- Да хоть чему!
- Опять начинаешь?
- Да не начинаю я ничего.
Обе замолчали. Даша демонстративно перешла на другую сторону улицы и вдруг сообразила, что в обычный день сделать это было бы непросто из-за потока машин. Бабушка шла впереди и что-то шептала себе под нос: то ли ругала внучку, то ли молилась. Возможность не разговаривать с Галиной Петровной Даша использовала для того, чтобы осматриваться. Она пыталась найти присутствие жизни за оконными занавесками домов, во дворах, в офисах… Совершенно внезапно услышала из проулка музыку. В известном ночном клубе бархатно ухал сабвуфер. Поверх "бум-бума" тараторил что-то через синтезатор певец.
- Ба-аб! Слышишь?!
- Чего?
- Музыку!
- Какую ещё музыку?
- Да вон - из клуба! Получается, у них и электричество есть.
- Да какую музыку, ничего не слышу! Вроде не глухая ещё.
- Да щас, узнаем, - Даша смело двинулась к дверям клуба.
- Даша! Стой! - спохватилась Галина Петровна.
- Чего - стой? - не оглядываясь, отмахнулась Даша. - Люди там.
- Ещё надо посмотреть, какие там люди.
- Вот и посмотрим.
- Стой, Даша.
Но Даша смело шагнула за двери клуба, не обратив внимания на то, что на входе не дежурят, как водится, плечистые охранники. Музыка в зале оглушала. У барной стойки толпился народ. В центре зала лениво "выламывалась" молодёжь.
- Как будто ничего не случилось… - сказала себе Даша.
- А что должно было случиться? - к ней тут же подошёл обаятельный молодой человек, чуть старше её.
- В городе пустота. Никого нет.
- Ну и что?
- А у вас что - праздник?
- Типа того… Что выпьешь?
- Меня бабушка ждёт.
- Бабушка не танцует?
- Не смешно.
- Не смешно, - согласился парень, - но пара глотков коктейля никому ещё не помешала. - Он аккуратно взял Дашу под локоток и легко повлёк к бару.
- Н-но… Мне правда некогда…
- Такая красивая девушка торопится?
- А что - торопятся только некрасивые? - успевала иронизировать Даша.
- "Маргариту", - попросил молодой человек у бармена, и тот тут же выставил на стойку коктейль, точно он был специально приготовлен заранее. Хитро подмигнул и переключился на других клиентов.
Даша не обратила на это никакого внимания. Механически приняла бокал из рук нового незнакомого и так же механически пригубила. После первого же глотка картина вокруг приобрела совсем иной вид. Танцующие, льнущие друг к другу пары перестали казаться "пиром во время чумы". Напротив, все окружающие вызывали чувство дружеской сопричастности. Софиты, цветомузыка, пляшущие лучи лазера и вспышки стробоскопов отражались в сознании уже не слепящим сумбуром, а подвижной мозаикой, в которую нужно было вставить своё тело. Как-то сразу поверилось в искренность и доброту этого мира. Никуда не нужно идти… Всё, что нужно, есть здесь.
- Меня зовут Фрутимер, - сказал юноша, увлекая Дашу в круг танцующих.
- Иностранец?
- Типа того…
- А как покороче? Фрутик?
- Зови, как тебе нравится, Даша…
- Я тебе не говорила своего имени.
- А я угадываю…
- Угадал.
Фрутимер приблизился, приобнял за талию, взгляд его нежно и ненавязчиво проникал в самую глубину. Он был необычайно красив. Кудрявые локоны до плеч, тонкий греческий нос, волнистые чувственные губы и огромные карие глаза. Юноша с полотен эпохи Ренессанса. Во всяком случае, сейчас этот стройный юноша казался Даше самым красивым, самым гармонично сложенным, и с ним хотелось остаться надолго, почти что навсегда. И праздник этот, казалось, будет продолжаться вечно.
- Тебе хорошо? - спросил Фрутимер, прижимая Дашу к себе ближе и ближе.
- Хорошо, - честно призналась Даша, - только имя у тебя странное.
- Если б меня звали Федя или Петя, я бы и выглядел соответственно. Так меня назвал отец.
- Кто он у тебя? Большой выдумщик? Оригинал?
- Самый большой.
- Это твоя вечеринка?
- Моя. Все вечеринки мои.
- Ты хочешь сказать, что и студенческая тусовка на прошлой неделе в кинотеатре "Космос" тоже твоя? Когда всё закончилось массовой дракой и поножовщиной…
- Вечеринка моя, драка - нет. Драку они сами захотели. Обязательно кто-нибудь напьётся и устроит дебош. Не умеют люди пребывать в лёгком и приятном состоянии праздника.
- Не умеют, - согласилась Даша. - А это так хорошо.
- Правда хорошо?
- Правда. Я бы всю жизнь лежала где-нибудь у моря на пляже… с любимым человеком…
Произнеся последнюю фразу, Даша попыталась найти в себе какой-то далёкий отзвук. Словосочетание "любимый человек" что-то для неё значило. Крутилось вокруг последней нерасслабленной мозговой извилины, но так и не могло проясниться, наполниться смыслом и образом.
- А со мной бы поехала?
- Поехала, - не задумываясь ответила Даша.
- Можно прямо сейчас.
- Можно…
Фрутимер взял её за руку, потянул вслед за собой к выходу, и Даша покорно и зачарованно пошла за ним. Вокруг одобрительно зашептались, девушки провожали её с завистью, и её охватило чувство гордости и лёгкого полёта - обманчивое чувство, когда беспомощно предаёшься на волю обстоятельств. Смотришь на всё сверху. Как бы. Сверху и пришлось упасть… Даша зацепилась на пороге и со всего маху шлёпнулась у самых дверей, после чего стала недоуменно смотреть вокруг, часто моргая слезящимися глазами.
Полумрачный зал был пуст. На барной стойке остались недопитые бокалы и рюмки. Музыка не звучала. Зато совсем рядом, над самым ухом, она услышала настойчивый, почти надрывный голос бабушки:
- …Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися, оружием обыдет тя истина Его…
- Ба-аб? - всхлипнула Даша. - Я так ушиблась!
- Сильнее надо было! - вставила Галина Петровна, но продолжала вычитывать псалом до конца: - Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы, летящая во дни, от вещи, во тьме преходящия, от сряща и беса полуденнаго…
Невольно Даша встала рядом на колени и стала читать в голос с бабушкой, лицо её от осознания происшедшего покрылось мелкими капельками пота, она всем телом вздрагивала, и оттого громче бабушки причитала:
- …Воззовет ко Мне, и услышу его, с ним есмь в скорби, изму его и прославлю его, долготою дней исполню его и явлю ему спасение Мое.
Она никогда не заучивала наизусть псалмы, если и читала, то по книге или повторяла за бабулей, но сейчас ни разу не ошиблась даже в ударении.
Галина Петровна три раза осенила себя крестным знамением и только потом с тревогой посмотрела на внучку.
- С кем танцевала-то? - кивнула на пустой зал. - Я как вошла, так и поняла: крутит тебя. Сама с собой вальсируешь.
- С Фрутимером танцевала… - лицо Даши зарделось.
- От, бесовское имя! А ну давай поднимайся, пошли быстрее отсюда.
- Колокол не бьёт, - прислушалась Даша.
- Да с тех пор как не бьёт, так ты музыку и услышала, - сообщила Галина Петровна, - поднимайся, пойдём уже, пока ещё кто на нашу голову не навязался.
- Бабуль… Но ведь всё было так явственно…
- Ну так! - скривилась бабушка. - Они тебе ещё и не такое показать могут. Понравилось, что ли?
- Понравилось… - опустила голову Даша.
- Это за грехи мои…
- Почему за твои-то?
- Не твоего ума дело.
- Опять не моего?
- Ты сначала музыку слышать перестань и танцевать с… - бабушка не договорила, потому что у Даши от испуга и понимания глаза расширились. - Вот видишь, - обняла она внучку, - опять ругаемся.
- Не, баб, не ругаемся, - прижалась к ней Даша.
- Не ругаемся, - со вздохом согласилась Галина Петровна.
5
Михаил Давыдович понял, что его разбудил колокол. Он осторожно встал и подошёл к зеркалу, будто в нём можно было увидеть вчерашний день. В прежние времена его радовало сходство с поэтом Максимилианом Волошиным. Крупное лицо с окладистой бородой, которую он периодически превращал в шкиперскую. Бурные, волнистые волосы до плеч, как и положено человеку творческой профессии, мыслителю. В узком кругу он называл их "мои продолжения извилин". Но главное - это покатые бугры на мощном лбу и надбровные дуги. Всё это, как снегом, припорошено благородной сединой. "Энгельс отдыхает", - говорили о Михаиле Давыдовиче студенты, которые не знали, что ему больше нравится сходство с Волошиным. Да и Волошина-то из студентов мало кто знал.
- Синяков хоть нет, - порадовался своему отражению профессор.
Пока Михаил Давыдович пытался найти хоть какие-то запасы воды, чтобы умыться, колокол перестал бить. Плеская себе на руку из бутылки минеральной воды и размазывая её по лицу, профессор поразился наступившей тишине.
- Мёртвая, - разбил он её определением.
Но, только завершив умывание, он услышал из комнаты голоса. Сначала предположил, что включён или включился телевизор, но света в квартире по-прежнему не было.
- Разговорчики… - сказал он так, будто одёргивал нерадивых студентов на лекции.
Но разговорчики не прекратились. Судя по накалу страстей, в гостиной шёл научный спор. И когда Михаил Давыдович прислушался, то понял, что спорят о нём. Точнее, о том, что сделать с заслуженным профессором.
- Мы имеем полное право изъять профессора Дубинского! - требовал баритон.
- Изъять и предать экзекуции, - поддерживал дискант, похожий на голос шакала из знаменитого советского мультфильма "Маугли".
- Я вообще не понимаю, по какому праву его задерживают, - возмущался тенор.
- Я готова вступить в контакт, - предлагал грудной женский голос.
- Успеешь, - одёргивал её баритон.
- Покрошить ему мозги! - требовал дискант. - Его ждут ведущие сайентологи.
Вооружившись молотком для разделки отбивных, профессор на цыпочках двинулся в комнату. И почти не удивился, когда понял, что там никого нет. Единственным разумным объяснением происходящего было воздействие вчерашнего алкоголя.
- Хаббард сделает ему одитинг! - звучал тенор.
- Давайте сначала я ему всё сделаю… - томно предлагал женский голос.
- Дианетика! - надрывался дискант.
Профессор медленно начал сползать по стене в прихожей. И если бы не настойчивые удары в дверь, он окончательно потерял бы самообладание. С молотком наготове он подошёл и заглянул в дверной глазок, держа молоток в состоянии замаха, словно мог кого-то ударить через стальной лист.
- Кто? - Михаилу Давыдовичу едва удалось выдавить из себя испуганный шёпот.
- Открывай, это я, твой демон-хранитель, - послышался из-за двери знакомый голос Макара.
- Макар, а это точно ты? - усомнился профессор, но заметил, что голоса в комнате стихли.
- Нет, не точно. Но у тебя есть единственный шанс не остаться один на один со своими страхами. Они уже пришли к тебе? - язвительно спросил Макар.
Последняя фраза подействовала на профессора отрезвляюще, он открыл дверь левой рукой, правой продолжая держать молоток над головой. Макар, увидев такую картину, с порога взял его ладонью за подбородок и саркастически произнёс:
- Бедный Йорик!
- Я слышал голоса… - начал рассказывать Михаил Давыдович.
- А я видел, - обрубил его Макар.
- Но ты-то у нас… Ты-то… Ты же почти святоша! - недоумевал профессор.
- Почём тебе знать, какие меня грехи душат? - сузил глаза Макар, бесцеремонно оттолкнул Михаила Давыдовича в сторону и шагнул в квартиру. - Выпить есть?
- Ты же знаешь, я в добрые дни с утра не пью…
- А кто тебе сказал, что сегодня добрый день?
- Н-ну… - не нашёлся что ответить профессор.
- Впрочем, я тут в ближайшем гастрономе прихватил, - Макар достал из-за пазухи бутылку коньяка. - Надо по-быстрому хлопнуть, а потом идти к храму.
- Гастроном работает?
- Нет, но витрину уже кто-то разбил. Мародёры.
- И ты в этом участвовал?
- Я взял себе пол-литра общенародной собственности. Уверяю тебя, никто не хватится. Милиция не приедет.
- Что происходит, Макар?
- То, чего мы так долго ждали.
- Социалистическая революция, - вспомнил Ленина Михаил Давыдович.
- Да ты, батенька, совсем умом тронулся, - оценил состояние друга Макар. - Конец Света происходит.
- Да, я вот и смотрю, света нет, - профессор пощёлкал выключателем на стенке.
- Так, - угрюмо вздохнул гость, - давай-ка рюмки, а то ты так и будешь бредить… Завтра с тобой будет бессмысленно о чём-то говорить…
- Меня, между прочим, хотели доставить к Хаббарду! - спохватился вдруг Михаил Давыдович.
- К Хаббарду Люциферовичу? - иронично уточнил Макар. - Ты… это… не те книжки в детстве читал. Читал бы, что ли, Фрэнсиса Коллинза…
- Я только Уилки помню. "Женщина в белом", "Лунный камень".
- Уилки все помнят, кто с букварём знаком. А я тебе про Фрэнсиса толкую, который геном человека расшифровал.
- А-а… геном… И чего он?
- Он написал книгу "Доказательство Бога". Для таких, как ты, идиотов, - Макар разлил по рюмкам и протянул одну Михаилу Давыдовичу.
- Ты всё время меня оскорбляешь! - попытался обидеться профессор.
- Ты, в свои критические дни, чего только не делаешь, я же тебя не попрекаю, - невозмутимо ответил Макар и выпил. - Давай, - кивнул он на рюмку, - делай, кто-то ведь звонил в колокол. Явно не Хемингуэй.
- Кто знает, - задумчиво отёр губы Михаил Давыдович после выпитого, - значит, и к тебе приходили?
- Приходили. Да собирайся ты!
- Это правда, что Конец Света?
- Я так думаю, сегодня в полночь…
- Я спал как убитый…
- Тем лучше.
- И кто звонил в колокол?
- Я понимаю так, тот, кто хочет спасти этот мир. Меня, во всяком случае, правильнее сказать, мою душу, этот дилетант-звонарь спас.
- Дилетант?
- Ну да… Я так и не понял: набат или благовест.
- Это имеет значение?
- Для тебя - нет! - Макар начал терять терпение. - Давыдыч, ты бы штаны-то надел! Рубаху какую-нибудь. Некогда мне тебе всё объяснять, я же тебе не по одному разу уже втолковывал, ветхозаветный ты мой!
- Ты же знаешь, Макар, я многое забываю. Завтра могу и не вспомнить, - примирительно сказал профессор.
- Не хрен было добро со злом смешивать, - ухмыльнулся Макар.
- Щас… Минуту… Если я надену джинсы?
- Да хоть юбку шотландскую! - взорвался-таки Макар и налил ещё по одной рюмке. - Вчера ты готов был вообще без штанов ходить, ради проявления свободы.
- Ну, не напоминай, - взмолился Михаил Давыдович.
- Без меня где нужно напомнят.
- Фрэнсис Коллинз, говоришь? - вспомнил вдруг профессор, застёгивая молнию на ширинке. - А где можно взять эту книгу? Он что - с научной точки зрения писал?
- Раньше надо было читать. Пошли. А! Рюмки возьми. И шоколадка вон лежит.
6
Пантелей из-за "врождённой" рассеянности несколько раз включал электрический чайник, пока не понял, что электричества нет, хотя до этого имел дело с тёмным туалетом и ванной, но там всё списал на одновременно перегоревшие лампочки. В двухэтажном особняке, который благодаря успешной карьере удалось выстроить отцу, Пантелей за пару лет так до конца и не разобрался со множеством тумблеров, включателей, сенсоров и прочей техникой, призванной обеспечить жильцам максимальный комфорт. В каждой комнате валялись дистанционные пульты, усеянные кнопками. С их помощью можно было открывать и закрывать жалюзи, приглушать свет, если он ярок, и наоборот, включать и выключать всю бытовую технику, выводить картинки с камер внешнего наблюдения на плазменные панели телевизоров, вызывать домработницу и кухарку… и много ещё чего, чем Пантелей почти никогда не пользовался. Но в это утро всё оказалось грудой микросхем и пластмассы. К родителям Пантелей не поднялся, отец обычно уходил раньше, а мать могла спать до обеда. Она давно уже не работала.
Во дворе пришлось столкнуться с ещё одной проблемой. Уже сидя в заведённом "Х-trail", Пантелей безуспешно пытался открыть с пульта ворота. С трудом понял, как быть с механизмом, который обеспечивал их открытие без электричества. Выехав из двора, остановил машину. Думая о своих пациентах, он совершенно не видел и не чувствовал странности этого утра. Он и остановился за воротами потому, что обычно ему приходилось ждать значительной паузы в потоке автомобилей, прежде чем он сможет вывернуть на трассу. Сегодня она была пуста. Почти… Если не считать стоявших поодаль с включёнными фарами машин.
Пантелей заглушил двигатель и вышел на улицу. Утренний воздух показался ему сладковатым. В книгах он наталкивался на фразу "воздух был неподвижен" или "недвижен", но представлял себе это несколько по-другому. Нынешний воздух в буквальном смысле висел. Или, можно сказать, был нарисован - как на картине. Он был осязаем, но осязаем именно какой-то своей искусственностью. Чахлые придорожные ели и осины в таком эфире вообще превратились в бутафорию. Изумрудность травы отдавала сталью. Сладость, наполнявшая воздух, уж очень напоминала кладбищенскую. Главное, что вдруг стало совершенно непонятным, - время года. И было ни жарко, ни холодно - было никак. Никакая погода никакого времени года…
- Пациенты! - стукнул себя по лбу Пантелей и снова прыгнул за руль.
Прежде чем он повернул ключ зажигания, услышал первый удар колокола. "Событие, что ли, какое? Или я праздник просмотрел?" Но раздумывать об этом было некогда. Он непривычно (для себя самого) быстро и уверенно помчался по пустынным улицам, объезжая стоявшие как попало автомобили. Наверное, следовало бы подумать о применении нейтронной бомбы или прислушаться к неожиданно оглушающему шелесту шин собственного автомобиля, но Пантелей не обращал на это никакого внимания и в который раз прогонял в уме утренний обход. У Нины Петровны УЗИ, у Алисы Антоновны надо посмотреть анализ по Зимницкому…
В больницу вбежал со стороны приёмного отделения, и опять же - не удивился, не увидев на посту охранника. Проскочил было мимо поста первичного осмотра, но вдруг замер, поняв, что его догнал чей-то стон. Вернулся и оторопел: в абсолютно пустом кабинете, скрючившись на кушетке, плакал мальчик лет пяти.
- Малыш, а где все?
Но в ответ мальчик только разрыдался так, что ответить уже не мог. Пантелей подбежал к телефону, потом к селектору - всё молчало. Суетливо перебрал записи и бумаги приёмного отделения, на глаза попался анализ крови Серёжи Есенина пяти лет.
- Тебя Серёжей зовут?
Услышав своё имя, мальчик едва кивнул, продолжая прижимать колени к подбородку и плакать. Пантелей робко погладил его по вьющимся соломенным завиткам:
- Есенин, фамилия, как у поэта…
- Я знаю, меня в честь него назвали, - наконец малыш смог говорить.
- Животик болит?
- Да.
- А где все?
- Сначала все были, а потом исчезли.
- Как исчезли?
- Просто. Я испугался очень, и свет погас, а мне больно очень.
- Тебе надо операцию делать, а то перитонит будет, - сообщил Пантелей, но скорее всего самому себе.
- Операцию? - испугался Серёжа.
- Ну да, ты же мужчина, должен понимать. Если её не сделать… - Пантелей опять растерялся, подыскивая слова.