться Лю не пришло в голову, поэтому он без опаски выпрыгнул из салона на ночную трассу и, сунув руки в карманы, побрёл мимо разбросанных как попало автомобилей. "Что-то должно было случиться", - подумал Эньлай, находя в окружающем пейзаже подтверждение опасениям, которые не оставляли его в течение последнего года. Подробный осмотр разбросанных вдоль дороги автомобилей позволил Лю сделать неутешительный, но весьма трезвый вывод: люди просто исчезли из салонов. В замках зажигания болтались ключи, в "уазике" пришлось погасить тлеющую сигарету, в набыченном "Хаммере", что замер в кювете, гремела русская блатная музыка… Но людей нигде не было. До города оставалось полста километров, и Лю не без оснований предполагал увидеть там нечто подобное. "Наташа? Дети?!" - Эньлай содрогнулся и кинулся к машине. "Что-то должно было случиться", - решил он ещё год назад, когда огромные китайские армии двинулись через Азию. Радовался одному - Россия оставалась в стороне.
Эньлай Лю был россиянином во втором поколении. Его отец сначала удачно переместился со своим бизнесом на русский или к тому времени почти русский Дальний Восток, добрался до Москвы, но там, столкнувшись с кучей национальных меньшинств, имеющих прав больше, чем коренное население, предпочёл убраться от греха подальше за Урал, где благополучно получил гражданство и потихоньку наращивал бизнес. Начинал со сбора и продажи лекарственных средств и таёжных дикоросов, но, мало-помалу, включился в фармацевтический бизнес и даже занимался строительством, активно используя для этого менее удачливых земляков. Эньлай в результате всех отцовских трудов получил уникальную возможность иметь родными два языка, жениться по любви на русской красавице и родить с нею троих детей, не опасаясь штрафов за данное "нарушение" от китайского правительства. В России худо-бедно рождаемость поощрялась хотя бы и на словах. Ваня, Вася и младшенькая Люся (получившая имя от отцовской китайской фамилии) были смыслом и радостью его жизни. Эньлай приходил в жуткий восторг, когда Наталья ворковала над трехлетней Люсей, называя её Люлюсей. Эньлай терпимо отнёсся к тому, что Наташа в младенчестве крестила каждого ребёнка, да и вообще внимательно присматривался к происходящему на церковных службах, куда супруга периодически его водила. Пару раз открывал Евангелие и внутри себя принимал Христа за самого доброго Человека из всех, кто когда-либо приходил на Землю, но принять веру в Бога, пожертвовавшего Собой ради людей, пока не мог. Сань цзяо, полагал Эньлай, может стать и сей цзяо, то бишь где три религии, там и четыре уживутся. Одного не понимал Эньлай: какова польза от Жертвы Бога, если на Земле её ни к чему нельзя применить?
- Тебе это помогло? - спрашивал он Наташу.
- Помогло.
- В чём? У тебя стало больше здоровья, денег, ты имеешь прекрасное внутреннее состояние? Он тебя защитил от врагов? Научил тебя правильно распределять свою энергию? Жить дольше?
- Он научил меня спасать свою душу, ради вечной жизни.
- Это будет где-то и когда-то и может не быть. А здесь тобой будет понукать кто хочет? Не понимаю… Что Он тебе дал?
- Тебя, детей… - с улыбкой отвечала Наташа, и Эньлай за этот ответ готов был тут же целовать крестик и всё, что вокруг него.
- Раз ты так веришь, пусть будет. Если твой Христос действительно любит добрых людей, то и я Его люблю. Но для меня главное - любить тебя и детей, это плохо? Он бы не одобрил? Во ай ни… - он распел последний слог…
Наташа терялась.
- Нет, это хорошо, но надо спасаться, всем вместе… - как-то неуверенно говорила она.
- Вот и хорошо, - улыбался Эньлай, - ты молись, я буду работать. Надо хорошо питаться, надо хорошо жить. Отец мне часто рассказывал, как он бедно жил в Китае. А его отец ещё беднее. Дед вообще был нищим. Он так рассказывал, что я на всю жизнь запомнил. И он очень полюбил русских, потому что они нежадные. Хотя его били. Он кунг-фу знал, а его всё равно били. Бандиты русские. Но и он некоторых бил. Но простые русские не жадные, добрые, как будто родились сразу такими.
- Нежадные, - вздыхая, соглашалась Наталья, - потому и сами бедные.
- Вот ты меня, узкоглазого, за что полюбила? - смешно прищуривался Эньлай.
- Не знаю, - честно отвечала жена.
- А я тебя - за красоту! Ты - светлая! Ты такая!.. Я ради тебя могу Великую стену разобрать…
- Машину?
- Нет, настоящую! Машина нам ещё понадобится.
- Зачем разбирать, - улыбалась Наталья, - кто-то строил, а ты разберёшь.
- Дворец для тебя из тех кирпичей до неба построю. Я же из Поднебесной…
- А я из Святой Руси.
- Вот, мы с тобой соединили Поднебесную и Святую…
- Да уж. Как бы Поднебесная своё небо нам не натянула.
- Пока у России столько ракет, никто не сунется. Дело даже не в том, что погибнут миллионы китайцев, дело в том, что заражённые радиацией территории никому не нужны. Проще приезжать сюда и жить, как это сделал мой отец, - прагматично рассуждал Эньлай.
Вспоминая сейчас этот разговор, Лю вдруг понял, что в стороне от большой войны в двадцать первом веке быть не получится. Уже, судя по всему, не получилось. Что-то ведь произошло? Что? Как это назвать?