- Чтоб духи знали, что шаман всё видит и слышит во тьме, под водой, на земле и под землёй и на любом далёком расстоянии. И за это опасались меня.
- А перья орлиные на голове к чему?
- Орлиные перья помогают мне летать в мире духов.
- Понятно - рулевое оперение, как в авиации… А сам-то ты на чём лётаешь?
- Бубен - крылатый конь шамана. На нём прорывается в высшие и низшие сферы нашего мира. Если ускоряю бой колотушкой в бубен, я подгоняю своего крылатого коня, заставляю его подниматься все выше и выше. Замедляя бой, я приземляюсь. Тебе кажется, что я рядом с тобой, а я одновременно проношусь сквозь напластования реальности и виртуальности.
- Какие-какие слои?
- Вселенная представляется нам как многослойная малица-шуба мира, в которую завёрнут младенец-человек. Каждый слой вселенной населен многочисленными существами и духами. В этом запутанном сховище духи могут спрятать похищенную душу скорбящего. А я эту душу найду, верну хозяину и очищу в огне и дыме.
- Подремонтируешь?
- Если смогу, конечно.
- А коли не смогёшь?
- Тогда болезный помрёт по воле духов, но я его ушедшую душу направлю в лучший из потусторонних миров… Присаживайтесь оба у огня.
- Я постою.
- Всем обязательно сидеть и смотреть, не сводя глаз! Начинаю камлать. Всем меня слушаться!
16.5
Ерофеич с тунгуской сели, поджав под себя ноги, и, нагнувшись вперёд, смотрели на синий огонёк, изредка проскакивавший по подёрнутым пеплом углям. Шаман подпалил и быстро затушил пучок багульника, чтобы напустил больше духовитого дыма. Заново окурил сначала свою обувь, а затем свой бубен и другие шаманские прибамбасы. Сделал над кумирницей три оборота по солнцу правой, а затем левой ногой. Обернулся три раза на месте с закрытыми глазами. Пристукивая колотушкой по бубну, согнулся в три погибели и что-то запел на родном языке, ускоряя темп. Шаман пел и бил в бубен, тунгуска подпевала.
- Подпевайте оба!
- Языка не знаю, - оправдывался Ерофеич.
- Тогда мычи.
Ерофеич подвывал, закатив глаза, покуда пот по лбу не побежал. От собственного воя его разбирало, как от крепкой водки. Даже перед глазами все поплыло, как если бы смотреть на заснеженную тундру сквозь горячий воздух, поднимающийся над раскалёнными углями остывающего костра. Шаман по ходу камлания давал отрывистые пояснения:
- Я с вами и не с вами. Когда пою, пребываю одновременно в двух явях - в нашем мире и в том или ином слое верхнего или нижнего из многочисленных миров, населённых духами. Я вижу одновременно и людей и духов. Могу общаться с ними и с вами - теперь я переводчик с языка духовных сущностей на языки существ. Духи говорят, что душу больного изъял и похитил Етагыр. Теперь я полечу за ним вослед.
Под звук бубна шаман обошёл вприпрыжку опять же по солнцу вокруг кумирницы рядом с лежаком Шмонса. Кричал, подражая крикам вороны или кукушки.
- Эти хитромудрые птицы слагают хвалебные песни духам и усыпляют их бдительность.
Затем он высыпал в рот пригоршню белого порошка и посерел с лица, по которому струился пот. Ноги его словно подкосились. Шаман пошатнулся и сел лицом к огню и спиной к ним, тихо и мерно стучал в бубен и повёл гневный и скандальный разговор с незримыми духами. Снова вытащил мешочек с толчёными мухоморами и прочими псилоцибиновыми грибами, бросил в рот щепотку и принялся сосать жвачку и причмокивать, даже не скривился. Без этого ни один шаман в мире не обходится. Так он якобы "летает" в мире духов. Может, это и правда. Хотя, кто проверял на себе? Если подсел на грибные глюки, ты уже ничего не расскажешь.
16.6
После грибов шаман несколько раз падал на спину без памяти. Лежал бревном, а то и бился в конвульсиях. Когда духи-помощники наконец явились перед ним и шаман стал их ясно видеть, он внезапно вскочил на ноги и снова принялся обходить с подскоками опять же по солнцу (или по часовой стрелке, чтобы понятней было) вокруг кумирницы и толкал пяткой расслабленного Шмонса, не подававшего признаков жизни. Сам он при этом громко и быстро стучал в бубен и распевал особые песни, в которых он вел разговор с духами и описывал зрителям всё, что он видел. После грибов он стал говорить только по-русски.
- Тут высокая гора из черепов и костей. Я нашёл в куче костяков потерянную душу больного! - объявил он, захлёбываясь от наркотической эйфории. - Она забилась в щель между двумя пластами тёмного мира.
Шаман схватил у печки рогач, каким ворочают горшки, и принялся тыкать воздух перед собой, пытаясь высвободить пленённую душу Шмонса.
- Теперь я знаю, в чем причина несчастья - чужие деньги, которые больной спрятал в капище Етагыра. Этим вы оскорбили непочтением беспощадного и мощного духа Етагыра, хозяина этих мест. Деньги - только золото, а пустые бумажки - обман. Сейчас я буду бороться с Етагыром за украденную душу.
* * *
Во время схватки с демоном шаман делал неожиданно резкие, стремительные движения, совершал диковинные подскоки, кувырки, разве что колесом не ходил. Лицо кривилось, как у заправского мима, менялось до неузнаваемости, словно он надевал маски. Он всячески грозил не только Етагыру, а всем злым духам, преследовал их в воде и в воздухе, звал на помощь духов-помощников из стаи длинных щук, мудрого одинокого тайменя призывал в свидетели, а пескарей - в фанатов-болельщиков для духовной поддержки.
- Уходи в пасть чёрной щуки!.. Пропади в вонючем чреве сома-падальшика, которого проколет острогой самый презренный из охотников с трясущимися от водки руками… Пусть потроха того сома расклюют не мудрые вОроны, а помойные ворОны, пихающие в себя всякую гниль!
Бросил рогач и ещё долго гонял плёткой злых духов по всей избе, стегал ею Шмонса под шкурами и Ерофеича с тунгуской, причём не понарошку, а до крови, если попадал по голому телу. Шмонса начало корчить и крутить, как умирающего на смертном одре. Потом он как-то подозрительно притих.
Шаман скинул свой диковинный головной убор, задрал на Шмонсе рубашку и приложил ухо к груди больного.
- Чего бес тебе шепчет?
- Заткнись и не мешай!.. Слышу полное и внезапное прекращение эффективной работы сердечной мышцы с отсутствием или наличием биоэлектрической активности, я не смог определить точно.
- И чо страшного-то?
- Гипоксия - кислородное голодание - всех тканей и органов приводит к клинической смерти.
- Помрёт? - с испугом дал петуха в голосе Ерофеич.
Шаман только отмахнулся от него. Сбегал на двор к своим саням и вернулся с металлическим чемоданчиком с наляпкой красного креста на крышке. Вытащил из чемоданчика тонкий фонарик и посветил лучом в глаза Шмонсу, задрав ему поочерёдно веки.
- Расширение зрачков и полная утрата реакции на раздражитель. Изменение цвета кожных покровов лица на синюшность-цианоз или жуткую бледность пока нет.
Взрезал на левом бедре Шмонса штаны и приложил к коже средний и указательный палец левой руки и одновременно с этим правой рукой мягко прощупал кожу с боков шеи.
- Пульс не прощупывается. Надо реагировать мгновенно!
Шаман засучил рукава и что было сил в размахе ударил Шмонса кулаком в грудь.
- Ты ж его зашибёшь!
- Первоначально необходимо произвести "прекордиальный удар" - удар кулаком в среднюю часть грудной клетки. Понял? Вот грудная клетка начинает подыматься - это является признаком наполнения лёгких кислородом. Теперь непрямой массаж сердца.
Он положил одну ладонь на грудь Шмонсу, а другой стал периодически резко надавливать на грудную клетку.
- Ты так его задавишь!
- Массаж сердца нужно выполнять до тех пор, пока кожа не начнет приобретать нормальную, естественную окраску.
- А разве она приняла эту окраску?
- Сам посмотри…
Шаман порылся в чемоданчике и разорвал стерильную упаковку шприца и пинцетом из бикса насадил на него длиннющуюю иглу.
- Чавой-то творишь?
- Внутрисердечное введение смеси лидокаина, атропина и эпинефрина. Не мешай!
После укола Шманец дёрнулся и захрипел.
- Вот и всё в порядке… Больной чаще всего выживает, если сердечная деятельность восстанавливается в течение пяти-шести минут после остановки… Я продолжаю обряд.
Лицо шамана изменилось - в нём пропали европейские черты, а жёлтый лик стал напоминать плоскую восковую маску с щёлочками глаз, за плотно сомкнутыми ресницами даже зрачков не заметишь. Потом шаман расправил руки, как птица крылья, и заорал, аж стёкла затряслись:
- Я бросаюсь в межмировое пространство!
Шаман упал на горячие угли и лежал, воняя смрадом палёной шерсти. Потом он снова резиновым мячиком заскакал по избе. С одного подскока на месте влетал через люк на чердак и возвращался через дверь в сенцах, прыгал в подвал и тут же выскакивал, как подброшенный оттуда кем-то. За ним не уследишь - носится как угорелый, у Ерофеича даже голова закружилась, будто бы шаман и на самом деле летает по избе, разве только пешком по потолку не ходит. Едва отдышавшись, шаман отбросил плётку и схватился за бубен. Застучал в него колотушкой, взывая к духам.
- Колотушка, колотушка - дай ответ! Слушайте меня все! Если в какой-то момент колотушка по воле духов сама вырывается из моей руки и упадёт на человека, для которого камлаю, она объявит нам волю сонма духов, злых и добрых. Упадёт кольцами-погремушками вверх - духи приняли просьбу, вниз - отказали.
Колотушка упала на корчившегося в конвульсиях Шмонса - плашмя.
- Ответ ещё не окончательный - неблагоприятную вероятность можно изменить. Окончательный ответ дадут нам ваши подношения - приняли ли их духи или нет?
Ерофеич вскарабкался на лестнице на притолоку над дверью и вернулся с солидным самородком. Фёкла выставила торбу с тёртым табаком-самосадом, полмешка муки, полмешка сахару и пластиковую канистру с самогоном.
- Духи приняли подношение! - объявил шаман, вконец обессиленный борьбой с духами. - Етагыр ушёл к себе в глубину горы! Душа вернулась в тело страждущего!.. А ты, девка, принеси угощение добрым духам да повкусней!
Тунгуска подскочила к огню с деревянным подносом. Шаман накрыл решёткой кумирницу с углями, положил на неё белый хлеб и куски запечённого мяса. Разбрызгал костяной лопаткой молоко по четырём сторонам света, отломил и сжёг в огне кусочки мяса и хлеба. Затем разломал хлеб на три части. Взял себе свою долю, остальные две вручил с кусками мяса Ерофеичу и тунгуске.
- Это надо съесть до последней крошки!
Минут пятнадцать все усиленно работали челюстями, даваясь всухомятку.
- Только теперь можно запить медовухой! - приказал шаман, когда все прожевали последний кусок.
Фёкла кинулась за бражкой. Шаман снял с пояса старинные чернёные ножницы, вырезал из куска кожи танцующего чёртика с хвостом и рогами и повесил над дверью для удостоверения, что злой дух изгнан из больного навсегда.
- Пресекаю злым духам доступ к душе больного!
Привязал аркан к рогам оленя, бившегося на привязи, а другом концом обвил пристёгнутые руки Шмонса. Ударом плётки поднял оленя на дыбы. Олень боднул воздух рогами - Шманец чуть не перевернулся вместе с лежаком, к которому был привязан.
- Злым духам навсегда заказан путь к душе исцелённого!
Затем шаман снова прыгал у огня, тряся побрякушками и бляхами, змеиными головками из пивных банок. Бил в бубен, крича гой-э-э-э! гой-э-э-э! и ему снова подпевала тунгуска и подвывал Ерофеич с вытаращенными глазами.
Наконец шаман задрожал, и, сам вытаращивши глаза, упал на пол, хрипя и корчась. Изо рта пузырилась пена. Через некоторое время встал, шатаясь, недоуменно озираясь и позёвывая, как спросонку, и снова пугнул оленя и упал, совсем уже будто бы без сил. Олень дёрнул рогами, натянул аркан, привязанный к рукам Шмонса. Громко лопнули сыромятные шнурки, оторвались от лежака лосиные камасы. Шманец высвободил руки, поднялся и сел на лежаке. Взгляд у него был невидящий. Он был похож на мертвеца, восставшего из могилы, до того бледный и помертвелый. Шаман, который до того валялся без сознания или как бы в обмороке, тоже очнулся, начал лёжа петь и призывать умерших соплеменников восстать из мёртвых.
- Придите к нам из своих саванов-могил на верхушках берёз и попросите самых длинных щук в реке утянуть на дно все наши немощи, отягощающие нас. Придите и заслоните вашими спинами наши жилища от злых духов, скрадывающих во сне наш жизненный припас из часов, дней и лет, отведённых нам. Да не кончится слишком рано соль, табак и сахар, отпущенные нам на пропитание! Придите, мёртвые!
Ерофеич, который давно вошёл в гипнотический транс от театрального зрелища, не на шутку перепугался, что шаман напустит полну избу мертвецов, и обмочил портки со страху. Что чувствовала тунгуска, никто бы никогда не прочитал на её непроницаемом лице. Шаман всё ещё сидел на полу с закрытыми глазами и рассказывал, что он видел и слышал от мертвецов в загробном мире, о чем каждый из живых думал и загадывал:
- Вот ты, хозяин, задумал дурное - за это тебе нехорошо будет, духи так говорят. Етагыр тебе не отпустит от себя. Девке твоей летать по небу кукушкой, а исцелённый одержимый вырвется из тёмного мира к свету и получит радостное преображение, так духи обещают ему после очищения его души. А тебе, хозяин, твоей души уже не очистить.
Ерофеич громко бухнулся затылком о деревянный пол и потерял сознание.
16.7
Тунгуска пристегнула жертвенного оленя к упряжке шамана. Уложила в нарты приношения духам.
- Пойдём рассчитаемся, - отвёл её шаман в избу. - Окна и люки можно закрыть. Больной исцелился.
Шаман нагнулся над Ерофеичем и поднёс растопыренную ладонь к его лицо. Ерофеич начал медленно подниматься с закрытыми глазами.
- Встань! - негромко сказал шаман. - Ты меня слышишь?
Ерофеич кивнул с закрытыми глазами.
- Сядь за стол и положи обе руки на столешницу.
Ерофеич с закрытыми глазами точно подошёл к стулу и уселся за стол, положил перед собой руки.
- Так и сидеть!
Шаман с тунгуской уложили на полати тяжеленного Шмонса.
- Теперь он будет спать трое суток без еды и питья.
- Не помрёт от голода и жажды?
- У него избыточные жировые отложения - сдюжит. Как проснётся, влейте в него полстакана тёплого молока.
- Оленьего или коровьего?
- Неужто оленье есть до сих пор?
- Яловая оленуха до сих пор доится. Стакана два в день даёт. Чудо какое-то.
- Всё равно какое, лишь бы молоко было тёплое. И потом ещё двенадцать часов спасённого не кормить. Поить только противно тёплой кипяченой водой. Чаю не давать.
- А водку можно?
- Он уже никогда не сможет водки пить.
- Заколдовал?
- Закодировал… Поначалу он будет ходить под себя, как маленький ребёнок, и блевать. Лучше постелить под него клеёнку. Следите, чтобы голова была на боку.
- Зачем?
- Как бы больной не задохнулся рвотными массами.
- Тунгусский шаман говорит, как настоящий доктор? Наши люди в тайге так не говорят.
- Я городской в четвёртом поколении.
- Из Ярилоярска?
- Из Питера. Кандидат медицинских наук. Практикующий психотерапевт. Мой отец был доктор медицинских наук.
- Тоже шаман был?
- Нет. У нас шаманы не наследственные. Призвание шамана может проснуться в каждом тунгусе. Хозяин тебя не обижает?
- Только малешко.
- Скоро не будет.
Шаман подошёл к сидящему в кресле Ерофеичу и повернул его голову к себе:
- Смотреть в глаза! Не отводить взгляда!.. Что ты чувствуешь?
- У меня рук и ног нет как нет.
- Всё правильно. Таким вот сиднем ты просидишь в этом кресле пять часов, а я за это время перемахну через горный перевал. Тогда ты меня уже и на снегоходе не догонишь.
- За-чем? - вяло пропел Ерофеич.
- Ты бы меня живым не выпустил?
- Я хо-тел ски-нуть те-бя со скалы перед по-во-ро-том на Гнильгу.
- Сам придумал?
- Шма-нец при-ка-зал у-би-рать лю-бых свидетелей.
- Сигунур, достань его чемоданчик.
Тунгуска выставила на стол богатство Ерофеича.
- Левый замок? - спросил шаман.
Ерофеич пробормотал, не поднимая век:
- 15–89.
- Набирай… Правый?
- 92–13.
- Набирай! Теперь ты сам мне дашь пять тысяч юаней и замшевый мешочек с алмазами.
Ерофеич механически исполнил просьбу.
- Ты добровольно мне заплатил за лечение твоего хозяина?
- До-бро-воль-но!
- Теперь спать! Ты проснёшься через пять часов и ничего не сможешь вспомнить.
Ерофеич уронил голову на руки и захрапел за столом. Шаман подал тунгуске закрытый чемоданчик:
- Схорони в прежнем месте. Это мой обычный гонорар для богатый клиентов. Твои хозяева ведь не из самых бедных?
И тут впервые на непроницаемом лице тунгуски сверкнула белозубая улыбка.
- Эти камушки имеют цену только в тайге. За один такой камушек можно у китайцев или американцев на фактории пару ящиков чаю прикупить. И табаком разжиться.
Потом положил ладонь на лоб тунгуски, словно пробовал, нет ли у неё жара.
- Вижу, ты, Сигун-Урэ, солнечная девчонка, справная и ушлая. Тебе тут тепло и сытно, но всё равно уходи отсюда весной с приходом солнечных деньков.
- Беда?
- Смертельная опасность.
- Люди убьют?
- Не люди, смертоносное дыхание Етагыра. Тут обиталище мёртвых. Живым никак нельзя быть среди них. Деньги большого хозяина могут убить тебя или спасти. Больше сказать нечего. Понятно? Ну, счастливо оставаться, милая девочка Фёкла! Би сине аявун, Сигунур! - Шаман дёрнул за левую постромку оленьей упряжки и причмокнул: - Мот! Мот! Мот!